Дверь в стене. Нетривиальный взгляд на глобальный кризис

Мы живём во времена, когда на мир изливается сбивающий нас с ног поток информации. Хлещет, несётся, тащит нас за собою, мы только время от времени, отфыркиваясь, голову успеваем наверх выставить, да тут же дно из под ног уходит, пятка едет, локоть опоры не находит, бултых, и опять кружит, вертит нас, забивает нам рот, нос, глаза, уши, где верх, где низ, где мы, где они, где он, где она, не разобрать, не понять, не определить, чёрт с ними со всеми, но и себя не найдёшь, карау-у-ул!

А караулу что… Караул давным-давно устал и спасение утопающих ныне стало делом рук самих утопающих. Утонуть мы ещё утонули не совсем, и не про нас пока кричат детские голоса, приглашающие милого тятю полюбоваться на богатый улов. Так что давайте-ка мы от потока немножко в сторонку отползём, пусть без нас струит эфир, бежит, шумит Гвадалквивир, ну, а мы — на бережок и попытаемся обрести если не душевное равновесие, то хоть почву под ногами. Попробуем спастись. Ну хоть понарошку, хоть на словах, времена ведь такие пошли, что скоро и словами не спасёшься. Так что давайте-ка мы о вечном, о вещах, как говорится, базовых. О камнях треугольных, тех самых, что кладутся во главу угла.

Итак — есть планета.

Планета называется Земля.

На планете есть 192 государства.

192 паука в банке.

В баньке.

Деться им из баньки некуда. Некоторые и рады были бы куда сбежать, да нет, брат, шалишь, живи тут! Ну и живут наши пауки как могут. И как могут умирают. «Шёл, шёл паучок и упал на бочок.»

Для того, чтобы жить и падать не слишком часто, потребны какие никакие правила, «паучье общежитие», «мир без границ», «мирное сосуществование» и прочая паутина. Правила подразумевают и того, кто эти правила не только установит, но ещё и будет иметь возможность заставить остальных эти правила соблюдать. Причём вне всякой зависимости от того, всем ли эти правила нравятся. «Dura Lex Sed Lex.»

Ну и вот — тем, кто заставляет всех остальных жить не «по совести» и не «по лжи», а «по закону», является самое сильное из имеющихся на данный момент в баньке государство. Не заходя в прошлое слишком уж далеко (не углубляясь в него и, Боже упаси, не ускоряясь), припомним, что в сравнительно недавние времена таким «мировым жандаромом» или «смотрящим» была Испания, её сменила Франция, а Францию сменила Британская Империя. Уже на нашей памяти за право занять пригретое британцами местечко сошлись победители во Второй Мировой Войне США и Россия. Глобальная схватка соискателей, длившаяся почти сорок лет, называлась Холодной Войной и Россия эту войну проиграла.

Победитель, Соединённые Штаты, заставляет сегодня ходить всех остальных по струночке. Это ни плохо, ни хорошо, это так, как оно есть. Некая закономерность, иначе и быть не могло. Иначе в том смысле, что победитель всегда один. Но что заставляет его стремиться к победе? Что является стимулом? «Мотивацией»? Что заставляет то или иное государство стремиться к «одиночеству тигра в джунглях»? К «одиночеству паука в баньке»? 

Нельзя не заметить, что как только очередной тигр добивается вожделенного «одиночества», то в качестве нагрузки он получает не благодарность остальных обитателей джунглей, а всеобщую нелюбовь. Что-что, а это — обязательно. И не знаю, как относились к данному явлению испанцы и французы, но вот британцы были к чужой нелюбви равнодушны, а американцам на неё откровенно наплевать. Вопрос любви-нелюбови не так немаловажен как может показаться. Вот, скажем, русским (русским как нации) по какой-то причине нужно, чтобы их непременно любили, а ведь, победи в Холодной Войне Россия и к ней в мире относились бы примерно так же, как традиционно относятся к русским поляки. И если России суждено вновь собраться, вернуться и предпринять повторную попытку восхождения, то данное обстоятельство следует учитывать с самого начала.

У этой медали есть и другая сторона. Что даёт победителю силы не обращать внимания на косые взгляды других многоглазчатых пауков?

(Какие, однако, сложности и какие страсти, а? Шекспир, да и только. С примкнувшим к нему Фёдором Михайловичем.)

Ну, ладно… Так вот — простецы объясняют упорство и долготерпение стремящегося к «мировому господству» государства в высшей степени приземлённо — «ресурсы!» — говорят они. «Нефть» — говорят они. «Золото!» — говорят они. «Много денег и машин!» 

У простецов разбегаются глаза. Прямо как у маленьких паучков. Глазками — сверк-сверк, ресничками — мырг-мырг. «Меня бы в главные пауки! — думает он, — я бы сразу в Эмираты, там мне муху потолще и позеленее, и я с нею в ванну с шампанским — бух! Плюх! Вот это жисть…» 

При этом никто не видит (и не хочет видеть) и не понимает (и не хочет понимать, вот ведь в чём всё дело!) какие усилия требуются от победителя. От условного Испанияфранциябританияамерика. Ему, победителю, ведь не голая муха-цокотуха в подставленные руки сверху с визгом сваливается, ему на плечи ложится великая, непредставимая человеческим умом тяжесть, победитель начинает «держать» мир. 

Победитель — это Атлант. Не всегда красивый, но тут уж ничего не поделаешь, кто выиграл, тот и держит.

А теперь подумайте сами — на фига пауку баян? На фига ему эта тяжесть? Мало того, что трудно, так ведь даже и нос не почешешь, если в ноздрю муха заползёт. Стоит наш Атлант, и только рожи грозные корчит, а муха знай себе — резвится.

Так вот дело всё в том, что все мыслимые и неосмысляемые нами трудности искупаются всего одним обстоятельством — «удерживающий» получает право «творчества», он творит реальность, в которой мы с вами живём. Грубо говоря, он получает право рисовать декорации в театре, зрителями в котором явлются «паучки». Люди. Человечество. 

«Удерживающий» получает право создать «конструкт». И он этим правом, что вполне естественно, пользуется невозбранно. Он задаёт «тему» декорации. 

«Лето, залив, горы.» 

И остальные, хотят они того или нет, но начинают жить летом, в заливе у подножия гор. 

И остальные (если они того хотят) могут поучаствовать в процессе. И вот тут начинается интересное. Участвовать может каждый, но в рамках не только картины, но ещё и заданной темы. Хочешь рисовать? Да пожалуйста — можешь нарисовать пальму или белый барашек на бегущей к берегу волне, но всё рисуемое не должно из заданной темы выпадать. «Ни-ни-ни!» Может, конечно, сыскаться (и непременно время от времени сыскивается) некий rebel without a cause, этакий «хулиган», пытающийся намалевать белого медведя на пляже, но такого паука, сбившись в кучу, быстро скрутят большинством под зубовный скрежет меньшинства, которому обрыдли солнышко и «бриз». 

