Россия в очередной раз склоняется в сторону антиамериканизма. Те же самые люди, которые еще недавно рассматривали Америку как потенциального союзника России против Европы или Китая, пишут теперь о том, что Америка дискредитировала себя в качестве мирового лидера, что она не достойна быть таковым, что она отреклась от своих духовных основ, и что «люди доброй воли» в скором времени накажут ее за это. Мораль и справедливость, разумеется, отвергают идею о том, что хамство, основывающееся на подавляющем перевесе в силе, может остаться ненаказуемым, и что люди, практикующие это хамство в глобальном масштабе, окажутся финальными победителями и полновластными устроителями всего человеческого будущего. Однако попытку идеалистов подкрепить это моральное негодование ссылками на античную историю, на пример Древнего Рима, как сделал Д.Е. Галковский в статье «Гуд бай, Америка!», приходится оспорить. Америка, склонная подражать Риму уже в момент своего рождения, сегодня повторяет тот поворот в Римской политике и дипломатии, который случился в 170-140 гг. до н.э. Переводя формат своего господства над миром из мягкого доминирования в добивание старых конкурентов и жесткую тиранию, которая в целом ряде регионов планеты оставляет за собой выжженную землю и кровавый хаос, Америка в точности копирует международную политику Поздней Римской Республики. И тому есть важные причины.
1. РИМ И «КРИТЕРИИ ГАЛКОВСКОГО»
Рассмотрим, насколько удовлетворял Рим тем критериям идеального «планетарного царь-государства», зародыша Мировой Империи, которые сформулировал Галковский, критикуя политику нынешней Америки. Критерии эти таковы:
«В общем, от планетарного царь-государства требуется не так много. К абсолютному военному превосходству и относительному (пускай) экономическому могуществу надо приложить немного доброй воли. А именно, такое государство должно
1. быть не мелочным и терпеливым, иногда до стадии попустительства. Такова тактика любой империи.
2. (прямо вытекающее из 1). Правитель мира должен быть справедливым. Справедливым ПО-СОВЕСТИ. Он должен действовать справедливо даже к своей сиюминутной невыгоде и действительно ПОНИМАЯ, что и кого судит.
3. Правитель мира должен обеспечить внешний ПОРЯДОК. Нарушение должно караться быстро, с железной последовательностью и со стопроцентной эффективностью. Так, чтобы одного-двух-трех случаев хватило на сто лет. И основой этой деятельности должен стать мир, обеспечивающий справедливые (то есть, в современном мире, – национальные) границы.
4. (Прямо связанное с 3) правитель должен обеспечивать в своем гипергосударстве – пока ещё существующем — образцовый внутренний порядок. Чтобы любой житель мира смог приехать и подивиться, как живут Люди».
Все перечисленное, безусловно, справедливо в отношении Рима в эпоху I-II веков, то есть, в эпоху уже состоявшейся Империи. Но Америка сегодня только приступает к переформатированию мира в Глобальную Империю, и поэтому ее нужно сравнивать с Римской Республикой II-I веков до н.э., когда та была в аналогичной ситуации. И здесь картина далеко не столь радужная. Во внешней политике Рима «Критерии Галковского» более-менее соблюдались только до 170 г. до н.э., в тот короткий промежуток времени, когда Римская Республика уже победила основных конкурентов (Карфаген, Македония, Сирия), но свое господство над Средиземноморьем пока выстраивала в формате достаточно мягкой гегемонии, направленной на поддержание глобального мира. Эта гегемония мирилась с существованием крупных региональных держав, ведущих самостоятельную политику, и даже развивала с их правительствами вполне дружественные отношения. Но при этом держала их в некоторых рамках и блокировала их попытки усиливать свое могущество за счет соседей. Начиная с 170 г. начался переход от Мировой Гегемонии к Мировой Империи, и на этапе трансформации, занявшем полтора столетия (с 170-30 гг. до н.э.), реалии римской политики разительно противоречат «Критериям Галковского».
В числе примеров, демонстрирующих это несоответствие, я принципиально не буду ссылаться на эпизод с добиванием Карфагена (см. об этом «»Лишь бы не было войны»: случай Карфагена» и «Римские друзья Карфагена»). Cпишем это на старые счеты, на месть за некогда пережитый страх, на то, что римляне перестраховались на всякий случай. Хотя вот Америка не разбомбила же Токио через полвека после Второй Мировой войны, опасаясь чрезмерного экономического усиления Японии. А между тем, это наиболее близкий аналог римскому разрушению Карфагена.
Рассмотрим отношения Рима не с его старыми врагами, а с его союзниками. Вот Ахейский союз, федеративное государство, включавшее в себя греческие полисы Пелопоннеса. В решающий для Рима момент, в 198 г. до н.э., ахейцы разорвали союз с Македонией и перешли на сторону Рима. В последующие годы они оказали Риму много важных услуг в войнах с Македонией и державой Селевкидов, и сами активно пользовались римской помощью, чтобы округлить свои владения. В частности, Рим помог им сокрушить тирана Набиса и присоединить Спарту. Но с уничтожением Македонии и с впадением в ничтожество некогда могущественного Этолийского союза, римляне перестали нуждаться в таком союзнике и стали неявно поддерживать полисы, желавшие отколоться от ахейцев. Поскольку ахейцы эффективно блокировали сепаратизм, а во внутренней политике начали ущемлять интересы проримских олигархов, сенат в 147 г. до н.э. предписал Союзу частичный самороспуск, в том числе – «освобождение» таких ключевых городов, как Спарта, Аргос и даже Коринф (который был главным финансовым центром Союза и вовсе не собирался из него выходить). Несогласие привело к войне. После поражений при Фермопилах и Истме, союзное войско разбежалось, и ахейцы по сути сложили оружие. Римские легионы вошли в мирный никем не охраняемый Коринф, один из культурнейших и богатейших городов того времени, разграбили его, перебили всех мужчин, изнасиловали и продали в рабство всех женщин и детей, а сам город стерли с лица земли. После этого все вообще оставшиеся союзы и федерации в Элладе были распущены, и страна была подчинена римскому наместнику Македонии, — как бы в насмешку над тем, что переход греческих полисов на сторону Рима был некогда вызван их желанием уменьшить зависимость от Македонии.
Если провести параллель с современностью, представьте, что США высказались в пользу независимости Шотландии и предписали своему союзнику Великобритании «отпустить» Эдинбург на все четыре стороны. Но большинство шотландцев на референдуме выступили против независимости, и Лондон отказался их отделять. И тогда Обама, в отместку, сбросил на Эдинбург атомную бомбу («Не доставайся же ты никому!»). Это было бы полной аналогией римскому уничтожению Коринфа. Как известно, в реальности Обама поступил совсем не «по-римски», а ровно наоборот: еще до референдума высказался в поддержку единства Великобритании.
Вы можете возразить, что судьба Коринфа не была чем-то экстраординарным для античной эпохи, что обычаи войны в то время были весьма суровы. Это заблуждение. Греки классического периода, при всем накале вражды в своих междоусобных войнах, не доходили до уничтожения крупных городов, составлявших славу Эллады. С началом эллинистического периода межэллинские войны стали еще более гуманны, а со времени диадохов ключевой пропагандистской идеей эллинистических царей стал лозунг «освобождения эллинов». Один царь вел войска, чтобы «освободить» эллинские города, подвластные другому царю, и выгнать оттуда его гарнизоны, «оплот тирании и рабства» (и заменить своими — «оплотом свободы и демократии»). Диадохи и эпигоны (цари Македонии, Египта, Сирии, Пергама) боролись друг с другом не только на поле боя, но и в сфере пропаганды за симпатии эллинов, и по этой причине не могли позволить себе показательных кровопусканий. Рим, войдя на политическую сцену Эллады, поначалу тоже активно заигрывал с идеей эллинской свободы.
Катастрофы коринфского масштаба Эллада не переживала уже два столетия, — с тех пор, как Александр Македонский приказал уничтожить Фивы в 335 г. до н.э. Но Фивы реально сопротивлялись и были взяты штурмом. Кроме того, Фивы к тому времени стали символом антимакедонского сопротивления и восставали уже не первый раз. Наконец, Александр мог поставить в вину Фивам то, что они бунтуют на персидские деньги с целью сорвать его общеэллинский поход. То есть, выступают как предатели святого общеэллинского дела мести персам за разрушенные храмы Эллады, и поэтому заслуживают к себе отношения не как к эллинам, а как к варварам. У римлян такого оправдания не было. Коринф сдался без боя, никакой угрозы римскому делу не представлял, а до этого долгое время был в добровольном союзе с Римом. Это был чистый акт устрашения, переводящий отношения Рима с эллинами из формата «эллинистического сюсюканья» в формат «упал, отжался». Особый цинизм этому акту придавало «совмещение приятного с полезным»: разграбление богатейшего города Эллады и уничтожение торгового конкурента. Это как если бы американцы в 1945 году не только сбросили бомбы на Хиросиму и Нагасаки, но потом высадили десант, чтобы выковыривать из обугленных трупов золотые коронки.
