Природа права

И так рассмотрим самое раннее бродячее стадо первобытных людей или даже протолюдей. Это стадо еще мало, чем отличается от похожего стада бродячих обезьян открытых пространств. Сии существа (как обезьяна, так и первобытный человек), живя на открытых пространствах, были очень беззащитны пред окружающим миром, а соответственно еще сильно зависимы от стада, а мы знаем, что чем больше существа зависимы от стада, тем в больше мере они его «рабы» и тем жеще стадные иерархии.

Было ли нужно первобытному вожаку право? — Вряд ли.

При необходимости, свое «право» он мог реализовать непосредственно, лично – отобрав у «нижестоящего» сладкий корень, самку или принудив стадо двигаться в определенном им направлении. Благо, для этого у него (или у нескольких иерархов в случае геронтократии) были все необходимые «аргументы» — достаточный уровень агрессивности, сильные руки, крепкие зубы, а позже – и увесистая дубина.

Если у кого-то другого оказывались крепче руки и тяжелее дубина – то уже этот другой становился иерархом (или занимал определенное место в иерархии повыше) и так же «непосредственно» реализовывал свое «право».

Таким образом, на первоначальном этапе нашего поиска, мы находим естественное «непосредственное право», — в том смысле, что в этом периоде, каждый реализует свое «право сильного» или иначе – свою власть (способность принудить), непосредственно сам, не прибегая к помощи механизмов опосредствовавания.

Но человечество развивается: — стадо разрастается, превращаясь в племя — оно уже достаточно многочисленно. При этом члены племени могут проживать, уже не вмести, а отдельными селениями (или кочевьями) и даже не быть все между собой знакомы, хотя структурно – это еще одно племя, имеющее единого вожака и иерархию – иначе была бы потеряна связь, координация социальной жизни. А раз есть вождь (вожди) и иерархия – то есть и сфера власти (иначе кто бы замечал вождя)?

Но вот в чем проблема – хотя непосредственное управление, то есть непосредственная личная реализация своей власти (способности принудить) — еще достаточно присутствует, но осуществлять эту, «непосредственную власть» самостоятельно реализуя так сказать «непосредственное право» относительно уже достаточно большого количества людей, к тому же, зачастую, живущих уже в разных селениях невозможно.

Что же делать «бедному» иерарху, в усложнившихся условиях – как объять властью необъятное (в смысле уже слишком большого количества соплеменников)? Ведь это уже не несколько десятков членов стада – за каждым сам не уследишь, у каждого сам не отберешь, всему стаду (уже племени) сам не объявишь волю – не услышат. То есть самоличная реализация власти – столкнулась с затруднениями. Возникла необходимость осуществлять свою власть, свою волю не непосредственно, а чужими руками. 

Естественно вожаки осуществляют свою власть «чужими руками» и в более примитивных сообществах, даже тех самых обезьян, где вожак может иметь помощников отвечающих «за определенный участок». Но помощники «работают» все равно при непосредственном властвовании вождя, непосредственном его контроле у «указаниям». То есть вожак (вождь) все равно контролирует лично все и вся.

Но если племя становиться уж очень многочисленным, то вождь (вожди) уже не могут контролировать каждую непосредственную ситуацию, о большинстве рядовых из них они могут уже даже ничего не знать и не слышать. Но, тем не менее – это их племя – это их сфера власти, где они властвуют и координируют жизнь племени.

Таким образом, возникает необходимость в «виртуальной власти» — власти вообще, то есть такой форме – которая выражала бы волю вождя (или любого, кто имеет высшую власть) вообще, применительно к определенной стандартной ситуации и могла осуществляться без личного участия властелина, но выражала бы именно его волю.

Эта воля «вообще» (естественно тех, кто имел власть) и начала закрепляться в определенных правилах поведения, в стандартной ситуации.

При этом, что важно, это не благие пожелания, это реализуемая воля-власть, то есть воля властвующих подкрепленная силой принуждения. За каждой такой «волей», обличенной в правило – стояла способность принудить исполнять волю властелина.

