Великое сирийское восстание 1925 года и начало краха Версальского мира

Конец Первой Мировой войны Сирия встретила с триумфом и радостью. Ликующие толпы встречали союзников Антанты — англичан, австралийцев, новозеландцев, французов — как освободителей, принёсших им долгожданную свободу, мир и процветание. Однако всё быстро сменилось разочарованием, смятением, гневом и горечью, когда стало ясно, что вчерашние союзники и братья по оружию помогли снести старый политический режим лишь чтобы на его руинах создать новый, но уже по своим лекалам и правилам. Местным там места не нашлось, снова.

Раздел арабских территорий Османской империи между странами-победителями в 1918-1919 годах и унизительная для арабов Парижская мирная конференция деморализовали многих сирийцев. Смелая, но обречённая на провал, попытка поднять восстание уже против бывших друзей и союзников привела к трагедии битвы при Майсалуне в июле 1920 года и к краху недолговечного (первого и единственного) Королевства Сирия.

Бывший эмир, первыйи и последний король Сирии Фейсал скрылся в соседней Иордании, и до конца жизни жил под вынужденным покровительством англичан, которым доверился изначально, одновременно восхищаясь своей изворотливостью и презирая себя за то, что смирился с этой участью и согласился сесть на трон Ирака.

Рекомендуем к прочтению: "День, когда Сирия плачет: сражение при Майсалуне и его наследие".

Для Сирии 1919-1920 года стали переломными во всех отношениях. Версальско-Вашингтонская система, установленная после войны, начала трескаться во многих местах, и, пожалуй, наиболее глубокими и явными эти раны были на территории Леванта и Сирии. После драматического взлёта и быстрого падения Сирийского королевства, мира эта земля не увидела.

Французы, спешно принявшиеся управлять подмандатной территорией, сразу же столкнулись с крайне агрессивной и токсичной средой, которая выталкивала их, словно инородное тело. Гибель основателя сирийской армии Юсефа аль-Азмы под Майсалуном оказала сильнейшее психологическое воздействие на местное население и запустила цепную реакцию, поднявшую волну антифранцузских бунтов и мятежей по всей Сирии, с которыми Парижу пришлось иметь дело всё последующее десятилетие.

Это история, о которой знают так же мало, как и о битве при Майсалуне или самом Королевстве Сирия.

Великое сирийское восстание 1925 года — одно из тех самых знаковых и эпохальных событий, определивших политическое развитие будущей Сирии и в некотором роде повлиявших на ход её истории аж до наших дней. Подобно тому, как трагедия 1917-1922 годов в Украине до сих пор живёт в общественном подсознании и определяет некоторые политические дискуссии, еле заметной тенью довлея над Второй Украинской Республикой, так и Сирийское восстание 1925 года, его взлёт, взмах, падение и угасание оставили глубокий отпечаток в национальной памяти страны, которая в 1946 году получит свою вожделенную независимость, хотя ещё долго не увидит мира и стабильности.

«Огненное кольцо» Леванта и причины восстания

Когда французы прибыли в Сирию и начали устанавливать свой порядок на этой территории, им было чрезвычайно сложно. Вся страна полыхала. В памяти были свежи обещания и уговоры европейцев, тяжёлые бои с турками-османами, героизм и смерть соплеменников, аресты и казни предателей, триумф и радость побед. Последнее, чего хотели местные сирийцы — это новых оккупантов на свои плечи. Восстания, мятежи, бунты и волнения поднимались везде. Французская армия еле успевала с ними справляться.

В 1919 году влиятельный алавитский шейх из Латакии Салех аль-Али организовал первое крупное антифранцузское выступление, когда Париж попытался вмешаться в его внутренние меж-клановые разборки с другими шейхами. Аль-Али собрал 12 шейхов алавитских племён, убедил их объединиться и выступить в поход на французский штаб в Латакии. Боевые действия длились целый 1919 год, и лишь летом 1921-го, уже после разгрома Королевства Сирия, генералу Анри Гуро при поддержке британского генерала Эдмунда Алленби из Палестины и благодаря нейтралитету Мустафы Кемаля в Турции, восстание алавитов удалось подавить. Салех аль-Али ушёл в глубокое подполье и скрылся из виду.

В 1920 году в Алеппо на севере Сирии антифранцузский мятеж поднял местный курдский националист Ибрагим Ханано. Вдохновлённый героизмом Юсефа аль-Азмы под Майсалуном в июле того же года, Ханано решился на дерзкое восстание и практически подмял под себя весь город и его окрестности. Лишь к середине 1921 года французские войска смогли сломить сопротивление алеппинцев и вернуть контроль над Алеппо. Ханано арестовали в 1922 году и приговорили к смертной казни, но вскоре отпустили в результате его договорённостей с Парижем и от нежелания французов накалять обстановку ещё больше, убивая одного из ярчайших лидеров националистов.

Турбулентные 1920-1922 года сорвали французам эффектное и изящное появление в Сирии. Новая колониальная администрация столкнулась с серьёзными вызовами и огромными трудностями в общении с местными элитами и чиновниками.

Непонимание местных нравов и традиций, чувство собственного превосходства, презрительное имперское отношение к «аборигенам», нежелание поставить себя в равные условия на переговорах с арабами привели к тому, что Франция ещё на старте своего правления на подмандатных землях потерпела поражение, прежде всего идеологическое и культурное.