Для того, чтобы внести в реальность детали, позволяющие радикально изменить её смысл, нужно для начала сменить «удерживающего». 

Хочешь других декораций? Нет ничего легче — становись сильнее США, сменяй их в их роли, и рисуй на заднике, что твоей душеньке угодно. Не нравится лето и залив? Никто не мешает тебе загрунтовать старое изображение и изобразить вместо него ледяную пустыню с медведями, северным сиянием и чукчами в чуме. И у остального человечества немедленно пойдёт пар из рта, оно научится есть сырую рыбу, а вместо бикини в моду войдут расшитые бисером кухлянки. А самым популярным мальчуковым именем станет имя Аркаша. Ну, а пока этого не произошло, Аркаша, как и все, ходит в шортах по палубе плывущей где-то под Южным Крестом яхты.

Очень важно ещё вот что — удерживающий получает то преимущество, что его язык становится языком мира. Языком, который наиболее точно описывает реальность. И тогда, как встарь, далеко не одни только великие русские писатели начинают почитать своим долгом вставлять в нетленку фразы, а то и целые страницы на французском, точно так же, как и сегодня «элиты» ста девяносто одного государства предпочитают изъясняться на языке государства под номером сто девяносто два. 

При этом по той причине, что декорация — декорация, то и изображение на неё наносится кистями и красками, и подправляется картинка тем же самым. Тоже кистями и тоже красками. 

Так вот кисти и краски эти называются пропагандой. 

И у держащего на себе мир пропаганда ему под стать — валик на рукояти и к валику ведро белил, а у других — тюбик и кисточка. А есть ещё и такие, у которых школьный набор акварельных красок, и они тоже лезут, путаются под ногами, сопят, норовят чего-то там в уголочке пририсовать. Ну гении же! «Уго Чавес и Муаммар Каддафи.» А рядом с ними совсем малышок, подпрыгивает, тянется, в ручонке у него уголёк, рисовать он толком не умеет, но тоже по себе память на картине оставить хочет, пишет, старается, подпрыгнет — буковку, подпрыгнет — буковку. «Му-га-б… б… … е». Торопится, спешит, пока по нему всему вместе с его угольком валиком не прошлись. «Хоть день, а мой!»

Что наша жизнь? Игра

Мировой «конструкт» или декорации, в окружении которых мы живём, создают некий контекст, некую псевдореальность, которую человечество принимает за реальность истинную и относится к ней в высшей степени серьёзно, как и положено, вообще-то, к реальности относиться.

Мысль не новая, но актуальности своей со временем отнюдь не теряющая, а как бы даже и наоборот, поскольку чем более вы убеждены в истинности навязываемой вам «картины мира», тем она крепче, связь тут прямая — чем серьёзнее вы, тем серьёзнее пропасть, в которую вы вглядываетесь, и пределов той серьёзности нет, человечество не один раз и не два имело возможность убедиться на собственной шкуре, что его собственная серьёзность вполне может доходить до степени серьёзности звериной.

Достаточно доходчивый аналог происходящего — кинематограф. 

Если фильм хорош, то он заставляет зрителя на пару часов переместиться в заэкранную действительность, захваченный кинодейством зритель замещает то, что он считает реальностью, реальностью фильма, иногда это происходит против его воли, но многие, напротив, с готовностью «убегают», убегая «отсюда», они бегут «туда», предпочитая выдумку режиссёра Обрыдшей действительности, не понимая, что их действительность если и отличается от зала кинотеатра, то разве что размером экрана и количеством посадочных мест.

А действительность, то-есть проговорённый словами контекст, задаёт и всё остальное, вообще всё, в том числе и то, что люди называют «ценностями», причём ценностями в самом широком смысле, от ценностей «моральных» и до «пошлых денежных знаков».

Отсюда становится понятна и мотивация государства, стремящегося к «мировому господству», за свои усилия Удерживающий получает плату, отныне он может назначать в «ценности» то, что он находит нужным, отныне он и только он становится тем волшебником, который наполняет новым смыслом старые слова или вкладывает смысл старый в слова новые. 

Удерживающий заставляет всех остальных (а остальные — это остальные государства) жить внутри фильма, режиссёром которого является он, он пишет сценарий и он же распределяет роли, он определяет не только кто будет играть роль любовника, а кто старого смешного мужа, но он решает и кто пойдёт в осветители, а кто в суфлёры, он пишет смету и он же определяет сроки, в которые фильм должен быть доснят.

А остальные государства, те, что проиграли, те, что не смогли, и те, что даже и не пытались играть, становятся теми, кем им «назначено быть». И начинают лицедействовать. Или освещать. Или трудиться рабочими сцены. Или при наличии некоего набора «прелестей» ублажать режиссёра в надежде, что он выпустит их на съёмочную площадку и даст «сыграть рольку». 

А поскольку ничто человеческое ни рабочим сцены, ни осветителям, ни инженю не чуждо, то они, пыжась, объясняют живущим в них народам, что никакие они не рабочие сцены, а Assistant Managers, или что хотя по сценарию их роль второстепенна, на самом деле она для фильма — ключевая и без них режиссёру никуда, а актёришка, исполняющий роль главного злодея, при помощи пропаганды тонкими намёками разъясняет окружающему миру, что режиссёр болван и фильм заранее обречён на неудачу, и что пока не поздно, следует режиссёра из режиссёров выгнать и дать доснять фильм ему, гению, который пусть и не сегодня, но рано или поздно будет таковым непременно признан. «Ну вы же меня знаете, вы ведь помните, какие победы я одерживал в XVII веке!»

Дело только в том, что режиссёру на всё на это наплевать и не потому даже, что он режиссёр, а потому, что все, кто мельтешатся на отведённой для съёмок площадке, имеют смысл исключительно в контексте снимаемого фильма. Не будет фильма, не будет никого. Не будет ни белки, ни свистка.

На площадке «потухнет свет». Это то, чего все боятся. 

Помните великолепный фильм «Трюкач»? Так вот Питер О’Тул там — такой вот Режиссёр, создающий реальность в реальности и трудно сказать, какая из них реальнее, поскольку фальшивая (вроде бы) реальность снимаемого им фильма обладает силой воскрешать утопленников и созданная Режиссёром псевдо-реальность убедительна настолько, что в неё верит даже и местный начальник полиции, не говоря уж о получившем новую жизнь Трюкаче.

Ещё пример. 

И пример, если уж мы завели речь о Le Cinéma, тоже кинематографический. Есть такой фильм, называется он The Cincinnati Kid, так вот он с наглядностью, доходящей до степени даже и чрезмерной, показывает нам модель мироустройства. Микрокосм Мира. «Как оно всё работает.»