Именно таким образом произошел коренной рывок-переход от власти непосредственной, осуществляемой лично вожаком, вождями племени и даже возможно всем племенем, если оно было эгалитарно и малочисленно, — к власти опосредованной в правилах, в которых заключена как воля властвующего, так и способность принудить.

Эти правила, как квинтестенция воли и возможности принудить – и стали новой формой права – права опосредованного в нормах-правилах поведения. Права, которое объективно исторически сменило право непосредственное, право личное.

Но правовыми их делала только способность к принуждению. Нормы, за которыми не стоят санкции, принуждающие к их исполнению, не есть правовые, это только благие пожелания – декларации, не имеющие реального правового наполнения.

В разделе о власти мы на рисунке – схеме, могли видеть, что власть, ее степень реализации определяется двумя факторами: волей (желанием принудить и возможностью принудить)

Сопоставляя с правом, мы видим, что это одно и то же? Получается, что право есть «обезличенная абстрактная власть», то есть власть (способность принудить – определяемая волей и возможностью) осуществляемая не непосредственно властвующим, а выражающая его волю и подкрепленная принуждением в определенных стандартных ситуациях.

Таким образом, была преодолена «проблема власти», проблема властвования, которое стало невозможно осуществлять непосредственно.

Здесь мы подошли к первому нашему определению понятия права: 

Право — абстрактная, опосредованная власть. Власть, оторванная от конкретной ситуации и реализуемая не непосредственно властелином (нами), а опосредовано, через институты и механизмы принуждения, призванные реализовывать волю властвующего, выраженную в нормах права.

Но если право особенная форма власти (абстрактной, опосредованой), но все таки власти, то сущность права должна быть та же, что и сущность власти (учитывая, что право лишь ее форма).

А мы знаем что власть – это способность принудить.

Таким образом, и право – есть способность принудить.

Вот мы получили и нашу вторую дефиницию права.

Но если право – есть абстрактная власть – то есть способность принудить (делать или не делать) – то, таким образом, право есть только и только право сильного. Иного не существует, и никогда не существовало в природе.

Мне тут же заметят, что право, закон защищает и слабого, а значит, скажут мне слабый так же может иметь право. Достаточно большое количество норм законодательства определяет и через принудительную силу законодательства защищает права слабого, того, кто сам не может их себе гарантировать.

Что ж, как говорили еще древние философы – не верь глазам своим. Выражаясь иначе – внешняя форма не всегда отображает сущность.

А посему, полагаясь на мудрость древних, попробуем и мы усомниться в соответствии видимости сущности, то есть тому, имеет ли право слабый, является ли он субъектом права или он все-таки только объект права, объект заботы со стороны истинного правовладельца (субъекта права), то есть — лишь того, кто способен принудить. Вот коренной вопрос, разгадка которого позволит понять истинную сущность права.

К сожалению, наука почему-то и не пытается разгадать эту загадку. Аксиоматично принята позиция, по которой норма (закона) гарантирующая и санкционально защищающая определенные интересы, потребности определенных лиц отождествляется с правом этих лиц. Так все же, эта норма, выраженная в законе – право лиц чьи интересы она оберегает или это забота, о данных лицах со стороны истинного правовладельца, то есть лица способного принудить исполнять (соблюдать) данную норму?

Подойдем к исследованию используя сравнительный метод, дабы, сопоставив логические цепочки взаимосвязей, понять истинную суть взаимосвязей в данной сфере.

Наведем простой пример: 

Пастух, организовывает и осуществляет защиту своего табуна рабочих лошадей, как от хищников, так и от других пастухов. При этом он может «издавать указы» определяющие и гарантирующие определенные «права» своего рабочего скота. Например, повесить объявление (для оповещения других пастухов), что никто не имеет права бить и тем более убивать ЕГО лошадей, а также воровать их, или воровать корм из кормушек. Может «принять» и «опубликовать» рацион кормления лошадей, по которому каждая из них будет получать гарантированный корм (пока пастух не передумает), но появляется ли у рабочей лошади при этом право, становиться ли она субъектом права?

Пастух также разнимает дерущихся лошадей (может и нагайкой отхлестать сильно агрессивную или запереть на засов в сарае), также он защищает более слабых от более сильных, дабы те не отбирали у них корм.

