Суррогатное материнство. Этические аспекты

Очередной суррогатный скандал с детьми, рожденными в программах заместительного/суррогатного материнства, которых из-за закрытых границ не могут вовремя забрать биологические родители, на самом деле есть очередное свидетельство о недееспособности наших чиновников и о ханжестве и дикости нашего общества. Впрочем, чиновники недееспособны не настолько, чтобы не попытаться на волне хайпа быстренько все зарегулировать, в идеале запретить, еще лучше — ввести лицензирование. Временное, чтобы регулярно можно было клиники стричь. И условия прописать такие, чтобы работать смогли только крупные игроки. Прощай, конкуренция, здравствуй, картельный сговор и интересы монополистов. В общем, все как мы любим.

Каждый раз, когда нам подсовывают очередной крупный скандал, да еще и максимально давящий на эмоции и, скажем так, эксплуатирующий особенности нашего общества — стоит посмотреть кто и зачем это делает. Нас отчего-то отвлекают? Кто-то пытается приобрести сомнительные электоральные дивиденды, играя на страхах и заблуждениях? Кто-то пробует организовать себе очередной способ заработать на государственном контроле?

Лучше всего в таких вопросах сначала ознакомиться с позицией юристов, причем желательно специализирующихся по данному вопросу, иначе слишком много домыслов возникает. Процитирую здесь только часть официального заявления Всеукраїнської фундації компаній з організаційно-правового забезпечення програм ДРТ:

«Для посилення резонансу у суспільстві цілком законну та моральну діяльність з організації лікування безпліддя, яка є різновидом медичного (репродуктивного) туризму, називають «торгівлею людьми» та промоцією «товару найвищої якості». Крім того, пропонується відібрати «українських дітей» у їх генетичних батьків-іноземців та віддати їх українцям, які не мають дітей та можуть про них краще подбати. До того ж пропонується заборонити проведення репродуктивних програм, у т.ч. методом сурогатного материнства для іноземців. Через такий зухвалий самопіар, поширення непрофесійних коментарів та недолугі пропозиції страждає репутація України та вітчизняної репродуктивної медицини.

Згідно із чинним законодавством України, застосування методу сурогатного материнства для лікування безпліддя у подружніх пар є абсолютно законним. Спеціального закону, який б регулював застосування сурогатного материнства в Україні нажаль немає (вже 10 років як на стадії розробки). При цьому норми, які стосуються застосування методів ДРТ та сурогатного материнства, зазначено у Цивільному та Сімейному кодексах України, Законі України «Основи законодавства України про охорону здоров’я», Наказі Міністерства охорони здоров'я України «Про затвердження порядку застосування допоміжних репродуктивних технологій» від 09 вересня 2013 року за № 787 тощо. (…)

Сурогатна мати НЕ МАЄ жодного генетичного зв’язку із дитиною, яку вона виношує та народжує, так як репродуктивний матеріал з якого in vitro (поза тілом людини у лабораторних умовах) створюються ембріони, належить подружжю (або одному із подружжя та донору гамет). Ніякої передачі новонародженої дитини сурогатною матір’ю генетичним батькам не відбувається. Після народження, дитина у пологовому будинку одразу надається батькам, які потім отримують свідоцтво про народження дитини, в якому вони зазначені батьками дитини. Права та обов'язки матері та батька, у першу чергу, ґрунтуються на походженні дитини від них (ст. 121 СК України), що у наступному належним чином засвідчується (оформленням свідоцтва про народження) в органі ДРАЦС.

У період пандемії COVID-19 батьки-іноземці, чиї діти народилися у результаті програм сурогатного материнства в Україні, не можуть потрапити до нашої країни та забрати своїх новонароджених дітей у зв’язку з тимчасовою забороною в’їзду іноземців (Розпорядження КМУ від 14.03.2020 р. №287-р).