"З глузду з'їхали": Буданов висловився про удар баллістикою "Кедр" по Дніпру
Встигнути до грудня: ПриватБанк розіслав важливі повідомлення
Білий дім: Росія попередила США про запуск ракети по Україні через ядерні канали зв'язку
Путін визнав застосування нової балістичної ракети проти України
Ахейская Федерация – не единственный пример союзника, которому римляне, без серьезных проступков с его стороны, устроили показательную порку. Применительно к государствам, расположенным за пределами Италии, это было не исключением, а именно общим правилом Рима: «Использовать как союзников, потом постепенно лишить всякой самостоятельности, а при недовольстве — спровоцировать, разгромить, расчленить и поработить». Сиракузы, Этолийский союз, Ахейский союз, Пергамское царство, Нумидия, — примеры стран, которые десятилетиями оказывали Риму важнейшие услуги, но были жестоко наказаны после первой же малейшей провинности, или даже в отсутствие таковой. Менее кровожадные случаи: Родос и Египет (им посчастливилось потерять независимость без предварительного кровопускания).
Рассмотрим для примера взаимоотношения Рима с Пергамским царством, расположенным на Западе Малой Азии. Пергам под властью просвещенных монархов из династии Атталидов превратился в одну из богатейших и культурнейших стран Средиземноморья (там находилась великая библиотека, вторая по величине после Александрийской). Населен Пергам был греками и другими сильно эллинизированными народами индоевропейского корня, и по степени массовой бытовой цивилизованности ничем не уступал Греции или Италии. Цари, правившие в Пергаме, с их серьезными финансовыми ресурсами и сильным флотом, стали наиболее верными и полезными союзниками римлян в Эгейском регионе. Они помогли им сокрушить Македонию, Спарту, державу Селевкидов, воинственных варваров-галатов. В отличие от Ахейского Союза, Пергам за всю историю своих взаимоотношении с Римом не дал ни единого повода, позволяющего усомниться в его преданности.
Но когда Рим разделался со своими конкурентами в Восточном Средиземноморье, то нужда в союзнической помощи Пергама перестала быть необходимой, а его богатства показались слишком соблазнительными. И вот, в 133 г. до н.э., после смерти очередного пергамского царя, в римском сенате вдруг объявился человечек с его «завещанием», в котором царство якобы передавалось Риму. В конечном итоге Риму пришлось подкрепить свое «право» на Пергам военной силой, поскольку члены династии, обойденные этим «завещанием», подняли народное восстание. В итоге территория царства была превращена в римскую провинцию «Азия», главный источник доходов для римской казны и римских коррупционеров. Ее фискальная эксплуатация оценивалась как немыслимая и бесчеловечная даже собственными римскими авторами. Ненависть местных жителей к Риму достигла такой величины, что, когда пришел Митридат, они перебили десятки тысяч римлян, занятых в колониальной администрации или обделывавших тут свои дела.
Допустим, что завещание царя Аттала III, гуманиста и ученого-энциклопедиста, было подлинным, и что написал он его не под давлением Рима, а желая избавить свой народ от кровопролитной гражданской войны между претендентами на престол. Если бы Рим удовлетворял «Критериям Галковского» (и тому ошибочному образу, который, очевидно, составил о нем Аттал), то римляне, «справедливые, совестливые и не мелочные», именно этого и стали бы добиваться. Памятуя о заслугах Пергама перед Римом и о старинной дружбе с его народом, они оставили бы Пергам процветать в прежнем статусе полусуверенного «клиентского царства». То есть, назначили бы царем одного из претендентов, законного в глазах народа, и подкрепили бы его власть римским авторитетом и римской военной мощью. Или разделили бы его на несколько частей, по числу претендентов, — тем более что это согласуется с «типично римской» политикой «разделяй и властвуй». Но в сознании римлян взял верх чисто пищевой мотив в отношении старого союзника.
Другой римский союзник, Нумидия (некогда — аналог казачьей Малороссии при Карфагене), оказала Риму неоценимые услуги в борьбе с Ганнибалом. Если бы Нумидия, с ее конницей, не предала «пунических москалей» и не перекинулась на сторону римлян, то последние не смогли бы эффективно бороться с Карфагеном в Африке. Ганнибал не проиграл бы битву при Заме, и II Пуническая война окончилась бы более-менее равноправным договором, а не полным подчинением Карфагена. Впоследствии Нумидия сыграла роковую роль в финальном уничтожении Карфагена и в расправе с испанской Нуманцией, – городом, с которым римляне не могли совладать два десятилетия. Римляне оценили услуги «украинских» карателей вполне по заслугам. Когда, после смерти очередного царя, один из его наследников, Югурта, попытался избежать раздела страны и сохранить целостность «Украины» («справедливые национальные границы» – см. критерии №3), римляне объявили ему войну. Несмотря на отвагу нумидийцев, изощренность Югурты и продажность римской верхушки (которой он активно пользовался), в конечном итоге Нумидия был подавлена, а ее западная половина передана под власть другого римского союзника — царя Мавритании. Еще через полвека и последний остаток Нумидии был обращен в римскую провинцию. Предлогом стало то, что местный лояльный Риму царек во время Гражданской войны поддержал законные власти Римской Республики, и был за это наказан путчистом Цезарем. Наместником этой страны Цезарь назначил историка Саллюстия, который сказочно обогатился, грабя местных жителей, и, по свидетельству Цицерона, был вынужден дать Цезарю взятку в размере $1,2 млн., чтобы избавиться от судебного преследования. Цезарь, кстати, отпраздновал триумф и еще над одним давним союзником Рима – греческим городом Массалия, который тоже стал на сторону республиканцев. То есть, как ни крутись, как ни расшибай лоб, демонстрируя преданность Риму и его законам, это не спасало союзников-«лохов» от неизбежного курощения.
Перейдем теперь к Критерию №4 – «образцовому внутреннему порядку» в Римском государстве. До 130-х гг. до н.э. Рим в этом плане действительно был образцом. Греческие интеллектуалы (например, Полибий), восхищались сбалансированностью и мудростью его политической системы. Но с переходом к активному имперостроительству этот баланс нарушился. Начались протесты низов, грандиозные восстания рабов, заговоры и путчи со стороны мятежных элитариев. В 90-70 гг. до н.э. Италию потрясла серия гражданских войн и кровавых репрессий, которым подвергли друг друга враждующие партии. Рим несколько раз переходил из рук в руки; в самом Риме и в его ближайших предместьях происходили полномасштабные сражения. Враждующие партии дошли до того, что призывали на помощь внешних врагов, таких как Митридат, запятнавших руки кровью не только римских солдат, но и римского гражданского населения. Система управления провинциями в это время совершенно разладилась, губернаторы драли с них три шкуры и творили беспредел (яркий пример – Гай Верес, которого обличал Цицерон). Народы, некогда потерявшие свободу в обмен на римский мир и порядок, лишись и этого бонуса. На несколько десятилетий подвластные Риму моря оказались под контролем пиратов, которые не только блокировали торговлю, но и нападали на сушу, похищая в рабство людей и разграбляя населенные пункты. Весь мир, возглавляемый Римом, погрузился в бардак и кровавый хаос (см. Критерий №3).
Античный «Дмитрий Евгеньевич», оценивая перспективы Рима в 70-е гг. до н.э., наверняка выразил бы свое разочарование, сказал бы, что Рим деградировал, не оправдал надежд, и что ему осталось недолго. Оснований для таких прогнозов у античного «Галковского» было бы существенно больше, чем у нынешнего (относительно США). И в последующие десятилетия современники восхищались бы его прозорливостью, наблюдая, как римский нобилитет окончательно спятил, развалил римскую политическую систему и развязал новую серию гражданских войн, — еще более кровавую, которая охватила не только Италию, но и все подчиненные Риму страны. Но почему-то в итоге Рим выстоял, сохранил единство, и в рамках Средиземноморья никакая другая сила не смогла предложить альтернативу «Римскому Миру».
