Политический хаос в Пакистане: контрнаступление США против Китая

Политический кризис в Пакистане мог бы стать ещё одним в череде аналогичных кризисов, возникающих время от времени в этой стране, если бы не напряженный международный фон.

Война РФ в Украине сломала старый европейский региональный порядок и ускорила процессы, связанные с переформатированием мировой архитектуры безопасности, обостряя существовавшие разногласия между Западом и Востоком.

Во многих странах, занявших нейтральную позицию, начали осознавать, что за свой нейтралитет придется побороться, ибо внешние игроки, рассматривающие войну в Украине как часть глобального великодержавного соперничества (прежде всего, Китай и США), не нуждаются в по-настоящему нейтральных государствах, и будут делать всё, чтобы на фоне кризиса переманить на свою сторону (тем или иным способом) как можно больше стран в регионах.

Читайте также:

1. Российско-украинская война: куда смотрят страны АТР, часть 1.
2. Российско-украинская война: куда смотрят страны АТР, часть 2.

Для Китая война в Украине стала возможностью усилить антиамериканскую риторику, противопоставляя свою модель развития и восприятия мира западной, как это было во время вспышки пандемии COVID-19. К тому же, незначительное ослабление России создает благоприятные условия для экономической экспансии Пекина и завоевания РФ в качестве политического и сырьевого актива. Наконец, односторонние санкции Запада позволяют Китаю проанализировать, с каким потенциальным набором карательных мер он может столкнутся по мере эскалации своего соперничества с США, и что можно сделать для того, чтобы уменьшить долю Штатов в мировой финансовой системе, размыть их монополию и создать альтернативные защищенные системы. Но для этого нужны союзники и партнеры.

Для США война также стала шансом зацементировать свои позиции в Европе, консолидировать союзников и ускорить формирование некоего глобального проамериканского альянса, в том числе на региональном уровне, который бы оставался проводником американских интересов, пока США продолжают разворачиваться в сторону Азии. Длительная прокси-война с РФ позволяет Вашингтону сохранять напор, удерживать партнеров под своим временным «зонтиком влияния», а также постепенно подводить под санкции Китай, и укреплять свой азиатский фронт под предлогом глобального наступления автократий. Для этого, разумеется, тоже нужны союзники и партнеры.

Другими словами, война в Украине создала в мире крайне поляризованную атмосферу, благоприятную для дальнейшего раскола и обострения конкуренции. В этом контексте позиция нейтралитета — не самая удачная комбинация для тех же Китая или США, стремящихся увеличить свое влияние в мире. Поэтому на такие страны, как Пакистан, ОАЭ, Саудовская Аравия, Малайзия, Индия, Индонезия, Сингапур, Шри-Ланка и другие, которые хотят избежать ситуации жесткого выбора, будучи разорванными между разными внешними игроками, начало усиливаться давление.

Я предлагаю рассматривать ситуацию в Пакистане именно в таком глобальном контексте. Разумеется, я не считаю, что отставка премьер-министра Имрана Хана — это происки американцев против Китая. Здесь больше сработали внутренние факторы, накапливавшиеся последние 4 года. Однако внешний фон, созданный войной в Украине, объяснит, почему в этой стране борьба КНР и США только обострится в ближайшие годы.

Проклятые премьеры

Так получилось в новейшей истории Пакистана, что ни один премьер-министр за последние 60 лет ни разу не досидел до конца своей каденции. В основном, из-за вмешательства военных, ставших с конца 1950-х ключевыми стейкхолдерами национальной политики и отдельным институтом власти в стране.

Точкой отсчета их восхождения считается военный переворот 1958 года. С того момента пакистанский генералитет взял всю страну под «наблюдение», а гражданские власти постоянно находились в их тени. Ключевые решения во внутренней или внешней политике негласно согласовывались с военными. А после трех войн с Индией влияние генералов усилилось ещё больше, равно как и их вес в национальной экономике через выросшие как грибы после дождя государственные полу-монопольные корпорации.