Но становятся ли лошади от этого субъектами права? Появляются ли у них права?

Любой логический ответ будет один – лошади не стали субъектом права, субъект права один – пастух, так как только он один единственный обладает силой принуждения. Это ТОЛЬКО его право реализуется, лошади – объект заботы, объект правореализации субъекта права – пастуха.

И вся эта забота осуществляется не, потому что лошади имеют право, а потому что это выгодно правовладельцу – пастуху, так как это его рабочих скот, выполняющий нужную пастуху работу и приносящий пастуху определенную выгоду.

Тот, кто не способен принудить может лишь рассчитывать на заботу со стороны настоящего правовладельца (субъекта права), лица, способного принудить. И то, постольку, поскольку он, как рабочий скот, выгоден правовладельцу.

Почему же столь явный логический вывод, не нашел понимания в основных теориях права? (Практически все они рассматривают принуждение, как способ обеспечения права, но не как само право).

Почему?

Наверное, потому, что тогда придется признаться, что большинство людей в истории человечества никогда не были субъектами права, никогда не имели прав, а были лишь рабочим скотом, о котором те, кто имел власть в обществе (истинные правовладельцы – субъекты права) – осуществляли заботу, как о своем, рабочем скоте – исходя из своих интересов и выгод.

Естественно в государственное время правовладельцы оформляли свою волю в виде законов, которые формально определяли «права» слабых (народа), но действительная цена этого права не большая чем право лошади определенное рационом питания лошади составленным пастухом или его зоотехником (разработчик оптимальных рационов питания и содержания скота).

Осознание столь неприятной истины о неприглядной стороне истории человечества, о том, что большая его часть всегда была лишь рабочим скотом для тех, кто имел власть (право) и никогда не имела прав, а имела лишь заботу о себе (защиту интересов и потребностей со стороны «пастухов»), сродни тому сложному и до сих пор многими неприятному осознанию того факта, что человек произошел от обезьяны. Людям, считающим себя венцом природы и гордо задирающим нос, по этому поводу, признать, что они потомки всего лишь животного и сами, по большому счету животное, очень тяжело, вот почему теория Дарвина до сих пор ощущает такое неприятие многих (куда приятнее для самолюбия ощущать себя венцом природы), а тут – обезьяна.

Видимо та же причина того, что человек считает, что он от рождения имеет права. Хотя сторонники природной теории права так и не привели логических аргументов, доказывающих их правоту. Вся «природная теория» — права зиждется только на эмоциях, когда желаемое представляется действительным.

Автору могут заметить, что если право – суть принуждение, то тогда право имеет и Чекотило и Оноприенко и любой, кто сильнее?

Безусловно!

Постольку, поскольку они способны кого-либо, к чему-либо принудить.

Но есть насильник сильнее их – государство. Оно, осуществляя волю тех кто имеет власть, осуществляя их власть — принуждает граждан не делать то, что делает Оноприенко или Чекотило, а тех кто сотворил подобное оно принуждает ответить за содеянное, одновременно отпугивая других от подобных шагов.

И в этом отношении все отличие права государства от права Чекотило, лишь в том, что оно сильнее. То есть государство самый сильный насильник.

Мне могут возразить, что государство, в отличие от Чекотило защищает слабых, а не чинит злодеяния. Ну что ж, давайте, полистаем учебники истории, и мы с удивлением узнаем, что злодеяния чинимые государством были куда страшнее, чем злодеяния Чекотило и ох как часто ими пестрит история (По большому счету история человечества, история деяний власти – это прямо тебе криминальная хроника).

Я не знаю, был бы Чекотило на месте Сталина, были бы в стране столь страшные репрессии и штучный голод устроенный сталинизмом. Вполне возможно, что Генсек Чекотило удовлетворился бы, куда меншими жертвами, а забота о рабочем скоте (советском народе) была бы куда лучше.

Получается (особенно это близко сердцу нормативистов), что если Чекотило, или группа Чекотил (как в 17-м году или как во Франции якобинцы) захватили в государстве власть и издают от его имени законы, по которым (абсолютно законно) уничтожаются тысячи и миллионы ни в чем невинных людей – то ЭТО ПРАВО (выраженное в принятых в установленном порядке нормах права и санкционированное государством), а если все это же (только куда в меньших масштабах) Чекотило осуществляет в индивидуальном порядке – то это не право. По теории нормативистов – так и получается.

