Закат Евросоюза: европейская Германия или немецкая Европа? Часть 3

Страх перед распадом, логика необходимости и сила инерции могут просто поддерживать видимость жизнедеятельности, но они не способны вновь создать динамику того Европейского Союза, который пользовался активной поддержкой всех своих граждан. Без введения новых движущих сил, без позитивной мобилизации элит и народов ЕС, европейский карточный домик договоров и институтов продолжит постепенно разрушаться, как это уже когда-то было во времена Священной Римской империи германской нации, а учёные будущего будут рассматривать период около 2005 года после Рождества Христова в качестве апогея уникальной, продолжительной, конструктивной,  мирной и дотоле в истории не виданной попытки объединить Европу.

Окончание фундаментальной аналитической статьи американского исследователя о проблемах, стоящих перед Евросоюзом. Начало здесь и здесь.

НЕДОСТАЮЩИЕ КОМПОНЕНТЫ

Валютный союз для Европы оказался очень важным рубежом. В смысле, не рубежом, который никогда не следовало бы пересекать, а рубежом, пересечённым слишком рано, прежде, чем Европа оказалась в состоянии защищать то, что возникло после его прохождения. Без сомнения, поддержание системы фиксированного курса с возможностью небольших конъюнктурных колебаний является очень важным для Европы в течение следующего десятилетия или даже двух. Но трудно не согласиться и с ретроспективным условным суждением эксперта-экономиста Мартина Вольфа: «Сейчас уже можно говорить о том, что для Европы было бы значительно лучше сохранить старую мультивалютную систему обменных курсов, пускай и с очень высокой степенью поляризации».

Если уж на то пошло, то нам следует обратить внимание и на другие альтернативные пути развития, которые когда-то было реально воплотить в жизнь. А что было бы, если бы, даже несмотря на введение евро, Европа сохраняла курс на поддержание и углубление искусственно недоунифицированного «единого» рынка?

Что если бы вся без исключении Европа сконцентрировалась на повышении своей конкурентоспособности, чем так вдохновенно все это время занималась Германия.  Не только на словах, оформленных в декларации о «благих намерениях», которыми,  всем известно,  куда именно устлана дорога, известной нам как Лиссабонский договор, а на деле?

Что если бы за всё это время была разработана более эффективная внешняя политика? Но сегодня сожалеть об утраченных возможностях уже поздно и бесполезно. Как в том старом, ныне неполиткорректном, английском анекдоте об американской супружеской паре туристов, которая заблудилась где-то в ирландской глубинке и, стоя на распутье, спрашивает проходящего мимо джентльмена, одетого во все твидовое, как, мол, и где нам искать дорогу на Белфаст? А тот им невозмутимо отвечает: «На вашем месте, уважаемые, я бы начал поиски именно с этого места». Вот где-то в такой же ситуации находится и сегодняшняя Европа.

В конце июня 2012 года ЕС провел еще один саммит по «спасению евро», уже, по самым скромным подсчетам, 19-й с момента начала кризиса. Германия заявила, что согласится на использование средств из специально созданных европейских фондов для спасения испанских банков и правительств, а другие страны Еврозоны в свою очередь решились на создание единой структуры банковского надзора в лице Европейского центрального банка. Хотя никто этого не заметил, но итоговое коммюнике саммита напомнило о важности и необходимости многих полезных шагов, которые ЕС следовало бы сделать. Например, европейские лидеры достигли соглашения по поводу унифицирования европейской патентной системы, которая, как ожидается, снизит стоимость патентования для европейских компаний на целых 80%. Также они пришли к соглашению начать консультации о предоставлении членства в ЕС Черногории, новому независимому государству, возникшему всего лишь 13 лет тому назад на одной из территорий бывшей Югославии.