Естественно, наличие двух центров власти — гражданского правительства и теневого генералитета — сделало их конфликт практически неизбежным. На протяжении 70 лет Пакистан пережил 20 военных переворотов. Пять раз с 1958 по 2002 года должность премьер-министра упраздняли по приказу военных, когда генералы решали сами взять власть в свои руки и управлять напрямую.

За последние 30 лет ситуация не изменилась. Генералитет незримо наблюдает за ситуацией, часто вмешивается в выборы, фактически участвует в отборе кандидатов, которых не считает опасными для себя, или с которыми заключает неформальное соглашение о партнерстве. Например, на последних выборах в 2018 году военные даже заигрывали с исламскими экстремистами, и создавали партии-спойлеры, лишь бы протолкнуть тех, кого они считали более подходящими «духу времени» и настроениям электората.

Читайте также:

1. Нова геополітика та виклики перед Пакистаном.
2. Напружені дні в Ісламабаді що означає перемога опозиції на виборах.

В Пакистане сейчас есть две традиционные, мейнстримные, так сказать, политические партии, кандидаты которых чаще всего становились премьер-министрами. Это правоконсервативная «Мусульманская лига» и левоцентристская Пакистанская народная партия.

Обе политсилы — это огромные клиентелистские сетки с колоссальными ресурсами и глубокими меж-общинными и меж-кастовыми связями, пронизывающими всю страну, возглавляемые могущественными политико-племенными кланами. В данном случае, речь идет о могущественных кланах Шариф и Бхутто, которые возглавляют «Мусульманскую лигу» и Народную партию.

Конфликты между гражданским правительством и военным истеблишментом остаются неотделимой частью внутренней борьбы за власть, так как премьер-министры либо проваливают политику, вынуждая генералов вмешаться с целью стабилизации, либо рано или поздно осознают, что для более комфортного и полноценного правления им необходимо ограничить влияние военных.

Так, правление знаменитой Беназир Али Бхутто в 1990-х закончилось первый раз в 1992 году из-за провалов во внутренней политике и коррупционных скандалов вокруг её мужа, а второй раз, когда она начала ослаблять хватку военных и влияние консервативных мусульманских кругов. Ещё более динамичными и резкими были отношения военных с четырежды премьер-министром Навазом Шарифом, которого в 1993 году отправили в отставку за репрессии против оппозиции и коррупцию, затем вернули в 1996 году, через 3 года свергли при попытке отправить в отставку главкома Вооруженных сил, а позднее он вернулся к власти в 2013 году, но снова был отправлен в отставку в 2017-м на фоне новых конфликтов с военными и «офшорных скандалов» Mossack Fonseca.

После отставки Наваза Шарифа в 2017 году, пакистанские военные раскладывали яйца в разные корзины, готовясь к выборам 2018 года. С одной стороны, они поддерживали запрос консервативно настроенных людей на увеличение роли ислама в политике, покровительствуя исламистским политическим проектам, таким как «Объединённый совет действия» во главе с исламским фундаменталистом Фазлуром Рахманом. С другой стороны, они явно поддерживали партию «Тегрик-е-Инсаф» («Движение за справедливость») во главе с эксцентричным лево-популистским политиком Имраном Ханом, который впоследствии и возглавил правительство.

Оппозиция во главе с Пакистанской народной партией (клан Бхутто) и Мусульманской лигой (клан Шариф) обвиняли военных в том, что они помогли Хану стать премьером, лишь бы не допустить их к власти. В какой-то степени, это правда. В поисках альтернативы традиционным партиям, разочаровавших военных, они решили поиграться с «новыми лицами», и сделали ставку на Имрана Хана и его движение.

Несмотря на то, что на какое-то время военным удалось найти себе популярного в народе и кажущегося лояльным премьер-министра, с этим ситуативным партнерством произошло ровно тоже самое, что и с предыдущими: премьер-министр захотел играть серьезно, его амбиции толкнули его на прямой конфликт с военными, и те были вынуждены поддержать оппозицию и убрать его.

Пакистанский кризис

К моменту прихода к власти нового премьера в 2018 году, Пакистан переживал потрясение после целой череды коррупционных и офшорных скандалов, создавших почву для коллапса правительства Наваза Шарифа, лидера одной из партий-тяжеловесов в пакистанской политике. В связи с этим, запрос на решение социальных вопросов, в том числе радикальную борьбу с коррупцией и взяточничеством, был огромным, в особенности среди молодежи.

