Как российский газ стал наркотиком для Германии

Накануне подписания контракта на строительство первого крупного газопровода между ФРГ и СССР, в далёком феврале 1970 года, руководство НАТО обратилось в министерство экономики Западной Германии с целью выяснения возможных последствий от этой сделки в области безопасности. На что получило заверения – причин для беспокойства нет, Германия никогда не будет полагаться на СССР даже в 10% от общих поставок газа в страну.

Соглашение было взаимовыгодным с экономической точки зрения. Кроме прямой стоимости в 1,2 млн тонн немецких труб, проданных Советскому Союзу – ФРГ обязалась предоставлять в СССР современное машинное оборудование и высококачественную промышленную продукцию, а Союз в свою очередь взялся обеспечить немецкую индустрию сырьём и топливом. Кроме того, совместное использование трубопровода и прочей вспомогательной инфраструктуры способствовали политическому сближению ФРГ с ГДР – Западной и Восточной частей разделённой Германии. Тогда этот контракт расценивался не просто как коммерческая сделка. Для сторонников “Ostpolitik” – новой “восточной политики” сближения с Советским Союзом и всем соцлагерем, начатой в 1969 году под руководством немецкого канцлера Вилли Брандта, – это событие было одним из высших политических достижений.

Однако тогда приверженцы потепления отношений не могли предполагать, что уже через полвека, в 2020 году, наследница СССР – Россия будет поставлять для уже объединённой Германии более половины всего необходимого объёма природного газа и около трети всех нефтепродуктов. При этом примерно половина импортного угля также будет импортироваться из России. Договорённость, начинавшаяся как открытое, мирное и взаимовыгодное партнёрство когда-то бывших врагов, со временем, превратилась в инструмент политического давления и агрессии.

В итоге и по факту, на сегодняшний день Германия финансирует Россию в её войне против Украины. За первые два месяца этой войны Германия, по разным оценкам, заплатила почти 8,3 миллиарда евро за российскую энергию – деньги, использованные Москвой для поддержки рубля, покупки вооружений и боеприпасов, обстреливающих мирные украинские города и позиции Вооружённых Сил Украины. А страны Евросоюза, в свою очередь, заплатили за российские энергоресурсы в общей сложности 39 миллиардов евро, что более чем в два раза превышает сумму, которую они выделили Украине для борьбы с российской агрессией. Судьба сыграла злую шутку – немцы, пережившие фашизм, и учившие весь мир как его распознать и бороться, в итоге сами профинансировали его возрождение в России.

При этом, в момент вторжения в Украину российских войск, в феврале этого года, Германия столкнулась с особой проблемой. Отказ от ядерной энергетики и снижение потребления угля определили практическое отсутствие альтернатив российскому газу. Берлин вынужден признать, что была допущена катастрофическая ошибка – прийти к ситуации тотальной зависимости страны от российских энергоносителей. Комментируя это обстоятельство министр иностранных дел Анналена Бербок заявила, что “… Германия не прислушалась к предупреждениям стран, которые уже когда-то пострадали от российской оккупации, таких как Польша или страны Балтии”. Немецкое правительство слишком легко поддалось требованиям отраслевых лоббистов, настаивающих на дешёвом газе, полностью игнорируя геополитические риски.

Кроме того, накануне российского вторжения вице-канцлер – министр экономики и проблем климата Германии Роберт Хабек к удивлению для себя и сограждан обнаружил, что немецкие газовые хранилища, принадлежащие российскому “Газпрому”, оказались необыкновенным образом пусты – немцы использовали имевшийся газ за прошедшую зиму. А экс-министр финансов Германии Вольфганг Шойбле высказался просто и однозначно: “Я ошибался. Мы все ошибались”.

В последние недели даже Франк-Вальтер Штайнмайер, немецкий президент, знаковая для социал-демократов фигура и величайший сторонник торгового “моста между востоком и западом”, отказался от своих несколько пророссийских взглядов. Он был вынужден признать, что, когда занимался строительством нового подводного трубопровода, неправильно истолковал цели России. “Моя приверженность “Северному потоку-2” была явной ошибкой”, – заявил он немецким СМИ в апреле этого года.