Пока еще никто не знает, чем закончится история евровалюты. Возможные варианты: беспорядочный крах Еврозоны, продолжение существующей неразберихи, или – самый оптимистический вариант – системная консолидация европейского пространства в настоящий политический и финансовый союз. Но даже если Еврозона всё -таки достигнет политического объединения, ей все равно придется создать новый вид солидарности среди своих граждан, необходимый для поддержания особого общеевропейского патриотизма, пока еще несуществующего. Еще одним открытым вопросов в таком случае остается то, каким образом более сплоченная Еврозона, внутри которой есть как свои кредиторы, так и должники, причем, с очень разных точек зрения, будет связана организационно и политически с государствами-членами ЕС, не входящими в валютный союз, такими как Великобритания, Швеция и Польша.

Согласно одному из прогнозов, предоставленных аналитиками ING, полный крах Еврозоны может привести к падению ВВП более чем на 10% в течение следующих за этим двух лет для всех ведущих европейских стран, включая Германию, что может привести к опасной политической радикализации. (В отличие от 1930-х годов, радикализм, как крайнее правый, так и крайне левый, на удивление  эффективно ограничивается до сих пор даже в Греции, что является данью нерушимости современных европейских демократий). Но даже если Еврозона и развалится, то все равно продолжит существовать место, называемое Европой и, что весьма вероятно, набор институтов, известных под видом Европейского Союза. А сами европейцы опять столкнутся со старым и знакомым им историческим вызовом: восстать из руин и восстановиться.

Сегодняшний кризис является самым большим испытанием той модели интеграции, которую мы знаем под названием «план Шумана», а на Западе известной как «метод Монне», названной в честь еще одного из отцов-основателей Европейского союза.

Монне предложил продвигаться вперед аккуратно, шаг за шагом, с технократическими мерами экономической интеграции, надеясь, что это автоматически приведет к образованию политического объединения, при чем, не в последнюю очередь, именно благодаря кризисам. «Кризисы – великий объединитель!», как он однажды заявил. Но на протяжении даже первых 40 лет с начала европейской интеграции, кризисы не всегда объединяли Европу, иногда они наоборот сеяли в ней раздор. Если о них и помнят,  как о способствующих укреплению единства, а не расхождению, то в значительной степени это происходит благодаря поствоенной памяти и опасностям Холодной войны. Что происходит с этими «великими объединителями» сегодня? Давайте посмотрим конкретно по пунктам.

Общий рынок в 500 миллионов потребителей является мощной экономической силой и выгоден  большинству европейских стран. Однако, сегодня Европа уже не обеспечивает стабильно растущего благосостояния и благополучия для всех ее граждан без исключения, как это было раньше. («Хвиля» недавно опубликовала перевод блестящей аналитической статьи из старейшего и авторитетнейшего американского общественно-политического журнала «the Atlantic», посвященной росту неравенства, угрозе общественной дестабилизации и опасности классового конфликта в Соединенных Штатах Америки: «Закат среднего класса: будущее семьи, занятости и экономики в США» — ред.)  Страны-экспортеры, особенно Германия, и поставщики глобальных услуг, такие как Соединенное Королевство, все более озабочены тем, как найти, создать или занять рынки, на которых наблюдался бы рост.

В отличие от эпохи Холодной войны, у Европы сегодня нет очевидных и существенных прямых внешних угроз. Как бы ни старался по этому поводу Владимир Путин, он просто ну никак не дотягивает не то что до Сталина, но даже до уровня Брежнева. Может, в таком случае стоило бы остерегаться Китая? Не называя Китай врагом, стоит признать, что наиболее убедительной новой рационализацией дальнейшего и теснейшего объединения Европы действительно является рост великих незападных держав: в главную очередь, конечно, Китая, но также Индии, Бразилии и Южной Африки.

Нельзя просто так взять и экстраполировать нынешние экономические и демографические тенденции в будущее, но в любом случае к 2030 году даже Германия рискует стать небольшим или средним игроком. В таком случае, единственным эффективный способом обеспечить свободу и защиту общих для всех европейцев интересов остается действовать сообща и говорить в один голос. Если мыслить рационально, то это очень убедительный аргумент. Но чисто эмоционально, чтобы поколебать мнение широкой и разобщенной европейской общественности, необходимо настолько сильное воздействие, которое сравнилось бы с присутствием в свое время Красной Армии в самом сердце Европы.

