Новая доктрина войны в XXI веке

Эра после окончания Холодной войны создала новые уязвимости и новые формы противников и боевых применений. Десятилетие сражений и сложных операций «вытащило корни» стратегической мысли и оперативных привычек, рассчитанных на ответ против монолитной угрозы. Этой угрозы больше не существует но она впечатана в американскую военную культуру. Вызовы адаптируются под новые требования, новые угрозы и развивающийся характер конфликта. Мы должны отбросить то, что более не применимо, и усилить всё, что неизменно или прочно. Следующее предложено к рассмотрению объединённого сообщества участников войны – новая доктрина, которая должна быть поставлена выше всех:

Понимание: искусство стратегии и операций на основе детального понимания природы военного конфликта и его специфического контекста (культурного, социального, политического и географического), в котором военная сила должна быть представлена и применена.

СТРАТЕГИЯ, АНТРОПОЛОГИЯ, СОЦИОЛОГИЯ

Стратег Бернард Броди однажды заметил, что «хорошая стратегия подразумевает хорошую антропологию и хорошую социологию». Фундаментально, война включает итеративное соревнование между народами, чьи поведенческие паттерны являются результатом сложной комбинации факторов. В нашем национальном сообществе безопасности есть эксперты, которые мониторят и изучают стратегическую и военную культуру противостоящих стран и оценивают военные возможности оппонентов. На протяжении Холодной войны мы создали кадры экспертов в русской истории, языке и культуре. После холодной войны мы потеряли эту экспертизу. Мы стали тем, что генерал Энтони Цинни, бывший глава Центрального командования, называл «порядок ориентированных на битву» – сосредоточены на численном измерении известных противников и рассчитываем его возможности, исходя из стандартных шаблонов. Критика генерал-майора Майкла Флинна в 2010 году операций разведки в Афганистане отражает последствия такой ментальности.

Мы должны обрести глубокое и детальное понимание любого конфликта, в который мы вступаем и получить максимально возможное представление о природе противника. Это включает в себя хорошую информированность о культуре противника и его социальной и политической системе.

Это поможет нам в будущем, в соответствии с природой того, что гарвардский Сэмюэль Хантингтон называл «линией разрыва» войн. Это тип культурно интенсивных, этнических ли религиозно нетерпимых конфликтов, которые происходят между разными культурами или цивилизациями. Такие войны затяжные, полные насилия и чрезвычайно заразны. К несчастью, это именно тот тип конфликтов, в которые мы будем вовлечены в следующие несколько десятилетий (хотя и не только мы). Войны на разрыв (fault—line wars) дают преимущество тем, кто глубоко понимает и другой компонент национальной стратегической культуры – её общественную культуру. Это не новая мысль, как Майкл Говард написал много лет назад «Войны – это не тактические упражнения… Это конфликты обществ, и могут быть полностью поняты только если понимаете природу общества, с которым сражаетесь. Корни победы или поражения часто лежат далеко от поля боя – в политических, социальных или экономических факторах».

Также это не новость для тех, кто знаком с классическим уставом Корпуса морской пехоты «Устав малых войн» (Small Wars Manual), в котором написано «План кампании и стратегия должны быть адаптированы к характеру народа, с которым происходит столкновение».

Невозможно для законодателей или военных преуспеть без глубокого знания локальной культуры, и это можно увидеть по прошедшим американским интервенциям. Наш недостаток понимания одновременно природы Вьетнамской гражданской войны и слабостей Южно-Вьетнамского правительства был определяющим для нашего поражения там. Также наше непонимание этнического деления в Ливане, где наша поддержка правительства, в котором доминировали христиане, поставила под угрозу наших морпехов и моряков в Бейруте. Также американское вторжение в Сомали в 1992-1993 годах было обречено ограниченным пониманием клановой системы в этой нищей стране.

Те же проблемы долгое время работали против наших усилий в Ираке. Мы достигли прогресса в операционном и тактическом уровне за последнее десятилетие, и должны институционализировать рамки, образовательную базу и организационные улучшения, чтобы сохранить и усилить способность американских войск думать в понятиях культуры и видеть вещи с перспективы других.

Очевидна нужда в культуральной разведке и понимании в почти каждой фазе операции «Свобода Ирака» (Operation Iraqi Freedom). Возникли многочисленные истории и анекдоты про распространённость эффектов культуры и аддитивной сложности, которую они приносят в пространство боя.

«Мы абсолютно новички в этой среде», говорит молодой офицер. «Это чуждо нам. Сложно найти место в мире, которое было бы более чуждо американцам более, чем Ирак». «Сложность их культуры ошеломляет», говорит другой.

Другие выражают удивление важностью религии: «Там не было ничего, к чему я был бы готов». Усилия внушить некоторое понимание культуры в профессиональные военные образовательные программы были в конце концов предприняты. Дополнительно, были созданы инициативы наподобие «Команда человеческой территории» (Human Terrain Team). Результативность таких мер смешанная, по негативным отзывам Флинн пару лет назад. Ясно, что мы достигли прогресса, но менее ясно, сосредоточены ли мы на правильных изменениях или мы должны найти лучшие практики, не взирая на грядущие сокращения бюджетов.

ПОДГОТОВКА БУДУЩИХ ВОИНОВ

Предельно ясна необходимость изучения других культур и создания более глубокого уровня понимания, если стратегическая и операционная эффективность вообще имеет значение. Это одинаково справедливо и для встречи законодателей в Вашингтоне, и для пыльных базаров Марджаха и Кандагара.

