Капитал и труд: популярное извлечение из «Капитала» К.Маркса

«КАПИТАЛ И ТРУД»

Популярное извлечение из «Капитала» Карла Маркса, выполненное Иоганном Мостом (1876) перевод, с немецкого Р.И.Косолапова, 2001 г.

Предисловие переводчика Р.Косолапова

Предисловие Иоганна Моста

Товар и деньги

Капитал и труд

Основа капиталистического способа производства

Рабочий день

Разделение труда

Крупная индустрия

Последствия развитого фабрично-заводского дела

Заработная плата

Процесс сохранения и накопления капитала

Капиталистический закон народонаселения

Различные формы капиталистического увеличения народонаселения. Массовая бедность

Происхождение современного капитала

Заключительные соображения

Послесловие переводчика

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

В ноябре 1985 года мне посчастливилось посетить памятные места на родине Фридриха Энгельса в Вуппертале и встретиться с ветераном Германской компартии, председателем Фонда Маркса и Энгельса Рихардом Кумпфом. Рихард много рассказывал тогда о работе Фонда по собиранию первоизданий основоположников научного коммунизма, других материалов, связанных с их жизнью и деятельностью, о популяризации марксистско-ленинского учения в ФРГ. Он подарил советским гостям блок из двух брошюр и поведал об их истории, но вполне оценить сюрприз я смог, лишь возвратившись в Москву и получив в начале 1986 года небольшое «окно » свободного времени.

Что это за брошюры?

Первая представляет собой репринт оригинального (второго, улучшенного) издания Капитал и труд. Популярное извлечение из «Капитала » Карла Маркса » (Kapital und Arbeit. Ein populdrer Auszug aus «Das Kapital» von Karl Marx), вначале осуществленного немецким социал-демократом Иоганном Мостом (1873), с собственноручной правкой Маркса и с припиской: «Выправлено самим Карлом Марксом. Лондон. Ф.Лесснер «. (Лесснер Фридрих — член Союза коммунистов, участник революции 1848-1849 годов, член Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих, сподвижник Маркса и Энгельса. — Ред.)

Другая брошюра — современный комментарий к этому переработанному Марксом сочинению, которое вышло в свет повторно 125 лет назад (Koтmentar zu der von Karl Marx berarbeiteten zweiten Auflage des » populdrer Auszugs » aus «Das Kapital» von Johann Most aus dem Jahre 1876. Wuppertal, 1985).

По словам Р.Кумпфа, Маркс был очень недоволен первым изданием «Капитала и труда «, появившимся в Хемнице в 1873 году. Поэтому летом 1875 года, когда стало готовиться переиздание. Вильгельм Либкнехт попросил Маркса просмотреть текст. Это было тем более целесообразно, что автор брошюры, депутат рейхстага, сидел к тому времени в тюрьме. Маркс ответил согласием и, несмотря на плохое самочувствие, сразу отдался работе. Незадолго до отъезда для лечения в Карлсбад он выслал свой вариант брошюры в Хемниц для набора. Примерно год спустя Марксу были присланы готовые брошюры, на которых, по оговоренному соглашению, не значилось его имя. В одну из этих брошюр он внес чернилами поправки. Она-то — редчайшая нынче удача — и была обнаружена Фондом Маркса и Энгельса в декабре 1984 года.

Маркс и Энгельс считали автора первого «Популярного извлечения» способным, начитанным, темпераментным, но неглубоким и ненадежным деятелем. Об этом свидетельствуют многочисленные их высказывания, особенно в переписке второй половины 1870-х годов. «Человек этот — имею в виду Моста, — писал Энгельс Марксу 24 мая 1876 года, — умудрился дать краткое изложение всего «Капитала «и все-таки ничего в нем не уразуметь» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 34, с. 10. Как ни странно, в публикации Б.Г.Тартаковского «Изменения и дополнения К.Маркса во втором издании брошюры И. Моста «Капитал и труд «»эти слова Энгельса приписываются Марксу — для профессионала такая ошибка непостижима (см.: Вопросы истории КПСС. 1968. N 2, с. 67; о составителе «Популярного извлечения» см.также: Меринг Ф. Карл Маркс. История его жизни. М., 1957. С. 532). У Энгельса были и другие причины критически воспринимать взгляды И. Моста. Как раз в это время он выступал страстным апологетом печально знаменитого Евгения Дюринга, чьи труды, усердно рекламировавшиеся несколькими путаниками, при благодушном попустительстве В.Либкнехта, создали опасность идеологической дезориентации германского рабочего движения.

У Маркса и Энгельса вызывали серьезную озабоченность как левацкие порывы И. Моста, так и право-утопические увлечения издателя журнала «Zukunft» Карла Хехберга, пытавшегося базировать социализм всецело на понятии «справедливость «. «Такая программа, — отмечал Энгельс, — с самого же начала прямо исключала всех тех, кто рассматривает социализм в конечном счете не как следствие каких-нибудь идей или принципов, вроде справедливости и т.д., но как идеальный продукт материально-экономического процесса, общественного производственного процесса на известной ступени».

В молодой Социалистической рабочей партии Германии, возникшей в результате объединения двух рабочих партий — эйзенахцев и лассальянцев, шла напряженная идейная борьба. Маркс и Энгельс ратовали за сплочение партии на здоровой научно-теоретической и политической платформе, но оппортунистические элементы оказывали им упорное сопротивление. В какие формы это выливалось, показывает тот факт, что И. Мост, поддержанный Карлом Юлиусом Вальтейхом, выступил на Готском съезде партии (май 1877 года) с предложением запретить публикацию энгельсова «Анти-Дюринга» на страницах партийного органа «Vorwdrts». Только активное вмешательство Августа Бебеля и Вильгельма Либкнехта, энергичный поиск ими компромисса обеспечили своевременное появление крупнейшего после «Капитала «произведения революционного марксизма, где в блестящей полемической форме изложены три его составные части — диалектико-материалистическая философия, пролетарская политическая экономия, научный социализм.

«В Германии в нашей партии не столько среди масс, сколько среди вождей (выходцев из высших классов и «рабочих «) пахнет гнилью, — писал Маркс Фридриху Адольфу Зорге 19 октября 1877 года. — Компромисс с лассальянцами привел к компромиссу и с другими половинчатыми элементами, в Берлине (через Моста) с Дюрингом и его «почитателями «, и, кроме того, с целой бандой незрелых студентов и преумнейших докторов, поставивших себе задачей дать социализму «более высокое, идеальное» направление, то есть заменить его материалистическую базу (требующую, раньше чем ею оперировать, серьезного научного изучения) — современной мифологией с ее богинями справедливости, свободы, равенства и братства…

Что касается самих рабочих, — продолжал Маркс, — то они, когда бросают работу и становятся профессиональными литераторами, подобно г-ну Мосту и компании, всегда творят немало бед в «теории» и постоянно готовы примкнуть к путаным головам из так называемой «ученой» касты. В течение десятилетий мы с большим трудом старались очистить головы немецких рабочих от утопического социализма, от фантастического представления о будущем общественном строе, что и давало им теоретический (а потому и практический) перевес над французами и англичанами. Но вот утопический социализм снова распространяется и притом в форме, гораздо более жалкой по сравнению не только с великими франкскими и английскими утопистами, но и с… Вейтлингом. Само собой разумеется, что утопизм, который до появления материалистически-критического социализма носил в себе этот последний in nuсе (в зародыше (лат.). — Ред.), теперь, выступая на сцену post festum (задним числом (лат.). — Ред.), может быть только нелепым, — нелепым, пошлым и в самой основе своей реакционным «.

Редактируя «Капитал и труд «, Маркс и Энгельс не просто оказывали добрую услугу товарищу по партии, который не очень тверд в теории. Они отнеслись к этой работе со всей присущей им взыскательностью и ответственностью, исходя из того, что речь шла о политическом просвещении рабочих. В письме к Ф.А.Зорге о пересылке ему нескольких выпусков французского издания первого тома «Капитала » от 4 июня 1876 года Маркс добавил: «Посылаю тебе заодно исправленное мной издание Моста; я не поставил своего имени, ибо в противном случае мне пришлось бы изменить там еще больше (все, что касается стоимости, денег, заработной платы и многого другого, мне пришлось целиком вычеркнуть и вместо этого вставить свое) «. Уже одно это заявление показывает, что второе издание «Популярного извлечения » можно считать не столько мостовым, сколько марксовым текстом.

С 30 декабря 1877 по 10 марта 1878 года в американском еженедельнике «Labor Standard » печатался английский перевод «Капитала и труда «, осуществленный Отто Вейдемейером. В публикации на этот раз указывалось, что перевод сделан специально для этого издания «с разрешения Карла Маркса «. Тогда же встал вопрос о выпуске его в США отдельной брошюрой. В связи с этим Маркс не без горечи информировал Ф.А.Зорге об обстоятельствах прохождения своего варианта «Капитала и труда » в Хемнице. «Ты и понятия не имеешь, как поступила со мной партия, то есть хемницкая группа (представленная Вальтейхом), — писал он 27 сентября 1877 года. — Только по настоянию Либкнехта и потому, что из Хемница мне представили это дело как очень спешное, я принялся за работу еще до отъезда в Карлсбад, несмотря на крайнее расстройство нервов. А работа эта была нелегкая ввиду множества нелепостей, которые наделал Мост, и ввиду небольшого размера брошюры, который был обусловлен (этот Мост теперь благополучно причалил к г-ну Дюрингу; это — тщеславный малый, и что бы он ни прочел, он все готов сейчас же использовать как материал для печати). Прекрасно! В течение нескольких месяцев я не получал никаких известий, запрашиваю, получаю «холодный » ответ Вальтейха, что книжка набирается в те небольшие промежутки времени, которые остаются свободными у партийной типографии от печатания хемницких филистерских объявлений! Такого наглого бесстыдства мне еще не приходилось встречать! Таким образом, печатание книжки продолжалось около года! Когда же, наконец, произведение это появлюсь на свет, оно кишело искажающими смысл опечатками.»‘ (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 34, с. 296, 234-235, 145, 449, 227-228.) Как видим, нет пророка в своем отечестве. Тяжкий смысл этого афоризма испытал на себе не какой-нибудь мифический проповедник, а непревзойденный колосс духа Маркс. И поныне не изжиты еще проявления высокомерия по отношению к гению. Проявления, тем более нетерпимые, что они, как правило, исходят от невежд, посредственностей или ничтожеств и используются ими для тщеславного и суетного самоутверждения.

