Уничтожение пролетарской системы — главная задача украинской революции

“Никому не нужные, дегенерировавшие и опустившееся элементы определенной части населения промышленных центров, состоящей из нищих, проституток, бандитов, рэкетиров, мошенников, мелких уголовников, бродяг, хронических безработных или непригодных для любой работы, изгнанных из своей профессии, и всяких деклассированных, деградировавших или выродившихся элементов. Во времена затяжного кризиса, многочисленные молодые люди, не имеющие возможности войти в общественный организм в качестве производителей, оказываются в неопределенном состоянии отверженных. В их среде демагоги и фашисты всех мастей находят место для создания массовой базы в момент борьбы и социальных потрясений…”

Это не то, что вы, скорее всего, подумали в свете событий последнего года. Хотя, впрочем, вы и не ошиблись. В любом случае, это почти дословное марксистское описание социальной прослойки, для определения которой самому Марксу пришлось придумать особый термин “люмпен-пролетариат”. А заняться словообразованием его побудило то, что все эти довольно неприятные личности по всем его же определениям очень походили на социальный класс, который, по расчетам Карла, и был движущей силой истории – пролетариат. То есть был правильный, хороший, индустриальный пролетариат, создающий в едином порыве прибавочную стоимость и несущий социальную революцию, и был плохой пролетариат, в котором (эту прелесть можно цитировать до бесконечности!) “наряду с разложившимися мерзавцами с сомнительными средствами к существованию и сомнительного происхождения, наряду с разорившимися и авантюрными отпрысками буржуазии, имеются бродяги, отставные солдаты, вышедшие на волю уголовники, беглые каторжане, мошенники, шарлатаны, бездельники, карманники, жулики, игроки, сутенеры, вышибалы, литературные типы, шарманщики, тряпичники, точильщики, лудильщики, нищие — словом, вся невнятная, разрозненная масса, собранная отовсюду, которую французы зовут “богемой””. В общем, Карла несло. Такая вот диалектика. Хотя, если взглянуть на сегодняшний Донбасс, то довольно похоже. Но совсем не на ту Богему. Новый Пуччини оперу про нее вряд ли слабает. Но почему пролетариат, и зачем он сдался?

Появились пролетарии давно, еще в Древнем Риме, как нижайший класс беднейших, но свободных граждан. Изначально, первые лет 200, их даже не дергали в римскую армию-ополчение, поскольку самая минимальная по тем временам экипировка была им не по карману. Да что там оружие. Учитывая, что основным занятием беднейших слоев Римской республики, помимо мелкой подработки там-сям по мелочам, было хождение на ихние Антимайданы в поддержку тех или иных представителей элиты в обмен на “хлеб и зрелища”, как в те времена называли социальные выплаты и хрущевки. С такого “дохода” налоги, естественно, не возьмешь, да и особой собственности, сами понимаете, так не наживешь. Единственно, что такие граждане могли производить и иметь, это детей. Слово “пролетарий” буквально означает “производитель потомства”. Сегодня бы сказали “трутень”.

Стоит заметить, что в Древнем Риме дети по закону действительно являлись полной собственностью родителей. Так что термин “пролетариат” подразумевал, что беднейшие семьи, по крайней мере, привносили свою лепту в достояние республики и, впоследствии, империи, рожая потенциальных переселенцев на свежезавоеванные земли. Бездетные же бедняки считались просто пустой статистикой в переписи населения, так как за ними не стояло никакой собственности как таковой.

Пролетариат — довольно-таки уникальная прослойка общества. Единственная, которая не имеет ни личной, ни даже общественной или общинной собственности, а зависит исключительно от той или иной формы государственной социальной поддержки. Само его существование возможно лишь в условиях достаточно развитой и специализированной экономически, и непременно урбанистической цивилизации, с подразумеваемой определенной социальной ответственностью государства перед всеми своими гражданами, включая пролетариев. Все остальные представители человеческого общества: земледельцы, скотоводы, охотники, воины, вожди, священники, ремесленники и торговцы – самодостаточны и вне цивилизации и промышленности. Потому что без централизованного государства, без строго соблюдаемого им имущественного права, заиметь собственность достаточно просто. Посадил куст, расставил силки, захватил Трою, и ты уже чем-то владеешь, ты – пусть маленький, но хозяин. Но в ситуации, когда все и все принадлежит кому-то, единственной гарантией человеку без всяких знаний, умений, средств и собственности может стать только государство.