2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ — ДЛЯ СВОИХ
Главная черта римской международной политики – строго дифференцированный подход к разным контрагентам. Преувеличенное представление о справедливости и великодушии римлян может быть связано с ограниченной выборкой примеров или с наложением определенных временных рамок. Если рассматривать Рим Ранней и Средней Республики, когда он боролся за гегемонию, или Рим эпохи Принципата, когда Мировая Империя была уже построена, то римляне выглядят вполне прилично. Но как раз на этапе трансформации Гегемонии в Мировую Империю (170-30 гг. до н.э.) от римской справедливости и великодушия не остается и следа. И уж тем более не прослеживается на этом этапе у римской элиты никакой «жертвенности», ни малейшего желания поступаться своими пищевыми интересами ради более мирного и «консенсусного» обустройства Империи. Римляне эпохи Трансформации, в отличие от руководителей позднего СССР и нынешней РФ, никогда не жертвовали реальными, ощутимыми интересами своих граждан ради заботы об эфемерном «имидже в глазах Зарубежья». Точнее, они заботились только об одном измерении этого имиджа: «Если Риму что-то надо, то он придет и возьмет, а несогласных – убьет. Трепещите, бандерлоги!»
Типичный источник проримских иллюзий – смешение в один ряд отношений внутри Италии и за ее пределами. Нужно понимать, что в II-I вв. до н.э. римляне были «итальянскими националистами» и проводили четкую границу между Италией с ее союзными общинами, и регионами за пределами Италии. За пределами Италии у римлян могли быть только временные союзники-«лохи», которые, когда в их помощи отпадала нужда, тут же попадали в римские челюсти и, с большой вероятностью, обращались в «провинции римского народа». Последние становились объектом суровой фискальной и экономической эксплуатации, причем налоговые недоимки нередко возмещались продажей в рабство налогоплательщиков и их семей. Если границы римских провинций соседствовали с неэллинизированными туземцами (кельтиберы в Испании, кельты в Галлии и т.п.), то римские наместники часто старались их спровоцировать, чтобы потом на законном основании ограбить, поработить и заслужить военные лавры. Поведение Рима здесь подробно тому, что США в XIX веке делали с индейцами.
Политика Рима в отношении Италии радикально отличалась от политики в отношении заморских провинций. Итальянские народы римляне стремились не «выдаивать», а превращать в «штаты» своего федеративного государства. Они видели в них, прежде всего, резервуар первоклассной военной силы, необходимой для завоевания всего остального мира, и поэтому «воспитывали» не в качестве налогоплательщиков, а как своих боевых товарищей. Что само по себе означает корректный и человечный формат взаимоотношений. В такое привилегированное положение попали общины латинов и прочих италиков (сабельские племена), а также этрусков, греков и галлов в Италии. Доминирующая политика применительно к ним: «Справедливость и имперские бонусы в обмен за лояльность и военную службу». Лишь редкие общины за пределами Италии (например, Массалия и Мессана) попадали в столь же устойчивое привилегированное положение.
Хотя большая часть этих общин была подчинена Риму «железом и кровью» в ходе многочисленных войн, римляне старались не унижать их взиманием дани. Те из них, кто не были принудительно включены в состав римского гражданства, получали автономию и правовые гарантии во взаимоотношениях с римлянами, сохраняли свои законы, обычаи и самоуправление, на войне служили под началом собственных командиров и под своими знаменами. Все это четко оговаривалось в федеративных договорах (foedera) Рима с каждой общиной Италии. При этом они лишались права вести собственную внешнюю политику и обязывались по первому требованию римлян выставлять армию (приморские греческие полисы вместо этого обеспечивали и комплектовали римский ВМФ). Эту армию им приходилось содержать за свой счет, что фактически было косвенным налогообложением со стороны Рима, однако не унижало национальное достоинство союзников. Или, другими словами, Рим вынуждал регионы Италии собирать налоги, но потом не свозил их в Рим, на потеху хищным коррупционерам, а заставлял регионы на эти деньги самим содержать собственные боеспособные армии, — политика, радикально противоречащая практике современных государств. Римская сухопутная армия на поле сражения примерно наполовину состояла из таких союзных контингентов.
Союзники вознаграждались справедливой долей при разделе военной добычи, а также получали возможность участвовать в римской колонизации, тем самым избегая аграрного перенаселения. На конфискованных в ходе войн землях римляне основали десятки колоний латинского права, и большая часть колонистов была выходцами из союзных общин. Эти новые города, разбросанные по всей Италии и прикрывающие наиболее важные стратегические точки, играли роль «плавильного котла» будущей единой нации. Их жители, сознавая свое родство сразу и с римлянами, и с остальными народами Италии, и обладая промежуточным правовым статусом, были цементом, который сплавлял Рим и Италию в единое целое. Эти колонии были абсолютно лояльны Риму даже во времена Ганнибала и Союзнической войны.
Долгое время союзников вполне устраивали такие взаимоотношения. Тем более что региональные элиты получали свою долю в коммерческом освоении захваченных Римом территорий. Римляне вообще относились к федеративным элитам весьма предупредительно, вмешивались в их внутренние дела лишь по их собственной просьбе, помогали им поддерживать у себя социальную стабильность и держать под контролем плебс. Например, во II веке до н.э., когда Рим, превратившийся в мировую столицу, притягивал к себе толпы итальянской бедноты возможностью хороших заработков, союзники неоднократно жаловались на отток населения, срывающий военные наборы. И тогда римляне ужесточили «режим прописки» и возвратили массы «понаехавших» обратно в родные аулы. Лояльные галльские племена Северной Италии, заключая с Римом федеративные договоры, прямо вносили в них запрет для Рима давать римское гражданство представителям местного «быдла», поскольку это подорвало бы основы традиционной племенной иерархии. И обратно, в ряде случаев римляне давали гражданство бедноте из вспомогательных союзнических войск, желая наказать их господ за какие-то серьезные провинности. И тогда новоиспеченные римские граждане возвращались с «дембеля» домой, чтобы надавать пинков бывшим господам (не имевшим римского гражданства).
Римляне, в отличие от современных националистов, трепетно относились к сохранению этнокультурных особенностей разных «штатов» Италии. Например, известен случай, когда граждане некогда греческого, а затем оскско-язычного города Кумы обратились к сенату за разрешением отказаться от родной оскской мовы и использовать в официальных целях нормальную римскую латынь. Это говорит о том, что римляне не только не навязывали Италии принудительную унификацию, но наоборот, старались законсервировать этнокультурное разнообразие. Процесс общеитальянской унификации культуры, образа жизни и законодательства происходил вполне спонтанно, под влиянием длительного совместного существования. В конечном итоге, к концу I в. до н.э. свою идентичность сохранили только греки-италиоты на юге и галлы на севере, тогда как остальные племена Италии полностью латинизировались.
С прогрессом унификации в Италии и с установлением римского мирового господства, римское гражданство стало уж слишком ценным бонусом, а автономия потеряла свою былую привлекательность. Союзники, внесшие значительный вклад в строительство римской державы, все более считали себя униженными неполноправным статусом, и с середины II до н.э. началось движение за их включение в состав римского гражданства. В 90-70-е гг. до н.э. оно разрешилось в серии гражданских войн, по итогам которых союзные общины Италии были окончательно включены в состав римской нации. Однако римский нобилитет не зря опосредовал это объединение ценой войны: в ходе войн и последующих репрессий костяк местных элит был уничтожен или разорен, и они не могли, даже в совокупности, составлять на выборах конкуренцию коренной римской элите.
Рассматривая положение итальянских союзников Рима в целом, необходимо добавить еще один важный бонус: они получали надежную римскую «крышу» и отныне могли не бояться каких-то иных завоевателей. Рим был готов ради своих союзников даже развязать мировую войну. Правда, оплачивать этот бонус союзникам приходилось собственной кровью, участвуя в постоянных войнах Рима. И в некоторых случаях баланс приобретений был явно не в пользу союзников. Это особенно ясно видно на примере Южной Италии – исторической «Великой Греции». До «римской крыши» Великая Греция не раз конфликтовала с Карфагеном, но эти войны велись на дальних подступах, в Сицилии и Африке. Греки и помыслить не могли о той ситуации, которая сложилась во время Второй Пунической войны, когда Ганнибал 15 лет подряд грабил и оккупировал Южную Италию, а «храбрые» римляне боялись вступить с ним в открытое сражение и годами позволяли ему опустошать регион (в то время как у них находились немалые силы, чтобы в то же самое время вести войну в Испании и на Сицилии). Люди не могли обрабатывать свои поля, прятались в городах, голодали, вымирали. Города тоже переходили из рук в руки, подвергались разграблению и геноциду. Представьте, что все, происходящее сейчас на Донбассе, растянулось на целое поколение.