Если Россия больше не отвечает всем требованиям внешней угрозы, то Соединенные Штаты перестали играть роль активного внешнего союзника. Еще президент Джордж Буш в 2001 году спрашивал на одном из закрытых заседаний: «Мы что, действительно хотим укрепления Европейского Союза?». Часть его администрации, по крайней мере, во время его первой каденции, была склонна к отрицательному ответу на этот вопрос. Нынешний президент США Барак Обама, несомненно, ответит положительно, но это до тех пор, пока кризис в Еврозоне угрожает экономике США, и, следовательно, перспективе его переизбрания (статья написана накануне американских президентских выборов 2012 года – ред). Его администрация приняла прагматическое решение сотрудничать с Европой, как через Брюссель, так и с отдельными странами и это сработало. Геополитическое же внимание США сосредоточено главным образом на Китае и Азии в целом, а не России и Европе.

Предполагается, что поведение Соединенных Штатах изменится, если Китай действительно станет рассматриваться в качестве нового Советского Союза: глобальной геополитической угрозы для Запада. Тогда для Вашингтона оставался бы лишь один вариант – добиваться более тесного стратегического партнерства с более объединенной Европой, в том числе и через создание трансатлантические зоны свободной торговли. Старая Европа и ее двоюродные братья на противоположном берегу Атлантики станут ближе в таком случае к тому, что Эдуард Балладюр, бывший премьер-министр Франции, представлял в качестве «Западного Союза». Но сегодня мало что свидетельствует в пользу развития подобного сценария. Скорее, Соединенные Штаты и Европейский Союз пытаются станцевать с Китаем каждый свое собственное танго.

Еще один важный в прошлом катализатор евроинтеграции – устремления Восточной Европы, все еще играет некоторую роль и сегодня. У восточных европейцев воспоминания о диктатуре, лишениях и войнах всё же более свежие, чем у их западных собратьев. Многие из них высоко ценят новые свободы, которыми они пользуются в ЕС, а для некоторых принадлежность к этому клубу евопейских наций является воплощением вековой мечты. Вот как объясняет один польский экономист то, почему Польша по-прежнему стремится вступить в Еврозону: «Мы хотим быть на борту судна, даже если оно идет ко дну!». Конечно, они предпочли бы, чтобы корабль плыл дальше. Радослав Сикорский, министр иностранных дел Польши, во время своей речи в Берлине осенью прошлого 2011 года сказал нечто невероятное: «Я, скорее всего, буду первым министром иностранных дел в истории Польши, который это скажет, но все же: сегодня я больше боюсь бездеятельности Германии, чем её силы».

ЕВРОПЕЙСКАЯ ГЕРМАНИЯ ИЛИ НЕМЕЦКАЯ ЕВРОПА?

Ключ к будущему Европы – это Германия. Тем или иным образом это справедливо, по крайней мере, вот уже на протяжении века. Потому ирония случайностей является очень острой. Если Гельмут Коль был первым канцлером объединенной Германии после Адольфа Гитлера, то Франсуа Олланд является первым французским президентом-социалистом со времён Франсуа Миттерана и ведь именно ему предстоит борьба с … наследием Миттерана! Валютный союз, при помощи которого Миттеран хотел было попридержать объединенную Германию  в управляемых рамках, сидя  в качестве второго пилота Европы совместно с Францией, к которой следовало относиться попочтительней, привел к тому, что руль полностью перешел в руки Германии. Франция же оказалась в роли разгневанного мужа, беспокойно ёрзающего на переднем пассажирском сидении и назойливо бубнящего: «Включи левый поворот, Ангела! Поворачивай налево!».

Во время воссоединения Германии немецкие политики не уставали повторять, что их целью является то, что писатель Томас Манн выразил в следующем мотто: «Не немецкая Европа, но европейская Германия». Но сегодня мы наблюдаем как раз за европейской Германией в немецкой Европе. Именно Германия является примерной европейской страной: цивилизованной, демократической, гуманной, законопослушной, и (хотя Томас Манн этого,  скорее всего,  не оценил бы) с очень хорошим футболом. Но в центре этой немецкой Европы все же находится «Берлинская республика»: по крайней мере, когда речь заходит о политэкономических вопросах, Германия без промедления призывает к оружию. (Это не относится к внешней и оборонной политике Европы, где роль Франции и Великобритании является более важной.) К такому положению Германия не стремилась – лидерство ей было навязано.