Как оценивали Маркс и Энгельс «Популярное извлечение » в дальнейшем? Некоторый свет на это проливает реакция Энгельса но обращение к нему эмигрировавшего в США немецкого социал-демократа Адольфа Гепнера от 3 мая 1882 года. А.Гепнер просил разрешить перепечатку произведений Маркса и Энгельса за океаном, дать ему на этот счет советы. Отвечая 25 июля от измени Маркса и своего в целом положительно, Энгельс затронул также вопрос о возможности нового краткого изложения «Капитала «. По его словам, «у Маркса было с подобными изданиями столько неприятностей, что к нему с этим и не подступиться, в особенности теперь. Но, — подсказывал Энгельс, — из второго издания такого изложения, сдерганного Мостом, Маркс устранил (это между нами!) наиболее грубые ошибки и сделал некоторые дополнения, так что у этого изложения есть все-таки свои преимущества и его можно было бы переиздать » (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 35, с. 287).

Повествуя об этих эпизодах из жизни основоположников марксизма, нельзя не напомнить еще об одном интересном и весьма своеобразном свидетельстве Энгельса. В статье «К смерти Карла Маркса «, напечатанной в мае 1883 года, полный скорби Генерал с досадой и возмущением пишет о тех прежде не выдержавших испытание жизнью людях, которые теперь изображают из себя «друзей » покойного. Среди них Энгельс называет и И.Моста, ушедшего в конце 70-х годов к анархистам и в 1880-м исключенного из партии. Энгельс приводит отрывок из письма секретаря Центрального рабочего союза в Нью-Йорке Фшиппа Ван-Паттена следующего содержания: «В связи с недавней демонстрацией в честь Карла Маркса, в которой объединились все фракции, чтобы выразить свое уважение к покойному мыслителю, Иоганн Мост и его друзья заявили во всеуслышание, что он, Мост, был лично знаком с Карлом Марксом, что он сделал популярным в Германии его сочинение «Капитал » и что Маркс одобрял проводившуюся Мостом пропаганду. Мы очень высокого мнения о талантах и о деятельности Маркса, и мы не можем поверить, чтобы он сочувствовал анархистскому, дезорганизаторскому образу мыслей и действий Моста » (цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 19, с. 359). Ф. Ван-Паттен просил Энгельса разъяснить вопрос об отношении Маркса к анархии и социал-демократии.

Понятно, что Энгельс, как и подобает коммунисту, — особенно потому, что дело касалось памяти о Марксе, — должен был и теоретически, и политически отделить его от И. Моста, самым решительным образом отмежеваться от последнего. «Кто утверждает, будто Мост, с тех пор как. он стал анархистом, имел какую бы то ни было связь с Марксом или получал от Маркса какую-либо поддержку, — писал Энгельс Ф.Ван-Паттену, — тот либо обманут, либо сам заведомо лжет » (там же, с. 360; см. об этом также: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 36, с. 10). Что же касается прежних заслуг И .Моста перед марксизмом, то Энгельс говорит об этом так: «Будучи еще в Германии, Мост опубликовал «популярное » изложение «Капитала » Маркса. Маркса попросили посмотреть это изложение для второго издания. Я проделал эту работу совместно с Марксом. Мы убедились, что если не желаем написать всю вещь с начало до конца заново, то не остается ничего лучшего, как выбросить хотя бы грубые нелепости Моста. Маркс разрешил вставить свои поправки лишь под тем непременным условием, чтобы его имя никогда не было ни в какой мере связано даже с этим исправленным изданием макулатуры Иоганна Моста » (там же, переводы ответа Энгельса Ф.Ван-Паттену, опубликованные в томах 19-м и 36-м Сочинений К.Маркса и Ф.Энгельса, Идентичны по содержанию, но несколько различаются по стилю).

На первый взгляд может показаться, что категоричность тона Энгельса, слова «никогда «, «ни в какой .мере «, «макулатура » совершенно снимают вопрос о какой бы то ни было ценности «Популярного извлечения «. Так подходил Энгельс к делу как политик 80-х годов XIX века и не мог подходить иначе. Но как в этом случае должен поступить историк другой эпохи, изучающий эту ситуацию спустя более ста лет ?

Во-первых, он не может сбросить со счетов то. что в тексте «Популярного извлечения » все же есть марксовы вставки, и оставить их без внимания не имеет права.

Во-вторых, «Популярное извлечение «было интенсивно прочитано Марксом и Энгельсом, выправлено ими, и небрежное отношение Энгельса к этой проделанной работе скорее внушено гневом в связи с кощунственным поведением И. Моста. чем содержанием ее второго, улучшенного Энгельсом вместе с Марксом издания, о котором сам Энгельс высказывался, как мы знаем из его письма А.Гепнеру, все же положительно.

В-третьих, если Марксу и Энгельсу было позволительно предать «грызущей критике мышей » «Немецкую идеологию «, если неопубликованными при их жизни оставались «Экономическо-философские рукописи 1844 года «, «Экономические рукописи 1857-1861 годов «, «Диалектика природы «и многое другое, то это больше свидетельствует о щедрости гениев, нежели о качестве их трудов. Прав А.С.Пушкин: поистине гений — парадоксов друг… Можем ли мы предать забвению теоретический и пропагандистский документ, который Маркс пропустил через свою творческую лабораторию?

В-четвертых, то, что Маркс в уже готовой брошюре счел необходимым исправить типографские ошибки (трудно сказать, знал ли об этом Энгельс), показывает, что он вряд ли считал это издание «макулатурой «. Думается, что судить об отношении Маркса ко второму варианту «Капитала и труда » только по эмоциональному письму Энгельса Ф.Ван-Паттену от 18 апреля 1883 года, без учета всего сказанного ими ранее, как это делается в примечаниях к 35-му тому Сочинений К.Маркса и Ф.Энгельса (см.: с. 442), было бы по меньшей мере неточно.

И еще одно. Наибольшей популярностью (в том числе среди студентов) несколько десятилетий пользовалось изложение первого тома «Капитала » Карлом Каутским — «экономическое учение Карло Маркса «. Почему же не должно заслуживать внимания изложение первого тома «Капитала «, к которому прямо причастен сам Маркс?

Как бы там ни было, «Популярное извлечение » 1876 года занимает среди многочисленных комментариев и введений к «Капиталу » особое, уникальное положение. По свидетельству Р.Кумпфа, в данном жанре это «единственное сочинение, которое отредактировано и переработано самим Марксом» (Kommentar… S. 4). Одно уже это обстоятельство (при всех возможных оговорках) оправдывает его публикацию, вызывая к ней большой научный, политический и нравственный интерес.

К сказанному следует добавить, что второе издание «Популярного извлечения» распространялось и в среде передовой российской интеллигенции. В начале 1880-х годов оно переводилось на русский язык и было нелегально напечатано в Москве гектографическим способом. С этим текстом я не знаком. Фрагменты брошюры, написанные и переписанные Марксом, должны быть известны научным работникам по упоминавшейся, правда теперь уже давней, публикации Б.Г.Тартаковского (см.: Вопросы истории КПСС. 1968. N 2. с. 67-80). Настоящий перевод выполнен по тексту марксовой корректуры.

Относясь ко всему, что создано Марксом, как к бесценному сокровищу, я сосредоточил свое внимание на брошюре «Капитал и труд » и перевел только ее. Полагаю, что если специалистов заинтересует научный текстологический комментарий, они легко смогут с ним ознакомиться и в немецком оригинале. Во всяком случае, нас в первую голову должно интересовать, что сказал (или же отредактировал) Маркс, а не то, что сказано о Марксе. Тем самым я ограничиваю свою задачу, хотя и могу подвергнуться за это (как и за недостатки перевода) критике.

Ричард Иванович КОСОЛАПОВ

***

Предисловие Иоганн Моста

Уже с возникновением капиталистического способа производства дает себя знать стремление вновь устранить таковой и на его месте возвести более справедливый, более общественно полезный. То здесь, то там раздавались по этому поводу голоса, только то были по большей части ограниченные слезные жалобы на существующее положение, сочетаемые с фантастическими мечтаниями об облике будущего общества, проектами, едва пригодными для того, чтобы внушить утешение и надежду бедному, измученному народу, которые, однако, не имели никакого иного значения и потому, как правило, вскоре улетучивались в царство забвения.

Лишь в новое время устремления, которые направлены на преобразование нынешнего способа производства, а значит, и нынешнего общества, обрели прочное основание и практическую точку опоры — на страх всем врагам народа. Повсюду еще кое-какие мутные головы или же внедренные твари реакции ведут наглую игру с народом с тем, чтобы морочить его утопиями, однако знание пробивает среди трудящихся классов зримый путь, так что не столь уж далеким должно быть то время, когда и скромнейший пролетарий сам будет только сострадательно пожимать плечами по поводу трагикомических призрачных картин подобного рода. Будущее ныне имеет только научный социализм.

С появлением «Капитала» Карла Маркса современный социализм приобрел прочное основание, непобедимое оружие. Этот труд разрушил все оптимистические иллюзии, ибо доказал, что ни одно общество не может быть выдумано и создано по индивидуальным планам; в то же время он, с другой стороны, воодушевляет каждого ясномыслящего социал-демократа полнейшей уверенностью в победе, поскольку указывает, что капитализм таит в себе неизбежность социализма или коммунизма и что первый с естественной необходимостью и благодаря своим собственным законам должен развиться в последний.