Трагедия усугубилась тем, что после войны римляне жестоко наказали местные общины, которые, в большом количестве, добровольно или вынужденно сдались Ганнибалу. Элита «Капуанской народной республики» была казнена вся целиком, а большинство рядовых «сепаратистов» подверглось депортации в другие регионы. Остальные города Южной Италии отделались точечными репрессиями и расплатились за «предательство» половиной своих земельных владений. Общий размер римских земельных конфискаций в Южной Италии историки оценивают в миллион гектаров сельхозугодий (включая лучшие земли Кампании). Для сравнения, суммарная площадь всех сельскохозяйственных угодий современной Италии составляет около 15 млн. га. Большая часть конфискованного земельного фонда подверглась нелегальным или полулегальным самозахватам, где ведущую роль сыграли римские олигархи-латифундисты. Впоследствии требование пересмотра итогов этой «приватизации» стало главным мотивом движения Гракхов.
Колоссальное опустошение Южной Италии в ходе нашествия Ганнибала и последующих репрессий наложило неизгладимый отпечаток на демографию и экономику этого региона. По сути, он после этого так никогда и не поднялся. Если в III веке до н.э. это был густонаселенный регион с процветающими малыми городами, с доминированием небольших ферм и мелких крестьянских хозяйств, то во II веке до н.э. здесь господствовали огромные пастбищные латифундии и рабский труд. Думаю, что если в деталях проследить социально-экономическую историю Южной Италии с античных времен до XXI века, то окажется, что ее современная отсталость и «пришибленность», по сравнению с Северной Италией, коренится в эпохе римского завоевания и войны с Ганнибалом. Между тем, за столетие до этой войны, перед римским завоеванием, Великая Греция был одним из самых развитых, культурных и процветающих регионов планеты.
Итак, политику Рима в Италии в эпоху Поздней Республики нужно рассматривать как внутреннюю политику. Ставить ее в пример как образец гуманной и справедливой внешней политики было бы странно. «Справедливость» распространялась исключительно на «своих», которыми для римлян были прежде всего латины и латинские колонии, затем – другие лояльные народы италийского корня, в меньшей степени – этруски, греки-италиоты и галлы на севере полуострова. Что касается чужих стран, настоящих объектов римской внешней политики, то на них распространялась только «строгость».
3. СТРОГОСТЬ – ДЛЯ ЧУЖИХ
Начиная с середины III в. до н.э., объектами римской внешней политики следует считать только страны за пределами Италии. Их можно разделить на две группы, и в эпоху «имперской трансформации» ни одна из этих групп не могла чувствовать себя защищенной перед лицом Рима.
1. Малые и средние государства за пределами Италии (а также «дикие» племена галлов, иберов и т.д.) Доминирующая политика: «Использовать как союзников, потом постепенно лишить всякой самостоятельности, а при недовольстве — спровоцировать, разгромить и поработить». Примеры я приводил выше.
2. Крупные державы, осмелившиеся в прошлом или способные в будущем бросить Риму серьезный вызов. Доминирующая политика «Никакой пощады: геноцид или денацификация». Примеры: Македония, Эпир, Карфаген.
Случай Карфагена я уже рассмотрел в другом месте («Лишь бы не было войны»: случай Карфагена), поэтому остановимся на примере Македонии. Геополитики XX века (Жан Тириар), в поисках исторических аналогий, сравнивали Россию с Македонией, которая применительно к Элладе находилась в таком же отношении, как Россия применительно к Европе. По своему происхождению, культуре и языку македоняне считались «полуэллинами», а их элита возводила свои корни к эллинской аристократии и была полностью эллинизированной. Возвышение македонян было связано с тем, что они изначально были самым крупным «прото-национальным» сообществом в эллинском мире, — более многочисленным, чем другие греческие «нации» (спартанцы, афиняне, беотийцы, этолийцы, фессалийцы и т.п.). Македония из всех эллинских царств больше всего была похожа на национальное государство эпохи Нового Времени. Не нужно думать, что цари Македонии были абсолютными владыками, деспотами на восточный манер. Македония была федерацией городов, со сложным конституционным устройством. Там существовало развитое гражданское общество, где свое влияние имела не только аристократия, но и выборные власти городов, и совокупность военнообязанных граждан.
Когда Македония возвысилась и подчинила себе Элладу, многие греки, из расистских соображений, восприняли это негативно, — примерно так же, как многие европейцы с отвращением смотрели на возвышение России в XIX веке, мысленно помещая ее в «Азию». С геополитической точки зрения, процветание и покой Эллады были возможны только при ее объединении под зонтиком Македонской монархии. Однако любой внешний завоеватель мог надеяться, что традиционный рессентимент греков в отношении македонян позволит ему легко перетянуть на свою сторону многие эллинские общины. Приплывшие из-за моря «американцы»-римляне в полной мере воспользовались это слабостью «европейцев»-эллинов, чтобы поработить как Македонию, так и Элладу.
Покорение Македонии Римом прошло в четыре этапа. Первая Македонская война (215-205 гг. до н.э.) со стороны Рима была скорее оборонительной. Римляне малыми силами, полагаясь в основном на своих балканских союзников, предотвратили вторжение Македонии в Италию на помощь орудовавшему там Ганнибалу. Вторая Македонская война (200-196 гг. до н.э.) лишила Македонию статуса великой державы и превратила в региональную державу. Македония сохранила возможность вести независимую внешнюю политику, а также экспансию в северном направлении, где жили варвары, но ее вмешательство в дела Эллады было ограничено. Римляне в это время еще сохраняли умеренность и желали лишь «приручить» Македонию, делая ставку на одного из наследников престарелого македонского «Путина».
У царя Филиппа V было два сына: «Стрелков» и «Навальный». «Навальный» (Деметрий) долгое время провел в Риме в качестве заложника, там проникся проримскими настроениями и приобрел симпатии римской элиты. В итоге отец казнил его за «национал-предательство», и к власти пришел «Стрелков» (Персей), ярый национал-патриот. Тогда римляне придрались к попытке Македонии восстановить свое влияние «в эллинском СНГ» и развязали Третью Македонскую войну (171-168 гг. до н.э.). Война была проиграна македонянами главным образом из-за провала в дипломатии. «Стрелков» понадеялся на «могучий Китай», — державу Селевкидов, и скрепил этот союз, женившись на селевкидской принцессе. Поскольку ранее Рим громил оба царства поодиночке, то был шанс, что, объединившись, Антигониды и Селевкиды могут одержать верх. Но незадолго до войны тесть Персея был убит, и к власти в Азии пришла римская марионетка. Покорив Македонию, римляне ликвидировали династию, а страну разделили на 4 «украины», которым было запрещено торговать и заключать браки между собой. Потом, когда разделенный народ прогнал «Широпаевых» и восстал в борьбе за национальное единство (150-148 гг. до н.э.), Македония была полностью оккупирована Римом и превращена в римскую провинцию.
Во II веке до н.э. Рим добивался своих целей не только военной силой, но и коварной «кидальческой» дипломатией, что во всей красе показал пример Карфагена (см. «Римские друзья Карфагена»). Кроме того, Рим не менее активно и беспринципно, чем США, использовал вмешательство во внутренние дела своих конкурентов и своих союзников, — пресловутые «оранжевые технологии». Причем нацеливался не просто на замену антиримской партии в руководстве на проримскую, но и в целом на «даунгрейдинг» политической культуры страны-мишени и на отстранение от власти старых, опытных элит.
Наиболее яркий пример здесь — Ахейский Союз. Старая национально мыслящая олигархия, управлявшая Ахейским Союзом под вывеской демократических процедур, после 198 г. до н.э. сделала однозначный выбор в пользу Рима. Но терять своей субъектности она не хотела, и стремилась, по возможности, проводить национальную политику, максимально используя покровительство Рима. Так что в итоге стало не понятно, кто кого использует. Например, ахейцам в 195-192 гг. до н.э. удалось добиться от Рима помощи в разгроме Спарты и в ее присоединении к Союзу, хотя римлянам, в свете их политики «разделяй и властвуй», такое усиление Союза было не выгодно. В дальнейшем ахейцы саботировали III Македонскую войну, ограничив помощь Риму минимумом, необходимым, чтобы их самих не записали во враги. Окончательный разгром Македонии был им не выгоден, так как оставлял их с Римом один на один.
Покончив с Македонией, римляне решили радикально разобраться с таким союзником «себе на уме». Операция состояла из трех этапов. На первом этапе римляне, вопреки своей обычной практике опираться на солидные олигархические круги, сделали ставку на партию бессовестных проримских демагогов под началом Сергея Адамовича Ковалева стратега Калликрата. Это были открытые национал-предатели, которые запугивали народ местью римлян, вынуждали его к лакейству, а посещая Рим, делали доносы на собственный народ и подсказывали сенату, как лучше его наказать за недостаточные проримские настроения. Демагоги удачно вписались в общую волну репрессий против элит, прокатившуюся по эллинских городам после уничтожения Македонии. Они обвинили старую национальную элиту в промакедонских симпатиях, осудили и отправили заложниками в Рим более тысячи человек. Но, в конце концов, чувство национального унижения, на фоне обострившихся социальных противоречий, разбудило демос, и к власти, на короткое время, пришли настоящие национал-демократы якобинского толка, настроенные антиримски. Они начали в ахейских полисах давно назревшую социальную революцию: отмену долговых обязательств, передел земли, раскулачивание проримской олигархии и т.п. Но не дав «якобинцам» завершить свои преобразования и серьезно подготовиться к войне, римляне спровоцировали их на разрыв заведомо неприемлемыми требованиями («вернуть Крым») и достаточно легко разгромили.