Відповідно до вимог ст. 143 СК України, батьки повинні забрати дитину з пологового будинку. Однак, щоб в’їхати до України, батьки-іноземці повинні проходити дуже складні та тривалі бюрократичні процедури, зокрема отримання індивідуального дозволу на в‘їзд до України у Міністерстві закордонних справ України. До того ж батьки повинні були проходити обсервацію не менш 14 днів.

Чомусь Уповноважений з прав людини не звертається до Уряду з пропозицією щодо полегшення умов і порядку в'їзду в Україну іноземних громадян, які є генетичними батьками народжених у репродуктивних програмах дітей. До цього часу не зроблено жодних кроків для полегшення долі дітей та їх батьків, якими пані Денисова так хоче опікуватися».

Основные факты:

• дети изначально считаются детьми биологических родителей, ответственность за ребенка — по факту биологического происхождения;
• родителям (биологическим) дети передаются сразу после рождения и свидетельство о рождении сразу оформляется на них;
• никакого отказа суррогатной матери от ребенка не происходит, никаких процедур усыновления ребенка иностранцами не происходит.

Это не ребенок суррогатной матери, изначально и вообще, ни генетически, ни юридически.

Коллизии и возможные споры вокруг вопроса так не пытаются ли вывезти за рубеж маленького украинца возникают, если часть генетического материала донорская, тогда ребенок действительно получается наполовину украинец. Но и в этом случае, насколько я понимаю, донор гамет еще на этапе донорства отказывается от своих прав. Правда, в мире были прецеденты, когда донор генетического материала спустя время предъявил свои права на участие в жизни ребенка (и даже выиграл иск), но и тогда речь не шла о программах вспомогательного/суррогатного материнства.

Еще один спорный и с правовой, и с этической точки зрения момент — а что, если речь идет о донорском эмбрионе, так называемом скрытом усыновлении, что если заказчики полностью генетически чужие ребенку. Существует позиция определенной части экспертов, что как раз подобное и стоит запретить и контролировать. Но на деле это и не так просто проконтролировать (пришлось бы делать генетические тесты каждому рожденному в подобных программах ребенку), кроме этого, возникает при принятии таких ограничений и даже криминальной ответственности (есть такие предложения) вопрос а что будет тогда с невостребованными эмбрионами? Их немного, но они же ведь есть. Их просто… утилизируют, лишь бы не дать иностранцам кого-то здесь таким образом усыновить? А тем временем это тоже потенциальные жизни.

Что до прав эмбрионов, то здесь пока что темно во всех странах, пока лишь разговоры идут о признании эмбрионов независимыми от родителей и о защите прав еще не рожденных детей. Возможно, именно эти соображения (неизбежные вопросы что делать с «некачественными» или оставшимися невостребованными эмбрионами) являются основной причиной почему церкви последовательно против вспомогательных репродуктивных технологий.

В основном же если биологические родители — иностранцы, то это даже не украинский ребенок, он только рожден в Украине. Не может быть никаких разговоров о "торговле детьми", это дети супружеских пар, которые воспользовались медицинским туризмом и программами ВРТ.

Кстати, бесплодие — очень большая проблема и для украинских пар. И возможность клиникам зарабатывать на медицинском туризме делает методы ВРТ более доступными для украинцев. Мы же все спим и видим, чтобы наши клиники развивались за счет иностранцев, чтобы дорого платил кто-то, а мы — подешевле, не так ли? Так вот, и развитие высокотехнологичных отраслей, и вот это подешевле для нас, украинцев, становится возможным именно благодаря вот такому медицинскому туризму.

Если вы в этом месте болезненно морщитесь, напоминаю, что именно так работает медицинский туризм в Беларуси, который спасает жизни как самим беларусам, так и украинцам. Мы же смотрим на них и говорим: ах, Беларусь смогла, у них работает трансплантация костного мозга от неродственного донора, да и вообще трансплантация работает, даже детская. И мы к ним за ней ездим. И платим. И потому что мы к ним ездим и платим, потом самим беларусам это стоит дешевле чем нам.