Пролетариат, в его изначальном понимании, существует в любом урбанизированном обществе с избыточной экономикой. Как своеобразная плата за урбанизацию и производительность. Как всегда будет определенная политическая и экономическая элита, примерно, в зависимости от обстоятельств, от 1 до 10%, так, по любому, будет беспросветный пролетариат, примерно от 5 до 20%, хотя бы потому, что в современном обществе психологические расстройства и наркотическая зависимость рассматриваются как болезни, а не блажь. Это не считая старшеклассников и студентов, пролетариев по определению, хотя и временных (нужно надеяться!). Другое дело, когда пролетариат из маргинальной прослойки становиться базовым классом и начинает определять культуру и менталитет общества.

Что и произошло в Древнем Риме. Как уже не кажется странным, именно в результате его успешной, но однобокой территориальной, а значит, в соответствии с положением дел той эпохи, и политико-экономической экспансии. По мере того, как Римская империя расширялась, ее производство и торговля тоже отодвигались на периферию, поближе к новой, пока еще доступной собственности и возможности ведения бизнеса вне конкуренции римских олигархов. Сама метрополия постепенно переключалась на режим потребления. Поток рабов из завоеванных земель убивал спрос на труд пролетариев, и без того мало востребованный, и государству приходилось заниматься обеспечением малоимущих слоев населения необходимым прожиточным минимумом. Уже ко временам поздней республики, экспансия Рима совпадала с необходимостью обезопасить и закрепить поставки зерна из Египта и серебра из Испании, без которых государству было просто не выжить. Италия, при той плотности населения и производительности труда, при усиливающейся концентрации собственности среди уменьшающегося числа владельцев и все увеличивающего числа граждан, переходящих в ряды иждивенческого пролетариата, прокормить себя уже не могла. Эта зависимость от внешнего снабжения предопределила судьбу Древнего Рима. В то время как вторая, новая столица империи, Константинополь, была удачно размещена в нервном центре торговых путей, старая метрополия, удаленная от поставщиков, постоянно находилась на волоске от катастрофы. Которая и не преминула наступить, как только линии поставок были прерваны всякими вандалами, аварами, готами и прочими Гейнзерихами с Аларихами.

Но это случится позже, а пока что система Рима неотвратимо катилась от республики к монархии. Пролетариат, в отличие от собственников — фермеров, торговцев и ремесленников, радостно шел за любым популистом, обещающим раздачу пенсий, пособий, земли. У них даже “Крымнаш” был! И, непременно, гарантированную стабильность такой раздачи. И, несмотря на отчаянное сопротивление старой аристократической республиканской элиты, после серии популистских диктаторов Мария, Суллы и Цезаря, вся власть в конечном итоге сосредоточилась в руках одного фактического монарха, хотя и под военным титулом цезаря. И звали этого императора Владимир Владим… кхм! – Октавиан Август.

А как же рабы, спросите вы? А что рабы? Это ведь тоже вопрос собственности. Раб – всегда чья-то собственность. Причем личного выбора в своем положении у него просто нет. В экономическом плане раб может быть вполне богат и иметь свою собственность, в социальном он может занимать посты советника и командующего. Определяющим моментом остается то, что, в конечном счете, несмотря на все его возможное личное богатство и влияние, он остается собственностью хозяина. Как и во времена крепостного права, когда некоторые крепостные умудрялись становиться купцами-миллионерами, но при этом не могли выкупиться, поскольку их владельцы-дворяне, чисто из природной гнусности, того просто не желали делать.

