Миросистемный анализ Валлерстайна и перспективы Украины на достойное место в мире

Всем любителям «либерализации» и «европейских ценностей» стоит это прочитать.

{advert=1}

Мои выделения в тексте сделаны полужирным, а комментарии к оригинальному тексту курсивом.

Конец 90-х гг. в нашей стране стал временем, когда готовые экономические и исторические схемы были поставлены под сомнение. Восторженное стремление к капитализму, овладевшее советскими людьми на рубеже 80-х и 90-х гг., сменилось недоумением и разочарованием. Неудачи России в течение затягивающегося на неопределенный срок «переходного периода» заставляют многих уже не в первый раз пересматривать свои взгляды. В сущности, и либералы-западники, и антилиберальные «почвенники» начинают искать причины происходящего в какой-то полумистической «уникальности», «особости» нашей страны, с той лишь разницей, что, по мнению одних, эта «особость» является благословением, а для других – проклятием. При этом конкретного объяснения происходящего никто предложить не может.

Всё вышесказанное применимо и к Украине. Неудачи приватизации, «демократизации» и прочих либеральных реформ списывают на «особенности менталитета», «славянскую ущербность» и прочие ничем не подтверждённые мифы.

Между тем всякий, кто внимательно прочитает работы Валлерстайна, обнаружит, что ничего мистического и странного с Россией не происходит. Если «советский марксизм», равно как и ортодоксальный либерализм, рассматривали капитализм, прежде всего, как совокупность экономических отношений и правовых норм, то для Валлерстайна и других представителей миросистемного анализа капитализм, прежде всего, международная система с собственной жесткой иерархией.

В первом случае кажется совершенно естественным, что, воспроизводя определенные структуры и отношения, любая страна может добиться того же, что и лидеры мирового капитализма. Вопрос о причинах удачи одних и неудачи других тогда сводится к последовательности и прилежанию. И в самом деле, совершенно непонятно, почему жители России, вводя у себя частную собственность, не могут добиться тех же результатов, что и, например, жители Испании или Италии. Эта общая логика объясняет и то, как советские преподаватели марксизма-ленинизма с легкостью переквалифицировались в проповедников либерализма, не испытывая при этом не только моральных, но и методологических трудностей.

Совершенно иначе выглядит картина, если взглянуть на нее с точки зрения миросистемного анализа. Поскольку капиталистическая система иерархична, возможности новичков занять в ней высокое место заведомо ограничены. Более того, успех одних чреват серьезными проблемами для других, а резкий подъем новых лидеров, как и упадок старых, грозит для всей системы дестабилизацией и потрясениями (не случайно утрата Великобританией роли мирового лидера сопровождалась двумя мировыми войнами).

Собственно, именно поэтому все радужные надежды «еврооптимистов» и либералов, что мы станем страной с рыночной экономикой, войдём в Евросоюз и станем жить припеваючи, оторваны от реальности и обречены на разочарование. Впрочем, ниже об этом подробнее.

Валлерстайн о капиталистической миросистеме

Единственным существующим видом социальной системы является миросистема, которую мы определяем очень просто – как общность с единой системой разделения труда и множественностью культурных систем. Отсюда логически следует, что могут существовать две разновидности такой миросистемы – с общей политической системой и без нее. Мы можем описать их соответственно как мир-империю и как мир-экономику.

Эмпирически оказывается, что миры-экономики исторически были нестабильными структурами, которые приходили либо к дезинтеграции, либо к завоеванию одной группой и тем самым к трансформации в мир-империю. Примерами таких миров-империй, возникших, из миров-экономик, являются все так называемые великие цивилизации в период до нового времени: Китай, Египет, Рим (в соответствующие периоды своей истории).

С другой стороны, так называемые империи XIX в., такие как Великобритания или Франция, были вовсе не мирами-империями, а национальными государствами с колониальными придатками, действующими в рамках единой мироэкономики.