А еще мы до недавно точно также ездили в Индию. Потому что своей трансплантации у нас практически нет, и особенно детской, и в этом нет вины коронавируса или министра Степанова, эта ситуация возникла не вчера, и к ней тоже приложили руку наши чиновники, "реформаторы", активисты всех мастей и, особенно, некоторые скрепные депутаты, которые вместо решения чисто медицинских вопросов решили в очередной раз попиариться на защите украинцев от придуманных конспирологами опасностей. В результате у нас принят такой закон о трансплантации… который делает невозможной и незаконной любую трансплантацию — и к нему нужно принимать правки и отсрочки, чтобы было возможно хоть что-то. Сейчас мы рискуем точно по такой же схеме и с помощью хайпа в СМИ получить закон, который значительно усложнит работу украинских репродуктивных клиник (в том числе для самих украинцев) и отбросит отрасль назад, сделав ее неконкурентоспособной.

Например, теперь в Индию ездить не будут... потому что Индия приняла законы, что теперь все — только для индусов, а иностранцам ничего. Теперь нам придется ездить или в Европу и Израиль (и платить втридорога, мы же не даром в Индию катались и как-то о морали и о том, почему в Индии дешевле и почему нам не зазорно пользоваться более дешевым предложением, не думали), или в ту же Беларусь (которая тем временем не резиновая), или развивать свое, практически с нуля.

Какое отношение имеет вспомогательное суррогатное материнство к трансплантологии? Кроме примера как благодаря медицинскому туризму развивается конкретная отрасль и такое лечение становится более доступным и для украинцев — самое непосредственное. И не только потому что в ВРТ используется порой донация гамет или потому что суррогатная мама, по сути, сдает в аренду свою матку и вынашивает чужого ребенка. (Не на продажу вынашивает, еще раз: это не ее ребенок. Она сразу вынашивает чужого. Да, работает инкубатором. Ведь пока что искусственных инкубаторов не создали — но процесс уже идет, все впереди)).

Если и возможны какие-то разговоры о морали и этическом выборе, то они лежат не в плоскости "как она может отказаться от ребенка" (очень даже может, в нормальных странах многие рожают и отказываются вместо того чтобы избавляться от ребенка, бесплодные пары в очереди стоят за такими детьми и никто не клеймит отказавшуюся мать позором) или "как мы можем продавать наших детей" (это вообще не наши дети, это сразу дети иностранцев, медицинский туризм — он такой, не хотите поговорить об индусах и беларусах и моральности продавать нам тамошние органы и костный мозг?), а исключительно в плоскости эксплуатации времени, здоровья и тела суррогатной матери. А так как речь идет об использовании не чего-нибудь, а репродуктивной системы женщины, то нередко. хотим мы этого или нет, всплывает и другая параллель — с секс-работой. Получается, что у нас с одной стороны ассоциации с пересадкой органов, с другой — с проституцией, и к обоим отношение более чем не однозначное. А к этому еще и по умолчанию принятое клеймение отказа от ребенка, и специфическое отношение церкви — тот еще коктейль предубеждений и неприятия получается.

Именно здесь, на моменте эксплуатации и объективизации начинаются сложности. Как же так, ведь эксплуатация — это плохо? Как может человек... работать инкубатором? Ведь такая женщина реально тратит часть своего здоровья (каждая следующая беременность — отнюдь не прибавляет женщине здоровья и лет жизни, гормональные изменения после родов тоже никто не отменял, как суррогатная мама с ними справляется — ее проблемы) и даже рискует жизнью (каждые роды могут стоить жизни женщине, да, даже сейчас это каждый раз лотерея). Как мы можем позволять так обращаться с нашими женщинами, как могут какие-то иностранцы эксплуатировать их тела? И есть же кантовский императив, по которому один человек не может быть для другого средством, может быть только целью?

Да? Да. Но это не вся правда.