Одной из главных причин восстания 1925 года стал полный рассинхрон между французскими колониальными властями и сирийскими элитами. В Париже были убеждены, что сирийские арабы не способны управлять своей страной, что они варвары, которые ничего не смыслят в госуправлении, а доверять им серьёзные обязанности и должности — себе дороже. Это заблуждение будет стоить Франции очень дорого, и заложит зёрна будущего унизительного побега французов из Леванта уже после Второй Мировой войны, что станет одним из самых ужасных и неприятных моментов в карьере Шарля де Голля.

Во времена Османской империи сирийские арабы были инкорпорированы в госучреждения через систему миллетов. В поздней Османской империи она предполагала широкое участие местных элит в управлении регионом. Миллеты позволяли османам разделять народы империи по религиозному признаку, и предоставлять им долю автономности в некоторых важных для себя вопросах, таких как здравоохранение, судебное производство, образование и религиозные обряды и нормы. Безусловно, миллеты не означали полной свободы действий, а в империи преобладал примат ислама. Главы миллетов (духовные лидеры общин) обязаны были подчиняться турецкому султану. Несмотря на это, местное население и местные элиты имели своё самоуправление и распоряжались некоторыми важнейшими аспектами жизни провинциальных центров и своих общин.

Французы (по крайней мере те, кто пришёл управлять Сирией) практически ничего не знали о хитросплетениях османских институтов управления. Они понятия не имели, что дезинтеграция имперской власти в Стамбуле НЕ означала, что и на местном уровне власть просто-напросто исчезнет и всех надо будет срочно спасать от собственного невежества, беззакония и анархии. Поэтому официальный Париж поспешил перебрать все функции управления на себя, назначив своих представителей практически на каждом уровне государственной бюрократии и приставил администраторов курировать сирийцев, «обучая» их управлению своими землями.

Это раздражало местных чиновников, которые не хотели, чтобы их поучали жизни в их собственных городах и районах, рассказывая, какие они отсталые, недоразвитые и недостаточно самостоятельные (с учётом ещё и традиционного для арабов уязвлённого чувства собственной гордости).

Более того, французские эмиссары часто сами управляли территориями вместо того, чтобы обучать местных, и со временем узурпировали власть на местах. В итоге, появилась целая прослойка городского чиновничьего класса, которые противились «цивилизационной» миссии Франции и не хотели, чтобы с ними обращались как с идиотами. К тому же, французы нарушили привычный для них социальный порядок, когда открыли двери госслужбы для всех подряд, тем самым размывая авторитет и влияние тех арабских (особенно суннитских) семей, которые много десятилетий и столетий служили потомственными управленцами в этих провинциях и больших городах.

С племенами Сирии, жившими вокруг крупных городских центров, французская власть также не сумела найти общий язык. Стремительная, безжалостная индустриализация и урбанизация, которую французские власти бросились проводить, не учитывая настроения сельского населения (бедуинов не востоке, исмаилитов в центре, алавитов на побережье, друзов на юге) и их интересы, привела к изменению привычной социальной среды сирийских племён, а также озлобила их, убедив в том, что Франция — это угроза, а колониальные власти якобы хотят забрать их земли. Наплыв беженцев-армян и курдов из соседней Турции с севера лишь усугубил ситуацию: племена не хотели делить территорию и власть с прибывшими сюда чужеземцами. А поскольку Париж поддерживал Мустафу Кемаля, то и все беды от волны беженцев сирийцы возлагали на французов. Последней каплей стали новые налоги французов на скот, который был главным источником доходов для племён, а также запрет на ношение бедуинами оружия в населённых пунктах.

Сирийские арабские националисты, ставшие в послевоенное время новой оппозицией к старым пост-османским городским элитам, изначально негативно относились к французским властям, а те, в свою очередь, начав с ними переговоры, не довели их до конца, хотя руководство Франции и разрешило в Сирии (впервые) создание политических партий. Первой стала националистическая Народная партия, впоследствии присоединившаяся к антифранцузскому восстанию.

Наконец, стоит вспомнить ещё одну социальную группу, с которой, собственно, и началась вся эта заварушка. Друзы жили в южных регионах Сирии давно, как минимум со второй половины XVII столетия, когда начали мигрировать из Ливана в горные районы нынешней сирийской провинции Ас-Суэйда. Здешний регион Джабаль ад-Друз (в переводе с арабского «Друзские горы») — вулканический массив, покрытый базальтовым одеялом, усеянный кратерами и окружённый лавовыми полями — раскинулся на территории Южной Сирии и части северной Иордании. Северо-западнее и западнее этих сложнопроходимых горных районов начинается огромная плодородная равнина.

Сложная специфика друзской культуры, уникальность их обрядов, отличия верований от традиционных ислама и христианства делали этот закалённый горной жизнью народ несколько обособленным от всего остального социума, а среда проживания изолировала их от остальной части Сирии.

Друзы чаще всего стояли особняком, стараясь не вмешиваться в дела других общин, но защищать свой небольшой дом в горах, отгоняя всяких чужаков, прежде всего из соседней провинции Дараа. В отличие от других районов Сирии, например прибережной Латакии, на юге страны не было серьёзных меж-конфессиональных конфликтов, поскольку подавляющее большинство населения были друзами, как и вся местная элита. Если разногласия и возникали, то исключительно внутри самой друзской общины. В их регионе никогда не властвовали представители других религиозных общин, не было доминирования одних над другими с сопутствующим меж-конфессиональным напряжением. По этой причине, южный регион Ас-Суэйда всегда имел сильную местную идентичность, а также мощную социальную общность. Они часто выступали единым целым против попыток центра навязать свою власть, будь то Стамбул, Париж или Дамаск.