Оставшиеся в живых ахейские элитарии (недобитые олигархи из старой «партии власти») встречали римлян с цветами, как освободителей, и отныне были готовы служить Риму на любых условиях. Рим распустил Ахейский Союз, уничтожил Коринф – средоточие ахейских «старых денег», — и вернул к власти в ахейских полисах остатки раздавленной олигархии. Так старая элита «себе на уме» была «перевоспитана» в кучку запуганных лакеев.
Следует обратить внимание, что между отстранением от власти национальной олигархии и приходом «национал-демократов» прошло целое поколение, когда поддерживаемые Римом предатели разваливали институты государства, развращали народ, подрывали военную мощь Союза. Это и обусловило военное поражение патриотов, поскольку римляне не дали им времени восстановить страну. Скорее всего, было запланировано заранее, что агенты Рима сдадут власть антиримской партии в тот момент, когда доведут страну до ручки и сделают ее легкой добычей.
Российская компрадорская элита в отношении Запада ведет себя как ахейские олигархи до «воспитательного процесса». Она вроде бы целиком прозападная, но «себе на уме», пытается «качать права» и вести собственную игру. Если бы Обама взял себе в советники по «приручению» РФ старого римского сенатора, тот написал бы ему примерно такую программу. Сначала нужно устроить «майдан» и привести к власти прозападных демагогов, — Навальных и Ходорковских. Они должны начать люстрацию, преследование путинских приспешников, разваливая при этом армию, институты власти, урезая социальные расходы и поднимая волну народного недовольства. В наступившем хаосе прозападных демократов предсказуемо свергнут антизападные национал-патриоты. Они начнут пересмотр итогов приватизации, массовый передел собственности, репрессии против путинской олигархии и «пятой колонны». Не дав им времени навести порядок и укрепить свою власть, Америка внезапно нападает всеми силами, а Москву и Петербург стирает с лица земли термоядерными ударами. После чего Россию делят на 100 «независимых» бантустанов, и в каждом из них ставят к власти уцелевших путинцев и единороссов. Которые после такого «урока», забыв о всяком гоноре, преданно лижут сапог оккупанта. И это будет в точности тем, что римляне проделали с Ахейским Союзом.
Смешно упрекать Америку в том, что она игнорирует справедливые национальные границы и законные притязания русского народа, и видеть альтернативу в Риме, который кромсал чужие нации вдоль и поперек, и позволял им обрести единство только под пятой своих оккупационных войск. Рим исключал для подчиненных элит даже элементарное сохранение национального достоинства, и вынуждал их доходить в своем лакействе до полного унижения и потери лица.
Так же нелепы упреки Америки в том, что, разрушая Россию, она тем самым вредит себе, создавая военно-политический вакуум, который будет заполнен исламистами, Китаем и т.п. «А вот Рим поступал мудрее». Рассуждая рационально, римлянам тоже было не выгодно уничтожать Македонию и македонскую военную машину, а стоило бы ее терпеливо «приручить» и сохранить как заслон против северных варваров (кельтов, гетов, скифов), чтобы не держать в регионе постоянно свои войска. Еще большую ошибку римляне сделали, уничтожив государственность союзного Пергама и создав вакуум силы в окружающем регионе. Впоследствии история отплатила им за это явлением Митридата, с которым пришлось бороться два десятилетия. Так что «ошибки», наподобие тех, что американцы совершили с Ираком, Сирией и ИГИЛ, римляне тоже делали на каждом шагу. Проблема в том, что это «ошибки» только с точки зрения консервативного взгляда на геополитику. А вот если главная задача – скорейшая трансформация капризной «Многополярии» в Мировое Полицейское Государство, то политика «выжженной земли» оказывается вполне рациональной. Строить «с чистого листа» проще и безопаснее.
4. ПОЧЕМУ ГЕГЕМОН «ЗВЕРЕЕТ»
Почему образцовые римляне во II веке до н.э. вдруг «испортились», забыли о великодушии и справедливости? Для таких случаев имеется дежурное объяснение: «вырождение элиты». На смену своим доблестным дедам и отцам пришли испорченные негодяи, которые господство над миром поспешили конвертировать в потакание своим слабостям и порокам. Любопытно, что Галковский, ранее потешавшийся над пролетарской идеей «сиятельных дегенератов», в последнее время сам применил ее к Америке. На самом деле элита, если она изначально не дефективна (подобно нынешней российской), со временем может только улучшаться. Из поколения в поколение она становится умнее, утонченнее, цивилизованнее. Духовный пролетарий, правда, как раз в этом увидит «вырождение»: «Раньше были настоящие Мужики, Сила, а теперь какие-то сморчки интеллигентные, слабаки». Ему не понять, что интеллигентный Макиавелли или Клаузевиц, в смешном пенсне и с гусиным пером за ухом, может быть в 100 раз опаснее и коварнее какого-нибудь простодушного «Кадырова» с золотым пистолетом. Процесс поумнения элит может смениться на обратный только вследствие мощного социального катаклизма, как произошло в 1917-22 гг. и в 1991-94 гг. в России. Ни в Риме, ни в Америке этого, в рассматриваемый период времени, не наблюдалось. Поэтому мы от этой «универсальной всеобъясняющей гипотезы» принципиально отказываемся, и постараемся объяснить ужесточение римской (и американской) политики исключительно рациональными мотивами.
Давайте зададим себе вопрос: можно ли переформатировать человечество в единое Планетарное Государство, действуя путем консенсуса и учета пожеланий всех элит, всех этнических групп? А если эти пожелания прямо противоположны друг другу? А если недовольные не смирятся, а восстанут, или будут подбивать на восстание других, или просто начнут втихомолку саботировать процесс, используя имеющиеся у них в руках ресурсы? Пожалуй, без принуждения не обойтись. Желание раскатать весь мир асфальтовым катком можно найти извинительным для мирового гегемона: чем в большей мере он сотрет мир до состояния «чистого листа», тем более полно сможет потом проявить свою творческую волю. Чем более одаренной является элита гегемона, чем сильнее ее воля к историческому творчеству, тем больше у нее соблазна устроить «предварительный Апокалипсис», чтобы «расчистить строительную площадку». Прежде всего должны быть уничтожены центры потенциального сопротивления: где окопались альтернативные старые элиты, чужие «старые деньги», где население еще сохранило боевой дух и может легко поддаться на агитацию «смутьянов». Чтобы эти проблемы не возникли внезапно в процессе строительства, тем самым угрожая вложенным инвестициям, лучше «утрясти» все еще на стадии котлована. Собственно, в этот котлован надо всех и закопать, и залить сверху бетоном. Другими словами, если мы желаем перейти от уже достигнутой Мировой Гегемонии к строительству Планетарного Государства, то сначала нужно дать волю «злому следователю», Муммию (разрушителю Коринфа), и только потом наступит черед «доброго следователя», Августа.
В конечном счете, речь идет о защите инвестиций. Галковский в обсуждаемой статье заметил, что строителю Мировой Империи поневоле приходится быть донором, приходится инвестировать в остальное человечество. Это весьма серьезные инвестиции: по ходу строительства гегемону придется демонтировать стены собственного национального государства и пустить под свою крышу весь остальной мир. И здесь его могут ожидать неприятные сюрпризы: например, повторение истории с зайчиком и лисичкой. Зайчик построил себе избушку лубяную, а лисичка – избушку ледяную. Когда пришла весна, избушка у лисы растаяла, и она попросилась жить к зайчику. А потом выгнала зайчика из его собственной избушки. Нечто близкое испытал СССР, вкладывавший в своих неверных союзников чуть ли не половину своих ресурсов. А потом они дружно плюнули нам в лицо и с хохотом отказались возвращать долги. Если бы даже американцы от природы были народом простодушным и наивным, этот опыт СССР хорошо прочистил бы им мозги. Сначала весь мир должен стать на колени, потерять даже мысль о сопротивлении, и только потом имеет смысл в него инвестировать. Та доля самостоятельности, которой обладают сегодня элиты ЕС, Китая и даже России, не совместима с безопасностью инвестиций. Допустим, уговорами и подкупом Америке удастся склонить их на участие в своем Глобальном Плане. Но ведь они имеют достаточно сил и ресурсов, чтобы в любой момент «взбрыкнуть», «упереться рогом». В итоге получится так, что все спорные вопросы Америке придется решать за свой собственный счет, и страна просто не выдержит навалившегося имперского бремени. Как было замечено Бисмарком, «важны не намерения, а возможности», — намерения ваших партнеров в любой момент могут измениться, если для этого есть ресурсы. Пока элиты других великих держав не будут ползать раздавленными червяками, Америка должна дать волю своему «злому следователю». Так же, как это сделал Рим, и ровно по той же причине.