Для начала, немедленно возникает вопрос а почему мы только к этому примеру эксплуатации такие чувствительные? Почему мы не расширяем этот принцип — табу на эксплуатацию и объективизацию — на другие сферы? А еще можно перевернуть ситуацию и сказать, что суррогатная мама использует и рассматривает несчастную бесплодную супружескую пару как объект, как источник для обогащения и решения своих проблем.

Любая работа может быть представлена как эксплуатация и объективизация. Кто-то сдает в аренду свое время, свои умения, кусок своей жизни по сути — а кто-то другой использует этого человека как способ достижения своих целей. И работа нередко забирает часть здоровья (как насчет вредных производств или работы в ночную смену), а то и бывает опасной для жизни (военные, пожарные и т. д.).

С эксплуатацией женского тела для деторождения все еще сложнее. Есть семьи, религиозные и культурные анклавы, где женщину и сейчас рассматривают исключительно как машину для деторождения — а потом еще и приложение по их выращиванию. Но мы же не морщимся (хотя, кто как) и нормально это воспринимаем? Объективизация во всей красе. Человечество испокон веков использует женщин для продолжения рода (а мужчин — для его защиты и обеспечения выживания, все честно и симметрично было довольно долго, этот текст не про феминизм)).

Мы все время друг друга используем и объективизируем. Но это не воспринимается в большинстве случаев как нечто неэтичное. Разве что иногда как аморальное — но мораль есть плод культуры и общественного договора, и в этом вся соль и восприятия суррогатного материнства. Потому что новое. Потому что общественный договор вокруг этого вопроса еще не сложился и потому что еще не найден баланс интересов всех сторон.

Мы же не считаем, что нас использует и объективизирует наш работодатель? Мы добровольно расстаемся с часами жизни, отдавая ее работе?.. Почему, только ли потому что работа приносит нам удовольствие сама по себе? Да, нам очень навязывали такую точку зрения при Союзе, мол, человек должен хотеть работать и быть счастлив уже от самого факта. И теперь прямые наследники этой точки зрения пытаются протащить абсолютно симметричные тезисы в вопросы трансплантации или суррогатного материнства — мол, если очень хочется — можно... но только исключительно бесплатно, то есть даром.

К чему это приведет, будучи реализованным? Или к отсутствию предложения со стороны суррогатных матерей вообще (понимаю, что с точки зрения некоторых это будет отличный результат), или к уходу в тень и нелегальному рынку — со всем присущим ему криминалом, бесправием и отсутствием защиты интересов работников. Чем больше запретов и неподъемных требований — тем больше уход в тень, особенно если ничего не делается для того, чтобы искоренить базу спроса и предложения. Искоренение базы спроса в случае программ вспомогательного материнства — это профилактика бесплодия, научно-технический прогресс (отсутствие запретов на разработку технологий вынашивания вне тела) и облегчение процедуры усыновления сирот. Искоренение базы предложения — это борьба с бедностью и невозможностью заработать другими способами. Просто повышение цены услуги, перевод ее в высший ценовой сегмент ради уменьшения базы спроса тоже продуцирует риск тенизации, со всеми вытекающими.

Следующий пласт неприятия суррогатного материнства и существования запретов на него во многих странах (нет, далеко не во всех) — ханжество, «скрепы». То самое отношение к женщине как к сакральному объекту, пользоваться (!) которым для секса или для продолжения рода позволено только ее мужчине, ее роду, ее стране. Нам можно — другим нет. А то еще она передумает потом делать тоже самое бесплатно и для внутренней потребности. В таких консервативных архаичных сообществах и отношение к разводам, абортам, проблемам ЛГБТ и методикам ВРТ неоднозначное, с попытками держать и не пущать, с очень слабыми и медленными подвижками в этих вопросах. Суррогатное материнство идет здесь пакетом вместе с противодействием принципу "мое тело — мое дело" как таковому. Кто только не пытается влезть сюда со своей моралью и регуляцией (лишь бы доказать, что дело не твое, а общественное), начиная от церкви и государства и заканчивая феминистическими движениями (да, меня это тоже удивляет).