Пролетарии, несмотря на всю личную, хотя и не особо нужную свободу, определяются отсутствием собственности и материальной зависимостью от власть имущих. И их это устраивает, поскольку, даже при наличии социальных лифтов, им психологически трудно преодолеть комплекс зависимости. Слегка перефразирую фразу Феликса Кривина о плебеях Рим, “Плебеи (точнее было бы сказать пролетарии), в сущности, те же рабы. Но не по обстоятельствам, а по влечению сердца”.

Естественно, что всем людям свойственно формализовать и стандартизировать культуру и понятия своего социального окружения. Объективные обстоятельства возносятся в ранг субъективных ценностей. Так же и пролетариат. Не имея денег, можно считать бедность высшим достоинством; не имея влияния, можно стать последователем влиятельных; не имея будущего в этой жизни, можно полагаться на то, что страдания и неустройства при жизни вознаградятся сторицей в другом, лучшем мире. К первому веку, такой пролетарский менталитет начал играть заметную роль в культуре Рима. И на этой почве, причем довольно быстро, пустила побеги новая религия бедных и угнетенных – христианство.

Христианство началось, после долгой и кровавой полосы неудачных войн, как пораженческая реакция иудаизма на невозможность восстановления еврейской государственной и религиозной независимости. Чтобы долго не распространяться по теме, скажем просто — появилась идея, что царство божие на самом деле не реальное государство с центром и храмом в Иерусалиме, а абстрактная идея в потустороннем мире, куда римским легионам было не добраться. Земные блага и удовольствия становились просто неважны. Над изначально чисто иудейской концепцией еще немало поработали последователи Иисуса, особенно апостол Павел, в честь которого, по справедливости, и стоило бы называть религию. Так или иначе, а получилась новая вера, отразившая чаяния и воззрения римского пролетариата, так же основательно и быстро, как и в 19-ом веке распространились идеи социалистов, коммунистов и анархистов.

И по той же причине. О пролетариате вспомнили к началу 19-го века, когда массы европейского крестьянства начали терять землю в пользу крупных землевладельцев, организовывавших массовое производство сельскохозяйственной продукции для нужд быстро растущей промышленности, и перемещаться в большие города, в надежде найти работу в той же самой промышленности. Несмотря на то, что индустрия росла сумасшедшими темпами, в начальный период спрос на труд превышал предложение. Тогда и родилась концепция индустриального пролетариата. Которая, если ее совместить с извечной идеей справедливого, эгалитарного общества, легко и просто транспонировалась в коммунистические теории Маркса и Кропоткина.

Суть их такова. Мы имеет многочисленный класс наемных индустриальных и сельскохозяйственных работников, которые сами внятной собственностью не владеют, но при этом являются двигателем индустрии. В буквальном смысле, так как, несмотря на растущие темпы механизации и общего технологического прогресса, человеческое непосредственное участие и грубая сила оставались незаменимыми. Получается, что пролетарии по сути все сами производят своим горбом, но плоды их труда достаются не им. Более того, в случае проблем с пролетариатом, их разгребают не работодатели, которые от проблем просто избавляются, а государство. Возникает опрос – зачем тут работодатели вообще? Пролетарии и сами могут производить, а государство, особенно если это пролетарское государство, сможет обеспечить им, как и в римские времена, прожиточный минимум, а при отсутствии нестабильности и конъюнктуры свободного рынка, и полную занятость. То есть, в принципе, требуются только пролетарии и государство. Или, в анархической интерпретации, пролетарии и общественное самоуправление. Остальное было, вроде как, лишним. Банки, торговля, потребительство, кордебалет – баловство одно. Более того, предполагалось, что это еще цветочки, а дальше будет еще хуже. Нищий пролетариат будет становиться еще беднее, а богатые буржуины все богаче и богаче. И так будет или до бесконечности, или до полного социально-экономического пи… Армагеддона. Все это, конечно, было упаковано в научные теории и подано в убедительной манере, как было показано в начале статьи.