Если вы этот фильм не видели, посмотрите обязательно, даже и в том случае если вам неинтересны все эти разговоры «за гео- и прочую политику», удовольствие вы получите всё равно. Фильм хорош во всех смыслах и актёры там как на подбор, а уж если вы любите играть в карты, то вас от монитора и за уши не оттащишь.

Фабула там достаточно проста — в Новый Орлеан, вернее, в старый, до-потопный, прибывает с деловым визитом The Man, так кличут признанного за лучшего в масшабах Штатов профессионального игрока в покер. Наш Мужик ни в коем случае не карточный шулер, для него покер это Игра в некоем высшем смысле, в ней для него сосредоточен смысл Жизни, Игра не как Искусство даже, а как Религия, и он не только в глазах окружающих, но и в своих собственных является не только Мастером Игры, но и Жрецом, Игре служащим, Жрецом, складывающим к ногам своего божества головы побеждённых. 

Ну, а там затейница Судьба складывает обстоятельства таким образом, что ему бросает вызов местная знаменитость в лице Стива Маккуина, словом, всё как всегда, всё — как в жизни, авторитет и претендент, вожак и бросающий ему вызов молодой волк. Вокруг поединка закручиваются страсти-мордасти, помимо двух участников туда оказывается вовлечена целая куча народу и всё, как на ось земную, оказывается посажено по центру обитого зелёным столика. А за столиком двое. И идёт там — Игра. «Начали? Начали!»

Так вот, как я уже говорил, помимо двух главных участников в Игре кто только участия не принимает, причём участвуют они даже и тогда, когда непосрественно не играют, и участвуют по самым разным причинам, некоторые и не хотят участвовать, но Игра беспощадна и она затягивает их в себя, на маленькие желания маленьких людей не обращая ни малейшего внимания, затягивает как Мальмстрём. И получается так (помимо их воли!), что все они выходят врагами друг другу. Выиграть может только один. Из-за стола встанет один победитель, а все остальные — останутся в проигравших. Более того, их желание или нежелание играть, их желание или нежелание жульничать, их стремление извлечь из Игры какие-то преференции, к самой Игре вроде бы не относящиеся, удовлетворение их маленьких и больших страстей и страстишек, плотских или каких иных утех, их вожделение, их жадность, их тщеславие и желание обмануть друг друга, да даже и их честность — всё это имеет смысл только и только до тех пор, пока длится Игра. 

Каждый из них может разбить реальность Игры и выйти вон. Кто тихо, кто громко хлопнув дверью. Но никто не выходит, ни один. Они все остаются. Остаются и те, кто непосредственно играет, остаются даже тогда, когда, проиграв, один за другим они отходят от столика и оказываются среди зрителей, остаются и те, кто просто смотрит и не может рассчитывать ни на что. Создаётся впечатление, что участники ощущают себя живыми лишь до тех пор, пока идёт Игра. И даже когда Игра закончится и они разойдутся по домам, они будут продолжать жить Игрой. Даже если они её проиграли.

Когда вы досмотрите фильм, попробуйте мысленно поставить на место людей государства и вы получите картину мира во всей её неприглядной наготе.

Истина какая она есть

Фильм Cincinnati Kid даёт представление о жизни государств (а жизнь есть война) куда более полное и глубокое, чем многотомные рассуждения «на тему», кино именно и хорошо своей «выпуклостью», но вместе с тем фильм это всего лишь фильм и от жизни (жизни как войны) он отличается тем, что жизнь это жизнь, а фильм это намёк, но намекает он на сказку, а сказка лжёт не всегда.

Означает ли это, что когда сказка не лжёт, она говорит нам правду?

«Что есть истина?» спрашивал пару тысяч лет назад один очень умный человек, и спрашивал он, заранее зная, что человек ответить на этот вопрос не может, что бы он там ни отвечал. Неважно каким ответ будет, сам факт ответа будет означать непонимание отвечающим того, что источник его уверенности в «истинности» истины проистекает из его же веры в эту самую «истинность».

Reality is what we take to be true… …What we take to be true is our reality.

Но как нам быть, если «истин» две? А если «истин» много?

«Что делать?»

Мы живём в мире материи, в мире Человека, и Человек нашёл, что делать. В нашем мире истинна та истина, которая побеждает. Всех реальностей реальней та реальность, которая победила. Исторична та история, которую пишет победитель.

Именно по этой причине те, кто «могут», хотят победителем быть. Каких бы жертв и усилий это хотение ни потребовало. Цель оправдывает средства, поскольку, став «удерживающим», вы получаете возможность творить. Творить мифы. И не только сегодняшние, но и вчерашние. Победитель заново переписывает Историю. При этом он ничего не придумывает, в этом просто нет нужды. Победитель берёт старые кирпичи и складывает из них новые стены.

И складывает он их так, как ему хочется-можется. Старая стена была декоративной, в полкирпича, а он её перекладывает в стену в полтора кирпича, в капитальную, да ещё и кирпичики теперь лежат не в том порядке, что раньше. 

Была одна Жанна д’Арк, а стала другая. И другой она стала потому, что раньше про неё рассказывали вам, а вы слушали. А теперь про неё рассказываете вы и все вокруг уши развешивают. И рассказываете вы про неё то, что вы находите нужным. И показываете вы её такой, какой находите нужным вы же. А вы находите нужным показать её «Милой Йовович». И отныне, заслышав имя Жанна д’Арк, населенец планеты Земля слышит «Жанна д’Арк», но видит он при этом «Милу». 

Что, непохожа на настоящую? А вы настоящую видели? «Что есть истина?» 

А и в самом деле, что есть истина?

Вот есть миф и есть человек. И есть миф об этом человеке. Человек как часть мифа. Есть некий «коктейль.» И пропорции, в которых смешиваются в коктейле те или иные ингридиенты, определяет тот, кто миф создаёт. Берём человека реальнейшего, добавляем того, сего, трясём, и — нате, отведайте. Как вам? Нравится? «Shaken not stirred.» А смешать можно разное и по-разному. Захотите — отхлебнёт человечество и забалдеет. А захотите — плеваться будет. И это при том, что речь в мифе будет идти об одном и том же человеке. Весь секрет — в деталях, в «пропорциях» джина и тоника, а пропорции опеределяет тот, кто коктейль смешивает, тот, кто решает, сколько перьев в хвосте у петуха будет, тот, кто стену складывает, а складывает её каменщик, только не тот каменщик, что mason, а тот, что winner, а победитель, как известно, забирает всё.

Пример:

Чего б нам такого в качестве примера привести? Или — кого б..? А, вот отличный пример мифотворчества, лучше не придумать — возьмём-ка мы с вами Джона Кеннеди. Джона Фитцджеральда. ДжейЭфКея.