Ухудшение социально-экономических проблем создавало для Пакистана серьёзные вызовы. Пандемия COVID-19 обострила сразу несколько кризисов, терзающих страну как минимум с середины 2000-х: хронический рост госдолга, замедление экономического роста вследствие падения доли производственного сектора и уменьшения объемов экспорта, неравенство в доходах, социально-политическая поляризация, деградация работы госаппарата, чрезмерный рост населения \ потребления и экологические проблемы.

Госдолг Пакистана растет из года в год с 2008 года, со времён мирового финансового кризиса. Снижение собираемых налогов привело к тому, что властям хронически не хватает ресурсов для поддержания прежнего уровня производства, что, в свою очередь, обеспечивало рост экономики, адекватный внутренним потребностям. Соответственно, увеличение темпов экономического роста при поддержке высокой производительности труда стало главной задачей пакистанских властей в последние 10 лет. С которой они пока что не справляются. Когда премьер-министр Имран Хан пришел к власти по итогам выборов в 2018 году, в Пакистане вспыхнул уже третий за 10 лет кризис платежного баланса, а дефицит бюджета достиг рекордных $ 18 млрд, что было на 45% больше, чем годом ранее. Комбинация чрезвычайно высокого импорта и падения доходов в казну (от экспорта, собираемых налогов и денежных переводов заробитчан) и привели к этому кризису. Отдельным фактором, который усугубил кризис, стал пакет инфраструктурных программ Китая в рамках строительства «Китайско-Пакистанского экономического коридора» совокупной стоимостью $ 60 млрд, которые стали ещё одним бременем для бюджета. Хотя, этот фактор нельзя назвать критическим, так как корни проблем всё же крылись в негативной международной кон`юнктуре и неэффективности системы госуправления в Пакистане.

Рост социально-экономического неравенства всегда был для Пакистана вялотекущей, медленно возгорающейся проблемой, трещиной между властью и обществом, увеличивающейся с годами на фоне региональных потрясений, мировых кризисов, внутренних дисбалансов, консолидации капитала в руках узкой группы правящих элит. Пакистанский средний класс уже много лет уменьшается в связи с ростом инфляции и дефицитом рабочих мест. Как результат, в Пакистане растут анти-элитарные настроения, укрепляется популярность популистских радикальных организаций и партий, падает доверие к государственным институтам. В каком-то смысле, приход к власти Имрана Хана, долгое время бывшего маргинальным популистом, и стал проявлением этого кризиса, как в свое время и приход к власти Дональда Трампа в США и Владимира Зеленского в Украине.

Население в Пакистане является одним из самых быстрорастущих в мире. Количество пакистанцев выросло с 60 миллионов человек в 1971 году до 221 миллиона в 2020 году. Средний возраст жителя страны — 23 года. По оценкам ООН, население Пакистана вырастет до 380 миллионов к 2050 году. Вместе с ростом населения увеличивается потребление ресурсов, которых не становится больше. К примеру, доля обрабатываемой земли в Пакистане упала с 43% до 40% за последние 40 лет. Около 60% населения страны имеют проблемы с доступом к продовольствию.

Такой стремительный рост населения при слабом экономическом росте и недостатке производства, в комбинации с урбанизацией следующих 30 лет, может привести к катастрофическим последствиям для крупных городов. По оценке международных организаций, 75% населения Пакистана к 2050 году будет жить в городах, а это значит, что кроме уже живущих там 100 миллионов пакистанцев, властям придется придумать, как разместить ещё 185 миллионов человек. Для этого требуются колоссальные вложения в городскую инфраструктуру, транспорт, модернизацию жилищно-коммунальных систем, улучшение доступности коммунальных услуг и их покрытия. На данный момент таких ресурсов у Пакистана нет, а если они и появляются, то гораздо медленнее, чем растет население и усиливается миграция из провинции в города.

Кроме всего прочего, это серьёзный вызов для рынка труда. Ежегодно, 2 миллиона молодых пакистанцев выходят на рынок в поисках работы, тогда как национальная экономика в нынешнем состоянии не способна их принять и абсорбировать.