Проблемой всех упомянутых и неупомянутых теорий 19-го века было то, что современный капитализм абсолютно не соотносим с негибкой и монотонной римской системой замкнутого порочного круга. Там для поддержания внутренней стабильности требовались наружная территориальная экспансия и перераспределение ресурсов с периферии в центр, по истощению которых цикл разбухания повторялся по необходимости. В разительном контрасте, капиталистическая экономика, основанная на свободном течении рынка, упершись в тупик, начинает органично мутировать в нечто неожиданное. Упершись в проблему промышленного пролетариата, капитализму пришлось пройти через серию мутаций, основанной на экономическом эквиваленте дарвиновского выживания видов, более приспособленных к данным обстоятельствам. Со временем спрос и предложение на рынке труда устаканились, не в последнюю очередь из-за того, что массово производить товары для нищих не имело смысла. Возвращаться же в средневековую деревню никто особо не рвался. Посему, вместо скоренького выжимания максимальной прибыли из голодных и рабов, индустриалисты стали делить свои доходы с работниками, чтобы те могли приобретать производимые ими же вещи, могли приобретать жилье для себя и образование для детей, могли стать собственниками. Так пролетариат к началу 20-го века стал превращаться в рабочий класс, а затем, по мере роста производительности и зарплат, в самый что ни на есть средний класс. Пролетариями тут уже и не пахло.

Что характерно, успешные коммунистические революции произошли не в индустриальных западных государствах, как того требовала марксистская теория, а в двух странах, где незавершенный процесс индустриализации сельского хозяйства породил огромное количество сельского пролетариата. Да, дорогие друзья, и в Российской, и в Китайской империях в начале 20-го века, переходной период на рельсы индустриальной экономики создал многочисленный класс безземельных крестьян, которых не успевала впитывать городская промышленность, и которые не особо требовались в деревне. Такой удачный для коммунистов момент в истории. Как говорил Ленин, сегодня рано, а завтра будет поздно. Понятно, что результатом последовавших внешних и гражданских войн стали разруха и дальнейшая пролетаризация населения. Что неизбежно приводило к возрастанию роли централизованного государства и массовой зависимости от него. Вот иллюстрация из украинской истории. Если в 1918 -1919 годах анархисты-махновцы вовсю борются с кулаками и помещиками, то начиная с 1920 их фокус переходит на представителей центральной Советской власти и комнезамы (комитеты бедноты, сельских пролетариев). Богатые становятся бедными, а бедные становятся пролетариями. Обнищание и голод неизбежно вели к полной пролетаризации отдельно взятой страны. И, по иронии судьбы, небольшой, но вполне явный рабочий класс бывшей империи, благодаря революции откатился на 100 назад, в самые темные времена индустриального пролетариата.

Но если в подобной трагической ситуации герои романа Джона Стейнбека “Гроздья гнева”, американские фермеры, раздавленные экономической и экологической катастрофами, не желая становиться зависимыми от государства пролетариями, сами снимаются с места и ищут себе лучшую долю, то в Советском Союзе пролетаризация населения была изначальной целью. Более того, когда вынужденная Новая экономическая политика 1920-х породила успешный класс независимых городских и сельских предпринимателей, это считалось негативным и временным явлением. К средине 30-х практически вся страна, после тотального истребления не желавших расставаться с самой идеей негосударственной собственности, стала вполне пролетарской, коей она и продолжала оставаться почти до конца столетия. За что Украина сегодня и платит самой высокой ценой. России тоже придется ее платить вскоре.

И тут я позволю себе процитировать самого себя из прошлой статьи. “Человек, даже самый расчудесный, всегда существует в контексте социальных и экономических отношений. Коммунисты за 74 года не смогли изменить человеческую природу и человеческие чувства любви, справедливости, юмора и прекрасного. Но они, зато, смогли изменить обстоятельства его бытия. Все общественные институты влились в государство, люди всех профессий и занятий стали наемными работниками, не владеющими собственностью на средства производства и зарабатывающими достаточно только для поддержания семьи. Иными словами, государство победившего пролетариата превратило все население страны, независимо от должности и образования, в пролетариат, не имеющий навыка самостоятельной жизни, не имеющего никакого эквивалента esprit de corps, кроме той любви к родине-государству и чувства глубокой благодарности, до жути точно отраженными в песне “Наутилус Помпилиус”: “Нищие молятся, молятся на/ То, что их нищета гарантирована”. И пока врач, инженер, учитель и следователь не перестанут быть пролетариями в найме у государства, успехов от реформ, даже самых лучших и нужных, ждать не стоит. Потому что, как все знают, пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. И за эти цепи они будут драться до последнего”.