Как же в конечном счёте так получилось, что Германия “плотно подсела на российскую энергетическую иглу”? Некоторые аналитики утверждают, что вероятно, немецкие политические элиты должны были заметить, что российский лидер Владимир Путин ведёт свою страну в авторитарном направлении, когда он в 2011 году объявил о возвращении на пост президента России. Другие эксперты заявляют, что это должно было случиться сразу после российского вторжения в Украину в 2014 году. Однако Германия и тогда не предприняла никаких шагов, чтобы прекратить или уменьшить импорт российского газа. И хотя тогдашний канцлер Анжела Меркель пригрозила введением “разрушительных” торговых санкций, немецкая промышленность убедила её сдержаться и не делать этого.

Скорее кажется вероятным, что к полной энергозависимости привела длинная политика совместных отношений Германии и России (СССР), продолжающаяся пол века. Она зиждется на системной ошибке того, что авторитаризм может быть преобразован через торгово-экономические отношения.

Немецкие социал-демократы, проведя некоторый анализ трансформации политики “Ostpolitik” – впервые изложенной в программных заявлениях тогдашнего будущего мэра и канцлера Западного Берлина Вилли Брандта, пришли к выводу о её существенной временной деформации, особенно после падения Берлинской стены и объединения Германии.

Уже давно всемирно известный и совсем недавно напомнивший о себе не совсем этичными выпадами в адрес территориальной целостности Украины экс-госсекретарь США и дипломат Генри Киссинджер в одном из своих тогдашних докладов президенту Ричарду Никсону писал: “Немногие, как внутри Германии, так и за рубежом, правильно понимают, что именно Брандт продаёт на Восток. И людей беспокоит, сможет ли он контролировать то, что он начал”. За эти 50 лет Германия вела много дипломатических сражений с разными президентами США отстаивая свои экономические позиции на фоне растущей зависимости от российской энергетики. И в этом сложном процессе министерство иностранных дел Германии сформировало собственное мнение об американском антикоммунизме – как о весьма упрощённой, наивной и даже инфантильной позиции, и что только Германия действительно способна понять Советский Союз.

С конца 1960-х годов ФРГ пыталась создать свою собственную линию связи с советским руководством, хотя её заинтересованность в этом не всегда позитивно влияла на отношения с США.

После падения Берлинской стены в 1989 году Германия всё так же неохотно прислушивалась к предупреждениям об опасности сближения с Россией. На это частично повлияло в том числе чувство вины за зверства, совершенные немцами против Советского Союза во время Второй мировой войны. Германия, в некотором смысле, стала двойным пленником своего прошлого – связанной как ужасами, совершёнными ею ранее, так и с её верой в то, что реакция немецкого народа на эти ужасы правильная.

Дипломатическое противостояние между Германией и США в 70-х и 80-х годах, с участием президентов Джимми Картера и Рональда Рейгана, были одними из самых странных со времен Второй мировой войны. Западная Германия всячески стремилась продемонстрировать свою независимую внешнюю политику, что было не всегда удобно для некоторых американских лидеров. Джимми Картер и канцлер Германии Гельмут Шмидт мало уважали друг друга. Картер находил Шмидта капризным, в то время как канцлер называл Картера “идеалистическим проповедником, ничего не знающим об Европе и недостаточно взрослым для большой игры”. При этом Шмидту возможно несколько не хватало уверенности в себе – он, как и многие немцы той эпохи, вероятно испытывал глубокое чувство стыда, возникающее из болезненных воспоминаний военного прошлого Германии. При этом Шмидт считал, что стабильность восточного блока отвечает интересам Западной Германии, учитывая ядерный потенциал России. В автобиографии он писал, что хотел развивать торговые отношения с Россией, чтобы способствовать “большей зависимости Советов от европейских поставок”, что, в свою очередь, должно было привести к “более европейскому влиянию” на политику Москвы. И после нефтяного кризиса 1973 года Шмидт убедился, что Советский Союз представляет собой более надёжного поставщика энергоресурсов, чем государства Персидского залива.

Картер, напротив, рассматривал сдерживание такой торговли как лучший способ влияния на Советский Союз. В июле 1978 года, в ответ на арест в Москве двух советских диссидентов Александра Гинзбурга и Анатолия Щаранского, Картер ограничил экспорт в СССР американских технологий разведки и разработки нефтегазовой промышленности.