«Капитал», хотя вышел лишь 1-й том, уже получил большое распространение, однако еще не стал в должной мере оружием трудового народа. Цена произведения, хотя она соответствует не только его внешним размерам, но и заключенной в нем гигантской работе, при том плачевном положении, в котором томятся рабочие, затруднительна для такого его распространения, которое представляется желательным. Кроме того, на пути к пониманию книги — я, сам пролетарий, должен это отметить — стоит необразованность народа. Правда, Маркс постарался писать настолько популярно, насколько это позволяла научность материала, но он исходил все же из такой образовательной подготовки, которая. вследствие систематически проводимого оглупления народа, не является всеобщей.

С целью сделать по меньшей мере существеннейшее из этого особо важного произведения ныне доступным рабочим по дешевой цене и облеченным в легкоусвояемые формы я использовал, помимо прочего, свой вынужденный досуг с тем, чтобы путем извлечений популяризировать «Капитал».

(И. Мост проделал эту работу во время своего 8-месячного ареста в Цвикау. — Ред.)

Многое я изложил дословно или только с незначительными изменениями — главным образом, чтобы избежать необщеупотребительных иностранных слов. Многое же я полагал обязательным выразить только суммарно, а отдельные положения, которые казались мне несущественными, обошел вовсе. Я неохотно брался цитировать многочисленные данные, которые характеризуют положение трудящихся классов в подробностях. к этому меня обязывал только вынужденный объем, из которого не должна выйти брошюра, призванная действовать агитаторски. Впрочем, каждый рабочий должен по собственному опыту знать, как обстоят дела на сей счет. Работу я расчленил более или менее произвольно, как мне представляется. ради большей легкоусвояемости.

Если предлагаемая брошюра откроет многим глаза, я достиг поставленной цели. В заключение я не могу снова не побудить всякого, кто имеет для этого средства, приобрести Марксов труд. подтверждая этим его существование. Цвикау, октябрь 1873.

А теперь привет и рукопожатие читателям!

***

ТОВАР И ДЕНЬГИ

Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, представляется огромным скоплением товаров, отдельный же товар — его элементарной формой.

Вещь, которая присваивается с тем, чтобы удовлетворить человеческие потребности того или иного вида, служить предметом потребления, есть потребительная стоимость. Чтобы стать товаром, она должна приобрести еще и другое свойство — меновую стоимость.

Меновая стоимость есть отношение величин, в котором полезные вещи сравниваются между собой и потому становятся обмениваемыми друг на друга, к примеру, 20 локтей холста = (равно) 1 центнеру железа. Но

различные вещи являются сравнимыми величинами, только если они являются одноименными величинами, т.е. множествами или частями одного и того же единства, чего-то им общего. Таким образом, и в нашем примере 20 локтей холста может быть равно 1 центнеру железа только до тех пор, пока холст и железо представляют нечто общее, чего в 20 локтях холста содержится именно столько, сколько в 1 центнере железа. Это третье, общее обоим, есть их стоимость, которой каждая из обеих вещей обладает независимо от другой. Отсюда следует, что меновая стоимость товара является только способом выражения его стоимости, только формой, которая делает видимым его стоимостное бытие и тем самым служит средством его действительного обмена. Позднее мы вернемся к этой форме стоимости, а сперва обратимся к ее содержанию, к товарной стоимости.

Стоимость товара, которая выражается в его меновой стоимости, состоит не из чего иного. как труд, который израсходован на его изготовление или же в нем опредмечен. Но все же надо добиться полной ясности, в каком смысле труд является единственным источником стоимости.

В неразвитых общественных состояниях один и тот же человек выполняет попеременно работы весьма различных видов: он то возделывает землю, то ткет, то кует, то строит и т.д. Но как бы ни были многообразны его занятия, они всегда есть всего лишь различные полезные способы. посредством которых он применяет свой собственный мозг. свои нервы, мускулы, руки и т.д.. словом, расходует свою собственную рабочую силу. Его труд постоянно остается затратой силы — просто трудом, в то время как полезная форма этой затраты, вид труда, изменяется согласно целесообразно определенному им полезному назначению.

С общественным прогрессом шаг за шагом уменьшается число различных полезных видов работ, которые подряд осуществляет одно и то же лицо: они все больше превращаются в самостоятельные. одновременно протекающие профессиональные занятия различных лиц и их групп. Но капиталистическое общество, где производитель с самого начала производит не для собственной, а для чужой нужды, для рынка, где его продукт с момента появления на свет обречен играть роль товара, а потому служить самому производителю только средством обмена, — капиталистическое общество возможно лишь постольку, поскольку производство уже развилось в многочленную систему самостоятельно рядом друг с другом функционирующих полезных видов труда, в широкоразветвленное общественное разделение труда.

То же. что ранее имело значение для индивидуума, который попеременно выполняет различные работы, теперь имеет значение для этого общества с его расчлененным разделением труда. Полезный характер каждого особого вида труда опять отражается в особой потребительной стоимости его продукта, т.е. в своеобразном изменении формы, благодаря которому он сделал определенное природное вещество способным служить определенной человеческой потребности. Самостоятельное движение каждого из этих бесконечно многообразных полезных видов труда ничего, однако, не меняет в том, что тот или другой из них является выражением человеческой рабочей силы и только в этом их общем свойстве затраты человеческой силы они образуют товарную стоимость.

***

«КАПИТАЛ И ТРУД»

Популярное извлечение из «Капитала» Карла Маркса,  (1876)

перевод с немецкого Р.И.Косолапова, 2001 г.

Начало в N 28

Стоимость товара означает, далее, не что иное, как то, что изготовление этой вещи стоило затраты человеческой рабочей силы, а значит, и общественной рабочей силы, так что при развитом разделении труда любая индивидуальная рабочая сила действует еще и как составная часть общественной рабочей силы. Любая масса индивидуального труда — в смысле затраты силы — измеряется поэтому также только как бульшая или мйньшая совокупность общественного среднего труда, т.е. средней затраты общественной рабочей силы. Чем больше среднего труда опредмечено в товаре, тем выше его стоимость.

Будь необходимый для изготовления товара средний труд постоянно тем же самым, оставалась бы неизменной и величина его стоимости. Однако это не так, потому что производительная сила труда может определяться средней степенью сноровки рабочего, ступенью развития науки и ее технической применимостью, общественными комбинациями процессов производства, объемом и производительностью средств производства и природными отношениями, а стало быть, весьма разнообразно. Чем больше производительная сила труда, тем меньше требуемое для выпуска изделия рабочее время, тем меньше кристаллизируемая в нем масса труда, тем ниже его стоимость. Наоборот, чем меньше производительная сила труда, тем больше необходимое для выпуска изделия рабочее время, тем выше его стоимость. Само собой разумеется, что речь здесь идет только о современной общественно нормальной производительной силе и соответствующем ей общественно необходимом рабочем времени. Чтобы изготовить определенное количество холста, ручному ткачу, к примеру, требуется больше работы, чем ткачу машинному. Поэтому он не производит более высокую стоимость, как только внедрилось машинное ткачество. Напротив, в последующем вся работа, которой требуется при ручном ткачестве больше, чем было бы нужно для выпуска такой же товарной массы посредством ткачества машинного, становится бесполезной тратой силы и потому не образует никакой стоимости.

Вещи, которые возникли не посредством труда, как, к примеру, воздух, дикорастущий лес и т.д. (etc.), могут, пожалуй, иметь потребительную стоимость, но не стоимость. С другой стороны, вещи, которые производит человеческий труд, не становятся товарами, если они служат только для удовлетворения потребностей их непосредственного производителя. Чтобы стать товаром, вещь должна удовлетворять чужие потребности, а значит, иметь общественную потребительную стоимость.

Вернемся теперь к обмену стоимостей, а стало быть, к форме, в которой выражается стоимость товаров. Эта стоимостная форма постепенно развивается из обмена продуктами и вместе с ним.

До тех пор, пока производство направлено исключительно на собственное потребление, обмен совершается только изредка и только применительно к тому или другому предмету, избытком которого непосредственно располагают обменивающиеся. Будут обмениваться, к примеру, звериные шкуры на соль, причем первоначально, конечно, в совершенно случайном отношении. При более частом повторении торговли меновое отношение становится уже определеннее, так что звериная шкура обменивается только на известное количество соли. На этой низшей ступени обмена продуктами изделие другого служит каждому из обменивающихся эквивалентом (равноценностью), т.е. стоимостной вещью, которая как таковая не только обмениваема на произведенное им изделие, но и является зеркалом, в котором отражается стоимость его собственного изделия.Последующие более высокие ступени обмена мы находим еще сегодня, к примеру, у охотничьих племен Сибири, которые охотятся для того, чтобы поставлять определенные, только для обмена предназначенные вещи, а именно звериные шкуры. Все чужие товары, которые им доставляются, ножи, оружие, водка, соль и т.д. (etc.), служат им точно так же в качестве многих различных эквивалентов их собственной вещи. Многообразие выражений, которое таким образом приобретает стоимость звериной шкуры, сделало привычным представлять ее оторванной от потребительной стоимости продукта, в то время как, с другой стороны, необходимость исчислять ту же самую стоимость в постоянно растущем числе различных эквивалентов вела к твердому установлению ее величины. Меновая стоимость звериной шкуры обретает здесь, следовательно, уже значительно более выраженный вид, нежели ранее при только единичном обмене продуктами, и потому теперь эти вещи уже сами обладают также в несравненно большей степени характером товара.