Создан миф, согласно которому Джон Кеннеди является одним из лучших президентов в истории Соединённых Штатов. Светлый образ, а в виде нимба — убийство. «Мученичество.» Американцы страсть как любят проводить «опросы общественного мнения» по самым разным поводам, и с точки зрения государства страсть эта, безусловно, оправданна, так как позволяет более-менее представлять себе, что если и не в реальности, то хотя бы в людских головах творится. А творится там следущее — как ни опрос про президентов, так Кеннеди в самой головке «рейтинга». 

И по человечески это понятно, молодой, интеллигентный, говорил гладко, в армии служил, ранен был, жена «Джекки», галстуки носил красивые и завязывал он их так, как надо, а налево если и ходил, то к «Мерилин», словом — нам бы такую жизнь. Жаль вот только, что в президентах пробыл он недолго, меньше, чем три года, а то бы он такого наворотил… Такого настроил… Такое бы ускорил и углубил… Эх…

Таково мнение тех, кто отвечает на опросы. И отвечают они так потому, что Кеннеди превращён в миф, в государственный миф. В Символ. 

Но вот люди трезвые, которым по долгу службы не положено от пары коктейлей пьянеть, о Кеннеди совсем другого мнения. Люди эти очень хорошо разделяют человека и россказни о нём, они не смешивают миф и реальность, и не смешивают потому, что они эти самые коктейли и смешивают.

Так вот государственные реалисты считают, что Кеннеди за время своего краткого президенства создал государству массу новых проблем, не решив проблем старых.

Вот только самые главные:

Кеннеди упустил возможность заключить в начале 60-х договор с СССР, который позволил бы «заморозить» тогдашнее статус-кво в области стратегических вооружений. 1960-61 — было очень удачным временным отрезком, когда сложилось положение, устраивавшее обе стороны — у США было преимущество, но не такое, которое бы позволяло нанести «первый удар», а СССР обладал силами, позволявшими ему чувствовать себя в относительной безопасности, начало 60-х это время нечаянно сложившегося хрупкого равновесия и в интересах обеих сторон было это сложившееся равновесие удерживать возможно дольше. 

Однако Кеннеди не смог этого добиться. Более того, он даже и не особо старался. И более того — именно в начале 60-х была инициирована пресловутая «гонка вооружений». Замечу, что это случилось не во время президенства «ястребов», каковыми считаются Эйзенхауэр и Никсон, а тогда, когда в Белом Доме находился по всеобщему мнению самый демократичный из всех демократичных президентов США.

То, что гонку вооружений американцы сумели в конце концов вывернуть себе на пользу, никак Кеннеди не оправдывает, так как в последующие лет двадцать Америке пришлось вести игру, риск которой сполна не осознан и сегодня. Это сейчас Америка сознательно и расчётливо втягивает в гонку вооружений Китай, поскольку возможности в области стратегических вооружений несопоставимы, но ведь тогда положение было радикально другим и во второй половине 70-х временами было совсем не ясно, кто кого в паре США-СССР подхлёстывает и кто кого на вираже обходит. 

Другими словами — Кеннеди был инициатором того, что стороны «договорились» играть в конкретную игру, козырями в которой были «стратегические вооружения», но выяснилось, что СССР в эту игру может играть не хуже, чем США. А между тем выпускнику Гарварда следовало предложить Хрущёву играть не в «дурака», где важны козыри, а в «очко», где важно совсем другое.

Помимо этой стратегической промашки на президенство Кеннеди пришёлся ещё и «Карибский кризис». И в этом случае все тоже смотрят не туда, куда надо, а туда, куда прожектор светит, а прожектор выхватывает из темноты двусторонние отношения всё той же пары — США и СССР. И все-все предпочитают спорить кто там кого и кто больше выиграл, а кто больше уступил, хотя главное следствие Карибского кризиса в другом. Примерно так, как декабристы разбудили Герцена, Карибский кризис разбудил Европу.

На протяжении предшествовавших кризису послевоенных лет Европа пребывала в состоянии блаженной полудрёмы, считая, что она может заняться собственным «обустройством», чему, как она полагала, благоприятствовало то обстоятельство, что обеспечением её безопасности занимались богатые американцы и это позволяло европейцам не очень заморачиваться не только тратами на оборону, но и «интеграцией». Да и то сказать, зачем интегрироваться, если и так всё хорошо?

Однако во время Карибского кризиса совершенно неожиданно выяснилось, что когда «пошло всерьёз», то Америка не то, что не «советовалась» с Европой, но Вашингтон ДАЖЕ НЕ СТАВИЛ ЕВРОПЕЙСКИЕ СТОЛИЦЫ В ИЗВЕСТНОСТЬ О СВОИХ ДЕЙСТВИЯХ. С точки зрения населенцев Священной Римской Империи варвары в лице американцев и русских имели дело друг с другом через их головы, а ведь дела эти имели к судьбам Европы самое прямое отношение. Вплоть до того, что, решая свои проблемы, США и СССР одновременно, побочно, так сказать, решали жить ли Европе или умереть. 

Своими действиями во время Карибского кризиса Кеннеди разбудил Европу. Европа очнулась. Золушка открыла глаза. И нашла, что США на принца совсем не похожи.

Испытанный шок заставил европейцев предпринять усилия по обретению собственной идентичности, им потребовался собственный Миф, именно в этом ключе следует рассматривать начавшуюся тогда же культурную революцию 60-х.

С точки зрения долгосрочных интересов Соединённых Штатов президенство Кеннеди было самой настоящей катастрофой.

О личности в истории и мифологии

Самое прямое отношение к мифу имеет и то, что люди называют «ролью личности в истории». Поскольку История и состоит из Мифов, то человек, становящийся частью Мифа, становится и частью Истории. «Входит» в неё. Более того, не став Мифом, человек не может войти и в Историю. Любой известный нам «исторический деятель» непременно мифичен и попытки нарисовать его «реальный портрет» заранее обречены на неудачу. Чем публичнее и чем известнее человек, тем менее он реален. И тем более реален его «образ», а образ это то, что существует не в реальности, а в наших головах. И образ этот творим мы. Каждый из нас в отдельности и все мы вместе.

Отсюда следует вот что: Миф подправляют, укрепляют или пытаются разрушить там, где он и существует — в нашей с вами голове. К реальности всё это не имеет ни малейшего отношения, по той простой причине, что реальность и миф существуют отдельно друг от друга. И не только отдельно, но ещё и далеко не всегда «параллельно». Очень важно ещё вот что — Миф гораздо живучее реальности.

Живучесть Мифа объясняется тем, что его существование поддерживается не только сторонниками, но и противниками Мифа. Миф питается не только поклонением себе, но и отрицанием себя. Трудно даже сказать, что в этом дуализме важнее, зачастую злословие вдыхает в Миф жизнь, в то время как славословие его убивает и получается так, что Миф жив проклятиями.