Более того, если для получения поддержки воссоединения Германии Гельмут Коль согласился на создание в крайне сжатые сроки Европейского валютного союза, пусть даже без союза политического, столь необходимого для стабильности Еврозоны, то после своего воссоединения Германия резко изменила свое мнение по поводу европейского проекта. По тем же самым связанным между собой историческим причинам, существующим вот уже больше 20 лет, потребность Германии внести свой личный вклад в будущее Европы сегодня переживает серьезный кризис: и само это идеалистическое желание, и чисто инструментальная способность Германии его воплотить находятся под большим вопросом.

Без сомнения, если бы Коль до сих пор оставался канцлером Германии, он без всяких сомнений проводил бы последовательную политику сохранения Еврозоны через политическую интеграцию ЕС. Меркель же и ее соратники отреагировали на угрозы по-разному, неохотно предпринимая минимум мер, необходимых для предотвращения коллапса. Скромная и бесхитростная Меркель во многом является олицетворением современных европейских гражданских добродетелей новой Германии. Но в то же время она является блестящим и безжалостным внутриполитическим тактиком. Независимо от перемен настроения, Меркель всегда прекрасно знает и помнит, с каких сторон ей может угрожать опасность: Бундестаг (нижняя палата немецкого парламента, из которой большинство самых ярких немецких проевропейских политиков сбежали в парламент общеевропейский), Конституционный суд Германии, намеренно созданный после 1945 года, чтобы в чисто американском стиле контролировать власть лидера, Бундесбанк, остающийся все еще очень влиятельным игроком в немецкой повестке дня и, последний по счету, но точно не по значению, популярный таблоид «Bild».

Большинство немцев даже не скрывают, насколько им не нравится идея спасения греков и испанцев. Стоит также помнить, что они были против решения Гельмута Коля отказаться от немецкой марки. В немецком опросе, проведенном в мае 2012 года, не менее 49% респондентов заявили, что введение евро было ошибкой. До сих пор среди немцев не проведена разъяснительная работа о преимуществах, приобретенных ими после создания Еврозоны. Тем не менее, европейская Германия является свободной страной, открытой для диалога, и попытки его ведения все еще предпринимаются.

ПАМЯТЬ, СТРАХ И НАДЕЖДА

Самая можная сила проекта европейской интеграции с 1945 года – личные воспоминания о войне – потихоньку сходит на нет. Там, где память индивидуумов ослабевает, о себе должна напомнить память коллективная. Помните обращение Марека Эдельмана: «Те, кого убили в бою, исполнили свой долг до конца, до последней капли крови, пропитавшей тротуары… Мы – те, кто не погибли – завещаем всем вам сохранить память о них живой – навсегда»? Тем не менее, представления большинства молодых европейцев о своей мучительной истории весьма поверхностны. Бытиё, сформировавшее их сознание, происходило в Европе мира, свободы и процветания. Молодежь даже таких восточно-европейских государств, как, например, Эстонии, которой попросту не было на большинстве экономико-политических и административных карт Европы ещё каких-то 22 года назад, пользуются этими с таким трудом и лишениями завоеванными достижениями как само собой разумеющимися. В таком смысле самой глубокой проблемой европейского проекта является проблема его успеха.

За последнее десятилетие многие европейские народы с историческими комплексами периферийности ощутили себя возвращенными в лоно Европы: к Европейскому Союзу присоединилась Восточная Европа. Южные европейцы тоже думали, что они процветают в Еврозоне. В Афинах, Лиссабоне и Мадриде господствовало ощущение «дорастания» до европейского общества, настоящего, а не только формального, равенства между народами.