Рассмотрим теперь торговлю со стороны пришлых (frernden) товаровладельцев. Любой из них должен выразить по отношению к сибирским охотникам стоимость своего изделия в звериных шкурах. Так последние становятся всеобщим эквивалентом, который не только непосредственно обмениваем на все иные товары, но и является для них всех общим стоимостным выражением, а потому также служит измерителем и сравнителем стоимостей. Другими словами: в рамках этой области обмена продуктами звериная шкура становится деньгами. В данном виде вообще то один, то другой товар играл роль денег в относительно узкой или в относительно широкой сфере. С распространением товарного обмена эта роль переходит на золото и серебро, т.е. на те виды товаров, которые от природы лучше всего пригодны к этой службе. Они становятся всеобщим эквивалентом, который прямо обмениваем на все другие товары и в котором последние все вместе выражают, измеряют и сравнивают свои стоимости. Выраженная в деньгах стоимость товара называется ценой. Величина стоимости 20 локтей холста, к примеру, выражается в цене 10 талеров, если 20 локтей холста = 1/2 унции золота, и 10 талеров является денежным наименованием для 1/2 унции золота.

Как и всякий товар, золото может выразить величину своей собственной стоимости только в других товарах. Его собственная стоимость определяется потребным для его производства рабочим временем и выражается в количестве всякого другого товара, в котором сгустилось столько же рабочего времени. Когда читают отдельные статьи прейскуранта наоборот, то находят стоимостную величину денег выраженной во всех возможных товарах.

При посредничестве денег обмен продуктов распадается на два различных и взаимодополняющих процесса. Товар, стоимость которого уже выражена в его цене, превращается в деньги и затем из своего денежного образа обратно превращается в другой, предназначенный для потребления равноценный товар. Что же касается торгующих лиц, то товаровладелец сперва отчуждает свой товар владельцу денег, продает, а потом выменивает на вырученные деньги вещь другого товаровладельца, покупает. Продажа осуществляется ради купли. Совокупное движение товаров именуется товарообращением.

На первый взгляд представляется, будто бы масса обращающихся в данный отрезок времени денег определяется лишь суммой цен всех подлежащих продаже товаров, между тем это не так. Если, к примеру, 3 фунта масла, 1 библия, 1 бутылка шнапса и 1 военная памятная медаль одновременно отчуждаются четырьмя различными продавцами четырем различным покупателям по цене 1 талер, то на деле для осуществления этих четырех продаж нужно всего 4 талера. Но один продает свое масло и несет полученный талер торговцу библиями, который со своей стороны, опять-таки за 1 талер, покупает шнапс, а винокур обзаводится за этот талер военной памятной медалью, так что для осуществления оборота товаров, которые вместе имеют цену 4 талера, нужен лишь 1 талер. Как в малом, так и в большом. Поэтому масса обращающихся денег определяется суммой цен предназначенных для продажи товаров, деленной на число оборотов названных денежных единиц.

Для упрощения процесса обращения определенные весовые единицы признанных в качестве денег вещей нарекаются собственными именами и отчеканиваются по установленным образцам, т. е. делаются монетой.

Поскольку, однако, золотые и серебряные. монеты в обращении изнашиваются, они частично заменяются металлами низшей ценности. Наименьшая доля самых мелких золотых монет, к примеру, заменяется марками из меди и др. (разменная монета); наконец, клеймятся в качестве денег вещи, почти не имеющие ценности, к примеру, бумажные листки, которые представляют определенное количество золота или серебра символически (аллегорически). Последнее — это всецело и непосредственно случай государственных банкнот с принудительным курсом.

Если деньги изымаются из обращения и придерживаются, происходит образование сокровища. Кто продает товары без того, чтобы тут же таковые купить, является ваятелем сокровища. У народов с неразвитым производством, к примеру у китайцев, образованием сокровища занимаются так же усердно, как и беспорядочно; золото и серебро закапывают.

Но и в обществах с капиталистическим способом производства образование сокровища необходимо. Там масса, цена и скорость оборота находящихся в обращении товаров подвержены постоянному изменению, а их обращение требует то больше, то меньше денег. Таким образом, нужен резервуар (накопитель), куда оттекают деньги из оборота и откуда они, по мере надобности, опять поступают в оборот. Развитой формой такого приливно-сточного канала денег, или сокровищницы, являются банки. Как необходимость такие учреждения проявляют себя тем больше, чем меньше товарное обращение в развитом буржуазном обществе: товар = деньги = товар — осуществляется по отношению к деньгам в непосредственно постигаемой форме. Применительно к мелкой частной торговле деньги функционируют, наоборот, преимущественно как просто счетные деньги и в конечной инстанции как средство платежа. Покупатель и продавец становятся должником и заимодавцем. Долговые отношения устанавливаются расписками, посредством которых различные лица, участвующие в товарном обращении, то покупающие, то продающие, погашают взаимно ссуженные суммы. Только разница время от времени погашается собственными деньгами. Если при этой практике наступает всеобщий застой, то это именуется денежным кризисом, который делает себя ощутимым тем, что каждый требует живых денег и признает только идеальное разорение.

Особую важность резервуары сокровищ имеют для международного обмена, где мировые деньги, как правило, выступают в форме золотых и серебряных слитков.

КАПИТАЛ И ТРУД

Как же деньги превращаются теперь в капитал?

О капитале речь вообще может идти только в обществе, которое производит товары, в котором возникает товарное обращение, которое занимается торговлей. Только при этих исторических предпосылках может возникнуть капитал. Современная биография капитала датируется созданием мировой торговли и мирового рынка в 16-м столетии.

Исторически капитал повсюду прежде всего противопоставляется земельной собственности в образе денег, денежного богатства, купеческого и ростовщического капитала, деньги как деньги и деньги как капитал различаются прежде всего различными формами своего обращения.

Рядом с непосредственной формой товарного обращения — продать, чтобы купить (товар-деньги-товар), выступает и другая форма обращения, а именно: купить, чтобы продать (деньги-товар-деньги). Здесь деньги играют теперь уже роль капитала. В то время как при простом товарном обращении посредством денег товар обменивается на товар, при денежном обращении посредством товара деньги обмениваются на деньги.

Фото:

— Продажа ребенка. В.В.Верещагин. 1872 г.

«КАПИТАЛ И ТРУД»

Популярное извлечение из «Капитала» Карла Маркса, выполненное Иоганном Мостом (1876) перевод с немецкого Р.И.Косолапова, 2001 г.

Начало в N 28-29

Если бы на этом пути деньги обменивались на столько же денег, к примеру, 100 талеров на 100 талеров, то это была бы совершенно бессмысленная акция; было бы много разумнее с самого начала эти 100 талеров придержать. Такой бесцельный обмен никогда, однако, и не предполагался, а обменивают деньги на большие деньги, покупают, чтобы дороже продать.

При простом товарном обращении выпадает из обращения как товар, который поступил в начале, так и товар, который поступил в конце, и др.; если, напротив, начальный и конечный пункт обращения образуют деньги, то деньги, появляющиеся в конце, всегда могут опять заново начать то же самое движение, они вообще остаются капиталом до тех пор, пока они это проделывают. Только тот владелец денег, который заставляет свои деньги совершать этот вид обращения, и есть капиталист.

Итак, потребительная стоимость не должна рассматриваться как непосредственная цель капиталиста. И единичная прибыль тоже, но только неустанное движение прибыли. Эта абсолютная тяга к обогащению, страстная охота за меновой стоимостью общи капиталисту и собирателю сокровищ, но в то время как собиратель сокровищ есть лишь помешанный капиталист, капиталист есть разумный собиратель сокровищ.

Нагляднейшим образом тенденция: купить, чтобы дороже продать, проступает у торгового капитала, но и индустриальный капитал имеет совершенно ту же самую тенденцию.

В большинстве случаев принято считать, что прибавочная стоимость возникает потому, что капиталисты продают свои товары выше их собственной стоимости. Те самые капиталисты, которые продают, должны, однако, тоже покупать, должны, стало быть, точно так же оплачивать товары выше их стоимости, так что, если бы было правильно это предположение, класс капиталистов никогда не мог бы достичь своей цели. Когда отвлекаются от класса и рассматривают только отдельных капиталистов, выделяется следующее: капиталист может, конечно, обменять, к примеру, вино стоимостью 40 талеров на зерно стоимостью 50 талеров, так что он приобретет в обращении 10 талеров, однако сумма стоимостей этих обоих товаров остается, как и до того, 90 талеров и только по-другому разделена. Прямо укради один у другого 10 талеров, иначе не станет. «Война есть грабеж, — говорит Франклин, -торговля есть надувательство». Значит, прибавочная стоимость таким способом не возникает. И ростовщик, который прямо обменивает деньги на большие деньги, не производит прибавочной стоимости. Он лишь перекладывает наличную стоимость из чужого кармана в свой. Поэтому прибавочная стоимость не возникает, как бы отдельные капиталисты взаимно ни надували друг друга, только посредством купли и продажи. Более того, она создается вне сферы обращения, а в ней только реализуется, воплощается в серебро.

Деньги сами собой не рождаются, как и товары не увеличиваются, сколь бы часто они ни переходили из рук в руки. А это значит, что с товаром после того, как он куплен, и прежде, чем он продан, должно произойти нечто такое, что повышает его стоимость. Он должен быть потреблен на промежуточной стадии.

Однако, чтобы извлечь из потребления товара меновую стоимость, владельцы денег должны найти на рынке такой товар, который имел бы чудесное свойство превращаться во время своего потребления в стоимость, потребление которого, следовательно, было бы производством стоимости. И действительно, владелец денег находит на рынке такой товар: рабочую силу.

Под рабочей силой, или способностью к труду, мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которые существуют в телесности, живой индивидуальности человека и которые он приводит в движение, поскольку производит потребительную стоимость какого-либо вида.

Для того, чтобы человек выставил свою рабочую силу как товар на продажу, он прежде всего должен распоряжаться ею, быть свободным лицом и, чтобы оставаться таковым, постоянно иметь возможность продавать ее только время от времени. Если бы он продал ее раз навсегда, то превратился бы из свободного в раба, из товаровладельца в товар.