Тем не менее, в целом европейский бизнес двигался в направлении сближения с Россией. Даже после советского вторжения в Афганистан в 1979 году большая немецкая торговая делегация отправилась с визитом в Москву. Тогда, в конце 1980 года Советы (Всесоюзное объединение “Союзгазэкспорт”) и западноевропейцы (в основном “E.ON Ruhrgas AG” и “Gaz de France”) завершили переговоры относительно нового газового проекта – сооружения выделенного трубопровода длинной 4500 км с гигантского западносибирского месторождения Уренгой. Этот договор, по прогнозам, должен был увеличить зависимость Германии от российского газа с 15% до 30%. Когда немецкие министры рассматривали этот проект с точки зрения внешнеполитической безопасности, то пришли к выводу, что риски практически отсутствуют. Их наивная логика исходила из того, что торговать (по крайней мере в этом случае) намного выгоднее чем воевать.

В телефонном разговоре с Картером Шмидт пояснил свою поддержку проекту заявив, что “…те, кто занимается совместной торговлей – не стреляют друг в друга”. Это было повторение теорий популярных в Европе до Первой мировой войны, утверждающих, что новая взаимозависимость экономик сделала войну убыточной и, следовательно, иррациональной.

Позже Шмидт столкнулся с более сложным противником – преемником Картера, ярым антикоммунистом Рональдом Рейганом по мнению которого, немецкие торговые отношения с СССР находились в прямой конфронтации с западной безопасностью. Такая оценка Рейгана была основана на анализе ЦРУ, представленном в июле 1981 года и указывающим на чёткую тенденцию, что в период с 1970 по 1980 годы советский экспорт газа в Западную Европу вырос с 1 млрд кубометров в год до 26,5 млрд кубометров. ЦРУ предупреждало Рейгана, что энергетический проект “Уренгой” не только ускорит советский экономический рост, но и предоставит Москве около 8 млрд долларов в твердой валюте, способствуя дальнейшему наращиванию военного потенциала.

Артикулируя ситуацию в аргументах, которые так тождественны сегодняшнему европейскому контексту, тогдашний посол США в ООН Жан Киркпатрик высказалась: “Мы постоянно узнаём, что в наших переговорах союзники уже значительно зависят от России – Франция на 15% от всего имеющегося у неё газа, а Германия на все 30%”. Однако Шмидт заверял американцев, что в случае обострения международной ситуации Германия в течение максимум шести месяцев может отказаться от советского газа. Теперь же прогнозируется, что Германии придется перейти к так называемой энергетической норме, предусматривающей существенные ограничения энергопотребления как промышленностью, так и простыми немецкими домохозяйствами.

Несмотря на различные доводы со стороны США в попытках убедить Европу принять добровольный запрет на использование советских энергоресурсов, в 1981 году энергетические компании “E.ON Ruhrgas AG” и “Soyusgazexport” подписали контракт с СССР на ежегодный импорт 10,5 млрд кубометров газа в течение 25-летнего периода. Дело в том, что в то время безработица в Европе была близка к показателям в 9%, и европейской промышленности было необходимо увеличение поставок энергетики. А на этом фоне американское взывание к безопасности часто расценивались европейцами как завуалированный способ устранения конкуренции и развития собственной энергетической промышленности.

Когда в декабре 1981 года Москва поддержала введение военного положения в Польше, Рейган решил, что это поможет убедить Германию приостановить сотрудничество с СССР. В частной записке для Маргарет Тэтчер, отправленной 19 декабря 1981 года, он призвал британское правительство поддержать давление на Германию и жёсткие санкции против Советов, заявив, что “ситуация в Польше может стать переломной в истории человечества, это вызов тирании изнутри”. Однако, хоть это было и необычно для “Железной Леди”, но она ответила Рейгану, что немцы “не могут и не откажутся от российского газа”.

США отреагировали на советское вмешательство и запретили американским компаниям помогать со строительством газового трубопровода. Летом 1982 года Рейган попытался заставить европейские фирмы участвовавшие в газовом проекте прекратить работу, введя против них вторичные санкции. Однако премьер-министр Великобритании оценивая ситуацию в парламенте заявила, что эти действия со стороны США выглядят неправильно по отношению к контрактам между независимыми странами. Стоит отметить, что подобные санкции в настоящее время являются обычным явлением во внешнеполитическом арсенале США, особенно в отношении современных Северной Кореи или Ирана, но тогда они рассматривались как вторжение в европейский суверенитет.