Когда французы пришли в Сирию, друзы не были этому сильно рады. Когда Франция заняла Сирию, они разделили страну на шесть квази-государственных образований. С одной стороны, это давало возможность управлять страной по принципу «разделяй и властвуй», стравливая разные этно-религиозные группы между собой, когда это было необходимо. С другой стороны, разделение Сирии позволяло французам руководить отдельными регионами по-своему, и назначать туда своих «смотрящих».

Южные регионы, населённые друзами, были выделены в отдельное административное образование, которым номинально управляли друзы, а на практике управляющих назначала Франция. Агрессивные попытки европейцев насадить свою власть встретили сопротивление друзских шейхов, а вскоре, попытка французов вмешаться в порядок избрания верховного вождя друзов и вовсе разбалансировала ещё даже не сформированные отношения двух сторон. С этого и начинается история Великого сирийского восстания.

Честь и доблесть: предпосылки восстания

Напряжённые отношения между французской колониальной администрацией и местным населением региона Джабаль ад-Друз достигли пика к лету 1925 года. Местные друзские лидеры много раз жаловались на французских чиновников и управляющих, требуя, чтобы они не вмешивались в их жизнь, не поднимали налоги, не арестовывали членов их семей за нелояльность или неисполнение законов. Дабы не допустить кровопролития, группа шейхов из основных друзских кланов требовала аудиенции у верховного комиссара Франции в Сирии Морриса Саррая. Французы встречаться не хотели, считая местных варварами и не желая показывать слабость, а также подавать пример для других регионов.

Наконец, 12 июля 1925 года под предлогом «обсудить поступавшие на местный гарнизон жалобы», верховный комиссар Франции пригласил к себе в Дамаск пятерых старейшин уважаемых друзских кланов с юга. Среди приглашённых был и молодой Султан аль-Атраш — будущий вождь революции, с которого всё начнётся. Однако тогда он и ещё один шейх отказались ехать на встречу, так как уже решили, что с французами говорить бесполезно. Остальные трое поехали в Дамаск, надеясь уладить свои проблемы и конструктивно переговорить с генералом Сарраем.

Но по прибытии в сирийскую столицу, они были немедленно арестованы и брошены в тюрьму. По приказу верховного комиссара, их вывезли из Дамаска в пустынную тюрьму далеко на востоке у Пальмиры. Арест стал последней каплей для друзов, после чего они обозлились. Оставшиеся двое шейхов — Султан аль-Атраш и шейх Митааб, которые не поехали в Дамаск, начали готовить восстание.

К тому моменту отношения между Францией и аль-Атрашем уже были вконец испорчены. Спичкой, которая подожгла фитиль, за которым последовал взрыв в 1925 году, стал так называемый «инцидент с Адгамом Ханджаром».

23 июня 1921 года группа ливанских и сирийских националистов совершили покушение на главнокомандующего французскими войсками в Сирии, генерала Анри Гуро — того самого, который нанёс поражение арабам в сражении при Майсалуне годом ранее и ликвидировал Сирийское Королевство. Покушение провалилось, хотя генерал чуть не погиб. Был ранен его водитель и местный губернатор, сидевший рядом. Помощник Гуро, комендант Бранне, погиб, а сам генерал получил ранение в руку.

После неудачи, участники покушения бежали в Иорданию. Один из них — ливанский шиит Адгам Ханджар — перебрался на юг Сирии, где получил убежище у друзов Султана аль-Атраша в его родовом поместье в посёлке Аль-Карайя. Через пару дней Ханджара арестовали два французских солдата, встретивших его на улице.

Аль-Атраш осудил арест и попросил вернуть узника, поскольку он был гостем в его доме, а это для друзов невероятно важно. Арест Ханджара воспринимался как личное оскорбление Аль-Атраша и грубое нарушение друзских традиций гостеприимства и подрыв их авторитета. Султан аль-Атраш предложил обменять Ханджара на нескольких французских солдат, которые находились в плену у друзов в результате более ранних столкновений. Французские власти согласились на обмен.

Но дальше произошло непоправимое. Когда французам передали их солдат, они открыли огонь по друзским переговорщикам, отказались возвращать Ханджара и уехали. Для шейха аль-Атраша это было смертельным оскорблением: европейцы не только «украли» его гостя, нарушили границы его родового поместья, унизили его в глазах общины, но ещё и «кинули», нарушив обещание. Шейх был настолько расстроен и оскорблён, что, по сведениям некоторых соратников, даже сжёг свой собственный дом, заявив, что «дом, врата которого не могут никого защитить, лучше предать огню». Адгама Ханджара вывезли в Дамаск, судили и казнили в том же 1921 году, а Султан аль-Атраш затаил на французов обиду и отказался иметь с ними дело, потому и не поехал в Дамаск в тот злополучный день 12 июля 1925 года, таким образом избежав ареста.

13 июля, на следующий день после задержания друзских шейхов аль-Атраш и его соратник, шейх Митааб — начали мобилизацию своих сторонников и бедуинских бойцов для нападения на французский гарнизон, который базировался в городке Сальхад в провинции Ас-Суэйда.

Первые выстрелы будущего восстания прозвучали 19 июля 1925 года. Силы аль-Атраша сбили французский разведывательный самолёт над посёлком Урман. Обоих раненых пилотов схватили и посадили под домашний арест в поместье семьи аль-Атраш. Остатки самолёта сожгли. Через день, 20 июля, бойцы шейха аль-Атраша численностью около 200 человек без боя захватили городок Сальхад, вынудив французский гарнизон сдаться. Друзы предлагали французским властям вернуть пленников, обменяв их на арестованных 13 июля шейхов, но в Дамаске отказались от этого предложения.