Свободный человек вынужден выносить свою рабочую силу как товар на рынок, поскольку он не в состоянии продать другие товары, в которых уже овеществлен его труд. Если кто-то хочет воплотить свой труд в товары, он должен приобрести средства производства (сырье, инструменты и др.) и к тому же средства существования, которыми он живет до продажи своего товара. Лишенный таких вещей, он решительно не в состоянии производить, и ему остается для продажи только собственная рабочая сила.

Итак, чтобы превратить деньги в капитал, владелец денег должен найти на товарном рынке свободного работника, свободного в том двояком смысле, что он как свободное лицо распоряжается своей рабочей силой как своим товаром, что он, с другой стороны, не имеет для продажи никаких других товаров, полностью избавлен, свободен от всех вещей, нужных для проявления на деле его рабочей силы. Иными словами: работнику нельзя быть рабом, но и нельзя иметь никакой собственности, кроме своей рабочей силы, он должен быть неимущим, если владелец денег должен найти его вынужденным продавать свою рабочую силу. Это, во всяком случае, не такое отношение, которое может быть основано на естественном законе, ибо земля не производит на одной стороне владельца денег и товаров и на другой просто владельца рабочей силы. Только историческое развитие и целый ряд экономических и социальных переворотов создали это отношение.

Товар рабочая сила обладает, как и любой другой товар, стоимостью, которая определяется необходимым для производства — здесь также для воспроизводства — изделия рабочим временем. Поэтому стоимость рабочей силы равна стоимости необходимых для содержания ее владельца средств существования. Под содержанием здесь, естественно, надо понимать длительное содержание, которое охватывает и продолжение рода. Так определяется меновая стоимость рабочей силы, ее потребительная стоимость проявляется только при потреблении последней.

Расходование рабочей силы, как и любого другого товара, совершается вне сферы товарного обращения, поскольку мы должны покинуть последнюю, чтобы последовать за владельцем денег и владельцем рабочей силы на место производства. Здесь обнаруживается не только то, как капитал производит, но также и то, как капитал производится.

Если до сих пор мы видели только общающихся между собой свободных, равных, короче — равноправных лиц, которые по усмотрению распоряжаются своим добром, покупают или продают, то замечаем, уже с отдалением от нашей бывшей арены и по мере следования за действующими лицами к месту производства, что физиономии таковых изменяются. Прежний владелец денег шагает вперед как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его работник: один — исполненный значения, ухмыляющийся и деловитый, другой — робкий, внутренне сопротивляющийся, как тот, кто снес свою собственную шкуру на рынок и теперь не должен ожидать ничего другого, кроме дубления.

ОСНОВА КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО СПОСОБА ПРОИЗВОДСТВА

Потребление рабочей силы есть сам труд. Покупатель рабочей силы расходует ее, заставляя ее продавца работать.

Процесс труда состоит прежде всего в том, что человек изменяет форму природного материала согласно своим целям. Сами природные материалы имеются в наличии изначально. Все, что человек непосредственно отторгает у земного целого, есть данные природой предметы труда, напротив, вещи, которых уже коснулся человеческий труд и которые только будут перерабатываться далее, есть сырье. К первым принадлежит, к примеру, руда, которая выламывается из своего пласта, к последним — уже выломанная руда, которая плавится.

Средства труда есть те вещи, которые человек использует для обработки предметов труда. Такие средства труда могут быть просто продуктом природы или уже содержать в себе человеческий труд; всеобщим средством труда является и остается сама земля.

Результат процесса труда есть продукт. Продукты могут выходить из процесса труда в различных формах. Они могут годиться только для личного потребления или только как средство труда, или применяться только как сырой материал (полуфабрикат), который подлежит дальнейшей обработке, или служить различным образом, как, к примеру, виноград, и в качестве средства потребления и в качестве сырого материала для вина. Поскольку продукты применяются для изготовления других продуктов, они превращаются в средства производства.

Возвратимся теперь после этих всеобщих разъяснений к капиталистическому процессу производства!

После того, как владелец денег купил средства производства и рабочую силу, он заставляет последнюю потреблять первые, т.е. превращать в продукты. Равным образом работник расходует средства производства, изменяя их формы. Результатом этого процесса являются преобразованные средства производства, в которые во время их трансформирования вливается, опредмечивается новый труд.

Но эти преобразованные вещи, продукты, принадлежат не работникам, которые их изготовили, а капиталисту. Ибо он купил не только средства производства, но и рабочую силу, и первые благодаря вкладу последней приведены, так сказать, в состояние брожения. Работник играет при этом только роль самодействующего средства производства.

Капиталист выпускает изделия не для собственного домашнего потребления, а для рынка, следовательно, выпускает товары. Но притом одно это не служит ему никоим образом. Ему важно выпускать товары, стоимость которых выше, чем сумма стоимостей, нужных для изготовления средств производства и рабочей силы, короче, он добивается прибавочной стоимости.

Получение прибавочной стоимости является собственно единственной пружиной, которая побуждает владельца денег превращать свои деньги в капитал и производить. Посмотрим же, как эта цель достигается!

Как уже отмечалось, стоимость каждого товара определяется необходимым для его выпуска рабочим временем, поэтому мы должны и выпущенный капиталистом товар представить в воплощенном в нем рабочем времени.

Предположим, сырой материал для выпуска изделия стоит 3 талера и то, что входит в средства труда, стоит 1 талер, предположим далее, что эти 4 талера представляют стоимостное выражение продукта 2-х двенадцатичасовых рабочих дней, таким образом, получится, что первоначально в готовом изделии опредмечено 2 рабочих дня. Однако сырой материал и средства труда становятся товаром не сами по себе, а только посредством труда; надо, следовательно, посмотреть, сколько рабочего времени потребует упомянутый процесс производства. Если предположить, что он продолжается только 6 часов, то тогда было бы также нужно именно только 6 часов, чтобы возместить стоимость примененной рабочей силы. Дневная стоимость рабочей силы определяется стоимостью товаров, повседневно расходуемых для ее создания и, соответственно, содержания. Если поэтому их выпуск стоит 6 рабочих часов, дневная стоимость рабочей силы возмещается 6 рабочими часами и выражается, согласно нашему вышеуказанному предположению, в цене 1 талер. В готовый продукт вкладывается, таким образом, всего 2 1/2 рабочих дня, или его общая цена составляет 8 талеров; но капиталист сам заплатил за это 5 талеров, 4 — за сырой материал и средства труда, 1 — за рабочую силу. Что в таком случае не может возникнуть никакая прибавочная стоимость, ясно, как на ладони. Однако это не устраивает капиталиста; он хочет иметь прибавочную стоимость, иначе он не действует. Сырой материал неумолим, средства труда — тоже. Они содержат столько-то и столько-то рабочего времени и имеют свою, определенную стоимость, которую капиталист должен оплатить, но они не увеличиваются.

Начало в N 28-30

«КАПИТАЛ И ТРУД»

Популярное извлечение из «Капитала» Карла Маркса, выполненное Иоганном Мостом (1876) перевел с немецкого Р.И.Косолапова, 2001 г.

ВЫПРАВЛЕНО САМИМ МАРКСОМ

***

Остается еще купленная рабочая сила. Капиталист признает, что работник ежедневно нуждается в таком количестве средств существования, которое может производиться за 6 рабочих часов, т.е. в жизненных средствах ценой в 1 талер, таким образом, он платит ему за его дневную рабочую силу 1 талер. Он, однако, не признает, почему, собственно, купленная рабочая сила должна действовать ежедневно также только 6 часов, более того, требует, чтобы она действовала ежедневно 12 часов, т.е. в течение времени, которое в нашем случае производит стоимость в 2 талера. Загадка разрешается. Мы видим, что в рамках 6 часов сырой материал на 3 талера и средства труда на 1 талер превращаются рабочей силой, которая тоже стоит 1 талер, в продукт, который имеет стоимость 5 талеров, или содержит, соответственно, 2 1/2 рабочих дня. Однако, не давая за рабочую силу больше 1 талера, хитрец-управляющий капиталиста теперь заставляет ее действовать не 6, а 12 часов, заставляет ее за это время расходовать сырой материал не за 3, а за 6 талеров и средства труда не за 1, а за 2 талера и получает таким способом продукт, в котором опредмечено 5 рабочих дней и который тем самым стоит 10 талеров. Но расходует он только на сырой материал 6 талеров, на средства труда -2 талера и на рабочую силу — 1 талер, всего 9 талеров. Готовый же продукт содержит теперь прибавочную стоимость в 1 талер.

Очевидно прибавочная стоимость может возникнуть только вследствие того, что рабочая сила действует в большей степени, чем это необходимо для возмещения ее собственной стоимости. Говоря яснее: прибавочная стоимость возникает из неоплаченного труда.

Чтобы определить степень, в которой рабочая сила создает прибавочную стоимость, надо раздробить примененный для производства капитал на две части, из которых одна вкладывается в сырой материал и средства труда, другая — в рабочую силу. Если, к примеру, при производстве израсходовано 5000 талеров таким образом, что использованы сырье и средства труда на 4100 талеров и рабочая сила — на 900 талеров и получена стоимость готового товара в 5900 талеров, то кажется, будто бы создана прибавочная стоимость 18 процентов, если, конечно, вообразить, что полученная прибавочная стоимость происходит из всего затраченного капитала. Однако сырой материал и средства труда на 4100 талеров остались по своей стоимости неизменными, только их форма стала другой;

напротив, рабочая сила, на которую авансировано 900 талеров, добавила к ним во время потребления сырого материала и средств труда стоимость в 1800 талеров и вместе с тем создала прибавочную стоимость в 900 талеров. Поэтому капиталист выколотил прибавочную стоимость в 100 процентов из рабочей силы, ведь она дважды возместила цену своего производства, только получил это просто: она в течение половины рабочего времени расходовалась даром.