К ноябрю 1982 года Рейган отказался от попыток повлиять на ситуацию. В испытании мощи, где Европа встала на сторону Германии, США – мировая сверхдержава проиграла. Новый экспортный магистральный трубопровод, известный сейчас как “Братство” (Уренгой-Помары-Ужгород), 1 января 1984 года был торжественно открыт и начал прокачку газа в Европу.

Немецкие сторонники перемен через экономику и торговлю победили. А позиция США относительно России, с падением в 1989 году Берлинской стены, ослабли ещё больше. Мирный крах коммунизма был процитирован как оправдание для тех, кто выступал за диалог с СССР и взаимодействие через торговлю.

В своей речи в марте 2008 года Штайнмайер полностью подтвердил эту точку зрения подчеркнув: “То, чего на самом деле достигла политика “Ostpolitik” – как теперь признают и те, кто критиковал её раньше – это мир на Европейском континенте. Для демократических движений в Восточной Европе созданы новые перспективы и новые возможности. Это ключевой фактор в окончательном прекращении конфронтации между двумя блоками”. Олаф Шольц, нынешний канцлер Германии, остаётся сторонником этого взгляда, утверждая в прошлом году, что политика экономического сотрудничества способствовала распаду Советского Союза и заложила основу для демократии и членства в ЕС для большей части стран Восточной Европы. Соруководитель немецкой социал-демократической партии Ларс Клингбей также настаивал на том что “Ostpolitik … стала основой для воссоединения Германии и окончания холодной войны. В результате на протяжении десятилетий в ФРГ существовал консенсус, что конфликты могут быть разрешены путем диалога”.

Тем не менее, ряд аналитиков и экспертов считают, что в целом радужная картина “Восточной политики” вводит в заблуждение. Их мнение больше склоняется к тому, что навряд ли лишь экономическое и торговое сотрудничество с СССР привели к падению железного занавеса и объединения Германии. Скорее причины этих объективных исторических событий комплексны и лежат в контексте гонки вооружений, а также резкого снижения в середине 1980-х годов цен на нефть, от которых сильно зависел госбюджет СССР. Однако эти аргументы отсутствовали в тогдашних политических дискуссиях.

К началу нового тысячелетия сторонники политических изменений через торгово-экономическое сотрудничество были как говорится на волне. Канцлер Шрёдер с растущим энтузиазмом продвигал идеи стратегического партнерства с Россией. В 2001 году он пригласил нового президента России Владимира Путина выступить в Бундестаге, где тот обаял аудиторию, выступая на беглом немецком языке и торжественно заявив, что “холодная война окончена”. Во время обращения Путина Шрёдер узрел идеальное слияние интересов Европы, Германии и России – мир, стабильность, многовекторность и экономическое развитие. Шрёдер был убежден, что именно Владимир Путин “хочет превратить Россию в демократию”.

И в этом благоприятном политическом климате пророссийские немецкие лоббисты предложили строительство ещё одного газопровода, на этот раз из Выборга по дну Балтийского моря в Германию – первый “Северный поток” (“Nord Stream”). Схема была особенно спорной, поскольку она обходила Польшу, Беларусь и Украину, сократив доходы этих стран, ослабив их переговорные позиции и лишив крайне необходимых транзитных сборов. Расходы на строительство трубопровода стоимостью 7,4 млрд евро должны были покрывать частные немецкие компании “BASF” и “E.ON”, а также дочерние фирмы российского “Газпрома”.

На этот раз протесты против строительства трубопровода исходили не только из США, но и из государств, которые недавно вышли из-под советской власти, таких как Польша и Литва. Радослав Сикорский, тогдашний министр обороны Польши сравнил этот план с пактом о ненападении Молотова-Риббентропа 1939 года между нацистской Германией и Советским Союзом, который проложил путь к вторжению и оккупации Польши.

Тем не менее, 8 сентября 2005 года, за 10 дней до выборов на которых социал-демократы Шрёдера проиграли консерваторам Ангелы Меркель, контракт на строительство “Nord Stream” был подписан в Берлине и на церемонии подписания Путин стоял рядом со Шрёдером.