Самое страшное наследие СССР состоит в том, что пролетарская ментальность до сих пор пронизывает все общество, сверху донизу. Система, в которой любой человек, независимо от его служебного положения или социального статуса, является пролетарием, человеком без собственности. Даже партийные бонзы, в принципы, состояли на содержании государства. На очень даже неплохом содержании, но только потому, что столько им выделяло государство. Раб может, по крайней мере, надеяться, что при удачных обстоятельствах или посредством денежного откупа он получит свободу. Пролетарий без государства никуда. Деньги или добрая воля тут роли не играют.

Когда я оказался в Канаде, новые знакомые, натурально, интересовались кто я, откуда я, из какой семьи. Я рассказывал, что моя мать была судьей, а отец – ведущим инженером. “А,” – кивали канадцы понимающе, — “ты из очень обеспеченной семьи, дома, коттеджи, яхты.” Когда я им объяснял, что девятнадцатилетним пацаном, тупо работая на сборке электромоторов, я умудрялся получать больше мой матери, и почти как мой отец, мне не верили. “Да,” – смеялись канадцы, — “рассказывай, как же! Где это видано, чтобы ненормированная работа, знание, опыт и ответственность юриста или инженера ценилась наравне с трудом работника на сборке, что означает — поднял херню и вставил в дырку?” Втолковывать им, что в пролетарской системе координат реальная ценность и результат труда вообще не является критерием, было бесполезно. Шутку “копать от забора и до обеда” даже с пространными объяснениями никто не понимал, так как сама идея того, что важно не то, что ты делаешь, а то, что тебе дают, до них не доходила.

Справедливости ради признаю, что впоследствии я встретился и с канадскими пролетариями и подтверждаю, что пролетарии везде одни и те же, что в Риме, что в Торонто, что в Кишиневе. Пролетаризация – явление глобальное. Это всегда пряные отношения патрон-клиент, где патроном выступает государство. И если взглянуть на трагические события в американском Фергюссоне при демократическом президенте Обаме или ливийском Триполи при деспотическом черт-его-знает-чем-он-там-был Каддафи, то обнаружатся интересные параллели. Чего им не хватало, вопрошают сторонние обозреватели, им же государство все дает? В этом же и проблема! Когда существование выстраивается по нехитрой схеме патрон-клиент, в которой роль патрона играет государство, а клиент неизбежно превращается в пролетариат, материальные блага не так существенны. Наличие микроволновки и холодильника в современном доме не делает человека зажиточным, а всего лишь соответствующим современному прожиточному минимуму, да и просто нормам санитарии. Наличие телевизора обязательно, оно помогает пролетариату отключаться от реальности. Поэтому можно видеть такие явления как “арабская весна” или “русский мир” как продемократические или националистически-имперские, а можно и увидеть в них выплеснувшееся вечное недовольство не имеющего жизненных перспектив пролетариата, часто вполне обоснованное, но еще чаще не вполне рациональное. Даже жаркий пыл исламского радикализма, особенно в Европе, исходит именно из маргинальной, пролетаризированной части мусульманского общества. Как еще назовешь какого-нибудь британского проповедника военного джихада, десятилетиями сидящего на пособии, что позволяет ему проповедовать священный поход против загнившего запада, где он вырос и живет? То, что воспринимается как исламизация Европу, скорее пролетаризация ее мусульманского сегмента. Не случайно же европейские джихадисты, мелькающие в печальных новостях, чуть ли не все из второго-третьего поколения иммигрантов, а то и сами аборигены, принявшие ислам.