Наконец, экологические вопросы актуальны для Пакистана, как никогда. В мировом рейтинге Global Climate Change Index в 2019 году Пакистан был восьмой самой уязвимой страной в мире перед экологическими и климатическими проблемами. В прошлом году они уже заняли пятое место. По данным Мирового банка, засухи, наводнения и загрязнения водоемов уже «стоят» Пакистану $ 12 млрд ежегодно. Если условия ухудшаться, пострадает огромный сектор АПК, который использует 90% водных ресурсов страны, и генерирует до трети ВВП. В мировых рейтингах загрязнения воздуха Пакистан постоянно занимает топовые места.

Короче говоря, будучи одной из самых динамично развивающихся и растущих стран мира, Пакистан также имеет колоссальные проблемы, масштабы которых задевают весь регион, и с которыми пока что полностью справиться никто не смог.

Популизм, исламизм и военные

Политика премьер-министра Имрана Хана была очень непоследовательной, динамичной, но не системной. Бывший спортсмен, легендарный капитан национальной сборной по крикету, победившей на Чемпионате мира в 1992 году, имеющий тесные связи с британской политической элитой, Имран Хан стал одним из самых харизматичных популистских лидеров в истории Пакистана, благодаря чему его и выбрали.

Он пришел к власти на обещаниях, которые очень точно улавливали настроения электората и простых людей, на поддержку которых Хан опирался. Он выступал за искоренение коррупции, нещадно критикуя своего предшественника Наваза Шарифа, «погоревшего» на офшорных скандалах. Он умело использовал риторику «анти-истеблишмента» и играл идеей «нових лиц в политике», противопоставляя себя двум главным политическим кланам — Бхутто (Пакистанская народная партия) и Шариф (Мусульманская лига). В своей победной речи Имран Хан много рассуждал о построении справедливого, лишенного греховности предшественников, общества, которое будет похоже на «первое исламское государство в Медине», что было явным апеллированием к чувствам консервативного избирателя. Новый премьер заявлял, что на первое место выйдут чаяния бедняков и обычных людей, и что правительство будет «правительством для людей», а также что Пакистан станет единым, в котором не будет места политическим преследованиям и унижениям. Личные резиденции премьера он пообещал переоборудовать под школы.

Короче говоря, история Имрана Хана — это была классическая история политического аутсайдера, неожиданным образом выпрыгнувшего на вершину власти, отчасти благодаря поддержке «глубинного государства», отчасти из-за кризиса традиционных элит и дискредитации старых лидеров.

В своей внутренней политике Имран Хан действительно ориентировался на решение социально-экономических проблем, и гораздо меньше на внешнюю политику и оборону. Собственно, пакистанских генералов это вполне устраивало: в их интересах было иметь послушного, не проблемного премьера, который имел бы поддержку населения, и мог бы заниматься самыми насущными проблемами Пакистана, а не пытаться их контролировать, как ушедший Наваз Шариф.

Что же привело к столь драматичному падению столь популярного премьера спустя 4 года? Три вещи: кадровая политика, непопулярные экономические решения и конфликт с военными.

Далеко не все назначения Имрана Хана были популярными среди населения и находили понимание у журналистов и экспертов. К примеру, назначение губернатором ключевой и крупнейшей провинции Пенджаб гражданина Британии Чодхри Мухаммеда Сарвара, бывшего депутата британского парламента, вызвало, мягко говоря, вызвало недоумение. Кроме того, что у него было два паспорта и не самая успешная политическая карьера в Лондоне за плечами, Сарвар также был «политическим перебежчиком»: в 2013 году он поддерживал на выборах «Мусульманскую лигу» Наваза Шарифа, выторговал для себя пост губернатора Пенджаба, и всего через 2 года со скандалом ушел в отставку из-за разногласий с Шарифом, после чего в 2018 году переметнулся к Имрану Хану и его партии «Тегрик-е-Инсаф». Неудивительно, что в 2022 году, когда Имрана Хана смещали с должности, Сарвар переметнулся к его оппонентам и помог им утащить его на дно.