Миры-империи по своей экономической форме в основе были перераспределительными. Несомненно, они питали группы купцов, вовлеченных в экономический обмен (прежде всего в торговлю на большие расстояния), но такие группы, пусть и значительные, составляли лишь небольшую часть всей экономики и не играли определяющей роли в ее судьбе. Такая торговля на большие расстояния имела тенденцию, как доказывал Поланьи, быть «администрируемой торговлей», использующей «вольные торговые города», а не рыночной торговлей.

Лишь с возникновением современного мира-экономики в Европе XVI в. мы видим полное развитие и преобладание рыночной торговли. Это была система, которую называют капитализмом. Капитализм и мироэкономика (то есть единая система разделения труда при политическом и культурном многообразии) являются двумя сторонами монеты. Одна не является причиной другой. Мы просто определяем один и тот же неразделяемый феномен разными характеристиками. Как и почему случилось, что этот особый европейский мир-экономика XVI в. не преобразовался в перераспределительный мир-империю, но развился в конечном счете в капиталистическую мироэкономику, я объяснил во многих других местах.

Существующий мир-экономика нестабилен, как и предыдущие. Если кратко, то есть крупные игроки (и я неоднократно называл их), которые заинтересованы в этой нестабильности и мешают миру превратиться в единую систему по справедливому перераспределению товаров и ресурсов.

Мы постараемся разобраться с двумя псевдопроблемами, порожденными ловушкой отказа от анализа целостностей. Это проблема так называемой устойчивости феодальных форм и проблема так называемого создания социалистической системы. Делая это, мы предложим альтернативную модель, которую применим к сравнительному анализу, укорененному в исторически специфической целостности, каковой является мировая капиталистическая экономика. Таким образом, мы хотим продемонстрировать, что историческая специфичность вовсе не исключает аналитической универсальности. Напротив, единственный путь к номотетическим (выявляющим общие закономерности) предположениям лежит через исторически конкретное, точно так же как в космологии единственный путь к теории законов, управляющих вселенной, лежит через конкретный анализ исторической эволюции этой самой вселенной. В обсуждении проблемы «феодализма» мы берем в качестве отправной точки принадлежащую Франку концепцию «развития слаборазвитости», то есть тот взгляд, что экономические структуры современных слаборазвитых стран – не форма, которую «традиционные» общества принимают в результате контакта с «развитыми» обществами, и не более ранние стадии в «переходе» к индустриализации. Это скорее результат вовлечения в мироэкономику в качестве периферийной, сырьевой зоны, или, как сказал Франк применительно к Чили, «слаборазвитость – необходимый продукт четырех столетий самого существования капитализма». Эта формулировка направлена против большой группы работ, касающихся слаборазвитых стран, написанных в период 1950-1970-х гг., против литературы, которая искала факторы, объясняющие «развитие» в таких не являющихся системами единицах, как «государства» или культуры, а открыв, как предполагали авторы, такие факторы, настаивала на их воспроизводстве в слаборазвитых регионах как на пути к спасению.

В этом куске текста мы видим сразу два ключевых утверждения. Во-первых, слепое копирование чужого опыта не привело нас к процветанию, а лишь ухудшило ситуацию во всех сферах общественной жизни. Во-вторых, подтверждение теории Франка мы каждодневно видим вокруг нас – никто не заинтересован в превращении Украины (и России, и других стран) в передовые процветающие страны, мы нужны им в качестве сырьевых придатков. И чем более примитивных и нищих придатков, тем лучше. А всю напыщенную риторику про «евроинтеграцию», «демократизацию» и «европейские ценности» оставьте тем, у кого нет вилок для снятия лапши с ушей.

Три структурные позиции мира-экономики – сердцевина (центр), периферия и полупериферия – стабилизировались примерно к 1640 г. Ключевой факт состоял в том, что в северо-западной Европе изначально заданные легкие отличия совпали с интересами различных местных групп, приведя к развитию сильного государственного механизма, а в периферийных районах они остро разошлись, приведя к ослаблению государственного механизма.

Как только мы получили разницу в силе государственных машин, в действие вступил «неравный обмен», навязываемый сильными государствами слабым, государствами сердцевины периферийным регионам. Таким образом, капитализм использует не только присвоение собственником прибавочной стоимости, производимой работником, но и присвоение зоной сердцевины прибавочной стоимости, производимой в мироэкономике в целом.

