Крах «цветных революций»: в предчувствии бунта

Сущность «цветных революций» состояла в том, что одна часть правящей элиты использовала массовое недовольство против другой. Оппозиционеры сами являлись выходцами из лагеря власти, имели влиятельных союзников в бизнес-сообществе и отнюдь не стремились что-либо менять в общественном устройстве. Вся их революционность сводилась к готовности нарушить правила, по которым ранее развивался политический процесс. Административному ресурсу, который применяла правящая группировка, они противопоставляли обращение к массам и способность вывести народ на улицы. Люди с готовностью откликались на призывы оппозиции: социальное недовольство дошло уже до точки кипения. Однако секрет «цветных революций» состоял не в умении оппозиционеров вывести толпу на улицы, а в их способности потом эту толпу контролировать и с улиц удалить, как только «серьезные люди», рассевшись по кабинетам, займутся своими делами. Ключевым элементом переворота была не мобилизация масс, а, наоборот, демобилизация. В противном случае «цветная революция» могла превратиться в настоящую революцию безо всяких красивых прилагательных. А это никак не входило в планы политтехнологов.

Надо признать, что на первых порах все получалось замечательно. События развивались почти по плану. Но оставалась одна проблема, которую новая власть не могла и не собиралась решать: социальные проблемы, вызвавшие народное недовольство никак не решались. Ненавистная большинству людей система оставалась неизменной.

Более того, смена власти как раз и производилась для того, чтобы эту систему укрепить, заменив «некомпетентных менеджеров», составлявших старое правительство, более компетентными, принадлежавшими к оппозиции.

Увы, если некомпетентность правительственных чиновников была несомненна, то компетентность пришедших им на смену оппозиционеров оказалась более чем сомнительна. Выяснилось, что и уровень коррупции определяется единственным фактором — степенью приближенности к власти. Как только вчерашние оппозиционеры расселись по своим местам, они начали воровать так же — если не больше.

Социальное недовольство теперь оказалось направлено уже против новой власти. У победителей оставался единственный козырь — национализм. Он и был использован с большей или меньшей степени агрессивности. То, что национализм этот оказался антирусским, вызвано причинами исключительно техническими. Кого еще предложишь на роль врага? Как говорится, «ничего личного».

Увы, история «цветных революций» показала, что ресурс национализма в качестве консолидирующей общество идеологии весьма ограничен.

А, главное, его избыточное применение приводит к плачевным результатам. В Киргизии с национализмом дело вообще не пошло, хотя попытки разыграть эту карту делались. В Грузии дело закончилось закономерно проигранной войной, на Украине обнаружилось, что, несмотря на полтора десятилетия пропагандистской обработки населения, неприязнь к восточному соседу так и не стала основой для национальной консолидации, да и вообще не помогла жителям Украины осознать себя единым народом. Что, кстати, вполне естественно: нацию формируют не конфликты с соседями, а, в первую очередь, совместные экономические, культурные и политические достижения, которые, порой, приходится отстаивать от внешних врагов. Если этих достижений нет, никакие, даже самые большие дозы ксенофобской пропаганды, единую нацию не создадут.

Между тем, группировки, вышедшие победителями из «цветных революций», перегрызлись между собой, и чем хуже было положение дел, тем острее грызня. А проигравшие, в свою очередь, освоили незамысловатую политтехнологию своих оппонентов и научились, хоть и довольно кустарным образом, применять ее в собственных целях.

Но главным вопросом оставалась все равно демобилизация масс. В Грузии пришлось применять силу, чтобы не дать улице снова стать ареной политической борьбы. На Украине демобилизация масс была осуществлена куда более успешно — ценой всеобщей деморализации и апатии. В итоге, когда Виктор Янукович начал обыгрывать героиню «оранжевой революции» Юлию Тимошенко, у той не было никаких шансов вывести своих сторонников на улицы — не готовы были идти даже те, кто за нее голосовал. Одно дело, скрепя сердце, выбрать того, кого считаешь «меньшим злом», а другое — идти за это зла на баррикады.

И, наконец, в Киргизии мы могли наблюдать, как «цветная революция» провалила решение своей главной задачи: демобилизация масс не состоялась, толпа снова вернулась на улицу. Правящий режим был в очередной раз свергнут, к власти пришла очередная оппозиция. Но на сей раз даже сторонним наблюдателям видно: новое правительство уже ничего и никого не контролирует, а само боится взбунтовавшейся толпы.

Положение временного правительства в Бишкеке заставляет вспомнить жалкое положение «временных» в Петрограде 1917-го. Другое дело, что в кулисах пока не видно ни киргизского Ленина, ни киргизского Троцкого.