Можно ли бороться с Мифом?

Нет, с Мифом бороться нельзя.

Ведь, казалось бы, чего проще, хочешь справиться с Мифом — постарайся его замолчать. Не давай прорваться словам, ни хвале, ни хуле, а без слов Миф умрёт. И такие попытки предпринимались, но кончались они ничем. И дело не в том даже, что «рукописи не горят», по большому счёту дело не в рукописях, на поверку выходит, что нельзя бороться с памятью. Правда, можно другое — можно попытаться вытеснить один Миф другим. Один Миф из головы вынуть, а другой туда — вложить. Это возможно, но это имело бы смысл лишь в том случае, если бы на Земле существовал один народ, живущий в одном государстве. Однако в реальности (в этом месте она, хоть и не совпадает с Мифами, но хотя бы им параллельна) на нашей планете со-существуют разные народы, живущие в разных государствах и такую ценность (великую ценность!) как вытесненный вами Миф (плевать, что чужой, чужие Мифы ничуть не хуже, чем ваши собственные) немедленно подберут другие и поставят они бываший вашим Миф на службу уже себе.

И если Миф нельзя убить и его неразумно замалчивать, то остаётся одно — использовать его. И использовать его, пытаясь извлечь из него пользу. Для себя, естественно.

В Истории, которая является всего лишь собранием Мифов, мифологизированы не только люди, но и государства. Изучаемая не только в школах, но и в высших учебных заведениях история того или иного государства имеет отношение к реальности точно такое же, какое имеет мифологический «Шарль де Голль» к реальному человеку, носившему то же имя. И общего между ними очень мало, связывает их разве что слово Президент. «Президент Французской Республики.» Но что такое Президент? И что такое Франция?

И это ещё не всё, мифологизация личностей, преследующая целью мифологизацию народов, а та, в свою очередь, преследует целью мифологизацию государств, призвана скрыть самое главное — взаимоотношения государств между собою. 

Мифотворчество позволяет спрятать суть. Проговариваемый множеством слов Миф позволяет государствам обходиться вообще без слов. Некоторые вещи в нашем славном подлунном мире не имеют названий, а, не имея названий, не имея вербального клише, не имея «образа», они не могут попасть в наши головы и одно лишь это выстраивает между нами и реальностью непреодолимую стену.

Для того, чтобы стало понятнее о чём идёт речь, давайте рассмотрим очередной пример. Замечу, что данный пример очень важен именно для русских.

Смотрите — в реальности все государства друг другу — враги. Все-все. Всегда-всегда. Исключений — не бывает. Сама по себе жизнь государства есть непрерывная война, в которой все воюют со всеми. Эта истина скрывается нехитрым трюком — войной называют не всю Войну, а лишь часть её, после чего эта часть мифологизируется, обрастает множеством деталей, терминов, сказаний, «воспоминаний», создаются целые государственные институты, занимающиеся «военной историей», государство не только создаёт, но и всемерно поддерживает национальную «военную литературу», государство снимает «военные фильмы», государство назначает и празднует «военные праздники», вовлекая в своё действо всё население и пропагандой связывает всё это воедино, включая туда и действующую армию при помощи «славных традиций». И делают это все и везде. Получается у кого лучше, у кого хуже, но стараются — все. А, стараясь, добиваются того, что созданным военным Мифом как выстроенной декорацией прикрывают весь феномен Войны, оставляя видимым лишь один её фрагмент. 

И это позволяет государствам продолжать воевать между собою, воевать в реальности, а люди, в этих государствах живущие (и умирающие), полагают, что они живут (и умирают) в мирное время, всего лишь потому, что государство не называет Войну войной, а видимый обывателями фрагмент вроде бы никаких изменений не претерпевает. И все успокаиваются. И все радуются. А чего ж не радоваться? «Лишь бы не было войны.»

Но это только первый слой, первый уровень, а жизнь государств сложна необыкновенно и, не называя Войну войной, государства получают ту главную выгоду, что они могут произвольно назначать друг друга в «союзники» при том, что в реальности никаких союзников не бывает, а бывают только и только враги. 

Бывают враги более опасные и опасные менее, бывают враги, которых можно использовать против других врагов, бывают враги первоочередные и бывают враги, которые «могут подождать», но все они от этого врагами быть не перестают, и это при том, что как-то так «исторически сложилось», что именно русское массовое сознание склонно к тому, чтобы определять кого-то не в союзники даже, а в «друзья».

О союзниках и соучастниках

Давайте-ка мы немножко задержимся на «союзниках» и «союзничестве», поскольку это один из фетишей массового сознания, притом, что данный фетиш зачастую не только не имеет внутреннего наполнения, но и вообще лишён хоть сколько-нибудь значимого смысла.

Начнём с того, что люди, представляющие те или иные государства, их «лидеры», встречаясь друг с другом, просто-напросто не рассуждают в терминах «союзничества» (про дружбу и говорить нечего), и даже если и употребляют это слово, то вкладывают в него совсем не газетный смысл.

Вот вам два человека:

Реальность и нереальность

Попробуем задаться таким вопросом — насколько представления людей как общности соответствуют реальности? 

Понимает ли «международное сообщество» что происходит?

Просходит в первую очередь с ним самим. Это ведь только кажется, что происходящее происходит «с кем-то», а на самом деле судовой колокол всегда звонит по нам. По каждому из нас. Мы все, хотим мы того или не очень, но плывём на одном ковчеге и разница лишь в «классе», кто-то путешествует в каюте, а кто-то — в трюме, кому-то дорожные тяготы скрашивает оркестр, а у кого-то над ухом двадцать четыре часа в сутки работает паровая машина, кто-то пьёт шампанское, а кто-то, блестя торсом, швыряет в топку уголёк, кто-то за то, что плывёт, получает зарплату, а кто-то за то же самое заплатил, распродав всю рухлядишку, что у него была. Но плывём мы все. Из пункта А в пункт Б. Доплывём ли? Бог весть.

Ковчег, Ной и жираф.

С неба льёт и льёт, корабль плывёт и плывёт, Ной ворона в низкое небо подбрасывает и подбрасывает, а тот всё возвращается и возвращается, а жираф тем временем печально последнее дожёвывает. 

Мы уже знаем, чем там у них всё закончилось, но Ной-то тогдашний этого не знал так же, как и Ной сегодняшний, а жираф на то и жираф, чтобы вообще никогда ничего не знать, есть у него под носом охапка и ладно.

Так же и ныне — подбрасывают нашему жирафу и подбрасывают, подбрасывают и подбрасывают, чего подбросили, то он и схарчил. Стоит, животом бурчит. В трюме. В стенку смотрит. А рядом овца. И тоже нижней челюстью туда-сюда, туда-сюда, пережёвывает. А жираф на неё смотрит свысока и думает — «вот же дура коротконогая, дальше своего носа не видит, то ли дело я, у меня шея длинная, смотреть мне не пересмотреть», отвернётся от овцы, да опять в стенку и уставится.