Такой же реакции удостоилось ещё одно назначение — малоопытного политического аутсайдера, но приятеля Имрана Хана, Усмана Буздара на ключевой пост министра по делам Пенджаба. Во время представления его кандидатуры перед недоумевавшими оппозиционерами и журналистами, премьер-министр убеждал всех, что Буздар - «единственный человек из региона, где даже нет электричества, который знает, каково нашим беднякам». Позднее, оказалось, что Усман Буздар — весьма состоятельный человек, миллионер, владеющий крупным агробизнесом и земельными участками. Кроме того, в медиа упорно ходили слухи о том, что он был замешан в убийстве, но дело якобы замяли. За 2 года своего правления Пенджабом, Буздар успел поменять пятерых начальников региональной полиции, за что его критиковали оппоненты и даже сторонники. Многие не могли понять, почему несмотря на постоянную критику и скандалы, Имран Хан не хочет увольнять Буздара. Дошло до того, что в некоторых СМИ заявляли, будто бы жена премьер-министра, увлекающаяся эзотерикой, заявила ему, что присутствие Буздара в правительстве — это «хороший знак», и его увольнение будет плохим предзнаменованием.

На фоне странной кадровой политики, экономическая политика нового премьера была более-менее сносной, хотя и по понятным причинам не вызывала огромного позитива среди обычных людей. Взявшись за борьбу с дефицитом платежного баланса и долговым кризисом, правительство порезало государственные субсидии и запустило программу экономии средств. Параллельно, начались переговоры с МВФ о предоставлении стране очередного кредита на $ 6 млрд. Естественно, это потянуло за собой ряд требований от фонда — повышение тарифов и введение новых налогов. Не желая идти на такие потенциально взрывоопасные непопулярные меры, власти вместо этого резко подняли импортные пошлины, чтобы увеличить сбор налогов, а также девальвировали национальную валюту. Хотя это помогло существенно снизить дефицит бюджета к 2020 году, политический эффект политики жесткой экономии был негативным, а госдолг все равно оставался высоким. В 2019-2020 годах правительству пришлось выделить $ 24 млрд, которые пошли на обслуживание долгов предыдущих правительств. Тем не менее, в сфере улучшения бизнес-климата, правительство Пакистана добилось серьёзных успехов в первые 2 года, в связи с чем Исламабад вышел в топ-10 самых динамично развивающихся стран в этом направлении в 2020 году, поднявшись в мировых рейтингах Doing Business сразу на 28 мест.

Основной негатив экономической политики правительства связан с тем, что меры жесткой экономии и сокращение субсидий, необходимые для запуска долгосрочных реформ, ударили по самым уязвимым группам населения. Кроме того, ухудшение ситуации на мировых рынках в 2021 году, когда большинство экономик мира начали выходить из ковидного состояния, привело к росту цен на бензин, электроэнергию и продукты питания в Пакистане, в чем неизбежно обвиняли Имрана Хана. Реформа налоговой системы, которую обещал провести премьер, не была реализована, что тоже пошло в копилку нараставшего недовольства среди людей, давая оппозиции лишние аргументы для политического контрнаступления.

Кроме того, к 2021 году начали буксовать переговоры с МВФ. Из-за нежелания правительства выполнять все требования фонда, считающиеся максимально непопулярными среди населения, программа МВФ была заморожена в 2021 году сразу после того, как Пакистан получил свой очередной транш в $ 500 млн. Требования МВФ повысить налоги и коммуналку для населения давало оппозиции повод для критики правительства, пришедшего к власти на лозунгах защиты обычных людей и борьбы с бедностью и социальной несправедливостью.

Кстати, именно в социальной политике Имран Хан достиг, пожалуй, наибольших успехов. В марте 2019 года его правительство запустило национальную программу по борьбе с бедностью «Ехсаас», которую Мировой банк признал крайне эффективной и «примером для подражания» другим. Суть программы сводилась к предоставлению базовой финансовой помощи самым уязвимым категориям населения — крайне бедным семьям, вдовам, бездомным, инвалидам, малоимущим фермерам, хроническим больным, голодающим, студентам из малообеспеченных семей, старикам.