Этому есть еще одно важное основание. В ходе масштабных преобразований, которые связаны со строительством Мирового Государства, неизбежно подвергается проверке на прочность и элита самого гегемона. Там ведь тоже идет борьба между разными партиями за разные варианты будущего. В Риме, к примеру, дело дошло до открытой войны. Мудрый планировщик посоветует элите, вступающей на путь глобальной трансформации, заранее «подстелить соломку»: сделать так, чтобы возможные конфликты развивались исключительно в своем кругу, и не вышло так, что, ослабив друг друга, внутренние партии станут жертвой вдруг воспрянувшего внешнего врага. Вспомним, сколько проблем Риму доставил Митридат, объявившийся в разгар гражданский войн. Сначала он выторговал себе выгодный мир у Суллы, спешившего на разборки в Рим, потом вступил в союз с марианцами, использовал их в качестве военных спецов и пушечного мяса. Повернись исторические случайности чуть иначе, и вмешательство Митридата могло привести к краху или разделу Римской державы.
А кто такой этот Митридат? По сути – прыщ на пустом месте, усилившийся исключительно в силу созданного Римом вакуума власти. А если бы в эту эпоху были «целенькими» Карфаген, Македония, Ахейский Союз, с их старыми опытными элитами и «старыми деньгами»? Если бы они все вмешались в римские междоусобицы на манер Митридата? Думаю, что Рим не пережил бы кризис I века до н.э. Так что Катон Старший, десятилетиями устраивавший истерики на тему «карфагенской угрозы», был совершенно прав. Он смотрел не в прошлое, а в будущее Рима. И это будущее, где жалкий и разгромленный Карфаген мог бы, затаившись, вырасти в серьезную угрозу, наступило всего через 15 лет после его разрушения. В 133 г. до н.э. весь мир, дотоле удивлявшийся прочности и солидности римской политической системы, вдруг с изумлением увидел, что отцы-сенаторы решают вопросы «на украинский манер», вооружившись ножками, отломанными от скамеек.
«Консуляр Назика воскликнул, что остается спасать отечество тому, в ком есть мужество, и бросился во главе других сенаторов на площадь с отломанными ножками и ручками сенаторских кресел вместо оружия. Сторонники Тиберия Гракха не решились сопротивляться сенаторам и рассеялись. Бежал и Гракх, но по дороге был настигнут и убит ударом дубины в висок, с ним перебито было до 300 его сообщников».
(В изложении Теодора Моммзена)
Америка, слава Богу, пока до такого не докатилась. Америкой пока не управляют люди, вышибающие друг другу мозги ударом табуретки. Погибший так бесславно Гракх, кстати, был не каким-то «приблудным выскочкой», «нищебродом» или «контрсистемщиком», а входил в ТОП римской элиты. Его дед Сципион Африканский разгромил Ганнибала; его отец был консулом, цензором и одним из ведущих дипломатов своего времени, приложившим руку к падению Ахейского Союза; его гламурная сестра была замужем за разрушителем Карфагена Сципионом Эмилианом (биологический отец которого, Эмилий Павел, покорил Македонию). Гракхи-Сципионы-Эмилии по статусу — это семейство Кеннеди или Бушей, не меньше. Впрочем, парочке представителей клана Кеннеди в Америке мозги уже вышибли, хотя и не табуреткой. Так что процесс развивается. И чем скорее развивается, тем важнее американцам превратить весь остальной мир в покорный их воле «чистый лист».
Если принять всерьез поставленный Галковским диагноз о стремительной деградации американской политической системы, то из этого следует не скорое освобождение мира от американской гегемонии, а наоборот, максимальное «озверение» Америки и ускорение «последними истинными американцами» движения асфальтового катка. Для них тогда жизненно важно, чтобы весь остальной мир деградировал быстрее, чем Америка. И у них есть средства, чтобы этого добиться. По счастью, этот диагноз пока не подтвержден, а сравнение с Римом (на аналогичном временном отрезке) пока что явно в пользу Америки.
5. КУЛЬТУРНАЯ ПОБЕДА
Америка существенно превзошла античный Рим тем, что решила основать свое мировое господство не только на военно-экономическом, но и на культурном доминировании. И это – ключевое отличие нашей эпохи от аналогичного ей этапа эволюции античной цивилизации. На протяжении всей своей истории Рим в отношении эллинского мира был вторичен и зависим в сфере культуры, и поэтому римлянам не оставалось ничего иного, как подчинить его на «чеченский» манер, военной дубинкой и демонстрацией своей готовности применить максимальную степень насилия. К элементам запугивания эллинов следует отнести не только полное разрушение Коринфа и Карфагена (в 146 гг. до н.э.), но и проведенное несколько раньше (в 168 г. до н.э.) показательное уничтожение 70-ти городов Эпира (эпирцы-молоссы считались «почти эллинами», как русские – «почти европейцами»).
Казалось, римляне добились желаемого: в ходе римской «перезагрузки» 180-27 гг. до н.э., почти все эллинистические элиты национального или державного уровня были отстранены от власти, ограблены, уничтожены или утрамбованы до муниципального уровня. Римлянам не пришлось ни с кем делиться властью над миром. Однако культурное превосходство эллинизма и сложившееся еще до прихода римлян культурно-языковое единство Восточного Средиземноморья не позволили им латинизировать этот регион. Наоборот, собственная римская элита и римская городская цивилизация были существенно эллинизированы. Со временем центр тяжести Империи все более смещался на Восток, а в ее управлении все большую роль начинали играть выходцы из грекоязычных регионов. Кончилось это тем, что столица Империи была перенесена в грекоязычную часть Средиземноморья (в «Лондон»), а латинская часть Империи («Америка») сначала превратилась в провинциальное захолустье, а потом и вообще была «возвращена индейцам», под властью которых и влачили свои дни последние из римлян («остготское возрождение»).
Американцы с самого начала понимали, что не смогут, на римский манер, подчинить себе Европу грубой военной силой. А с другой стороны, им не хотелось повторить ошибку римлян, которые, сделав ставку на грубую силу, в итоге потерпели историческое поражение и, по сути, построили свою Империю не для себя, а для греков. Следовательно, Америка должна победить Европу на поприще культуры. Нужно сломать механизмы культурного воспроизводства европейских элит. Нужно, чтобы Европа молилась на Америку, как на свою культурную метрополию. Но это невозможно, пока Европа остается Европой, а европейцы – европейцами. И тогда мудрейшие из американских старичков предложили инициировать в мире такую культурную революцию, в ходе которой Европа перестанет быть Европой, а европейцы (включая и самих американцев) – перестанут быть европейцами. С этого момента надежды европейских элит на «совладение» миром, на то, что Америка кооптирует младшие элиты в свою систему, что она сольется с Европой в нечто подобное феодальной конфедерации «Священная Римская Империя», потеряли свою актуальность. Начав глобальную антиевропейскую культурную революцию, Америка заявила о своем желании владеть миром единолично и не делиться с Европой. Европа же с той поры – ходячий труп.
Иллюстрация. Победа через культуру. Так она выглядит в виртуальном мире игры Civilization V.
Любопытно, что «культурная победа» с некоторых пор стала одной из возможностей в играх серии «Цивилизация». Но реализована эта опция довольно топорно, и сводится в основном к накоплению «очков культуры» и «культурному давлению», оказываемому на территории с низшим уровнем культуры. Очевидно, что в реальном мире «культурная победа» означает нечто иное, чем превосходство по количеству и качеству «культурного продукта». Перевод сугубо культурного доминирования в реальную геополитическую «победу посредством культуры» — это далеко не простое дело. Культурно-подчиненные элиты в геополитике могут оказаться крепким орешком. Яркий пример тому – русская дворянская элита в XVIII-XIX веках. Она молилась на европейскую культуру и быт, свое исконно русское вообще ни в грош не ставила, но во внешней политике смотрела на европейцев как на равных и пинала их ногами. Настоящее слабое место культурно-доминируемой элиты — не преклонение перед чужой цивилизацией само по себе, а возникающий на этой почве разрыв с собственными низами. Как правило, не элита предает свою страну «за жвачку и джинсы», а народ отвергает ее, поскольку не приемлет «жвачки и джинсов». Советский случай — особый, поскольку и сама советская система — искусственная и «умышленная», основанная на отрицательном отборе в системе управления.