С тех пор Шрёдеру была выделена отдельная роль в процессах усиления зависимости Германии от российских энергоресурсов, за которые он получил огромные вознаграждения от своих кремлёвских партнёров. Но объективным будет заметить, что вина за начало строительства 20 лет назад “Nord Stream” лежит не только на нём. Большинство тогдашних немецких политиков поддержали этот проект, ориентируясь на дешёвый газ для промышленности Германии и простых немцев. После этого казалось, что какими бы не были неудачи в германо-российских отношениях, ничто не может изменить веру в торгово-экономическое сотрудничество. Ни российская “операция по обеспечению соблюдения мира” в Грузии в августе 2008 года, ни сбои в работе газопроводов с Украиной в январе 2009 года, ни новость о том, что Путин планирует вернуться на пост президента России в 2012 году, заменив Дмитрия Медведева. В 2011 году, когда “Nord Stream”, наконец, открылся, общий объём торгового экспорта Германии в Россию вырос на 34% до 27 миллиардов евро.

Затем, в феврале 2014 года, произошло российское вторжение в Украину, оккупация Крыма и вооружённая агрессия РФ на Донбассе. Первоначально эти события, казалось, ознаменовывали новый поворот отношений Германии с Россией. Весь мир и Европа в том числе осудили страну-агрессора, были введены международные санкции и немецкий экспорт в Россию упал. Влиятельные немецкие СМИ, опубликовали серьёзные аналитические материалы, в которых рассматривались варианты, как Германия может побороть опасную зависимость от российских энергоресурсов. Однако многие из этих предложений, такие как строительство новых терминалов, позволяющих Германии импортировать сжиженный газ из других стран, например, из Катара или США, обсуждаются до сегодняшнего дня, что демонстрирует отсутствие достигнутой диверсификации в этой сфере. Катарские функционеры сектора энергетики утверждают, что они в течение пяти лет пытались проникнуть на немецкий энергетический рынок, и только ради того, чтобы обнаружить как эти перспективы заблокированы на каждом шагу.

Некоторые немецкие санкции против России оставались действенными в течение нескольких лет, но сторонники трансформаций через торгово-экономические отношения постепенно восстановили свои позиции. 4 сентября 2015 года на экономическом форуме во Владивостоке было подписано новое соглашение о строительстве трубопровода “Nord Stream-2” опять же по дну Балтийского моря, что предполагало значительное увеличение зависимости Германии от российского природного газа. В этом проекте российский “Газпром” также брал на себя организацию по хранению газа на территории Германии. Тем самым, европейская страна передавала контроль над своими энергетическими запасами иностранной державе.

Объяснить этот упорный отказ видеть риски в своей зависимости от России можно если не при помощи конспирологии или теории заговоров, то возможно в контексте политической коррупции и российских операций влияния. Один из аргументов возлагает вину на политиков от социал-демократической партии Германии и государственных служащих. В частности, немецкие власти частично закрывали глаза на их плавное перемещение из государственных кабинетов на удобные, а главное сытные должности в российском “Газпроме”. Такая работа была организована в рамках мероприятий так называемого немецко-российского форума, который был тесно связан с немецкими компаниями, действующими в России, и частично финансировался ими, а попечительский совет состоял из бизнесменов, связанных с РФ экономическими интересами. Справедливости ради стоит отметить, что работа форума была приостановлена после российского вторжения в Украину.

Однако в целом, нет чётких доказательств того, что бизнес оказал большее влияние на политику в Германии, чем в других странах Европы. Тем не менее, Россия на протяжении многих лет демонстрировала способность подчинить или по крайней мере влиять на политические элиты Германии.

Анализируя возможные психологические корни политики “Ostpolitik” можно выделить две эмоциональные составляющие: ностальгию и вину. Память ещё самого Бисмарка, несмотря на его предупреждения о недоверии к России, рассматривает союз с ней в качестве “якоря стабильности в Европе”. А чувство вины всегда довлело над немцами из-за ужасов Второй мировой войны, которые явно сдерживают любую критику военной активности России со стороны Германии. Большая часть слепой веры немцев в справедливость торгово-экономических отношений с Россией родилась из принятия желаемого за действительное, а это заставило их постоянно видеть в России признаки демократических реформ и возможностей для сотрудничества.

Сейчас Германия оказалась заложником своей мягкой и дружелюбной “Восточной политики”, заложенной ещё пол века назад. И путь к выходу из этой ситуации вероятно будет достаточно тяжёлым как для экономики Германии, так и для простых немцев.

Статья подготовлена на основе и с использованием материалов открытых источников, таких как: “Der Spiegel”, “The Guardian”, “Foreign Affairs”, “Stratfor”, “Foreign Policy” и других.