Помощь предоставлялась в разных формах и была разделена на разные целевые программы, в зависимости от целевой аудитории. В каком-то смысле, это своеобразный пакистанский способ построения некоего «welfare state» в стране подобно Европе. Данная социальная инициатива пришлась особенно кстати во время пандемии COVID-19. Правительство не стало вводить полноценные локдауны или останавливать предприятия, что позволило людям сохранять мобильность, а программа «Ехсаас» помогала держаться на плаву тем, что пострадал от кризиса. Те, кто потерял работу и зарегистрировался безработным, получали денежную помощь в рамках такой программы.

Ещё один кейс, ставший успешным в Пакистане — это запуск образовательной реформы. Партия «Тегрик-е-Инсаф» давно выступала с идеей сформировать общенациональную единую для всех программу обучения в школах. С 2019 года они начали осторожно её реализовывать. К 2020 году единая программа обучения была принята для учеников всех школ с 1 по 5 классы. Вторая фаза реформы охватила 6-8 классы в 2021 году, а третья фаза (9-12 классы) должна была завершиться к 2023 году. Проблема с пакистанскими школами состояла в том, что обучение фактически было разделено на три категории: элитные англоязычные школы (в том числе частные), где преподавали все «модные» предметы, государственные школы среднего уровня (в которых были несколько другие предметы, в зависимости от решений руководства) и все остальные, считавшиеся «лузерами».

Впрочем, все эти социальные программы требовали огромных капиталовложений, что сковывало действия властей. К тому же, их эффект долгосрочный, и получить немедленные политические бонусы от своей социальной политики Имран Хан не мог. Отдельные группы населения, в основном состоятельные люди, городской бизнес и часть консервативных мусульман, и вовсе не поддерживали нового премьера из-за таких инициатив.

Гораздо сложнее обстояли дела во внешней политике. Премьер старался продолжать балансировать между Китаем и США, однако больше склонялся к Пекину, а также занимал весьма жесткую позицию по отношению к Индии. Огромное влияние на разворот Пакистана к Китаю оказала администрация Дональда Трампа, которая фактически разрушила ситуативный союз Исламабада и Вашингтона, сложившийся после 11 сентября в рамках объявленной США «глобальной войны с террором». Трамп резко сократил военную помощь Пакистану, отрезав их от средств Вспомогательного коалиционного фонда США, из которого пакистанские военные ежегодно получали около $ 1,2 млрд. Кроме того, политика США начала смещаться в сторону Индии, побуждая Пакистан дрейфовать в сторону Китая. Республиканцы активно критиковали пакистанцев за поддержку «Талибана» в Афганистане, а также выступали против предоставления ему кредитов от МВФ. Зависимость Пакистана от аравийских монархий и Китая росла, а партнерство с США постепенно разрушалось. Чем сильнее усиливались связи Вашингтона с Дели, тем более жесткой становилась риторика и действия Исламабада, в том числе касательно соседнего Афганистана.

Уменьшение вовлеченности США в региональные процессы, начало постепенного вывода американских войск из Афганистана, ухудшение отношений между двумя странами, усиление американско-индийского альянса — всё это толкнуло премьер-министра Пакистана к менее системной, но более диверсифицированной внешней политикой, в которой нашлись места для таких стран, как Россия, ОАЭ, Саудовская Аравия, Турция, Иран и традиционный Китай, и всё меньшей казалась доля западных стран, в особенности США.

Падение и финальный шоудаун

Как мы видим, политику Имрана Хана сложно назвать какой-то бездарной или катастрофической. Социально-экономические преобразования, запущенные при его правительстве, были крайне востребованы и нужны. Экономические реформы болезненные, но также необходимы, и вполне логичные. Поэтому нельзя утверждать, что к его падению привела провальная внутренняя политика. Хотя, как ни парадоксально, внутренняя политика стала триггером его падения.

Комбинация трех факторов создала условия, в которых правление Имрана Хана существенно пошатнулось: недовольство экономическими мерами, конфликт с военными и излишняя грубость и эксцентричность самого премьер-министра.