Сейчас все эти иллюзии разрушены. В Греции бездомные выстраиваются в очереди к бесплатным столовым, пенсионеры кончают жизнь самоубийством, больные не могут получить лекарства по рецепту, магазины закрываются, бомжи дерутся за мусорные баки. Условия почти напоминают 1940-е годы. В Испании каждый второй человек в возрасте до 25 лет является безработным. В общем,  по Еврозоне эта статистика составляет почти один к четырем. Но лишения распределены неравномерно. В Германии безработица среди молодежи не превышает вполне допустимых 10%. В Европе теперь разделительная линия проходит не между Востоком и Западом, а между Севером и Югом. Начиная с сегодня и, возможно, на долгие годы вперед, быть молодым немцем станет подразумевать под собой совсем иной опыт, чем быть молодым испанцем, молодым поляком или греком.

Давайте вспомним о тех двух разных 10 мая в Варшаве. Кто-то, чей детский опыт сформировался под влиянием ужасов 1943 года, в шоке наблюдают за разворачивающимся сегодня кризисом, но он пока не вызывает и половины того ужаса, который они запомнили с тех ещё времен. Они же и настаивают на том, что Европа ни в коем случае не должна снова скатиться в пропасть.  Подросток из 2003 года имеет совсем иные взгляды на жизнь: это прискорбно, думает он или она, и совсем не то, что ожидалось.

Старое поколение европейцев, таких как Геремек и Коль, было свидетелем раздираемой Европы, а затем посвятило свою жизнь созиданию Европы объединённой и лучшей. Поколение «indignados» («Негодующие») в Испании – молодые люди, которые организованно протестуют по всей стране с мая 2011 года – родилось именно в этой лучшей Европе, но сейчас отброшено назад. Жизненный путь тех, кто в свои 15 лет начал его в 1945 году, шел от войны к миру, от бедности к процветанию, от страха к надежде. Траектория тех, кому 15 лет исполнилось в 2003 году, особенно в тех странах Евросоюза, которые сегодня страдают от кризиса больше всего, имеет прямо противоположное направление: от процветания к безработице, от межнационального единения к национальной обособленности, от надежды к страху.

Может ли это недовольство обеспечить предпосылки для всеобщей кампании по спасению Европы? Все указывает на то, что вряд ли. Массовые движения, возникшие во время кризиса, дрейфуют совсем в другую сторону. Одним из крупнейших было движение против АСТА, в котором многие молодые европейцы увидели угрозу их Интернет-свободе. «Indignados» всех стран мира, например, американские коллеги молодых европейцев из движения «Occupy Wall Street», выступают против банкиров, политиков и бэби-бумеров, укравших, по их мнению, будущее у последующих поколений. Интервьюирование активистов этих движений, проведённое Мэри Калдор и Сабиной Селхоф из Лондонской школы экономики, показало, что они либо относятся к ЕС несерьезно, либо даже несколько негативно.

Не следует недооценивать страх в качестве движущей силы в политике. Когда на повторных выборах в июне 2012 года греки проголосовали исключительно за партии, выступающие за сохранение участия Греции в Еврозоне, швейцарский художник-карикатурист Патрик Шапатт нарисовал усталого человека, стоящего рядом с избирательной урной в тени Акрополя и восклицающего: «Хорошие новости! Страх победил отчаяние!». Перефразируя президента США Франклина Рузвельта, можно  сказать, что сегодняшняя Европа не имеет больше никаких оснований для надежды, кроме страха.

Страх перед распадом, логика необходимости и сила инерции могут просто поддерживать видимость жизнедеятельности, но они не способны вновь создать динамику того Европейского Союза, который пользовался активной поддержкой всех своих граждан. Без введения новых движущих сил, без позитивной мобилизации элит и народов ЕС, европейский карточный домик договоров и институтов продолжит постепенно разрушаться, как это уже когда-то было во времена Священной Римской империи германской нации, а учёные будущего будут рассматривать период около 2005 года после Рождества Христова в качестве апогея уникальной, продолжительной, конструктивной,  мирной и дотоле в истории не виданной попытки объединить Европу.

Автор: Тимоти Гартон Эш – профессор европеистики Оксфордского университета, эксперт Гуверовского института войны, революции и мира при Стэнфордском университете, США.

Источник: Foreign Affairs, перевёл Сергей Одарыч, «ХВИЛЯ»