Пролетариат – это, скорее, не просто отчаянное экономическое или социальное положение, а признание такого положения нормой, обязательным для всех стандартом, хотя и неприятным. Что рождает определенное отношение к миру. Все против нас, независимо от нашего поведения. Если нам что-то не дают, это значит, что у нас это забирают. Любое занятие равнозначно и должно цениться одинаково. Ничего не зарабатывается, но все распределяется, поэтому люди, живущие лучше материально, достигли этого нечестным путем, так как им кто-то дал больше, чем нам. Люди, идущие в политику на всевозможных уровнях, занимаются этим исключительно из корыстных побуждений, чтобы забрать у нас и отдать другим Равноправие нищих предпочтительнее неравноправия зажиточных. И так далее, и тому подобное.

И проблема пролетаризации не ограничена неразвитыми или развивающимися странами. Определенный разрыв между интернациональными корпорациями, ведущими бизнес и получающих прибыли в глобальном масштабе, и производителями/ разработчиками на местах, которые по определению живут и работают на местах, создает предпосылки к массовой пролетаризации и в странах G20, со всеми вытекающими последствиями. Но, стоит надеяться, что современное понимание человека и экономики позволит нам не закрываться в узких рамках национальных границ или классового и религиозного предопределения мира, а, через последовательную демократизацию и освобождение общества и экономики от уз системы патрон-клиент, снизить до минимума количество и уровень влияние тех, кого в марксисткой мифологии именуют пролетариями.

Мораль. Вполне возможно, что, в какой-то степени, проблема Украины, не говоря уже о России, кроется во взгляде на страну или общество как нехитрую комбинацию из государства, которое владеет всем и раздает благодать по своему усмотрению, и народа. Под этим эвфемизмом имеется в виду пролетариат, ибо другого вида населения он не подразумевает. И совершенно справедливо, поскольку и учителя, и врачи и военные, в отличие от других стран, по сути, с советских времен остаются низкооплачиваемыми наемными работниками, отношение которых к собственности такое же эфемерное, как и у безработных с пенсионерами. Что только подчеркивается удивительными для меня методом поощрения участников АТО в виде раздачи квартир и земельных участков, очень напоминающим раздачу отставным римским легионерам земли в Дакии в 1-ом веке благодарным императором. Такое впечатление, что связь времен так и не прервалась. И перед тем, как заметить, что подобные вещи делаются из благих побуждений, позвольте в ответ заметить, что за этим стоит то же самое мышление, которое побудило многих жителей Крыма и Донбасса купиться на обещания российской социалки – государство что-то дает народу, то есть пролетариату. Пока оно дает – оно хорошее. Кто дает больше – лучше.

Но такой подход к жизни приемлем только для тяжелобольных и инвалидов. Если человек недееспособный, ему нужна организованная помощь и постоянный надзор. Человек, сознательно ставящий себя в зависимость от государства, тем самым признает свою недееспособность. Поэтому даже успех обычной или информационной войны, проведение экономических реформ и массовой люстрации будут сравнительно малоэффективны, если основная масса населения будет оставаться отчужденной от личной собственности и, как следствие, личной ответственности за нее. Достаточно проследить последние 90 лет украинской истории. Или послушать жалобы, что правители народу недодают, и требуются другие правители, которые будут о народе заботиться и давать ему много хороших и бесплатных штуковин. Или поговорить со знакомыми россиянами, которые уже годами упорно твердят, что у них при Путине у народа, зато, хоть есть, что пожрать и посмотреть. И даже не хлеб, и не гладиаторов.

Уничтожение наследия пролетарской системы управления, распределения и мышления должно стать основной задачей Революции достоинства. Потому что, если верить Марксу, пролетариат или, как он его стыдливо обозвал, люмпен-пролетариат особым достоинством не страдает.

P.S. Во избежание неизбежных нареканий по поводу тех или иных деталей, автор хочет заметить, что всего в одну заметку не впихнешь, и сама по себе оценка событий с точки зрения пролетарского подхода к жизни является всего лишь одной из многих. Существенной, заслуживающей внимания, но не единственной и не единственно верной. Хотя…………