Для настоящей «культурной победы» требуется культурное давление такого уровня, которое нарушает естественный для данной цивилизации процесс воспроизводства элит и связь элит с собственным населением. Чтобы понять, как это возможно, рассмотрим отношения между такими феноменами, как «элита» и «социальный лифт». При этом последний будем понимать максимально обще, — как всю совокупность механизмов, отвечающих за воспроизводство верхних и средних слоев социума в перспективе смены поколений. Это определение включает в себя и тот крайний случай, когда «социальный лифт» не доходит до «верхних этажей» социума, и новое поколение элиты пополняется ее собственными детьми. Понятно, что на длительных временных интервалах, элита — это результат работы социального лифта (включая и вариант его отсутствия). Изменение особенностей функционирования социального лифта может полностью изменить лицо элиты за 1-2 поколения. Но социальный лифт важен и с точки зрения текущих возможностей элиты. Мощь любой элиты определяется количеством и качеством людей, «выстроившихся в очередь» ее социальный лифт. Только эти люди могут быть по-настоящему, на 100% мобилизованы элитой для решения ее задач. Мощь элиты, конечно, определяется и другими ресурсами, которые находятся в ее распоряжении, но эти другие ресурсы значительно легче могут перейти в чужие руки, а их защита, приобретение и использование существенно зависят от человеческого фактора, который определяется социальным лифтом.
Чужая «культурная бомба» может быть направлена по двум мишеням. Во-первых, она может сделать малопривлекательным социальный лифт, предлагаемый элитой средним и нижним слоям, и даже собственному потомству. И поэтому лучшие, наиболее качественные, наиболее энергичные представители нации не будут в него стремиться, или, еще хуже, будут стремиться в лифт, предлагаемый другой культурой. Типичный пример — поздний СССР, где «американская мечта» в глазах большинства (включая элиты) полностью победила идеалы «советского патриотизма». Население позднего СССР некоторые обвиняют в том, что оно «променяло Империю на колбасу» (или «на жвачку и джинсы»). Но гораздо важнее то, что советская номенклатурная элита согласилась променять потенциал России на «стеклянные бусы», поверив в обещание Запада, что подлость этого обмена будет оплачена кооптацией ее потомства в состав мирового истеблишмента. Только сегодня до них, наконец, начинает доходить, что их «кинули», что начинается процесс их окончательного «раскулачивания» и физической ликвидации, и что время, потраченное ими на утрамбовывание России в состояние сырьевой полуколонии, им наверстать уже не позволят.
Во-вторых, «культурная бомба» может исказить формат социального лифта, так что он начнет работать в формате отрицательного отбора, вознося наверх людей, не способных сохранить силу и жизнеспособность данного социума, и даже не понимающих, как это делать. Крайний случай здесь — нынешняя РФ, где верхние эшелоны власти оказались забиты алчными и некомпетентными подонками, ненавидящими русский народ до такой степени, что отказаться от этой мотивации их не может заставить даже инстинкт самосохранения. Сегодня, столкнувшись с вызовом Запада, они бы и рады «мобилизовать Россию», но будут делать это заведомо неэффективными и обреченными на поражение методами, поскольку единственное спасительно решение — вернуть Россию русским — принципиально противоречит их жизненному кредо. Понятно, что второй «поражающий фактор» «культурной бомбы» еще больше усиливает эффект первого фактора. Лучшие люди в этом социуме получают дополнительный мотив отправиться во внешнюю или внутреннюю эмиграцию, а очередь в социальный лифт будет составлена в основном из дегенератов, способных только издеваться над своим народом, но не подходящих для решения каких-то иных задач.
Следует специально оговориться, что современная Россия — это экстремальный случай. Негативное воздействие внешнего культурного давления может быть не таким очевидным. Внешнее влияние, на промежуточном этапе, может даже улучшить страну-жертву, сделать ее во всех смыслах более культурной, более образованной, более развитой. Главной мишенью при этом становится связка между элитой и социумом, те традиционные «скрепы», посредством которых данная элита способна управлять данным конкретным социумом. Типичный пример здесь – снова Россия, но уже дореволюционная, где крайне быстрая скорость европеизации оторвала элиты от городских средних слоев, а средние слои – от народной массы. Закончилось это тем, что внешним и внутренним врагам удалось сначала натравить средние слои на элиту, а потом натравить народ на средние слои. Последствия этого мы не преодолели до сих пор.
В Древнем Риме произошло нечто подобное: прогрессирующая эллинизация Империи подорвала те специфические римские «духовные скрепы», которые были заложены в ее основание. При этом эллинизация образа жизни городского среднего класса Италии завершилась достаточно быстро, уже к середине I в. до н.э. (что и сделало гражданское общество Италии бессильным перед лицом «пролетарской» армии Цезаря). А вот римские аристократы еще долго умели сочетать греческую образованность с традиционными римскими доблестями. Это сохранялось и в первые десятилетия Империи, что заметно по галерее ее правителей. Отдельные «артисты на троне», типа Калигулы и Нерона, быстро поправлялись самой элитой. Еще Веспасиан и Траян оставались классическими римлянами по духу. А вот уже Адриан и Антонин Пий – это «греко-римские гибриды». Последний из императоров Золотого Века, Марк Аврелий, читавший народу публичные лекции по философии, – вообще не римлянин по духу, а типичный просвещенный монарх эпохи эллинизма. Он хорошо смотрелся бы на троне Пергама или Египта во II веке до н.э. Его преемники, начиная с Коммода, вообще забыли стыд и представили настоящий «зверинец» эллинистических типажей, как бы перенесенных машиной времени из эпохи суровых диадохов (как Септимий Север), из эпохи коварных эпигонов (как Каракалла) или из эпохи вырождения эллинистических династий (как Коммод и Гелиогабал).
Иллюстрация. Типичный облик римской элиты до глубинной эллинизации. Триумвир Красс (60-53 гг. до н.э.), императоры Гальба (68-69 гг.) и Веспасиан (69-79 гг.). Любой из них правдоподобно смотрелся бы в роли современного корпоративного или мафиозного большого босса.
Иллюстрация. Так выглядела римская элита после «культурной победы» эллинизма. Императоры Антонин Пий (138-161 гг.), Марк Аврелий (161-180 гг.) и Септимий Север (193-211 гг.). Идеальные просвещенные правители эллинской ойкумены. Земное воплощение бога Зевса.
По сути, в ходе Золотого Века Римская Империя избавилась от «римского наваждения», от специфического римского «национализма» и милитаризма, и вернулась на магистральный путь развития эллинистической государственности. Рим Антонинов и Северов – это «нормальная» эллинистическая монархия, наподобие Империи Селевкидов, просвещенное универсальное государство, где все эллинизированные народы и регионы уравнены в своем значении, и где основной гражданской добродетелью стало продвижение по пути эллинской культуры и эллинского образа жизни. Однако историю отменить невозможно: империя, созданная римлянами, не могла сохранить жизнеспособность без специфических римских «духовных скреп», обращаться с которыми новая эллинистическая элита уже разучилась. Оказалось, что «римский национализм» был не досадной помехой, а фундаментом всего здания, а его растворение в эллинистическом глобализме предвещало и крах самого эллинизма.
Первыми перемену почувствовали варвары. Своей звериной натурой они учуяли, что «Рим уже не тот», что «римлян можно». Огромная варварская «Чечня» от Рейна до Черного Моря всколыхнулась и всей своей огромной массой двинулась убивать и грабить разжиревших эллинистических бюргеров. Марку Аврелию пришлось прекратить чтение лекций и провести остаток жизни в бесконечных военных походах. Синхронность этой атаки была столь очевидна, что римские конспирологи той поры всерьез рассуждали о «глобальном заговоре варваров». Но это было не самым страшным для победившего эллинизма. Необходимость дать отпор внешнему врагу заставила элиту максимально реанимировать римский дух в армии, что и привело к катастрофе III века. Старый римский дух, благодаря жесткой муштре, вполне сохранился в армии, комплектовавшейся из пролетариата, который в гораздо меньшей степени подвергался давлению эллинизации, чем средние слои. Эта воспрянувшая римская армия как бы вдруг обнаружила себя подчиненной неримскому государству, — эллинистическим «жирным котам» и «штатской» интеллигенции. И решила «навести порядок в стране». Римская армия, из-под которой коварные греки «увели страну», не уподобилась вялому офицерскому корпусу позднего СССР, а пошла в последний «Ледяной Поход». В этом «походе», растянувшемся на несколько поколений, «осиротевшая» армия разнесла все, что еще оставалось жизнеспособным в античном мире.
