Коммуникация и революция

Переходными по отношению к Новому времени нужно признать и протестантские революции XV-XVII веков, поскольку коммуникация в них строилась, пусть и с применением новых технологий (памфлетных, прежде всего), но все же в старой идеологической рамке. Сами эти революции противоречили христианскому постулату о новом вине в старых мехах, что сказалось и сказывается до сих пор на результате. Это, кстати, еще одно подтверждение тезиса о крайней степени риска импринта идеологем предыдущих периодов (см. «Революции XXI века») 

Протестантские революции, приняв на вооружение ветхозаветную концепцию «избранного народа», минимум в двух случаях (в Нидерландах и Англии) создали функцию нации как конкурентное преимущество. В дальнейшем более или менее успешное осуществление такого проекта и определяло место страны в мировой табели о рангах. Антихристианское, по сути, содержание проектов-предшественников до времени оставалось за кадром. 

Первой по настоящему реперной революцией Нового времени стал французский эксперимент. Исходя из ранее предложенной периодизации, Великую Французскую революцию следовало бы считать обычной модернизацией нисходящего этапа, если бы не некоторые принципиальные нюансы. По смыслу ВФР кореллирует с несостоявшейся революцией 1967-73 годов, то есть основные идеи, ими заложенные, «выстрелили» («выстрелят») уже в первые десятилетия следующего столетия. 

Активная коммуникация энциклопедистов одновременно заложила основу и нарастающей способности к выстраиванию поля смыслов группой интеллектуалов, и пусть тонкого, но достаточно значительного слоя людей, способных эти смыслы воспринимать. Это сразу позволило отказаться от услуг христианской догматики, и попытаться выстроить первый полномасштабный светский национальный проект. 

Естественно, при обращении к массе новые смыслы трансформировались в крайне упрощенные лозунги, сформулированные по преимуществу «от обратного» — «Раздавите гадину!», «Аристократов — на фонарь!», «Короля — на плаху!». Безумие тотального террора смогла притушить, а потом и остановить только внешняя угроза. 

Определяющее влияние наполеоновских войн на становление европейских наций почему-то всегда оставалось в тени. Эпоха массовых армий породила общенациональные языки, а сопротивление России и Испании вместе с реваншем Пруссии и Австрии придали процессу остроту и динамику. Становление национального самосознания и создание общенационального поля коммуникации — вот истинные результаты процесса, начатого символическим штурмом Бастилии. Разумеется, для этого понадобились и адекватные инструменты — национальная литература мирового класса и национальная журналистика. 

«Революции партий» 

Во второй половине XIX века сложились идейные предпосылки нового революционного цикла — интернациональная классовая марксистская концепция, и радикально-националистические концепции во всех без исключения странах, участвующих в Большой Гонке. Тот же процесс шел в странах второго и третьего эшелона, но там он нес свои специфические черты, которые включали и освободительный, и модернизационный смысловые пласты. 

Но вот своеобразный парадокс, а скорее — очередная гримаса истории. В наиболее завершенном и логически выверенном варианте идеологии одновременно и четче всего просматривались рудиментарные черты того же Ветхого Завета. Классовый подход уже во времена зрелости его создателей был интеллектуальным бредом, но зато вполне четкой калькой концепции «избранного народа». А вот последовательная логичность учения открывала перспективу быстрого превращения его носителей в победившую идеократию. 

База коммуникации революций второго этапа была диалоговой, только диалог этот шел уже на качественно новом уровне. Впервые большие массы людей смогли прийти к реальному согласию по ключевым позитивным вопросам национального проекта. Это было настолько ново, непривычно и мощно по достигнутым результатам, что некоторые исследователи склонны приписывать германскому, советскому, а отчасти и японскому с итальянским проектам черты социальной магии. 

Революции второго этапа были действительно партийными, в правильном смысле этого термина. Впервые появились достаточно мощные социальные движения со своей оригинальной программой социального инжиниринга. Причем для этих программ смысловое ядро стояло как минимум наравне с понятиями «родина» и «нация», наполняя их новым, доселе неизведанным содержанием. Чудовищная футуристическая энергия новых проектов была оценена по достоинству, и в значительной степени аннигилирована в пекле сражений Второй мировой. Результаты фантастического технологического рывка национал-социалистической Германии скромно разошлись по карманам победителей, а реальные экономические достижения и потенциально прорывные технологии СССР были преданы анафеме. 