Но чем нормативисты обосновывают такое возведение государства в культ, в фетиш? Утверждая, что право – лишь то, что от государства. Логически, как и природники также ни чем – скорее тоже на эмоциях, на трепете – «а оно большое, и сильнее всех, оно больше всех власти имеет».

Да, действительно, оно имеет больше всех власти и права, лишь потому, что оно имеет наибольшую возможность к принуждению, к насилию, то есть оно самый больший и самый сильный насильник. Но это лишь значит, что его право, его способность принудить сильнее остальных, а остальные имеют право лишь столько, сколько они способны принудить. То есть право государства уникально лишь в одном – государство имеет самую большую способность к принуждению, способность «суверенную», так как его принудить не может никто – кроме «владельца» государства.

А право юридическое, то есть изданное от имени государства и санкционированное им в форме законодательства – это лишь оформленное в юридическую форму право, самого сильного насильника, «насильника суверена», имеющего наивысшую принудительную силу.

Тут мы подходим к новому важному моменту – государство лишь машина власти, но власть имеют люди, те, кто правит государством или имеет иные рычаги воздействия на государство. Таким образом «пастухом» являеться правящий слой, иногда власть вогобще концентрируеться в руках диктатора. Государство – «палка» пастуха, при помощи которой пастух осуществляет свое принуждение.

Таким образом, не государство правовладелец и субьект права, а тот, кому государство принадлежит, тот, кому принадлежит «палка».

Сторонники гуманистической теории (скорее подхода) к праву заметят, что право лишь то, что защищает права и интересы граждан, ну а, например, сталинские репресии были неправовыми.

Ну, тогда получаеться что права, в истори человечества, почти никогда не было. Ведь демократические, достаточно гуманистические общественные отношения в государствах, в истории человечества существовали крайне редко и преимущественно только в новое время.

Интересно, в таком случае, чем же являеться класическое римское право? Ведь оно рабовладельческое (а уж какой гуманизм при рабовладельчестве), а если класическое римское право не право, то тогда что оно. И как тогда существовали государства, целые эпохи без права?

Или то было право-бесправия, но это опять таки лишь эмоциональное утверждение, так как и «гуманисты» ничем не аргументируют, теорию о том, что право, это только и только-то, что гуманно. Доказателства? – Их нет. Как видим, взгляды гуманистов прекрасны, но полностью безаргументны и лишь выдают мечту за действительность.

Почти вся предыдущая (а в значительной мере и новая) история человечества – это история угнетения, попрания и бесправия. То есть о чем я и говорил — большая часть населения всех стран в истории человечества была лишь рабочим скотом (чтобы не задевать самолюбие людей далее буду использовать термин – рабочей силой) имевшим только заботу со стороны правовладельцев (тех кто, имея власть, имел способность принудить), в том числе формально и оформленную в виде норм права.

Но, даже формально определяя «как бы права» слабых, в действительности законодательство выражало лишь норму заботы и охраны установленную пастухом, своему рабочему ск… (рабочей силе).

Нормы законодательства, формально наделяя «рабсилу» правами, в действительности, не есть нормой их права «рабсилы» – это норма, определяющая степень защиты их потребностей, установленную хозяином, исходя из его интересов. То есть – это норма права, того, кто имеет власть (способность принудить), выражающая его волю, подкрепленную силой принуждения (правом) на охрану определенных потребностей его рабочей силы, исходя из его выгоды.

Таким образом, еще раз повторим наше утверждение – рабсила (неспособная к принуждению) не имеет права, не есть субьект права, она обьект заботы, обьект права, того, кто способен силой принуждения защитить и охранить определенные потребности, интересы, своей рабочей силы.

Рассмотрение этого вопроса в разрезе критического сравнения с другими теориями права, автор продолжит позже, по мере свободного времени, сейчас же кратко на одном коренном моменте.