Капиталисты и их профессора могут сколько угодно вертеть и крутить, болтать о «плате за издержки, о «риске» и т.д. и т.п., все зря. Материал труда и средства труда остаются как они есть и сами по себе не создают никакой новой стоимости;

это делает рабочая сила и только рабочая сила, которая в состоянии создать прибавочную стоимость.

РАБОЧИЙ ДЕНЬ

При неизменных условиях производства необходимое рабочее время, в котором нуждается работник, чтобы возместить выплаченную ему капиталистом стоимость, или цену, его рабочей силы, само является ограниченной этой стоимостью величиной. Оно исчисляется, к примеру, 6 часами, если создание ежедневных средств существования в среднем стоит 6 рабочих часов. Исходя из этого прибавочный труд, который доставляет капиталистам прибавочную стоимость, длится 4, 6 и др. часов, а полный рабочий день исчисляется 10, 12 и др. часами. Чем длиннее прибавочный труд, тем длиннее при этих условиях рабочий день.

Но прибавочный труд и с ним рабочий день расширяемы лишь в известных границах. Как, к примеру, лошадь в состоянии в среднем работать только 8 часов ежедневно, так и работник может работать ежедневно только определенное количество времени. При этом принимаются в расчет не только физические, но и моральные условия. Дело не только в том, сколько времени нужно человеку для сна, еды, содержания себя в чистоте и др., но и в том, какие духовные и социальные потребности, определяемые общим культурным состоянием общества, он должен удовлетворять. Те рамки, в которые вмещается рабочий день, обнаруживают, однако, все же такую большую расширяемость, что рядом друг с другом встречаются рабочие дни в 8, 10, 12, 14, 16, 18 и еще более часов.

Итак, рабочий день во всяком случае должен быть короче, чем сутки в 24 часа, но спрашивается: насколько большим? Капиталист имеет на сей счет всецело собственные взгляды. Как капиталист он есть всего лишь персонифицированный капитал. Его душа есть душа капитала. Но капитал имеет единственный жизненный импульс, побуждение к самореализации, к созданию прибавочной стоимости, к всасыванию с помощью своей постоянной части средств производства как можно большей массы прибавочного труда. Капитал — это мертвый труд, который, подобно вампиру, живет только всасыванием живого труда и живет тем больше, чем больше его всасывает. Капиталист покупает рабочую силу как товар и, подобно всякому другому покупателю, пытается выколотить из потребительной стоимости своего товара как можно большую выгоду, однако и владелец рабочей силы, работник, тоже в конце концов высказывается об этом, заставляя в противовес капиталисту выслушать примерно следующее:

Товар, который я тебе продал, отличается от прочей товарной черни тем, что его потребление создает стоимость и большую стоимость, чем стоит он сам. Это было основанием того, почему ты его купил. Что на твоей стороне выглядит как реализация капитала, является на моей стороне излишним расходованием рабочей силы. Ты и я знаем на рыночной площади лишь один закон, закон товарообмена. И потребление товара принадлежит не только продавцу, который его отчуждает, но и покупателю, который его приобретает. Поэтому тебе принадлежит потребление моей ежедневной рабочей силы. Но я должен иметь возможность посредством ее ежедневной продажной цены ежедневно ее воспроизводить и поэтому вновь продавать. Несмотря на естественный износ из-за возраста и др., я должен быть способен работать завтра так же, как сегодня, с тем же нормальным состоянием силы, здоровья и бодрости. Ты постоянно проповедуешь мне евангелие «бережливости» и «воздержания». Ну хорошо! Как разумный, экономный хозяин я хочу беречь мое единственное достояние, рабочую силу, и воздерживаться от всякого бездумного ее расточения. Я хочу ежедневно приводить ее в текучее состояние, пускать в движение, в работу лишь настолько, насколько это согласуется с ее нормальной продолжительностью и здоровым развитием. Путем неограниченного удлинения рабочего дня ты можешь за один день исчерпать большее количество моей рабочей силы, чем я могу возместить за три дня. Что ты таким образом приобретаешь на труде, я теряю на его субстанции. Использование моей рабочей силы и ее ограбление — совершенно разные вещи. Если средний период, который средний работник может жить при разумной массе труда, составляет 30 лет, стоимость моей рабочей силы, которую ты мне изо дня в день выплачиваешь, составляет 1: 365х30, или 1/ 10 950 ее общей стоимости. Если, однако, ты потребляешь ее 10 лет, то платишь мне ежедневно только 1/10 950 вместо трижды 1/10 950 ее общей стоимости, следовательно, лишь 1/3 ее дневной стоимости, и потому ежедневно обкрадываешь меня на 2/3 стоимости моего товара. Ты оплачиваешь мне однодневную рабочую силу, тогда как используешь трехдневную. Это делается вопреки нашему договору и закону товарообмена. Итак, я требую рабочего дня нормальной продолжительности, и я требую его, не апеллируя к твоему сердцу, ибо в денежных делах кончается благодушие. Ты способен быть примерным гражданином, возможно членом союза борьбы против мучительства над животными, и вдобавок славиться святостью, но у вещи, которую ты в противоположность мне представляешь, не бьется сердце в ее груди. Что там, видимо, и должно стучать, так мое собственное сердцебиение. Я требую нормального рабочего дня, потому что я, как всякий другой продавец, требую стоимости моего товара.

Очевидно, оба, капиталист и рабочий, ссылаются на закон товарообмена;

только власть может разрешить их противоположные законные притязания. И тем самым нормирование рабочего дня представляется в истории капиталистического производства как борьба за пределы рабочего дня — борьба между совокупным капиталистом, т.е. классом капиталистов, и совокупным рабочим, или рабочим классом.

Из докладов английских фабричных инспекторов вытекает, что для фабрикантов никакое средство не является слишком мелким или плохим, если оно имеет значение для того, чтобы обойти, а значит, нарушить законы, которые нормируют рабочее время. С настоящей жадностью набрасываются они на каждую минуту, которую могут ухватить, так что инспектора сами клеймят их за «кражу минут». Доклады того времени, когда еще не существовало нормального рабочего дня, или о тех отраслях предпринимательства, где оно все еще не существует, сплошь ужасны. Комиссары по здравоохранению высказываются больше о том, что могло бы наступить всеобщее телесное и душевное уродство, если бы эксплуататорским бесчинствам капитала не были поставлены прочные пределы.

Самым желанным для капиталиста было бы, если бы рабочий день закрепился на 24 часах. Свидетельство тому — излюбленная система дневных и ночных смен. Капитал не спрашивает о продолжительности жизни рабочей силы. Если его что и интересует, так это только и исключительно максимум рабочей силы, который может быть задействован за день. Хотя он, несомненно, и предчувствует, что его человекоубийственное поведение должно иметь ужасный конец, но только думает, что этот конец наступит не так скоро. Во всяком мошенничестве с акциями каждый знает, что однажды должна разразиться буря, но каждый надеется, что она заденет головы его близких после того, как он сам уже перехватил и надежно упрятал золотой дождь. Капитал поэтому беспощаден к здоровью и продолжительности жизни рабочего там, где не принуждается обществом к осмотрительности.

Рабочим Англии с середины 14-го до конца 17-го столетия законным порядком удлинялся их рабочий день;

точно так же теперь общество не вправе рабочий день сократить.

Как, тем не менее, обстояло дело с рабочим временем перед эпохой крупной индустрии, вытекает из того, что, к примеру, еще в конце предыдущего (XVIII. — Ред.) столетия жаловались на то, что многие рабочие работали только 4 дня в неделю. Ярый поборник тирании капитала предложил в 1770 году, чтобы те, кто стал предметом публичной благотворительности, создали работный дом, который был бы домом ужаса, и обязывались в нем работать ежедневно 12 часов. Тогда, следовательно, учреждение делалось домом ужаса посредством 12-часового рабочего времени, в то время как 63 года спустя в 4-х отраслях труда рабочее время в 12 часов для детей 13-18 лет было узаконено государственной властью и тем самым вызвало у капиталистов взрыв негодования!

Борьба с целью сокращения рабочего времени упорно велась рабочими Англии с 1802 года. 30 лет они боролись столь же хорошо, как и напрасно, правда, они провели 5 фабричных актов, но в этих законах не содержалось ничего, чтобы обеспечить их принудительное исполнение. Лишь с 1833 года начал постепенно распространяться нормальный рабочий день.

Прежде всего ограничивался труд детей и молодых людей в возрасте до 18 лет. Фабриканты бушевали против соответствующих законов, а затем, когда их сопротивление не достигло успеха, они изобрели официальную систему с целью их несоблюдения.

С 1838 года все громче и шире становился призыв со стороны фабричных рабочих о 10-часовом нормальном рабочем дне. С 1844 года рабочее время ограничено 12 часами также для всех женщин старше 18 лет и им запрещена ночная работа. Одновременно узаконено рабочее время детей моложе 13 лет в 6 1/2-7 часов. Были также по возможности предусмотрены и упорядочены отклонения от закона, чтобы как женщины, так и дети могли обедать в рабочих помещениях.

Ограничение женского и детского труда имело следствием то, что вообще на фабриках, подчиненных отраслевому регулированию, стали работать только 12 часов. Фабричный акт от 8 июля 1847 года твердо установил, что рабочий день для лиц 13-18 лет и для всех работниц должен составлять сначала 11, а с 11 мая 1848 года — 10 часов.

Теперь среди капиталистов поднялся настоящий бунт. Когда вычеты из заработной платы и др. не подвигли рабочих на горячий протест против «ограничения их свободы», когда ни в чем не помогли все мыслимые уловки с тем, чтобы сделать невозможным контроль, закон стал нарушаться открыто. Нередко судебные палаты, которые тоже состояли из капиталистов, несмотря на очевидные нарушения закона, давали на это право своим братьям-капиталистам. Объявила же напоследок одна из четырех высших судебных палат точный текст закона бессмысленным.