Вместо этого, услышав о новостях с юга, колониальные власти решили быстро покончить с бунтовщиками, и направили в провинцию подкрепление — отряды сирийских и алжирских сиппахов и бойцов Сирийского французского легиона (в основном, тунисцы) во главе с капитаном Габриэлем Норманом. Их было 160-180 человек. Султан аль-Атраш направил своих представителей к командиру карательных подразделений, чтобы уговорить всё-таки произвести обмен и закончить всё мирно: шейх не был уверен в успехе своего похода, да и не имел цели воевать со всей Францией, понимая, что его сил не хватит. Французы от переговоров отказались, а капитан Норман решил выполнить поручение столицы — усмирить бунт, разогнать друзов и арестовать главного смутьяна, посмевшего подняться против Франции.

Битва при Мазраа, триумф друзов и точка невозвращения

Началом Великого сирийского восстания считается 22 июля 1925 года, когда конные отряды, верные Султану аль-Атрашу, атаковали французскую военную колонну капитана Г. Нормана у посёлка Аль-Кяфр в горных районах провинции Ас-Суэйда на подходе к Сальхаду. Французов застали врасплох. Меньше половины солдат выжили, остальных перебили буквально за полчаса. Это была первая военная победа для молодого аль-Атраша, после которой к нему потянулись люди из округи.

Воодушевлённые победой, довольные подтянувшимся подкреплением из числа местных, пользуясь смятением и деморализацией в рядах противника, силы аль-Атраша взяли в осаду столицу провинции — город Ас-Суэйда, где находился штаб французской администрации. Именно в тот момент стороны поняли, что всё серьёзно: французы начали воспринимать друзов как реальную угрозу, а друзы воспряли духом и поверили, что могут опрокинуть ситуацию в Сирии.

Победа у Аль-Кяфра и осада Суэйды убедили колебавшихся друзских шейхов поддержать Султана аль-Атраша. Всего за пару дней его сила выросла из небольшого отряда в пару сотен человек в 10-тысячное войско, способное бросить вызов французскому владычеству как минимум в Южной Сирии. 29 июля друзские отряды аль-Атраша начали подрывать коммуникации и транспортные узлы, связывающие Южную Сирию с Дамаском, чтобы не дать французам прислать подкрепления, и замедлить их ход. В тот день взорвали участок железной дороги между Дамаском и городом Дараа, а также дороги между Ас-Суэйдой и городком Израа на западе.

Французы начали собирать новую карательную экспедицию на вотчину аль-Атраша, и вскоре развернули террор против местного населения. Около 1000 французских солдат, а также более 2 тысяч алжирских и сирийских сиппахов, объединились в провинции Дараа и вышли в сторону Ас-Суэйды с запада, проходя через засушливые равнины Босра аль-Харир. Остановились они у посёлка Аль-Мазраа, который располагался на ровной местности как раз на границе с горным районом Джабаль ад-Друз. Друзы наблюдали за перемещениями французов, поскольку с холмов и горных вершин открывался хороший вид на западные равнины, что дало аль-Атрашу преимущество перед сражением.

Оно состоялось 2-3 августа 1925 года, и станет тем событием, которое окончательно подорвёт пороховую бочку восстания. Карательные отряды французов под командованием майора Жана Ойяка и генерала Рожера Мишо, попались в засаду Султана аль-Атраша и недооценили противника. В кровавой битве при посёлке Аль-Мазраа, их 3,5 тысячную армию разбили наголову. Более 1000 французских солдат были убиты (в основном, африканские бойцы из Мадагаскара и Сенегала). Остальные попали в плен или были ранены, включая майора Ж. Ойяка. Командир французских мадагаскарских отрядов бежал с поля боя, и позже застрелился.

Силы аль-Атраша одержали серьёзную военно-политическую победу, а также получили внушительные трофеи — более 2 тысяч ружей, боеприпасы к ним и несколько артиллерийских установок и пулемётов. 11 августа между аль-Атрашем и французской администрацией начались наконец переговоры. Париж стал более сговорчивым, и согласился отпустить друзских шейхов, арестованных 12 июля, а также амнистировать остальных заключенных. Друзы отдали французам своих пленников. Командиру колониальных сил в этом сражении, генералу Рожеру Мишо, это поражение стоило карьеры: его отозвали во Франции.

Результат битвы при Аль-Мазраа был впечатляющим, особенно для французской публики. Их страна утратила контроль над практически всей Южной Сирией. Французский гарнизон в Ас-Суэйде, измождённый осадой и лишённый ресурсов и продовольствия, сдался 24 сентября, и эвакуировался из провинции.

Султан аль-Атраш стал бесспорным лидером друзских кланов, консолидировал свою власть на юге и получил одобрение всех остальных шейхов. Можно сказать, что именно в пылу сражения при Аль-Мазраа 34-летний шейх надолго застолбил за собой статус морального и политического авторитета в Джабаль ад-Друз, а также цементировал своё влияние и наследие на многие десятилетия вперёд аж до самой независимости.

Его победа воодушевила националистическое подполье на территории всей Сирии, внушила им, что борьба с Францией не окончилась в 1920 году, и даже может быть успешной. На аль-Атраша обратили внимание не только его собратья и соседи, но и другие видные арабские националистические деятели.

То, что началось как сугубо местная разборка в друзском мире, выплеснулось за пределы закрытой горной гряды ас-Суэйды, и охватило всю территорию Сирию, способствуя восхождению «звёзд» националистического движения, которые в будущем станут архитекторами независимости современных Сирии, Ливана и Ирака.