В раннем средневековье, конечно же, существовала торговля. Но она была в основном либо «локальной», в районе, который можно рассматривать как «расширенное поместье», или же «дальней», преимущественно предметами роскоши. Не существовало обмена «основными» товарами в районах промежуточной протяженности и, соответственно, производства для таких рынков.

Позже в Средние века можно говорить о появлении миров-экономик – один с центром в Венеции и второй – с центром в городах Фландрии и Ганзы. По различным причинам эти структуры сильно пострадали от потрясений (экономических, демографических и экологических) периода 1300-1450 гг. И лишь с созданием европейского разделения труда после 1450 г. капитализм обрел прочные корни.

Капитализм изначально был явлением мироэкономики, а не национальных государств. Результат неправильной оценки ситуации – заявлять, что капитализм стал «всемирным» явлением только в XX в., хотя такое заявление часто делается в различных работах. Типичный образец такой аргументации – ответ Шарля Беттельхейма Арриги Эммануэлю в дискуссии о неравном обмене: «Тенденция капиталистического способа производства к превращению во всемирный проявляется не только через конституирование группы национальных экономик, которые формируют сложную иерархическую структуру, включая империалистический полюс и полюс, находящийся под господством первого, и не только через антагонистические отношения, развивающиеся между различными «национальными экономиками» и различными государствами, но и через постоянное «преодоление» «национальных пределов» крупным капиталом (формирование «международного крупного капитала», «всемирных фирм» и т. д.)».

{advert=2}

Из этого куска текста мы снова можем сделать два важных вывода. Во-первых, при капитализме нет никакой «свободной торговли», а вся торговля подчинена правилам, написанным сильными для слабых. Во-вторых, сильное государство способствует занятию в миросистеме господствующих позиций, а слабое – относит на периферию (и все неолибералы и либертарианцы могут порвать свои теории и сжечь их).

Весь тон этих замечаний игнорирует тот факт, что капитал никогда не ограничивал своих устремлений национальными границами в капиталистической мироэкономике и что создание «национальных» барьеров – в общем виде в форме меркантилизма – исторически были защитным механизмом капиталистов в странах, находящихся уровнем ниже, чем высшие пункты силы в системе. Это был случай Англии по отношению к Нидерландам в 1660-1715 гг., Франции по отношению к Англии в 1715-1815 гг., Германии по отношению к Великобритании в XIX в., Советского Союза по отношению к США в XX в. В ходе такого процесса большое число стран создало национальные экономические барьеры, последствия чего часто выходили далеко за пределы своих первоначальных целей. В конце концов те же самые капиталисты, которые показывали давление на свои национальные правительства в пользу введения ограничений, сейчас находят эти ограничения сдерживающими развитие. Это не «интернационализация» «национального» капитала. Это просто новая политическая потребность определенных секторов капиталистических классов, которые в любой момент времени должны стремиться к максимизации своих прибылей на реальном экономическом рынке, рынке мира-экономики.

Из этого мы можем сделать вывод, что национализм, как идеология, экономически несостоятелен хотя бы в силу своей ситуативности (в этом плане замечание про «национальные транснациональные корпорации» от одного из оппонентов доставило мне массу лулзов, сори за сленг).

Если это так, какое значение имеет разговор о структурных позициях внутри этой экономики и об идентификации занятия тем или иным государством той или иной позиции в ней? И почему речь идет именно о трех позициях, почему между широко используемыми понятиями центра и периферии вводится понятие «полупериферии»? Государственные машины стран центра были усилены, чтобы удовлетворить потребности капиталистических землевладельцев и их союзников – купцов.

Усиление государственных машин в сердцевинных регионах системы имело своим прямым эквивалентом упадок государственных машин в периферийных зонах. Упадок польской монархии в XVI-XVII вв. является поразительным по яркости примером такого явления. У него было две причины.