Вот примерно то же и с людьми, которым кажется, что они всё-всё на свете знают. Откуда? «Так по телевизору же сказали!» А самые недоверчивые по «инету» шнырят, в поисках «инфы». Найдут глупость какую и ну радоваться. Это примерно как жираф шею вытянет и обнаружит, что за овцой ещё одно стойло есть, а оттуда чья-то жопа торчит, а на ней хвост с кисточкой. «Это, наверное, сам Ной и есть, — думает жираф, который про Ноя краем уха услышал, когда ему позавчера вонючую охапку гниющей соломы под нос кинули. — он-то, небось, не соломой питается, вон какой хвостище отрастил, — с завистью думает жираф, — хорошо быть Ноем, — вздыхается жирафу, — а с другой стороны как хорошо, что я не овца, я вот на Ноя хоть посмотреть могу, а ей и этого не дано, экое бестолковое создание, бездуховное, одно слово — овца. А у меня отец жирафом был и дед жираф, и прадед, у нас кругозор в крови!»

И проблема не в том даже, что жираф — жираф, а в том, что люди и с доступным им кругозором управиться не могут. Они не то, что весь ковчег не в состоянии представить, но они и в устройстве трюма своего толком разобраться не могут.

Ну вот для всех явились неким сюрпризом нынешние события на Востоке Ближнем и дальше к востоку от него. «Ой, ой, — закричали все, — да что ж это такое деется-то, а? Да кому ж это может быть выгодно?» А между тем, не будь аналитики аналитиками, они бы не только могли сегодяшнее развитие событий предугадать ещё пару лет назад, но и тогда же определиться с тем, кому это выгодно, а кому не очень.

Вот смотрите — на доступной нам картине мира нарисовано изображение, заставляющее всех думать, что «пресловутый Запад» всецело зависит от поставок нефти. В своём крайнем выражении эта идея доходит до постулирования того, что вообще всё, что на нашем шарике происходит, происходит из-за нефти. Как когда-то люди боролись за огонь, так сегодня государства борются за «источники нефти». Повторюсь, что это не так, но, тем не менее, такова господствующая точка зрения на «мотивы», двигающие государствами. 

В реальности, однако, эти мотивы являются значимыми далеко не для всех государств. Вот, скажем, те же США от импорта нефти не сказать, чтобы совсем не зависят, но совершенно точно для них нефтяной импорт не является фактором, способным поставить их «на колени». Однако во всём этом присутствует и второе дно — дело в том, что для некоторых государств не так нефть, как цены на неё являются чем-то гораздо более значимым, чем для Америки. И это «чем-то» позволяет использовать нефть в качестве оружия. 

Если вам «что-то» нужно не очень, а кто-то в том же самом «что-то» нуждается, то эту нужду можно использовать в своих интересах, не так ли?

А интересы это штука такая, что с неба они не падают, и для того, чтобы интересы превратились в интересную выгоду, приходится прилагать некие усилия по подправлению реальности.

Вот подошёл к концу срок службы прежней американской администрации, одного управляющего сменили другим, и этот другой одним из главных своих приоритетов провозгласил «борьбу за снижение потребления энергии». Мол, слишком расточительны американцы в этом смысле, нужно быть побережливее, и для природы так будет лучше, да и для американцев, поскольку им придётся тратить меньше денег, а то, что хорошо для Америки, хорошо для человечества.

Озвучена эта программа была года три назад, а претворять её в жизнь начали с приходом Обамы в Белый Дом. Такова официальная картинка. Однако, стоит только приглядеться к этой картинке чуть внимательнее и мы тут же заметим, что программу «сбережения» США начали задолго до Обамы, просто они об этом на каждом перекрёстке не кричали.

Возьмём для примера прошлую «пятилетку», с 2004 по 2009 год, четыре года которой приходятся ещё на прошлую, «бушевскую» администрацию. Если посмотреть на «нефтяную» политику, то мы обнаружим, что если в 2004 году США импортировали 4.8 млрд. баррелей нефти, то в 2009 году импорт упал до 4.2 млрд. баррелей. Упал существенно, больше, чем на 11%. И упал главным образом в первый «обамовский год», а до того общий импорт держался примерно на одном уровне. А теперь переходим к интересному:

«Буш», держа «общий» импорт на примерно одном уровне, на протяжении 2004-2008 годов неуклонно сокращал импорт из региона Ближнего Востока. И Обама этот курс лишь продолжил. Всего за пятилетку ближневосточный нефтеимпорт (повторюсь, что и без того некритичный для США) сократился на 33%.

Наибольшие потери понёс главный ближневосточный поставщик Америки Саудовская Аравия, американский импорт из СА упал на 36%. И это импорт в физическом, так сказать, выражении, а в выражении денежном американцы нанесли саудовцам ещё более тяжёлый удар, всего лишь за год, с 2008 по 2009 выручка саудовцев от экспорта нефти в Америку упала на 60%(!). 

Американский импорт из освобождённого американцами Кувейта упал на 28%.

За пятилетку импорт нефти из Ирака (!) упал на 32% (надеюсь, вы ещё не забыли десятилетней давности гениальную догадку аналитиков по поводу мотивов, заставивших американцев оккупировать Ирак?).

Импорт из Египта (крошки, правда, но птичка по зёрнышку клюёт) был сокращён на 28%. Какая, однако, со стороны американцев завидная прозорливость, а?

Они, и так особо не нуждаясь в ближневосточной нефти (напомню, что главными американсками поставщиками являются Канада, Мексика и Венесуэла с бравым десантником во главе), загодя подстелили себе охапку соломки. Не подстраховались даже, а — пере-пере-страховались.

Сегодня «валят режим» в Бахрейне, а Бахрейн тоже американцам чутка нефти продавал. Так вот за пятилетку этот «чуток» был американской стороной сокращён на 53%(!). Был сокращён не сегодня и не вчера, а «до того». Ещё всё было хорошо, ещё все эти эмиры полагали себя «друзьями Америки», а Америка, готовясь к сегодяшним «дням народного гнева», сокращала и сокращала свой нефтяной импорт из «взрывоопасного региона». «До-то-го!» И сегодня, как бы ни повернулись события на Ближнем Востоке, уж чем-чем, но нефтью американцы ничуть не озабочиваются, голова у них по этому поводу не болит. Но зато болит голова у других.

Правда, не у жирафа, жираф крутит вокруг головой, которая у него если и болит, то только с похмелья, и считает, что от него ничего не утаишь, ещё бы, он ведь большой и ему видней.