Общенациональный пожар и французское контрнаступление

Несмотря на переговоры и обмен пленными, никакого мира после битвы при аль-Мазраа не наступило. Франция не могла терпеть такого унижения. В Париже, конечно, были разочарованы военным провалом на юге, но они были полны решимости продолжать борьбу, считая, что масштабную и длительную войну друзы не потянут. В конечном итоге, они оказались правы.

Верховный комиссар Франции в Сирии, генерал Моррис Поль Саррай, был человеком жёстким, бескомпромиссным, чванливым и весьма нетерпеливым. Будучи социалистом-республиканцем в преимущественно консервативной стране с все ещё сильными монархическими чувствами, он всегда был изгоем. Его недолюбливали коллеги, не понимали некоторые друзья, а свою военную карьеру он сделал во многом благодаря своим политическим союзникам социалистам в правительстве и парламенте.

Это был человек-солдафон, для которого принципиальными были выдержка, твёрдость характера, принципиальность и приверженность устоявшимся взглядам. Политико-идеологическое аутсайдерство ожесточило его мировоззрение и закалило характер, что часто выливалось в перепалки с коллегами-генералами, споры с руководством, самовольные и дерзкие решения, почти что стоявшие ему карьеры. Каждый раз его спасала какая-то мистическая удача, стечение обстоятельств и знакомые в политических верхах.

Свою работу в Сирии генерал Саррай получил не потому, что хотел, а потому что его сюда фактически сослали с глаз долой. Вероятно, это тоже было одной из причин скверного настроения, в котором он часто пребывал, будучи в Дамаске. Вызов, который ему бросили местные элиты, которых он презирал, воспринимался престарелым генералом как издёвка. Мол, неужели ЭТО будет концом его и без того непростой и нереализованной карьеры? Неужели вот эти варвары нанесут ему поражение? Ему, герою Марны и Арденн, спасителю Вердена и Салоник?

Большую часть своей военной карьеры после окончания престижной Сент-Сирской военной академии генерал Саррай провёл на военно-административных, скучных и бюрократических средних должностях. Выше прыгнуть ему не давали как из-за его сложного характера, так и в связи с его открытыми социалистическими взглядами. Только после прихода к власти премьера-социалиста Жозефа-Мари Кайо, у Саррая появился шанс продвинуться по карьерной лестнице.

В 1911 году его, уже 55-летнего штабиста, назначили на первую серьёзную руководящую должность — командующего пехотной дивизии. А Великая война 1914-1918 года предоставила ему шанс показать себя, продемонстрировать свои умения и таланты. Надо сказать, у него получилось не очень.

После относительного успеха во время Арденнского отступления в августе 1914 года, 3-я армия генерала Саррая проиграла крупное сражение на Марне в сентябре. При этом, он принял ряд рискованных решений вопреки мнению командования, которые ухудшили позиции французов под Верденом, в чём обвиняли, опять же, Саррая.

Дальнейшие ссоры и споры между ним и его руководством привели к тому, что французы не смогли развить контрнаступление и добиться прогресса. Всю зиму 1914-1915 годов Саррай провёл, пытаясь выбить германские войска из Обревилльских высот, которые они захватили в ходе наступления на Марне. Но его попытки были тщетны. Его 3-я армия потеряла 10 тысяч человек в этих боях в одном лишь ноябре.

Когда Мориса Саррая перевели на Салоникский фронт в Грецию в 1915 году, его там тоже ждало фиаско, сперва во время наступления на сербский город Черна, а затем когда его силы были вынуждены отступить к Салоникам. Вообще, вся Балканская кампания Саррая была сплошной неудачей, и если бы не покровительство его соратников-социалистов в правительстве, генерала бы давно уволили.

Собственно, в 1917 году так и произошло. Когда социалистическое правительство рухнуло, а премьером Жозефа-Мари Кайо и Жана Мальви обвинили в госизмене, фронтовая история Морриса Саррая тут же оборвалась. Его уволили, и отправили на покой в своё имение, где он находился до конца войны. А в 1924 году, когда к власти снова пришли социалисты, старого генерала, все ещё мечтавшего совершить что-нибудь выдающееся, назначили в Сирию. И вот мы возвращаемся к нашему восстанию 1925 года.

После битвы при Аль-Мазраа, несмотря на подписание перемирия с друзами, Франция и не могла стерпеть такое унижение. Тысячи колониальных войск были переброшены из Марокко, Сенегала и Алжира в Сирию по просьбе генерала Саррая. Это позволило французам перехватить инициативу, и возобновить боевые действия против повстанцев, усиливая давление на силы аль-Атраша на юге. На первых порах, им это удалось: друзов удалось оттеснить вглубь провинции и снова заставить обороняться. В середине августа французская армия сожгла родовое поместье аль-Атраша. До октября между ними шли боевые действия, но сломить сопротивление мятежников Парижу не удавалось.

23 августа 1925 года, в самый разгар боёв, Султан аль-Атраш публично объявил войну Франции, по сути впервые став гласом не только собственного народа или клана, а отражением общенациональных чаяний. Пожалуй, тогда, аль-Атраш и сам поверил в то, что он может повести за собой массы, и стать национальным героем, слава раззадорила его амбиции, толкнув на такой смелый поступок, который не только радикализовал конфликт, но и стал точкой невозвращения в отношениях аль-Атраша и французской администрации.