В бунтующих легионах III века как бы возродился исконный дух старинного римского плебса. Старая римская элита предпочитала не ломать этот неукротимый дух, а направлять его в полезное русло, на завоевание мира, — это и стало главной фишкой Рима в его противостоянии с остальным миром. Пока другие державные элиты эллинизма занимались накоплением земель, ресурсов и культурных шедевров, римская элита культивировала свой главный ресурс – «римского мужика»: умножала его количество, основывая многочисленные земледельческие колонии-«франшизы», повышала его дух, наделяя его гражданскими правами, позволяя ему в делах управления и законодательства считать себя выше всех в государстве. И вот теперь этот вооруженный плебс снова проснулся, снова стал вершить судьбами страны и самолично назначать императоров. Но поскольку в этнокультурном отношении это были уже не римляне и даже не италики, а «русскоязычные таджики», к возрождению исконного Рима это не привело. К своему закономерному финалу эта эпопея пришла через два поколения, когда, в силу общего развала государственности, развалилась и старая система военной муштры. Этнокультурная составляющая имперской армии в итоге взяла верх над римской традицией, и получившее в итоге государство, основанное на господстве победившей солдатчины, закономерно превратилось в азиатскую деспотию.
Обычно «эпоху солдатских императоров» трактуют иначе. Считают, что сенат и сенатские императоры – это остатки староримской партии, тогда как армия к тому времени представляла собой «разноплеменный сброд». На самом деле «последними римлянами» в III веке были как раз военные, а не противостоящие им изнеженные олигархи. Ибо воинские традиции и муштра – великое дело, когда прилагаются к однотипному человеческому материалу. Этос римской профессиональной армии был заложен еще во времена Мария и Цезаря, в эпоху Поздней Республики, и далее вбивался розгами центурионов в каждое новое поколение призывников. Исходный материал в III веке, хотя изменился этнически, в социальном плане оставался по сути тем же самым: дети крестьянской бедноты из наименее эллинизированных регионов Империи. В итоге имперская армия осталась последним пережитком «римскости» в мире торжествующего эллинизма. При этом в имперское время она представляла собой работающий социальный лифт, так что работа пропагандистской и дисциплинарной машины, научающей человека «родину любить», подкреплялась ощутимым пряником. Через армию негражданин получал римское гражданство, бедняк – переходил в средний класс, поскольку отслужившие ветераны получали участок земли и подъемные. Для легионеров-отставников нередко строились целые города «под ключ», с театрами, храмами, общественными банями и прочей инфраструктурой. Когда элита, адекватная римско-армейскому социальному лифту, исчезла и заменилась на более рафинированную элиту эллинистического типа, этот социальный лифт предсказуемо взбесился и стал «выплевывать» из себя вождей, соразмерных староримским доблестям. Яростный фракиец Максимин, которого современники сравнивали со Спартаком, был римлянином в гораздо более подлинном смысле, чем его гламурные противники из переродившегося сената. Римское величие в славные времена Средней Республики создавали именно такие «Максимины». И на исходе Рима они «хлопнули дверью» так сильно, что обрушились стены.
Иллюстрация. Пост-эллинистическая римская элита. Солдатские императоры III века: Максимин Фракиец (235-238), Филипп Араб (244-249), Клавдий Готский (268-270). Суровые люди, жившие в сложное время. Вполне естественно смотрелись бы в кругу полевых командиров ДНР и ЛНР.
Для эллинизма запоздалая победа над римским духом оказалась пирровой. За четыре столетия пребывания под «римским зонтиком» эллинистическая цивилизация совершенно демилитаризовалась. Если до римского завоевания, в III веке до н.э. греческие полисы были способны самостоятельно дать отпор вторгшимся варварам-галлам, то в III веке н.э. гражданское общество Империи было неспособно ни обуздать профессиональную армию (противопоставив ей, к примеру, ополчения городов), ни заменить ее в деле борьбы с варварами и напиравшей с востока новой сверхдержавой — Персией Сасанидов. В итоге верх взяли лидеры, опирающиеся на солдатчину, на жесткие методы военного управления, а население Империи было утрамбовано в формат пассивной массы налогоплательщиков. Из федерации автономных полисов, защищаемых и направляемых просвещенной верховной властью, к началу IV века Рим превратился в эффективную восточную деспотию, управляемую чиновниками и сохраняемую военным насилием. Фактически, из всех моделей эллинистической государственности победила самая восточная по духу — египетская (птолемеевская), когда население, живущее вне столичного мегаполиса (одного или нескольких), включая и средние слои, лишено какого-либо политического или общественного веса и низведено до положения крепостных государственного фиска.
С полисным самоуправлением было покончено, поскольку была ликвидирована сама его основа – независимые финансы. Был окончательно сломан специфический муниципальный социальный лифт, ключевыми компонентами которого являлись конкуренция местных элит за выборные должности и финансовая самостоятельность городов. Ранее, соревнуясь за расположение избирателей, состоятельные граждане меценатствовали и украшали города общественными зданиями. Должности в муниципальном самоуправлении давали почет, влияние и возможность обогащения. Все это направляло поток жизни на развитие городской цивилизации. При новых порядках городские фонды были реквизированы государством, а городская верхушка низведена до положения подневольных имперских агентов по сбору налогов с населения. Причем эту роль они вынуждены были выполнять на основе круговой поруки, расплачиваясь за недоимки собственным имуществом и, по этой причине, свирепствуя над населением. Был разрушен сам дух античной полисной цивилизации, вполне сохранявшийся еще в начале III века. Города, кроме самых крупных, вовлеченных в имперские финансовые потоки, перестали быть местом притяжения для элит и пришли в упадок. Элиты отныне либо толпились при царском дворе, либо отсиживались в своих поместьях, превращая их в островки самодостаточной жизни, что убивало окрестные города как производственные центры. В итоге от эллинизма осталась только пустая оболочка, которая была заполнена бюрократией на восточный манер, заменившей полисное самоуправление, и христианством, которое вытеснило многоцветие античной культурной традиции.
Иллюстрация. Реальные последствия «культурной победы». (Развалины палладианской усадьбы XVIII века в Брянской области)
Итак, чтобы подорвать жизнеспособность цивилизации, совсем не обязательно скармливать ее элите откровенно дегенеративные культурные модели, как это происходит в современной Россией. К роковым последствиям может привести и «игра на повышение». Лучшее в культурном отношении тоже может произвести разрушительный эффект, как это произошло с Римом или с дореволюционной Россией. Важно, чтобы по итогам «культурного прогрессорства» социальный лифт перестал воспроизводить такую элиту, которая способна эффективно управлять данным конкретным социумом и делать его успешным. С вневременной универсальной точки зрения Антонины были мудрее, просвещеннее, гуманнее и вообще «качественнее» всех предшествующих правителей античного мира. Они мягко и без осложнений покончили с архаичным «римским национализмом», который так раздражал греков в проекте римского универсального государства. Они смягчили положение рабов и ввели в право презумпцию невиновности. Они с заботой и уважением относились к восточным регионам Империи. Римлянами старой закалки последние рассматривались исключительно как объект грабежа, а новые властители Рима, напротив, ставили их в пример всем остальным. «Трудолюбивые таджики» всех национальностей наконец-то вздохнули с облегчением, избавившись от нависавшего над ними римского сапога». Но после этого античный мир обрушился в пропасть и больше никогда не поднялся. Оказалось, что без «римских фашистов» сохранить все это великолепие уже невозможно.
Разрабатывая «культурную бомбу» для Европы, американцы, естественно, не могли надеяться на то, что старые и опытные европейские элиты обменяют свое первородство на стеклянные бусы, подобно дегенерировавшей позднесоветской номенклатуре. Они подготовили для европейцев действительно серьезное искушение. В этом смысле люди, которые находят главную угрозу европейским культурным традициям в американизированной массовой культуре, в «Голливуде», принимают за «оружие победы» всего лишь вспомогательный инструмент. Недалеко от них ушли и те, кто видит угрозу для Европы в «американской мечте». Со второй половины XX века, когда главные нации Европы построили у себя социальное государство, «американская мечта» перестала быть притягательной для европейских низов, о чем свидетельствует ничтожность потока эмиграции в Америку из Франции, Германии, Британии и т.д. Настоящая американская «бомба» направлена на элиты и сопряженные с ними социальные лифты, и нацелена на то, чтобы вовлечь европейские элиты в «культурное прогрессорство», несовместимое с теми традиционными «духовными скрепами», на которые опирался успех европейских обществ. Эта «бомба» сформулирована не на языке массовой культуры, а на языке философии.
Продолжение следует
Источник: culturgy