В периферийных странах интересы капиталистических землевладельцев лежали в противоположном направлении от интересов местной торговой буржуазии. Интересы первых были направлены на сохранение открытой экономики в целях максимизации своих прибылей от торговли на мировом рынке (никаких ограничений в экспорте и в доступе к более дешевым промышленным товарам из стран сердцевины) и на устранение торговой буржуазии в пользу иностранных купцов (которые не представляли внутренней политической угрозы). Таким образом, в терминах государственного развития та коалиция, которая усиливала государство в странах сердцевины, здесь просто отсутствовала.

Вторая причина, которая стала еще более действенной в ходе истории современной миросистемы, состоит в том, что сила государственной машины в государствах центра является функцией от слабости других государственных машин. Следовательно, вмешательство иностранцев посредством войн, подрывных действий и дипломатии становятся участью периферийных государств. Все это кажется совершенно очевидным. Я повторяю это лишь для того, чтобы прояснить две позиции.

Таким образом, гегемон (а также другие сильные игроки) готовы делать всё возможное, чтобы не допустить усиления государственных машин возможных конкурентов. В том числе и внедрять в головы доверчивых туземцев ложные идеи либерализма.

Невозможно разумным образом объяснить силу различных государственных машин современной миросистемы главным образом в терминах генетически-культурной линии аргументации, но скорее в терминах структурной роли, которую страна играет в мире-экономике. Совершенно точно, что изначальная предназначенность к определенной роли часто определяется случайным критическим моментом в истории конкретной страны, и «случайность», о которой здесь говорится, несомненно коренится отчасти в прошедшей истории и отчасти в текущей географии. Но когда эта сравнительно небольшая случайность произошла, в действие вступают силы мирового рынка, обостряющие различия, институционализующие их и делающие их непреодолимыми в короткие сроки.

Вторая позиция, которую мы хотим обозначить в вопросе структурных различий центра и периферии, состоит в том, что они непостижимы, пока мы не поймем, что есть еще и третья структурная позиция – полупериферия. Это не просто результат произвольного установления разделителей в континууме характеристик. Наша логика не является чисто индуктивной, ощущающей присутствие третьей категории из сравнения кривых, характеризующих показатели. Она так же и дедуктивна. Полупериферия необходима, чтобы сделать функционирование капиталистической мироэкономики плавным.

Аналогии гегемона с «элитой», полупериферии со средним классом, а периферии с бедняками прямые и просто поразительны. Впрочем, ниже это показано более подробно.

Обе разновидности миросистем – мир-империя с перераспределительной экономикой и мир-экономика с капиталистической рыночной экономикой – включают явно неравное (несправедливое) распределение вознаграждений. Таким образом, логически немедленно возникает вопрос, как такая система может устойчиво существовать политически. Почему эксплуатируемое большинство просто не возьмет верх над меньшинством, извлекающим непропорционально большие преимущества?

Самый беглый взгляд на историю показывает, что эти миросистемы довольно редко сталкивались с восстаниями такого масштаба, чтобы поставить под вопрос весь сложившийся порядок. В то время как внутреннее недовольство было вечным, обычно требовалось очень длительное время, прежде чем эрозия власти вела к упадку миросистемы, и внешние силы были главным фактором такого упадка столь же часто, как и не были им.

Существовали три основных механизма, которые позволяли миросистемам удерживать относительную политическую стабильность (не в смысле особой группы, которая будет играть ведущую роль в системе, а в смысле выживания системы как таковой).

Первый, очевидно, – концентрация военной мощи в руках Господствующих Сил. Ее возможности, естественно, изменялись с развитием технологии, и для такой концентрации обязательно существовали политические предпосылки, но, тем не менее, голая сила является центральным доводом.

Второй механизм – проникающая сила идеологической приверженности системе в целом. Я не имею в виду то, что часто определялось как «легитимация» системы, потому что этот термин часто употреблялся в предположении, что низшие слои системы чувствуют некое сродство или лояльность по отношению к правителям, а я сомневаюсь, что это когда-либо было значимым фактором в выживании миросистем. Скорее я имею в виду степень, в которой персонал, или специалисты, или кадры системы (я оставляю этот термин намеренно непроясненным) ощущают, что их благосостояние является производным от выживания системы как таковой и от компетентности ее лидеров. Именно этот персонал является теми, кто не только проповедует мифы, но и верит в них.