Видней настолько, что находятся люди, на полном серьёзе пишущие, что вот-вот и Израиль начнёт бомбить Иран. Так прямо и пишут, не вру, да что там бомбить, они пишут даже, что Израиль сбросит на Иран атомную бомбу. Представляете? Израиль — на Иран. 

И то, что пишут, ладно, но находятся люди, которые им верят, вот ведь в чём всё дело.

О роли Ливии и Бахрейна

Раз уж мы с вами попали в район Ближнего Востока и его окрестностей, то давайте там немножко задержимся, тем более, что в эти дни основные новости идут оттуда и новости в высшей степени интересные. Но и в этих интересностях есть интересности интересные более и интересные менее. Самые интересные это те, которые касаются двух «болевых точек», называются они Бахрейн и Ливия.

В отличие от Туниса и Египта, где смена режимов прошла к вящему удивлению мировой общественности не сказать, чтобы совсем уж гладко, но, тем не менее, без ожидаемых кровавых эксцессов, в Бахрейне и Ливии дело застопорилось, и там, и там режимы огрызаются. Причём огрызаются в ситуации для них вроде бы безвыходной, проявляя что-то вроде смелости отчаяния. Но отчаяние отчаянием, а смелость бомбить собственные города должна опиратся и на что-то более существенное. Нужен страховочный строп, нужна поддержка со стороны.

После Второй Мировой, когда Британскую Империю разбирали на куски и кусочки, англичане, уходя, постарались оставить за собою хоть что-то. Там и сям. Не всегда там, где им хотелось, но всегда там, где им моглось. Это «что-то» в международной практике имеет название и звучит этот термин так — «интересы». И вот оба рассматриваемых нами случая попали в сферу «британских интересов». И, даже и уйдя когда-то и из Бахрейна, и из Ливии англичане за «влияние» в них уцепились так, что не оторвать. И это при том, что с потерей того же вроде бы по всем данным куда более лакомого куска в виде Египта они смирились. Что же там такого ценного в Бахрейне и Ливии? Нефть? Ну, да, конечно, нефть, кто бы спорил, но нефть на Ближнем Востоке есть везде, а вот с Суэцкими каналами там гораздо хуже, но от канала англичане себя оттереть дали, а за Бахрейн, даже и уйдя оттуда, держатся. Хоть мизинчиком, хоть кончиком, но — «присутствуют». 

В 1935 году, в преддверии мировой войнушки БИ построила в Бахрейне, в Джуффаире военно-морскую базу. После войны, когда наследнички разбирали британское наследство, американцы заставили англичан потесниться и стали делить базу с ними так, как делят коммунальную квартиру. Англичане держались за Бахрейн мёртвой хваткой, но в 1971 году славные бахрейнцы при поддержке всего прогрессивного человечества получили чаемую ими независимость, после чего англичане Бахрейн покинули в форме, так сказать, физической, материальной, выведя оттуда свои корабли и самолёты, но Бахрейн оказался брошен не на произвол судьбы, а на американцев, которые, не будь дураками, подписали соглашение уже без всяких посредников напрямую с королём Бахрейна и база перешла в их безраздельное пользование, после чего Джуффаир был обустроен как место базирования Пятого флота Соединённых Штатов. 

При взгляде на карту стратегическое значение Бахрейна становится тут же понятно, находясь на нём вы контролируете нефтяную бочку мира, держа под прицелом Саудовскую Аравию, Кувейт, Ирак, Иран и всякую мелкоту в виде эмиров с их эмиратами. Ну и Оманский пролив, ну и Аравийское море, ну и, так и быть, и Индийский океан заодно, раз уж он нам на глаза попался. В общем, Бахрейн это не плохо, а вовсе даже и хорошо. Однако в чём там может быть заинтересованность англичан, они ведь просто в силу масштабов нынешнего своего государства претендовать на роль «удерживающего мир» никак не могут, что им Гекуба?

А ведь есть ещё одна выгода от Бахрейна, есть, и выгода эта вовсе не в нефти, которую Бахрейн тоже продаёт. Выгода вот в чём: как-то так исторически сложилось (лично я думаю, что история эта складывалась не сама собою, а сложиться ей помогали), что население Бахрейна, а оно на 82% арабское (процентное содержание арабов в Бахрейне точно такое же, как и русских в РФ, надо же как бывает), но при этом, хоть живущие там арабы и исповедуют по понятным причинам ислам, бахрейнцев шиитов в Бахрейне в два раза больше, чем бахрейнцев суннитов. Вот ведь какая незадача. И незадача тем большая, что опять же как-то так само собою на протяжении веков сложилось, что и король Бахрейна суннит и правительство Бахрейна из них же, из суннитов. Как и «элита». Ну и понятно, что шиитам, которых две трети против одной, такое положение вещей не очень нравится. Они сами хотят если не в короли, то хотя бы в дамки. А им не дают. Ещё чего, в королях-то хорошо.

А на запад от Бахрейна, через узкий, километров в двадцать, пролив находится тоже королевство Саудовская Аравия. И в королевстве этом тоже всем заправляют мусульмане сунниты, и король у них суннит, и принцы сунниты, словом, всё у них в порядке, хоть есть и у саудовцев шииты, совсем как в Бахрейне, но только лучше — шиитов в Саудовской Аравии с пару миллионов, процентов до пятнадцати от всего населения, вроде бы немного, но и тут судьба без ложки дёгтя не обошлась, дело в том, что эта самая пара миллионов шиитов кучно обитает в Восточной Провинции Саудовской Аравии, а там, как назло, и сосредоточена добыча «чёрного золота». Другими словами, получается так, что большинство саудовцев качает нефть там, где живёт меньшинство саудовцев, причём это меньшинство считает себя меньшинством не в количественном смысле, а в религиозном.

Вернёмся к Бахрейну. Нынешние беспорядки там вовсе не «бунт бессмысленный и беспощадный», а имеют они форму требований шиитов, то-есть большинства, чтобы суннитское меньшинство поделилось с ними куском властного пирога, а делёжка «по справедливости» означает, что больший кусок власти перейдёт к шиитам. Бахрейнский король, то пуская на бунтовщиков танки, то идя им на уступки, борется с «оппозицией» руками пакистанских наёмников, что свидетельствует об уме и сообразительности (не обязательно его собственных), так как позволяет пока избегать прямого столкновения бахрейнцев на религиозной почве. Чем там у них закончится, мы пока не знаем, но происходящее делает понятным значение Бахрейна как спички рядом с пороховым погребом. Ведь стоит только бахрейнцам-шиитам добиться желаемого, как спичкой чиркнут и пламя перекинется на шиитов-саудовцев, которые сколько живут, столько «хотят странного» и им только повод дай. 