В конечном счете, крах «цветных революций» был предопределен мировым экономическим спадом. И даже не им самим, а его неизбежными последствиями, которые даже и не сказались еще в полной мере. Правящие круги подвело твердое убеждение в том, что рано или поздно все вернется в исходную точку и продолжится по-старому. На этой вере основано не только обывательское ожидание «конца кризиса», но и поведение власти, на той же основе строятся бизнес-стратегии крупных корпораций и мелких предпринимателей. Хуже того, все планы преобразований и надежды на перемены построены в обществе на той же уверенности, что, по большому счету, ничего не изменилось и не изменится.

Люди, выдумывающие стратегии модернизации, твердо уверены, будто можно просто дополнить сегодняшнюю реальность какими-то благотворными усовершенствованиями, после чего жизнь разом изменится к лучшему. Они не понимают, что любые стратегии частичных улучшений, рано или поздно, споткнутся о неизменность системы и потерпят крушение. А за это крушение кому-то придется отвечать. Не сознавая этого, политики убеждены, будто продолжат играть свою роль в новом спектакле, заучив несколько слов исправленного текста. И принадлежность к власти или к оппозиции ничего не меняет. Идеал оппозиционеров — совершенно неизменное общество. Только вот с ними самими у власти. Идеалом власти является сохранение того самого порядка вещей, который является идеалом оппозиции.

Они ошибаются, когда считают, будто после кризиса все вернется на свои места. Дело в том, что этих мест уже давно нет. Необратимые перемены уже происходят или произошли — они просто еще не осознаны. Понимание произошедшего наступает лишь задним числом в виде шока, внезапного прозрения, вызванного совершенно неожиданными, не предсказанными и не обдуманными событиями.

В ПРЕДЧУВСТВИИ БУНТА

Политика по-прежнему воспринимается как сумма политтехнологий, манипулятивных мер, предпринимаемых теми или иными заранее известными игроками. Эффективность манипуляций зависит от количества затраченных денег, компетентности менеджеров и масштабов применения административного ресурса. Никакой самостоятельной роли, и даже самостоятельной политической воли для «обывателя» не предполагают ни «технологи», ни сами граждане. До поры единственную альтернативу роли статистов политического цирка люди видят в отказе от участия в нем.

Массовая апатия, безразличие и цинизм, вполне устраивающие власть и, по большому счету, оппозицию, превращает политический процесс в ряд бессодержательных событий, происходящих в социальном вакууме.

Однако на самом деле политическая апатия — выраженная гениальной фразой Пушкина «народ безмолвствует» — есть ни что иное, как показатель глубокого отчуждения, разрыва между политической системой и массами. Причем речь идет обо всей политической системе, со всеми ее сегментами — официальными и неофициальными, оппозиционными и проправительственными. Подспудный социальный протест тем временем нарастает, взрывчатый материал накапливается. Переход больших масс людей от апатии к активному возмущению оказывается полнейшим сюрпризом не только для власть имущих, но и для самих масс.

События в Киргизии показали, какой силы может достичь внезапный взрыв общественного недовольства. Вопрос в том, против чего и против кого он окажется направлен. Оппозиционные политики, несомненно, могут использовать возмущение масс против действующей власти, которая автоматически становится виновником всех общественных бед. Использовать волну общественного протеста может и оппозиция, и какая-то, недовольная своими коллегами, фракция власти, и даже группа удачливых авантюристов, получившая доступ к средствам массовой информации. Но вот смогут ли они в течение длительного времени контролировать поднятую ими волну?

«Цветные революции», произошедшие в Грузии, Киргизии и на Украине, были наглядным примером торжества политтехнологии. Кризис демонстрирует ее исчерпанность.

Выяснилось, что исходный сценарий никуда не годился. И, чем больше усилий прилагали для его реализации, тем более масштабным оказывался провал. Попытка обеспечить перемены, ничего не меняя, была обречена изначально. Нельзя изменить политический расклад, не затрагивая социальной системы и экономического порядка. Там, где общественные противоречия объективно требовали социальной революции или хотя бы структурных реформ, попытались обойтись симуляционными «цветными революциями». Неудивительно, что единственным итогом таких попыток был новый виток дестабилизации, за которым рано или поздно происходит возвращение масс на улицу. Только это уже будут не добродушные и ручные «народные массы», а озлобленная и никому не доверяющая толпа.

Крах «цветных революций» знаменует не возвращение в прошлое, а, напротив, начало нового гораздо более драматического этапа, демонстрируя, что системные проблемы достигли такой глубины и остроты, что решать их все равно, так или иначе, придется. Вопрос лишь в том, кто и как справится с подобной задачей. На этот счет сегодня нет никакой ясности. Бишкек – это, все-таки, не Петроград. Да и в Петрограде 1917-го мало кто мог предсказать заранее, какой оборот примут события. И, тем не менее, один вывод уже более, чем ясен: кто бы ни пришел к власти, до тех пор, пока не нашли разрешения объективные социальные противоречия, раскалывающие общество, не будет ни спокойствия, ни стабильности. И вывод этот относится не только к Киргизии.

Борис Кагарлицкий — директор Института глобализации и социальных движений, Столетие