Но ни сила, ни идеологическая преданность персонала не были бы достаточны, не существуй разделения большинства на более обширный низший слой и более узкий средний слой. И революционный призыв к поляризации как стратегии перемен, и либеральное воспевание консенсуса как основы либеральной политики отражают это предположение. Значение этого фактора намного шире, чем предполагает его использование в анализе современных политических проблем. Иметь трехуровневую структуру – нормальное условие любой разновидности миросистемы. Если и когда такое условие исчезает, миросистема распадается.

Поэтому существующая ныне тенденция к уничтожению среднего класса со стороны «элит» на самом деле губительна для них. Но, очевидно, не только наши Януковичи, но и их Ротшильды и Рокфеллеры Валлерстайна не читают. Что меня только радует.

В мире-империи среднему слою фактически принадлежит роль поддержания минимально необходимой торговли предметами роскоши на дальние расстояния, в то время как высший слой концентрирует свои ресурсы на управлении военной машиной, которая может обеспечить сбор дани – решающий способ перераспределения прибавочного продукта. Обеспечивая, тем не менее, доступ к ограниченной части прибавочного продукта для урбанизированных элементов, которые одни только в досовременных обществах могут вносить политическое единство в изолированные группы непосредственных производителей, высший слой эффективно подкупает потенциальных вождей скоординированного бунта. А отрицая доступ этого торгово-городского среднего слоя к политическим правам, он делает его постоянно уязвимым для конфискационных мер, как только его экономическая прибыль достаточно вырастает, чтобы он стал способен создать собственную вооруженную силу.

В мире-экономике такая «культурная» стратификация не столь проста, потому что отсутствие единой политической системы означает скорее вертикальную, чем горизонтальную концентрацию экономических ролей во всей системе. Решением тогда оказывается иметь три вида государств при стремлении к культурной гомогенизации внутри каждого из них – таким образом, кроме верхнего слоя государств центра и низшего слоя государств периферии есть еще средний слой полупериферийных государств. Этой полупериферии предписана как бы некая специфическая экономическая роль, но причины этого носят в гораздо большей мере политический, чем экономический характер. Иначе говоря, вполне можно доказать, что мироэкономика с экономической точки зрения работала бы ничуть не хуже, если бы полупериферии не существовало. Но она была бы куда менее политически стабильна, потому что отсутствие полупериферии означало бы поляризованную миросистему. Существование третьей категории означает именно то, что верхний слой не сталкивается с объединенной оппозицией всех остальных, потому что средний слой является одновременно эксплуатируемым и эксплуатирующим. Отсюда следует, что специфическая экономическая роль не столь важна и изменялась на разных исторических стадиях развития современной миросистемы.

Этот кусок текста подтверждает стразу несколько постулатов других теорий. Во-первых, что революции делают успешные и состоявшиеся люди, которые не могут реализовать свои потенции в силу ограничений, наложенных на них властью. Во-вторых, что разобщение общества идёт на пользу тираниям, а буржуазия часто реакционна по отношению к освободительной борьбе. И в-третьих, что самыми стабильными обществами являются социалистические страны (типа Швеции), где условный средний класс составляет свыше 60 процентов, а почти полное уничтожение его в Украине (де факто) создаёт предпосылки для социального взрыва в самой ближайшей перспективе.

И в довершение, хочу привести отрывок, который окончательно ставит все точки над «и»:

Капиталистическая мироэкономика – это система, предполагающая иерархическое неравенство в распределении, основанное на концентрации определенных видов производства (относительно монополизированного и потому высокоприбыльного) в определенных ограниченных зонах, которые на этой основе и в связи с этим становятся местами наиболее крупномасштабного накопления капитала.