Интересно, правда? А знаете, почему? Потому, что вот вам в одном случае — меньшинство, а в другом случае — большинство, но и так, и этак — нехорошо. Нет в жизни счастья. Как ни кинь, всюду клин. И куда прикажете податься бедному арабу?

Но с Ливией не так. Как заметил великий русский писатель, все несчастливые государства несчастливы по-своему.

Ливию в 1911 году отняла у Турции Италия, а в 1940-43 у Италии Ливию отобрала Британская Империя. Но тут — войне конец, гордых бриттов отправили на выход с вещами, но они были не лыком шиты и перед уходом сумели добиться, чтобы после провозглашения Ливией независимости в 1951 году её возглавил их ставленник король Идрис. 

За Ливию тогда особо никто не держался, так как было это одно из беднейших государств на планете и с точки зрения тех же американцев главная ценность Ливии была в выстроенной ещё итальянцами базе ВВС Меллаха под Триполи. Поскольку в начале 50-х уже вовсю шла Холодная Война, то американцы, нажав на Идриса, эту базу заполучили себе, переоборудовали так, чтобы она могла принимать стратегические бомбардировщики и, переименовав её в Уилус, стали пользоваться базой невозбранно. Между прочим, англичане, даже и уйдя из Ливии, тоже получили от Идриса разрешение на строительство того, что советская пропаганда называла «базами» наравне с базой американской. Ну и вот, так оно всё несколько лет шло себе и шло ни шатко, ни валко, американцы взлетали и садились, ливийцы пасли коз, но тут, в 1959 году в Ливии открыли залежи нефти, и всё изменилось как по волшебству.

Ливия немедленно стала государством «интересным». 

Ещё несколько лет вокруг неё шла закулисная возня, и вот в 1969 году, стоило только старому королю Идрису отправиться на лечение в Турцию, как в Ливии произошёл государственный переворот, тут же привычно окрещённый «национально-освободительной революцией». Идрис, конечно же, глупость совершил, ему не в Турции лечиться надо было, а нужно было ему отправиться на лечение туда, где за пару лет до того проходил «курсы повышения квалификации» лейтенант ливийской армии Муамар Каддафи. А тот в 1966 году тренировал тело, ум и волю в английской военной академии Биконсфилд. 

После переворота Каддафи национализировал «нефтянку», провозгласил целью построение социализма в одной отдельно взятой стране (не забывая, впрочем, при каждом удобном случае открещиваться от «коммунизма») и закрыл американскую и английские базы. «Изгнал империалистов и колонизаторов».

То, что Каддафи находился какое-то время в Великобритании и успех переворота может быть, конечно, простым совпадением. Но никак не похожа на совпадение проводившаяся им на протяжении сорока лет «политика». В Африке к северу от экватора Каддафи превратился к любой бочке затычку. При этом отмечался он, вроде бы, везде, но то только на первый взгляд, так как в его «затыкании» наблюдалась некая закономерность. Вот перечень «конфликтов», где так или иначе поучаствовала Ливия: Чад, Нигер, Буркина Фасо (это Верхняя Вольта без ракет), Мали, Камерун, Сенегал. Даже и до Судана и Либерии дотянулся руководитель социалистической Джамахирии. Нетрудно заметить, что в списке этом находятся главным образом страны, входящие во французскую сферу влияния в Африке. Особенно болезненным для французов было вмешательство Каддафи во внутренние дела Сенегала, этого самого «франкофонного» африканского государства.

Понятно, что действовать против французских интересов Каддафи сам не мог, он находится не в той весовой категории, и совершенно очевидно, что смелости ему придавала некая внешняя сила. Такими силами могли быть только либо американцы, либо англичане. Американцы отпадают, при Рейгане они даже пытались избавиться от досаждавшего им Каддафи при помощи ночного налёта истребителей-бомбардировщиков, во время которого погибла дочь Каддафи, а он сам был ранен. Но если отпадают американцы, то остаются англичане.

И вот их интерес был далеко не в одном только использовании Ливии в качестве «цепного пса». В геополитическом смысле Ливия и Тунис рассматриваются как единое целое и одно лишь то, что был сменён режим в Тунисе, означало, что неминуема попытка убрать и Каддафи. Однако дело застопорилось и застопорилось по той же причине, что и «события в Бахрейне». Англия тянет время, пытаясь договориться с Соединёнными Штатами, а пока закулисно оказывает поддержку Каддафи и Хамаду бин Иса Аль-Халифе. И заинтересованность Англии понятна, речь идёт об очень высоких ставках. С Бахрейном всё ясно, но роль Ливии в глазах англичан выходит даже и повыше. Ливия даёт доступ к влиянию уже на европейские дела, а Европа к Англии куда как ближе.

Как известно, мы живём в мире, где если и не всё, то очень многое значит энергия. Энергия это то, что крутит колёса участвующих в гонке в будущее государственных машин. И все так называемые цивилизованные государства потребляют энергии больше, чем производят. Эта разница у кого больше, у кого меньше, но все они вынуждены энергию и (или) энергоносители «дозакупать». И вот в этом ряду есть два государства, положение которых не назовёшь иначе, как отчаянным. Это Япония и это Италия. Они потребляют примерно в семь раз больше энергии и энергоносителей, чем сами производят. И если США или ядро ЕС в виде Германо-Франции в случае «крайняка» затянут пояса и «перебьются», то японцам и итальянцам просто кранты. На японцев европейцам по большому счёту наплевать, как плевать и на то, что плохо будет какой-нибудь Хорватии, но вот то, что будет плохо Италии, тут же скажется на Европе в целом. Италия — это ахиллесова пята единой Европы. Проблема в том, что и обойтись без Италии Европа не может, Италия это не Польша.

А ливийский энергопоток в Италию значит для Италии очень много, что мгновенно превращает Ливию в средство давления на Италию, а, давя на Италию, вы давите на Европу в целом. Отсюда понятно, что, сохраняя «влияние» в Ливии, можно влиять на события в Европе. 

Заставляя Каддафи сражаться до последнего наёмника, Великобритания выигрывает время в попытках «убедить» США поделиться с нею кусочком «интересов». Понятно, что американцам это ни к чему, зачем им подельник, если они могут в одиночку пользоваться трудами рук своих. И госдепартамент тут же извлёк на свет годичной давности историю с назначением Тони Блэра «советником» по управлению ливийским финансовым «фондом», показывая, в каком направлении могут начать развиваться события. Есть ли у Каддафи шанс уцелеть? Не думаю. Если уж его взялись валить, то постараются довести дело до конца, но если его режим уцелеет, это будет означать, что Англии удалось «выкупить» свою долю «влияния» на дела в строящемся Халифате. Это будет означать, что Англия нашла, чем заплатить. Ну, а чем именно мы с вами никогда не узнаем. Ясно только, что это будет не коробка из-под Ксерокса.

Источник: http://alexandrov-g.livejournal.com/