Друзский шейх призвал все этнические и религиозные группировки в Сирии оказать сопротивление оккупационным силам и призвал на свою сторону значительное количество людей, которых возглавили видные деятели националистического подполья, известные в стране политики, ремесленники, интеллигенция в городах, влиятельные землевладельцы и банкиры, бывшие османско-арабские чиновники, такие как Хасан аль-Харрат, Нассиб аль-Бакри, Абдель-Рахман Шахбандар, Мухаммед аль-Ашмар, Саид аль-Ас, Мухаммед аль-Айяш и Фаузи аль-Кавукджи. Вдохновлённые примером друзов, они поднимали восстания в своих вотчинах, расшатывая ситуацию в нескольких ключевых регионах Сирии.

В сентябре 1925 года вспыхнуло восстание в Аль-Гуте под Дамаском во главе с местными влиятельными националистами Хасаном аль-Харратом и Нассибом аль-Бакри. 4 октября 1925 года националисты во главе с Фаузи аль-Кавукджи подняли мятеж в городе Хама. В том же месяце они захватили городок Маарет ан-Нуман на юге провинции Идлиб, что вынудило французов забрать часть войск из южной Ас-Суэйды и перебросить их на северо-запад, предоставляя аль-Атрашу больше свободы манёвра и открыв путь на Хиджазскую железную дорогу и на Дамаск с юга.

В том же месяце к силам аль-Атраша присоединилась сирийская националистическая Народная партия под руководством Абдель-Рахмана Шахбандара, сумевшие мобилизовать сторонников в окрестностях Дамаска и в самой столице.

Одномоментный бунт сразу со всех направлений дезориентировал французов, и способствовал быстрому успеху националистов, которые 18 октября 1925 года даже захватили Дамаск, хотя и ненадолго: всего через месяц французы отбили его назад. С началом зимы руководство французской администрации совершило тактическую ошибку, решив взять паузу и накопить силы, что дало аль-Атрашу ещё время для сбора войск, а региональные мятежи переросли в общенациональное восстание, когда полыхнули Хомс, Дараа и Дейр-аз-Зор.

Впрочем, длительную войну арабы выдержать не могли. Это было ясно с самого начала. Националисты несколько раз пытались договориться с генералом Сарраем, но тот отказывался, зная, что у него превосходство как в численности, так и в качестве. А потому, даже зимняя пауза не помогла участникам восстания. Довершить свой быстрый и даже для них самих неожиданный успех они не смогли, как и закрепиться на занятых территориях.

В конце концов, поднять на уши все провинции целиком им не удалось, восстали лишь отдельные районы и города, но мятежникам не хватало оружия, боеприпасов, данных о французских войсках, не говоря уже о бронетехнике, авиации и тяжёлой артиллерии. В итоге, их просто задавили числом, умением и техникой. К концу весны 1926 года бунтовщики выдохлись, а французы постепенно перехватили инициативу, и начали возвращать утраченные территории.

Решающим стало сражение при аль-Мушайрифе в провинции Ас-Суэйда, в котором французы нанесли поражение объединённым силам Султана аль-Атраша, вынудив его бежать в Саудовскую Аравию, затем в Иорданию, где он оставался в изгнании на протяжении 10 лет, прежде, чем ему позволили вернуться.

До осени 1926 года все остальные бунты были подавлены. В боях в Аль-Гуте погиб Хасан аль-Харрат, его сын Фирас был схвачен и повешен на площади в Дамаске в назидание остальным. Нассиб аль-Бакри и Абдель-Рахман Шахбандар бежали в Ирак. Восстание в Дейр-аз-Зоре, где местных поднял влиятельный племенной шейх Мухаммед аль-Айяш, жестоко подавили к сентябрю. 12 ближайших сподвижников аль-Айяша и его сын были казнены, а самого могущественного арабского шейха с семьёй выслали в прибережный город Джабле в Латакии, подальше от родного дома.

В Идлибе всё закончилось после победы французов в двух боях у посёлков Кяфр-Тахарем и Таль-Аммар в марте-апреле 1926 года. Восстания в Хаме и Хомсе могли затянуться на годы, если бы повстанцам удалось перерезать коммуникации французов, но они не стали этого делать, и сконцетрировали все свои силы в городах в ожидании карательных отрядов, которые с лёгкостью разбили их к середине 1926 года.

Кроме недостатка ресурсов и явного перевеса французских сил, у повстанцев возникла ещё одна проблема — местное население не было готово к ещё одной затяжной войне, и многие оставались деморализованными после событий 1919-1920 годов. Пораженческие и пессимистические настроения после ликвидации Сирийского королевства создавали трудности с мобилизацией сторонников. Некоторые части населения банально не верили, что из маленького локального бунта друзского шейха где-то на юге, с которым остальная часть исторически Сирии не соприкасалась, удастся поднять настоящую волну, которая сметёт иностранных оккупантов. К тому же, многие боялись репрессий и преследований со стороны Франции, особенно после показательных казней некоторых лидеров восстания.

Наконец, политика «разделяй и властвуй», которую проводил Париж, посеяла зёрна недоверия между общинами, и способствовала росту местечковости и обособленности разных регионов. Алавиты, долгое время пребывавшие под гнётом обеспеченных суннитских городских семей побережья, получили долгожданное самоуправление в пределах созданного французами «Алавитского государства». Христианам, ущемлённым подавляющим большинством мусульман-суннитов, также даровали протекцию, и начали продвигать на высокие посты в подмандатной Сирии. Городские османско-арабские элиты севера стали во главе отдельного государственного образования с центром в Алеппо, и таким образом соперничество Дамаска и Алеппо было формализовано и разграничено благодаря Парижу.