Такая концентрация позволяет усилить государственные структуры, стремящиеся в свою очередь обеспечить сохранение относительных монополий. Но поскольку монопольное положение изначально непрочно, на протяжении всей истории современной миросистемы происходило постоянное, прерывистое, ограниченное, но, тем не менее, значительное перемещение этих центров концентрации.

Механизмами изменений являются циклические ритмы, наиболее важными из которых являются два. Кондратьевские циклы продолжаются около 50-60 лет. Их А-периоды, в сущности, являются тем временем, когда могут быть защищены особенно значительные экономические монополии; их Б-периоды – это периоды географического перемещения тех видов производств, монополия на которые исчерпала себя, равно как и борьбы за контроль над перспективными новыми монополиями. Более длительные циклы гегемонии включают в себя борьбу между двумя основными государствами за то, чтобы стать наследником предыдущей державы-гегемона, став основным местом накопления капитала. Это длительный процесс, который обязательно предполагает наличие военной силы, чтобы победить в «тридцатилетней войне». Когда новая гегемония установлена, ее сохранение требует больших затрат, которые на самом деле неизбежно ведут к относительному упадку победившей державы и к новой борьбе за то, кто станет ее наследником.

Подъем и упадок великих держав был процессом более или менее того же рода, что подъем и упадок империй. Монополии удерживаются достаточно долго, но они в конце концов подрываются теми же самыми мерами, которые предпринимаются, чтобы сохранить их. Последовательные банкротства были механизмом чистки, избавляющим систему от тех, чей динамизм исчерпан, и вливающим свежую кровь. В ходе всего процесса основные структуры системы оставались теми же самыми. Каждая из монополий власти удерживалась какое-то время, но рано или поздно она сама себя подрывала.

{advert=2}

Любые системы (физические, биологические и социальные) зависят от таких циклических ритмов, как средств восстановления минимального равновесия. Капиталистическая мироэкономика показала себя устойчивой разновидностью и цветет довольно пышно вот уже около 500 лет, что для исторической системы является большим сроком. Но у систем, помимо циклических ритмов, есть еще и вековые тенденции, и последние обостряют противоречия (которые содержатся во всех системах). Наконец приходит момент, когда противоречия становятся настолько острыми, что ведут к все большим и большим флуктуациям, что на языке новой науки означает наступление хаоса (резкое сокращение того, что может быть объяснено детерминистскими уравнениями), что в свою очередь ведет к бифуркациям, наступление которых несомненно, но направление непредсказуемо, и из которых происходит новый системный порядок.

Украине, если она будет продолжать пытаться играть в чужой игре, где правила давным-давно расписаны, гарантировано только одно место – мировая периферия, сырьевой придаток, нищая и голодная провинция, управление которой осуществляет далёкий и равнодушный «центр». Предпосылок для иного расклада в данной системе нет, а логика событий последних 20 лет только подтверждает моё утверждение.

Все надежды на некую «европейскую цивилизованность и гуманность» беспочвенны, и разбиваются о циничное вторжение «демократизаторов» в Ливию (в том числе бомбёжки мирных жителей), о действия французов в Кот-д’Ивуар, о геноцид жителей Конго и многие другие факты зверств « цивилизованных европейцев» в погоне за добычей.

США, как мировому гегемону, и их европейским союзникам (как полупериферии, мировому «среднему классу») ВЫГОДНО, чтобы Украина оставалась глухой провинцией (а ещё лучше – деградировала), куда они смогут продавать свои товары, вывозя отсюда сырьё. Это СУЩНОСТЬ капитализма.

И второй вывод, не менее существенный – капитализм исчерпывает себя (даже если ему удастся ещё немного протянуть, это не изменит общей тенденции), и необходимо работать над созданием новой миросистемы. И тот, кто предложит эту новую концепцию развития, сможет претендовать на достойное место в обновлённом мире.

Хватит пытаться подражать кому-то и идти в кильватере флагманов (их хвостовой шлейф только тормозит движение остальных), необходимо искать собственный путь.

{advert=3}

P.S. Особая благодарность моей любимой жене, которая не только подала саму идею написания данной статьи, но и провела огромную подготовительную работу по поиску соответствующих выдержек из трудов Валлерстайна.