Социально-экономические реформы, проводимые правительством Пакистана с 2018 года, были не очень популярными среди отдельных групп населения. Средне- и долгосрочный эффект многих решений никто не понимал, а правительство не проводило нормальной коммуникации по этому поводу. Оппозиция в лице «Мусульманской лиги» и Народной партии, сумевшая объединиться (что бывало крайне редко) против Имрана Хана, развернула против него мощнейшую информационную кампанию, которую он самоуверенно игнорировал и не пытался отбивать.

Конфликт с военными был основным фактором, предрешившим судьбу премьер-министра, как это было со всеми пакистанскими премьерами. Пока генералитет поддерживал Имрана Хана, ему ничего не угрожало, и даже оппозиция не могла выступать против него в открытую, пока у него была «крыша» военных. Как только её не стало, и генералы дали понять оппозиционерам, что они займут «нейтралитет», если те захотят сделать свой ход, правительство Хана очень быстро рухнуло.

Впервые об отставке Имрана Хана всерьез заговорили осенью прошлого года, когда у него случился первый серьёзный конфликт с военным истеблишментом. В течение месяца премьер-министр блокировал назначение нового начальника спецслужб, которого продвигали генералы — командующего армейским корпусом в Карачи Надима Анджума, пользовавшегося личной протекцией начальника Генштаба Камара Джавада Баджвы. У Имрана Хана хотели самостоятельно решать, кого назначать в руководство могущественной Межведомственной разведки (ISI), а в армии не желали отдавать эту институцию под контроль гражданских.

В истории Пакистана только однажды премьер-министру удалось протолкнуть своего человека на такую должность: когда Беназир Бхутто в 1989 году назначила главой разведки отставного генерала Шамсура Рахмана Каллу. Однако уже через год генералы переиграли ситуацию, и его сняли, как только убрали саму Бхутто.

Ещё одна история, которая могла негативно повлиять на отношения между Имраном Ханом и военными, стал визит главы пакистанской разведки Фаиза Хамида в Кабул в августе 2021 года сразу после ухода оттуда американских войск. Командование пакистанской армией не хотело спешить и отправлять туда эмиссаров.

Сам генерал Баджва с опаской относится к афганским талибам, и в целом: к исламским экстремистским движениям, видя в них потенциальную угрозу для стабильности государства и позиций военного класса. Визит главы разведки в Кабул и его переговоры с «Талибаном», которые произошли вероятно по настоянию Имрана Хана, который сам является этническим пуштуном, были восприняты не слишком хорошо среди генералитета.

Вполне возможно, это повлияло на их решение уволить Фаиза Хамида и заменить его Надимом Анджумом, которого премьер так долго не хотел утверждать в должности. В то же время, между Фаизом Хамидом и Имраном Ханом сложились теплые взаимоотношения, и в какой-то момент военные забеспокоились о том, не будет ли такой ситуативный альянс для них проблемой в будущем.

Как только альянс военных и Имрана Хана дал трещину, генералы снова наладили контакт с кланом Шарифа в Лондоне, которого они сами свергали буквально 4 года назад, и намекнули, что могут поддержать оппозицию, если та захочет сместить неуправляемого премьер-министра с должности, а уже повод для этого найдется.

Апогей произошел 7 апреля, когда оппозиция подкупила часть сторонников премьер-министра, и решилась выдвинуть ему вотум недоверия в парламенте. И тут сработал третий фактор — импульсивный характер самого Имрана Хана. Будучи уверенным в том, что «за ним — миллионы», он самоуверенно и презрительно отбросил саму возможность того, что оппозиция каким-либо образом сместит его с должности.

Когда же 7 апреля стало ясно, что они действительно намерены голосовать, что у них есть кворум, и что часть его депутатов им помогут, он выступил перед народом, обвинил всех, кто против него, в заговоре, назвал ситуацию «переворотом со стороны США», и прямо призвал армию вмешаться. Спикер парламента, близкий соратник Имрана Хана, Асад Кайсар, побоявшись выставлять вотум недоверия на голосование, решил совершить невероятный правовой кульбит: признал вотум антиконституционным и быстро закрыл заседание парламента, после чего премьер-министр распустил парламент на основании того, что якобы голосование за вотум недоверия «провалилось».