Короче говоря, в результате манипуляций с административно-территориальной системой и договорённостей с местными элитами, появилась прослойка профранцузски настроенных сирийцев, получивших власть или влияние после прихода Парижа.

Это не значит, что идеи арабского национализма были более не популярны. Скорее, люди устали от войн, не оправились от шока 1920 года, и не были уверены в успехе восстания. Кроме того, сами французы не сидели, сложа руки, и прекрасно понимали: чтобы потушить восстание, необходимо склонить на свою сторону хотя бы часть общества. Поэтому, уже в феврале 1926 года на территории Сирии администрация провела досрочные выборы и объявили амнистию участникам мятежа. Люди охотно поддержали идею выборов, и пошли голосовать, считая, что «лучше плохой мир, чем хорошая война».

Крах Версальского мира и наследие 1925 года

Великое сирийское восстание оставило глубокий отпечаток на целом поколении сирийцев. Как и события 1919-1920, антифранцузские выступления внесли ещё больший раздор в отношения французской администрации и местного населения, посеяв ненависть и презрение друг к другу. Многие жители Сирии, не участвовавшие в восстании, хотя и смирились с французским правлением, не стали лояльными Парижу, и вскоре поспобствовали падению колониальной администрации в последующие 20 лет.

Более 6 тысяч повстанцев были убиты в боях, и под 100 тысяч человек стали переселенцами. Многие переехали в Дамаск и Хаму, которые не могли справиться с таким наплывом беженцев. Многие люди обнищали, и были вынуждены восстанавливать свои жизни все последующие десятилетия. В крупных агломерациях сформировались токсичные социальные группы, ненавидевшие французов, а их дети стали ядром очередного антифранцузского выступления уже в 1940-е годы, приведшего к получению Сирией независимости в 1946 году.

Рекомендуем к прочтению: "Сирия и Ливан во Второй Мировой войне".

Руководство французской администрации было вынуждено изменить свои подходы к колониальному управлению в Леванте. Прямое правление признали слишком дорогостоящим и неэффективным. На разные должности начали назначать всё больше местных, а в спорах предпочитали дипломатию и переговоры, а не силу, опасаясь очередных взрывов.

Это существенно расширило доступ сирийцев к административному аппарату и системе госуправления. А в марте 1928 года Франция объявила амнистию для участников восстания. Впрочем, это всё равно не помогло Парижу удержать контроль над этими территориями. Многие французы продолжали относиться к местным как к людям второго сорта. Сирийцы не перестали считать французов оккупантами и чужеземцами, а антагонизм между ними усиливался, вылившись в трагедию 1946 года и позорную эвакуацию Франции из Леванта, а заодно и триумфом для Британии, которая использовала ухудшение позиций французов в Сирии и Ливане, и поддерживала антифранцузские силы среди националистов.

Чтобы отбить у повстанцев Дамаск в ноябре 1925 года, генерал Моррис Саррай приказал подвергнуть город массированной артиллерийской бомбардировке, которая привела к гибели 1,5 тысяч мирных жителей и ужасающим разрушениям. Расстрел Дамаска был настолько чудовищный, что даже вызвал недовольство в Париже. Травма, нанесённая этим событием, засела в головах целого поколения горожан, обозлила их и создала для националистов огромную социальную базу, которая вскорости вынесла их во власть и смела французское правление на этих территориях.

Обстрел Дамаска уничтожил карьеру генерала Саррая. У его недругов появилась вполне оправданная причина наконец от него избавиться. Правительство уволило его с должности верховного комиссара Сирии и отозвало во Францию, где он вышел на пенсию. Сломленный очередным поражением и кажущейся ему всеобщей несправедливости к нему, через 2 года генерал умер в своём доме под Парижем.

Как я уже писал, восстание 1925 года вытолкнуло в публичную жизнь и сформировало целую плеяду ярких, харизматичных лидеров, которые в дальнейшем сыграли решающую роль в борьбе за независимость и выстраивании Сирийского государства в его современных границах после 1946 года.

Лидер антифранцузского восстания в Алеппо Ибрагим Ханано стал национальным героем. Французы не решились его казнить или отправлять в ссылку, и в последующие годы он сделал многое, чтобы сохранить антифранцузские сентименты, бурлившие на низовом уровне в его родном городе, а также склонил свою курдскую общину в Алеппо поддержать националистов. В 1933 году его даже пытались убить, поговаривали, что как раз из-за его деятельности против Парижа. В 1935 году Ханано умер от туберкулёза. Его именем назван один из кварталов в городе Алеппо, где до сих пор проживает курдское меньшинство.

Лидер друзского восстания, шейх Султан аль-Атраш вернулся в Сирию после амнистии в 1937 году. Он стал символом национализма и патриотизма, продолжал оставаться лидером друзов, сохраняя доминирующие позиции среди кланов юга, определяя жизнь в провинции Ас-Суэйда. Благодаря ему друзы поддержали националистов, и после обретения независимости в 1946 году аль-Атраш активно участвовал в политической жизни страны, хоть и не захотел выходить за пределы своего региона или претендовать на общенациональные должности.

В 1948 году он участвовал в попытках создать единую арабскую армию в войне против Израиля. В 1954 году он снова был вынужден покинуть Сирию из-за конфликта с тогдашним прозападным президентом Адибом аш-Шишакли, захватившем власть в результате переворота 1949 года, но через несколько месяцев снова вернулся, когда режим пал.