Наконец у рабочих, лопнуло терпение, и они приняли такую угрожающую позу, что капиталисты должны были в итоге снизойти до соглашения, которое благодаря добавочному фабричному акту от 5 августа 1850 года получило силу закона. Оно раз и навсегда положило конец сменной системе.

Отныне закон повсеместно регулирует рабочий день, хотя вне его действия остаются все еще значительные категории рабочих.

В то время как в Англии, колыбели капиталистического производства, нормальный рабочий день завоевывался как бы шаг за шагом при бешеном сопротивлении капиталистов и при поразительной выдержке рабочих, во Франции в этом отношении ничего не шевелилось до тех пор, пока Февральская революция 1848 года одним ударом не предоставила нормальный рабочий день в 12 часов всем рабочим.

В Соединенных Штатах Северной Америки борьба за нормальный рабочий день началась только после отмены рабства. Всеобщий рабочий конгресс в Балтиморе 16 августа 1866 года потребовал 8-часового нормального рабочего дня и с тех пор беспрестанно и с нарастающим успехом борется за это.

В том же году конгресс Интернациональной рабочей ассоциации также провозгласил требование 8-часового рабочего дня.

Короче: рабочие всех культурных стран осознали, что прежде других вещей они должны иметь нормальный рабочий день. Они придерживаются того же взгляда, что и фабричный инспектор Сондерс, который сказал: «Невозможно предпринять дальнейших шагов на пути реформирования общества с какой бы то ни было надеждой на успех, если предварительно не будет ограничен рабочий день и не будет вынуждено строгое соблюдение установленных для него границ».

Социалистическая форма общества подчиняется высшим жизненным требованиям рабочих, а следовательно, и не может ограничить рабочий день временем, непременно нужным для изготовления необходимых средств существования. Но здесь производители работают только для самих себя, не для капиталистов, земельных собственников и знатных тунеядцев, и рабочий день будет несравненно короче, чем в нынешнем обществе, потому что работает каждый трудоспособный, потому что отпадает неизбежное в капиталистическом хозяйстве расточительство сил и потому что со всесторонним образованием рабочего испытывает невиданный до того взлет производительная сила общественного труда.

РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА

Если выплачивается полная стоимость рабочей силы и из нее ничего не выкрадывается, как постоянно делают капиталисты, сколь бы часто это ни случалось, то при данной величине рабочего дня остается сверх предназначенного для возмещения этой стоимости отрезка времени строго определенное количество часов, в течение которых может производиться прибавочная стоимость. Чтобы при таких обстоятельствах, тем не менее, увеличить прибавочный труд, а значит, и прибавочную стоимость, должно сокращаться рабочее время, необходимое для содержания рабочей силы, а это достижимо лишь тем, что повышается производительность труда, следовательно, рабочий становится способным произвести ту же сумму средств существования за меньшее время.

В тех отраслях предпринимательства, которые изготавливают необходимые средства существования или же требуемые для их выпуска средства производства, повышающаяся производительность труда сокращает не только стоимость выпускаемых изделий, но и стоимость рабочей силы, там последняя регулируется первой. Во всех других отраслях предпринимательства цена рабочей силы снижается по крайней мере относительно, т.е. сравнительно с ценой произведенных ею товаров, а именно в течение всего времени, которое нужно конкуренции, чтобы вновь и вновь сбывать эти товары по их новой, понижаемой повышающейся производительностью труда стоимости. Поэтому неодолимым стремлением и постоянной тенденцией капитала является подъем производительной силы труда с тем, чтобы удешевлять товары и через удешевление товаров удешевлять самого рабочего.

(Чтобы избежать заблуждений, здесь замечу, что при этом не следует придерживаться денежного выражения. Почти любой товар фактически дешевле, чем прежде, особенно товар рабочая сила, но цены товаров, выраженные в деньгах, кажутся вывернутыми наизнанку, такими высокими, как никогда. Кажутся! Ибо это именно только видимость, потому что стоимость денег тоже необычайно упала.)

Развитие производительной силы труда внутри капиталистического производства нацелено на то, чтобы сократить ту часть рабочего дня, в рамках которой рабочий должен работать для самого себя, чтобы именно этим удлинить другую часть рабочего дня, в рамках которой он может работать для капиталиста даром.

Перейдем теперь к рассмотрению особых методов производства, которыми достигается этот результат.

Таким методом производства прежде всего является кооперация, она предполагает, что более или менее значительные капиталы уже находятся в руках предпринимателей индустрии и сами развиваются из занятости многих наемных работников одним мастером.

Производительная сила работающих совместно повышается и средства производства удешевляются путем пространственной концентрации и одновременной деятельности составляющих ее отдельных сил. (Рабочее помещение для 100 рабочих стоит значительно меньше, чем 50 мастерских по 2 рабочих. Так же обстоит дело со складскими и прочими помещениями, как и в отношении различных инструментов.)

Кооперация возлагает на капиталиста приобретающую в его руках деспотический характер роль дирижера, который выступает тем решительнее, чем масштабнее становится применение кооперации.

Из простой кооперации возникает разделение труда внутри мастерской, которым характеризуется мануфактурный период.

Либо в одном рабочем помещении объединяют ремесленников различных занятий, к примеру, тележников, кузнецов, ключников, шорников, лакировщиков и т.д. и т.п., чтобы делать один совокупный продукт, скажем, карету. Многократ раздробленные ранее виды работ каждого данного самостоятельного ремесла наконец превращаются таким образом в принадлежащую только каретной мануфактуре часть труда. Либо многие ремесленники одной и той же профессии, к примеру иголочники, оставляются в том же самом рабочем помещении выполнять рядом друг с другом одновременно свою работу, причем далее отдельные группы рабочих часто изготовляют еще только отдельные части соответствующего продукта и работают «из рук в руки. Этот метод работы, как известно, привел в некоторых отраслях производства ко стократному дроблению и тем самым гигантски повысил его производительность.

При таком разделении труда никто в отдельности не сберегает чересчур много времени, которого обычно требует любой переход от одной частичной операции к другой, но благодаря постоянной одинаковости работы достигаются невероятная ловкость и проворство рабочих.

Точно так же подобный метод производства ведет к тому, что на место тех инструментов, которые применялись в ремесле при различных работах, вступают те, которые служат только для сугубо специального исполнения и потому оказываются гораздо пригоднее и облегчают труд, а соответственно, и повышают его производительность. К тому же на этом пути создаются материальные условия механизации, которая состоит из соединения простых инструментов.

Когда различные составные части товара изготавливаются в мануфактуре именно так, многими различными родами рабочих, а каждая часть не требует равновеликого количества труда, то, естественно, для выпуска одной части используется больше рабочих, для выпуска другой — меньше. Чем больше рабочих объединяется на одном предприятии, тем легче могут быть, с этой точки зрения, найдены правильные пропорции. Это одно из многих оснований для возможно большей концентрации капитала.

Некоторые простые машины, именно для таких операций, которые требуют большого силового напряжения, появляются уже в мануфактурный период, как, к примеру, в бумагоделании размол тряпок в бумажных мельницах. Только специфическая механизация мануфактурного периода составляет скомбинированного из многих частичных рабочих совокупного рабочего.

Из отдельных рабочих у некоторых развивается больше сила, у других — больше ловкость, у третьих — больше наблюдательность, способности, к которым индивиды подготовлены специфически. Совокупный рабочий, напротив, обладает всеми свойствами, которые требуются от различных частичных работ, и выполняет каждую из них исключительно для нее предназначенным органом.

У всех мануфактурных рабочих цена их образования ниже, чем у ремесленников. Следовательно, при мануфактуре в противоположность ремеслу стоимость рабочей силы падает, а реализация капитала растет.

Ради полноты здесь надо пояснить отношение между мануфактурным и общественным разделением труда. Применительно к самому труду можно обозначить распределение производства на такие виды, как земледелие, индустрия и др., в качестве разделения труда вообще, подразделение этих видов на различные отрасли предпринимательства — в качестве особенного разделения труда и разделение труда внутри мастерской — в качестве единичного разделения труда. Основа всего развитого и опосредованного товарообменом разделения труда — отделение города от деревни.

Мануфактурное разделение труда предполагает наличие уже развитого общественного разделения труда. С другой стороны, общественное разделение труда развивается дальше через мануфактурное.

Различие между обоими этими видами разделения труда состоит главным образом в том, что каждая самостоятельная отрасль предпринимательства производит товары, в то время как частичные мануфактурные рабочие товаров не изготавливают;

в товары превращаются только продукты их совместного труда. Мануфактурное разделение труда подчинено безусловному авторитету капиталиста над людьми, которые образуют всего лишь части принадлежащего ему совокупного механизма;

общественное разделение труда противопоставляет друг другу независимых производителей, которые не признают никакого иного авторитета, кроме конкуренции, принуждения, которое осуществляет давление на них их взаимных интересов. Очень характерно, что самые вдохновенные защитники фабричной системы не могли придумать против всеобщей организации общественного труда ничего худшего, чем то, что таковая превратит все общество в фабрику.

При цеховых законах, где точно определялось число подмастерьев, которое самое большее смел нанять мастер, как и вся деятельность отдельного цеха, не могло наступить мануфактурное разделение труда, это, напротив, совершенно специфическое творение капиталистического способа производства.

Чем дальше развивается мануфактурное разделение труда, тем одностороннее должна быть образованна и рабочая сила отдельного рабочего, так что она становится собственно производительной, если только капиталист купил ее и поставил на свое определенное место. Отдельный рабочий становится неспособным что-либо изготовить и низводится до принадлежности мастерской капиталиста. Как у избранного народа на лбу написано, что он собственность Йеговы, так и разделение труда налагает на мануфактурного рабочего штемпель, который клеймит его как собственность капиталиста.