Поспешные и откровенно противозаконные действия Имрана Хана дали его оппонентам все карты в руки, и разочаровали многих людей. Естественно, Верховный суд при молчаливой поддержке военных признал действия премьера антиконституционными, и позволил оппозиции вынести ему вотум недоверия. 11 апреля премьер-министра Имрана Хана официально сместили с должности, а новым главой правительства выбрали лидера «Мусульманской лиги» Шехбаза Шарифа, родного брата экс-премьера Наваза Шарифа, поспешно вернувшегося из Лондона в Исламабад.

Внешний контур и война в Украине

Смена власти в Пакистане родила огромное количество слухов относительно того, что это было. Сторонники Имрана Хана, десятками тысяч выходившие на площади в знак солидарности со своим лидером после его отставки, убеждены, что это «проамериканский заговор». Оппоненты опального премьера заявляют, что он чуть ли не самолично довел страну до катастрофы и голода.

Как мне кажется, реальные причины произошедшего не имеют тесной привязки к внешнему воздействию. Как я и написал выше, сработал ряд факторов, главным из которых был конфликт Имрана Хана с военными на фоне социально-экономического кризиса, который власти преодолеть не смогли.

Однако внешний контекст в произошедшем, безусловно, присутствует. Возвращение к власти клана Шарифа будет выгоден Соединённым Штатам и Британии, которые рады видеть в кресле премьера понятных и предсказуемых людей, с которыми уже давно налажены тесные взаимоотношения. Имрана Хана они воспринимали как «прокитайского политика» и слишком опасного, непредсказуемого популиста, умело заигрывающего с исламистскими течениями. В свою очередь, в Китае смену власти тоже будут рассматривать сквозь призму своего противостояния с США, которые, по их мнению, теперь будут возвращаться к прежнему формату сотрудничества с Исламабадом.

Пакистан — тесный партнер России, и при Имране Хане это сотрудничество только усилилось. Возвращение к власти Шарифов дает Западу возможность отыграться и переманить хотя бы часть пакистанской элиты на свою сторону. Позиция Исламабада по войне в Украине здесь может стать одним из маркеров. В конце концов, комментарии официальных лиц Пакистана касательно вторжения РФ в Украину были одними из вызвавших раскол между военными и Имраном Ханом. Первые настаивали на том, что вторжение следует осудить, дабы не складывалось впечатление, что Исламабад поддерживает Россию. А премьер-министр считал правильным настаивать на нейтралитете и дальнейшем развитии отношений с Москвой в рамках его политики диверсификации внешнеполитических связей.

Эти разногласия выплеснулись наружу, когда 2 апреля начальник Генштаба, генерал Камар Баджва в открытую заявил, что у Пакистана «длительная история отличных отношений с США, остающихся для нас основным экспортным рынком, а партнерство с Британией и ЕС остаются нашим национальным интересом, и российская агрессия против Украины очень неприятна, это огромная трагедия».

Коллапс правительства Имрана Хана не означает пока что его окончательного ухода из политики. Он уйдет в оппозицию, из которой он привык работать. Кроме того, его всё ещё поддерживает огромная часть населения, в особенности в провинции и среди малоимущих, которым он реально начал помогать. Контрэлитные настроения никуда не делись, и в случае дальнейшего ухудшения социально-экономической ситуации, будут играть в пользу Имрана Хана и других внесистемных политиков, в том числе радикалов.

Внешние силы схлестнутся в борьбе за влияние на Исламабад в ближайшие годы, так как отставка Имрана Хана размораживает противостояние и нарушает баланс, ситуативно созданный военными в условиях 2018 года. Очевидно, что ситуация в 2022 году разительно отличается, и требует ещё одного раунда борьбы, чтобы определиться, какую окончательную позицию будет занимать Пакистан в новой геополитической реальности, которая начала складываться в последние 10 лет, и особенно после ухода США из Афганистана, переориентации Вашингтона на Индийский океан и вторжения России в Украину.

Читайте также:

1. Китайский дракон и индийский слон: возможно ли сближение?
2. Шри-Ланка: арена индо-китайского противостояния.