В 1958 году Султан аль-Атраш выступал в поддержку объединения Сирии и Египта, и получил от президента Египта высшую государственную награду. После 1961 года шейх аль-Атраш занялся развитием своей общины и отошёл от активной публичной жизни, оставаясь живой легендой для сирийских активистов и политиков. Даже Хафез Асад, когда стал президентом, лично приезжал в дом к Султану аль-Атрашу, которого глубоко уважал и почитал. Благодаря ему, провинция Ас-Суэйда и южные кланы друзов достигли взаимопонимания с сирийскими центральными властями, и им всегда удавалось находить компромиссы, когда возникали разногласия. Султан аль-Атраш умер в 1982 году в возрасте 94 лет, став старейшим из лидеров восстания 1925 года.

Абдель-Рахман Шахбандар, один из основателей и лидеров первой сирийской националистической Народной партии, вице-президент временного правительства, которое аль-Атраш провозгласил в августе 1925 года, когда объявлял войну Франции, продолжил развивать националистическое движение после 1925 года. Он вернулся в Сирию после амнистии 1937 года, и возглавил политическую борьбу против профранцузских сил в правительстве, сделав огромный вклад в удержании националистами преобладающих позиций в политической жизни подмандатной Сирии. Правда, увидеть результат своей деятельности Шахбандар не успел.

6 июля 1940 года он был убит в своей клинике в Дамаске группой исламских фундаменталистов. Его дело так и не раскрыли до конца. Французские власти поспешили обвинить в его убийстве лидеров ещё одной националистической партии — Национального блока, вынудив их бежать в Ирак. В феврале 1941 года убийц казнили, и на этом в деле поставили точку, хотя в столице упорно ходили слухи о причастности французов к убийству политика.

Мухаммед аль-Айяш — лидер влиятельного клана из «столицы восточной Сирии», города Дейр-аз-Зор, поднявший там восстание в 1925 году, так и не вернулся домой после ссылки на остров Арвад возле Тартуса. Французы считали его слишком опасным, учитывая его авторитет среди восточно-сирийских племён. В 1926 году французские спецслужбы отравили его, и даже не позволили похоронить в Дейр-аз-Зоре, дабы его могила не стала местом паломничества для местных националистов. Вдохновляясь примером Аль-Айяша, его соратник Рамадан аш-Шаллаш в 1941 году снова поднимал восстание на востоке, и тоже неудачное.

Фаузи аль-Кавукджи, Нассиб аль-Бакри, Мухаммед аль-Ашмар и Саид аль-Ас, которые возглавляли антифранцузские выступления в центральных и северных регионах Сирии, бежали за границу, и впоследствии стали важными советниками монархов Иордании, Ирака и Саудовской Аравии, и помогали им тренировать местную арабскую армию в надежде, что когда-нибудь они освободят Сирию от иностранных оккупантов. Их антизападные настроения ещё больше усилились после 1925 года, и они обозлились, презирая тех арабских лидеров, которые сотрудничали с Францией или даже Британией.

Нассиб аль-Бакри в конце 1930-х стал одним из основателей ещё одной мощной националистической партии Национальный блок, которая развернула политическую борьбу против Франции в Дамаске, и оставалась во власти аж до конца 1950-х. Фаузи аль-Кавукджи успел поучаствовать в восстании палестинцев в 1936 году, повоевать в рядах Вермахта в 1939-1942, затем побороться против всех подряд, попасть в плен к советам в 1945-м, и после освобождения вернуться в Сирию и возглавить палестинские вооружённые отряды в войне с Израилем в 1948 году. До своей смерти в 1977 году он жил в Бейруте и Дамаске, оставаясь видным националистическим деятелем и активистом. Саид аль-Ас также отправился на войну с евреями и британцами в Палестину, где и погиб в боях на улицах Иерусалима в 1936 году. А Мухаммед аль-Ашмар пошёл в политику по стопам Абдель-Рахмана Шахбандара, а затем ударился в религию в 1940-х годах, только чтобы стать фанатом коммунистов и СССР в 1950-1960-х.

Великое сирийское восстание 1925 года — одно из первых мрачных предзнаменований дальнейшего краха Версальской системы. Раздел Ближнего Востока между союзниками привёл к появлению искусственных границ и стремительному росту национализма, а вместе с ним обострению внутренних этнических, религиозных, меж-племенных и классовых противоречий.

Политика Франции на подмандантных территориях в Сирии привела к обострению социально-экономических противоречий между провинцией и городами, богатым классом мусульман-суннитов и бедным классом крестьян-шиитов, алавитов, христиан и остальных. Возвышение отдельных религиозных меньшинств во власти за счёт интересов суннитского большинства привело к усугублению конфликта между ними. Впоследствии, это определит позицию меньшинств, которые заполонят ряды партии БААС, поставившей своей целью искорененине дисбалансов и несправедливости.

Версальская система на Ближнем Востоке начала разрушаться практически сразу в 1920-1930-х годах, хотя её перелом растянется на целых 100 лет. Эхо событий 1917-1925 годов в Сирии регион и сама страна ощущают до сегодняшего дня.

Для Франции 1925 год был репетицией 1946 года и началом конца их правления не только в Сирии, но и в Леванте и на Ближнем Востоке. Для самой Сирии восстание 1925 года, будучи печальной страницей истории, стало одним из главных толчков к развитию самосознания отдельных регионов, росту их собственных амбиций, так и фундаментом, на котором вырос сирийский национализм, в особенности арабский. Он нашёл своё отражение в лице среднего офицерства, баасистов, которые пришли к власти в 1960-х годах и впервые принести стране мир, стабильность и своеобразное чувство общности и национальной солидарности, хоть и не пустившее корни во всех регионах.