«Что будет иметь значение для вооружённых сил США в 21-м столетии», пишет американский историк Виллиамсон Мюррэй, «это как хорошо американские лидеры всех уровней понимают своих оппонентов: их историю, их культуру, их политические рамки, их религию и даже их языки».

На этом этапе должно быть ясно, что понимание является «первым среди равных», когда заходит речь о принципах войны. Без глубокого понимания природы войны и вовлечённых обществ определить достижимые цели или конечное состояние – это упражнение по бреду. Без глубокого знания истории и войны невозможно спроектировать наступательную кампанию или сохранить инициативу после первых боевых столкновений. Хорошее планирование требует разветвлений и альтернатив, а не фиксированный план.

Понимание со стороны командира и его помощников необходимо, чтобы подготовить эти разнообразные пути, и поэтому понимание является основанием для адаптации и гибкости. Когда концентрировать или распределить боевые силы, или когда применить экономию сил – зависит от понимания возможностей противника и намёков о его предпочтениях (привычках, склонностях). Также достижение неожиданности или соблюдение собственной безопасности требует понимания, что оппонент (decision—maker) предвидит или намерен предпринять. Все обманы Великих Капитанов основаны на снабжении противника нужными подсказками в том, что его интересует. Единство командования также требует общего понимания, что старший командир хочет достичь, и как он это хочет достичь, также как и знание контекста, в котором происходит операция. Не может быть единства цели по отношению к общей задаче без подлинного понимания.

Все существующие принципы подразумевают понимание, но исторические примеры показывают, что одного подразумевания не достаточно. Понимание должно быть избыточным принципом и для подготовки, и для ведения войны.

Поэтому мы должны подготовить поколение будущих воинов с основным умением работы с чужими культурами, когда постижение, как получить специфические знания и понимание кризисных территорий в кратчайшие сроки. Скорее, чем концентрация на сетецентрических (network-centric) формах войны, важнейшее значение имеет культуро-центрическая война, в которой наши солдаты и моряки будут подготовлены с высокой степенью культурного ознакомления и обеспечат необходимость в «глобальных скаутах», чтобы усовершенствовать наше взаимодействие с иными культурами. Это не тот тип информации, который может быть быстро собран спутниками и дронами. Вместо этого степень понимания достигается от человеческих сетей, и эта информация может быть успешно интерпретирована только военными, вооружёнными глубоким пониманием исторического и культурного контекста, в котором возник конфликт. Военные и образовательные реформы, предложенные этими рекомендациями, широкомасштабны.

Поэтому, не взирая на налоговые сокращения, с которыми столкнулся Пентагон, американские военные поставить образование в центр подготовки будущего, включая изучение истории и культуры.

ВЫВОД

Принципы войны и не неизменны, и не устаревают, если присутствует понимание их соответствующего применения. Поскольку пути войны постоянно меняются, нам стоит ожидать изменений в принципах, которые озвучены и приняты к исполнению. Принципы не разрабатывались для упрощения вещей для тех, кто не терпит критичного рассмотрения, не имеет привычки к созерцанию или терпения для глубокого изучения истории. Они могут быть шпаргалками для ленивых учеников войны. Но для тех, кто готов принять непредсказуемость и бесконечные осложнения человеческих конфликтов, принципов самих по себе никогда не достаточно. Они помогают только обозначить рамки нашего изучения войны, чтобы упростить перевод теории в актуальную практику. Что нам нужно, так это ясное принятие практически вечных элементов человеческих конфликтов и смиренного уважения к изменяющимся характеристикам и путям войны.

Вывод согласуется с ключевым высказыванием генерала Мартина Демпси, главы Объединённого командования, сказанным в январе в Университете Дюка.

«Я думаю, одним из вызовов образования этого века, и, конечно, одним из вызовов для нас – это развитие лидеров», сказал он, «мы должны развивать лидеров, которые могут принимать факты о ситуации, применять контекст и понимать».

Это суть понимания. Наша система военного образования должна стремиться к применению этой перспективы к завтрашнему корпусу офицеров, и наши гражданские высшие школы не навредят себе, если продолжат прививать понимание стратегии и сопутствующих военных операций в своих программах обучения. Многие стремятся к этому.

Но мы не должны вводить ещё один принцип, если нашей настоящей целью будет простая кодификация принципов. Они никогда не смогут заменить серьёзное и стройное обучение, и не могут быть шаблонами для применения без оценки особенных непрерывностей и отличительных разрывов специфического контекста. И снова Броди описывает это: «Без перспективы у нас нет ничего, ничто не спасёт клише, которое выступает от имени старых и предположительно неизменных принципов. Эти клише также воспринимаются многими, как окончательное решение завтрашних проблем. Но это не так. Если бы это было так, вещи были бы гораздо проще».

Но побеждать в завтрашних грязных и неопределённых войнах не будет легко. Ведение войны никогда не легко, и окончательные ответы на завтрашние проблемы никогда не находятся в списке общих слов или красивых заявлений. И искусство, и наука войны должны быть основаны на креативном использовании человеческого ума. Не существует «формул успешного обозначения стратегии и течения войны». Но добавив понимание в список принципов войны будет хорошим шагом вперёд в направлении создания необходимого контекста, чтобы обозначить будущие стратегии и вести течение будущих войн.

Источник: AFJ