«КАПИТАЛ И ТРУД»

Популярное извлечение из «Капитала» Карла Маркса, выполненное Иоганном Мостом (1876)

Перевод с немецкого Р.И.Косолапова, 2001 г.

Начало в N 28-31

В дальнейшем этот метод труда в большей или меньшей степени способствует духовному или телесному уродованию рабочего. Последнее обнаруживается в целом ряде профессиональных болезней. Первое — во всеобщей духовной сонливости, отсутствии энергии, даже полнейшей тупости.

Мануфактура, техническим базисом которой остается ремесленная сноровка, как и всегда односторонняя, однако, сама поставляет машины, посредством которых от основания совершается переворот в способе производства и создается крупная индустрия.

КРУПНАЯ ИНДУСТРИЯ

В то время как при мануфактуре переворот в процессе производства исходит от рабочей силы, в крупной индустрии он исходит от средств труда, на место инструментов ручного применения здесь приходят машины.

Всякая развитая механизация состоит из трех существенно различных частей: двигателя, передаточного механизма и инструмента, или рабочей машины. Двигатель действует как побудительная сила всего механизма. Он вырабатывает свою собственную движущую силу, как паровые машины, тепловые машины, электромагнитные и др. машины, или получает толчок извне от природной силы, как водяное колесо от водопада, крыло ветряной мельницы — от ветра и др. Передаточный механизм, состоящий из маховых колес, ведущих валов, зубчатых колес, турбин, стержней, веревок, ремней, промежуточных приспособлений и передач самого различного вида, регулирует движение, превращает, где это необходимо, его форму, к примеру, из вертикальной в круговую, распределяет и переносит его на рабочие машины. Обе части механизма существуют только для того, чтобы сообщить рабочей машине движение, посредством которого она захватывает и целесообразно изменяет предмет труда. Эта часть механизма, рабочая машина, есть то, откуда исходит индустриальная революция в 18-м столетии. Она каждый день вновь и вновь образует исходный пункт, поскольку ремесленное или мануфактурное предприятие переходит в машинное.

В общем и целом у рабочей машины опять-таки находятся инструменты ремесленника или мануфактурного рабочего, отличие состоит только в том, что у последних число и охват инструментов ограничены человеческими органами, в то время как у первой этих ограничений не существует. Уже старейшая прядильная машина приводила в движение 12-18 веретен, чулочный станок вяжет многими тысячами иголок сразу и т.д.

Первоначально рабочие машины приводились в движение человеком, потом зачастую лошадьми и др., реже — изменчивым ветром, но больше и больше употреблялась вода. В то же время применение воды было связано с различными недостатками, которые устранило только изобретение паровой машины. Местоположение фабрики теперь более не связывалось с местностью, живым водопадом. Уровень побудительной силы, до сих пор зависевший от наличных природных условий, отныне всецело подчинен человеческому регулированию, и впредь возможно с помощью того же двигателя приводить в действие обширнейший передаточный аппарат и многочисленнейшие рабочие машины.

Известны два главных вида фабрики. Либо она объединяет многие однотипные рабочие машины, из которых каждая производит весь продукт, либо она включает машинные системы различные машины, из которых каждая изготавливает часть продукта, так что он должен пройти через различные машины, прежде чем быть законченным.

Машинное производство приобретает свой развитый облик как расчлененная система автоматических рабочих машин, которые получают свое движение через передаточный механизм от центрального автомата. На место отдельной машины здесь встает механическое чудовище, чье тело заполняет все фабричное здание и чья демоническая сила, едва прикрытая почти торжественно размеренным движением ее гигантских членов, прорывается в лихорадочно бешеном вихревом танце своих бесчисленных, собственно рабочих органов.

Сами машины первоначально изготавливались ремесленниками и мануфактурными рабочими, однако вскоре такая продукция оказалась неудовлетворительной, и машины стали изготавливаться также посредством машин.

Вызванный крупной индустрией переворот в способе производства шаг за шагом охватил также коммуникации и транспорт. Появились железные дороги, пароходы, телеграфы и др.

Капитал присваивает себе все открытия и изобретения, так сказать, совсем даром. Что капиталист должен употребить для эксплуатации науки, так это только дорогостоящий аппарат, который все же много дешевле, чем та масса инструментов и др., которая в ином случае требовалась бы для изготовления равновеликой товарной массы.

Часть стоимости, которую машинное оборудование теряет благодаря своему износу, переносится на продукт. Причем эта часть стоимости в машинном производстве относительно меньше, чем в ремесленном, потому что она распределяется на много большую массу продукта, в то время как одновременно средства производства применяются экономичнее и состоят из более долговечного материала.

Труд, который сберегается применением машины, должен быть больше, чем труд, который необходим для ее производства. Поэтому производительность машины измеряется степенью, в какой она сберегает человеческий труд. С помощью машины-самопрялки, к примеру, за 150 рабочих часов (считая рабочее время работающего на машине в целом) прядется столько пряжи, сколько с помощью ручной прялки за 2.1 000 рабочих часов.

Поскольку механизация делает ненужной мускульную силу, она становится средством применения рабочего без мускульной силы или же с физической недоразвитостью, но с большей гибкостью членов. Женский и детский труд был поэтому первым словом капиталистического применения машин! Могучее средство замещения труда и рабочих тем самым тут же превратилось в средство увеличения числа наемных рабочих путем подминания всех членов рабочей семьи, без различия пола и возраста, под непосредственное господство капитала. Принудительный труд на капиталистов узурпировал место не только детской игры, но и свободного труда в домашнем кругу в нравственных рамках на саму семью. Стоимость рабочей силы определялась не только рабочим временем, нужным для содержания индивидуального взрослого рабочего, но и рабочим временем, нужным для содержания рабочей семьи. Выбрасывая всех членов рабочей семьи на рынок труда, механизация делит стоимость рабочей силы мужчины на всю его семью. Поэтому она обесценивает его рабочую силу. Раньше рабочий продавал свою собственную рабочую силу, которой он распоряжался как формально свободное лицо. Теперь он продает жену и дитя; он становится работорговцем.

Какой ущерб причиняет женский труд, показывает то обстоятельство, что из примерно 100 000 детей за год умирает в лучше расположенных округах Англии 9000 и в худших, т.е. индустриальных, — 24000-26000. Женщины не могут ухаживать за детьми и должны давать им вместо груди дрянные, вредные микстуры и с целью искусственного усыпления — наркотики.

Благодаря преобладающему замещению детьми и женщинами комбинированного рабочего персонала механизация ломает, наконец, сопротивление, которое мужская рабочая сила в мануфактурный период еще противопоставляла деспотии капитала. Рабочие закабаляются все больше и больше!

Машины изнашиваются не только вследствие их применения; элементарные воздействия портят их, если они не применяются. Любая улучшенная машина обесценивает менее совершенную сообразно объему и действию улучшения. Поэтому капиталист стремится использовать свою механизацию возможно короткий отрезок времени, то есть выкроить из каждого данного отрезка времени как можно больше рабочего времени. Тем самым он не только защищает себя от убытков, но и достигает существенных преимуществ.

Удлиненный рабочий день, хотя он теперь удлиняется совершенно без объяснений или под названием «сверхурочных часов», имеет для капиталиста то преимущество, что он может произвести больше товара, а следовательно, и большую прибавочную стоимость, не будучи обязанным увеличивать часть капитала, вложенную в здания и машинное оборудование.

Пока машинное оборудование применяется в отрасли производства только еще отдельными капиталистами, последние обладают монополией и обделывают, естественно, «очень хорошие дела»; но как только машинное производство распространилось, величина прибавочной стоимости зависит только от числа одновременно занятых рабочих и от степени их эксплуатации. Отсюда чудовищная тяга капитала к удлинению рабочего дня.

В то время как капиталистическое применение машинного оборудования столь односторонне удлиняет рабочий день и принуждает к службе производству множество новых рабочих сил (женщины, дети), оно, с другой стороны, беспрестанно делает рабочих «излишними», создает так называемое перенаселение, чья конкуренция понижает цену рабочей силы.

Машинное оборудование, которое делает рабочего способным в меньшее время производить больше, стало, следовательно, в руках капитала средством беспредельно удлинять рабочий день. Однако пока общество, над жизненным корнем которого нависла такая угроза, законодательно устанавливало нормальный рабочий день, капитал старался насколько возможно интенсивно эксплуатировать рабочую силу, т. е. принуждать рабочего в более короткое рабочее время быть настолько деятельным, как он был бы не в состоянии в течение более длительного времени.

Как достигается эта цель? Различными методами, рычагами которых одновременно служат различные способы оплаты, к примеру, поштучная заработная плата.

Вообще после сокращения рабочего времени среди мануфактурных рабочих Англии проявилась большая трудоспособность. На фабриках, где деятельность рабочих определяется машинным оборудованием, вначале полагали, что сокращенное рабочее время может сделать неосуществимым повышение напряжения рабочей силы, однако результаты научили, что это предположение ложное. При сокращенном рабочем дне отчасти увеличивается скорость машинного оборудования, отчасти отдельным рабочим предоставляется большее поле надзора. И того и другого требуют улучшения и изменения машинного оборудования.

Маркс на цифрах доказывает, что в Англии со времени законодательного сокращения рабочего дня рабочая сила отдельного рабочего была напряжена в такой высокой степени, что через немного лет существенно сократилось число занятых рабочих по отношению к колоссальному увеличению и расширению фабрик. Из каждого рабочего, следовательно, стало выжиматься намного больше труда, чем раньше, да и нажим становился шаг за шагом таким бессовестным, что рабочие увидели средство спасения от их ускоренного использования только в дальнейшем сокращении рабочего времени и теперь уже повсюду боролись за 9- и 8-часовой рабочий день.

Окончание