Известный русский ученый Алексеев сформулировал такую дефиницию права: «Право — это обусловленная природой человека и общества система регулирования общественных отношений, которая выражает свободу личности, и которой присущи нормативность, формальная определенность в официальных источниках и обеспеченность возможностью государственного принуждения»[1].

За неимением времени, не останавливаясь на других положениях данного определения, которое также дискуссионно, мы остановимся лишь на главном противоречии. За Алексеев, право — выражает свободу личности.

По мнению автора, на самом деле все наоборот. Право — это не мера свободы, а мера принуждения. 

Робинзон Крузо, пока был сам на острове имел полную свободу (в границах острова), и возможность делать, что угодно. Но он не имел права. Право он получил, лишь когда на остров попала «Пятница» и Робинзон получил возможность принуждать (через психологическую прив’язаность «Пятницы») того к определенным действиям — собрать хворост, поймать рыбу, и т.п.. Вот именно тогда у Робинзона появилось право. (Если бы Робинзон объявил остров государством, и на куске коры написал бы «писанные законы», то нормативисты (которые прямо таки молятся на фетиш — государство) тут же радостно это право объявили бы юридическим (государственным) и в принципе были бы правые. Так как вся государственная власть, принадлежала бы единственному субъекту принуждения — Робинзону. Народ («Пятница») — не субъект права (принуждения), а его объект.

Таким образом, право выражает не меру свободы, а меру принуждения, меру нашей способности принуждать кого-то. Мы имеем столько права, сколько мы можем (сами или в сукупности с другими, скажем, например как народ) кого-то, к чему-либо принудить (в том числе и друг друга). 

Вот эта мера нашей способности (самостоятельно или «со товарищи») принудить кого либо к чему либо и есть мера нашего права.

Способность выразить свою волю, подкрепленную силой принуждения в законодательстве государства – есть реальное право народа. 

Если народ не способен к политическому принуждению, принуждению властному – он есть лишь робочий скот, о котором и заботиться (по мере своих интересов) любимый вождь (со товарищи).

Повезет – будет добрее (как Брежнев), не повезет – будет голодом морить и на бойню гнать (как Сталин) – но что же зависит от народа? В чем его право?

Все выше сказанное касается и права юридического (государственного). Субъект имеет столько юридического права — сколько он имеет способности к государственно-властному принуждению — в другом случае — это не его право, это чья-то забота о нем, как объекте права.

Дабы успокоить разгневаных «антидарвиниствов», которые уже готовы изобличить автора в том, что он отказывает в «праве на право», «простому народу», автор хотел бы заметить, что он не «отказывает в этом праве». 

Но народ, как будь, кто иной, становиться субьектом права только в одной единственном случае – когда он становиться способным к принуждению.

А для этого ему необходимо становиться “собственником” “машины принуждения” именуемой государством, то есть становиться способным реально управлять (властвовать) ею, реализуя свою волю (через способность принуждать чиновников исполнять волю народа – избирая и смещая их), только в этот момент народ превращаеться из обьекта права в субьект права.

Народ, не имеющей власти, не имеющий способности к принуждению, не являющийся реальным (а не номинальным) собственником машины принуждения – государства, не являеться субьектом права и не имеет права, как такового. В таком случае не являеться субьектом права и правовладельцем и любой отдельный гражданин (за исключением членов правящего класа).

В таком случае, любая юридическая норма права, как бы она формально не закрепляла будтобы права граждан, в действительности — есть норма права иного правовладельца – правящего класа (группы) и выражает его право, его волю на защиту определенных потребностей и нужд своего рабочего скота, каковым и являеться народ (и каждый в отдельности), в таком случае.

Подытоживая, в свете концепций о государственном устройстве и роли права в формировании демократического (или недемократического) государственного устройства, уровень способности (возможности) народа осуществлять принуждение, в области государственной власти, его готовность и воля к этому, а также соотношение способности народа к принуждению, к способностям принуждать имеющимся у определенных политических сил (груп), которые, будучи не способны сами узурпировать власть, котовы «вступить в союз» с народом для «демократического баланса», то есть не дать и кому-то ее узурпировать, яляеться краеугольным камнем, который и будет определять дух и сущность государственного устройства. И то – чье право будет господствовать в государстве и кому служить

Александр Дядюк для «Хвилі»