Здесь будут уместными несколько замечаний, не имеющих прямого отношения к теме. Революции индустриального этапа сформировали общества-общины, до какой-то степени восстановившие социальные отношения доиндустриальной эпохи на новом витке технологий. В той или иной степени проекты эти носили антикапиталистический характер, от умеренного до радикального. В известном смысле наследником этих проектов можно считать и Пятую республику де Голля, но реализованную с учетом негативного опыта «предшественников». И если мы непредвзято посмотрим на группу мировых лидеров через полстолетия после начала первого (итальянского) эксперимента, то в лидирующей семерке увидим всех пятерых «экспериментаторов». Это к вопросу о конечных итогах революций. 

И еще одно. Неразрешимая для классового подхода сложность классовой идентификации революций первого и второго периодов объясняется достаточно просто. Движущей силой и творцом основных идей этих революций являлся «средний класс», понимаемый как совокупность индивидов, способных к инновациям. Никакие другие критерии не позволят определить эту социальную группу более точно на сколько-нибудь протяженном временном отрезке. 

Коммуникации третьего этапа

Формирование технологического слоя этих коммуникаций началось уже в годы Второй мировой. Фактически их элементы использовались еще в практике социалистического строительства СССР, но тогда просто не нашлось соответствующего понятийного аппарата для формализации. ЭВМ и американские технологии «мозгового штурма» заложили технологическую базу перехода социального диалога с полилог. Отдельное значение имели технологии волнового сканирования и связи, но в данном контексте они все-таки вторичны. 

Идея социального и культурного полилога буквально висела в воздухе. Именно ему обязаны своей фантастической эффективностью первые научные школы. В художественном контексте идея полилога наиболее выпукло проявилась в «Игре в бисер» Германа Гессе. 

Вторая волна технологий новых коммуникаций связана с появлением ПК, Интернет и ряда советских технологий того разряда, которые сегодня модно называть «хай-хьюм». Взаимосвязь стала глобальной, доступ к значимой информации свободным, а технологии преобразования информации в деятельностные проекты прошли практическую обкатку. 

Ахиллесовой пятой революций второго этапа была вполне объяснимая тенденция к тоталитарности. Элементы обсуждения, наращивания и опредмечивания смыслов практиковались лишь до момента принятия окончательного решения. Далее, сколь бы ни было широким новое прокрустово ложе, система неизбежно приходила к иссечению не вписывающихся в проект социальных тканей, причем чем радикальней и перспективней получался исходный проект, тем больше «щепок» летело в ходе реализации. Вторым существенным недостатком был нерешенный вопрос воспроизводства проектной элиты. 

Сегодняшнее состояние коммуникационных технологий, при грамотном их использовании, позволяет рассчитывать на успешную попытку снятия обозначенных ограничителей. Как и на вычисление последующих, собственно. 

Теоретическое ядро новых технологий коммуникации заложено в смысловом поле теоретиков Франкфуртской школы, ставшем наряду с некоторыми другими мыслетрендами основой первичной идеологии «новых левых». Ирония в том, что технологические решения, способные реализовать эти смыслы в социальной практике, рождались на другой стороне «железного занавеса». Из наиболее существенных можно выделить системомыследеятельностную (СМД) методологию Г. П. Щедровицкого, работы по организационной инженерии П.Г. Кузнецова и С. П. Никанорова, а также попытки разработки троичной логики Павлом Брусенцовым. Этих решений намного больше, но предложенные, на мой взгляд, наиболее принципиальные.

СМД — методология позволила сделать два важнейших вывода. Первый – не существует такого сообщества позитивно настроенных людей, которое рядом последовательных процедур невозможно было бы реорганизовать в проектный коллектив. Второй – для решения любой задачи, сколь угодно типовой, инструменты должны разрабатываться с учетом участвующих в решении людей, то есть – каждый предмет деятельности уникален. Разработки по организационной инженерии должны дать или готовые решения, или подходы к решениям встраивания всего многообразия разноуровневых проектов в единый гиперпроект. И система «троичной логики», которая по своей сути является одной из наиболее удачных попыток формализации логики диалектической – обеспечить развитие проекта от срыва в цикличность.

Продолжение следует

Сергей Дзюбенко, для «Хвилі»