Вопрос: зачем нам ориентироваться на такие страны и такие примеры? Ради культивации очередных скреп и ограничений свобод? Кто-то действительно верит, что можно стать на пути технологий, уже (!) пришедших в мир, расставить пошире руки, навводить побольше запретов и регуляцией — и это сработает? Разве что оставит нас опять где-то в хвосте научно-практического прогресса, это да.

Почему вообще поднимается вопрос, про нежелательность роста рынка суррогатного материнства, почему в принципе у нас нередко воспринимают такие методики как маркеры того, что происходит что-то неправильное? Почему суррогатных матерей постоянно стигматизируют, ставят на одну доску с секс-работницами и они вынуждены скрывать от окружающих происходящее? Кроме уже упомянутого выше однозначно, без каких-либо полутонов, негативного отношения к отказу от самостоятельно рожденного ребенка, еще и бесплодие нередко воспринимается как не такая же медицинская проблема. Да, это страдание семьи, но ведь не угроза же для жизни. Поэтому донор крови или печени или почки — герой, а донор спермы или ооцитов — не понятно что, то ли делать человеку нечего, толи ради денег готов даже на такое. То, что «такое» оказывается помощью для кого-то и дает для какой-то семьи шанс на счастье не является почему-то оправданием и достаточным поводом, чтобы относиться к таким донорам с уважением. Подумаешь, чье-то счастье или несчастье, вот если б жизнь спасли! А тем временем возовское определение понятия «здоровье» содержит также пункт об эмоциональном благополучии. Да, это желание человека — оставить потомство, в нем нет ничего противоестественного и аморального. И современный уровень развития технологий позволяет это сделать и тем, для кого это раньше было недоступно. Ах, этой технологией могут посметь воспользоваться и те, кому общество пытается отказать в праве родить и воспитать ребенка (и это не только представители ЛГБТ, это еще и одинокие люди) — и такая постановка вопроса тоже выводит проблему за рамки чисто медицинские, за рамки «лечения». Вспомогательное материнство может оказаться не просто способом лечения бесплодия — это способ преодоления невозможности рожать детей вообще, это способ получить генетически близкого ребенка, не принимая участия в зачатии традиционным способом, не вынашивая и не рожая (в том числе технология «ребенок от трех родителей», позволяющая преодолевать некоторые генетические болезни) — и это вызов природе, да, и традиционалисты негодуют и говорят, что мы покусились на святое. Впрочем, они это говорят каждый раз, при каждом новом научном открытии. А между тем вся история человеческой цивилизации — это вызов природе и преодоление заданных ей условий. Да, теперь мы можем и это.

Тема греха отказа от ребенка не применима к суррогатному материнству, потому что вспомогательное материнство не предполагает отказ от своего ребенка, такая женщина на протяжении всей беременности знает, что ребенка она после родов не увидит. Испытывает ли она какие-то чувства, эмоции? У многих складывается совершенно ложное представление, что суррогатная мать либо ведет себя как равнодушный робот, относясь к беременности просто как к функциональному процессу — и отсюда тоже все эти аналогии с секс-работой — либо ощущает все те же эмоции и чувства, которые испытывают обычные беременные к своим детям — а потом, следовательно, для нее страшная травма такого ребенка отдать и это жестоко по отношению к женщине. Почему, хочется спросить таких сторонников черно-белого подхода, у вас не возникает мысли, что женщине может быть действительно не все равно, что она может и по-доброму относиться к плоду, и получать моральное удовлетворение от того, что она участвует в появлении жизнь, даже не предполагая дальнейшего участия в воспитании и дальнейшей эмоциональной вовлеченности? Просто потому что делает что-то хорошее — и для своей семьи (зарабатывая вот так, да), и для какой-то до этого времени несчастной бесплодной пары? Ощущение, что делаешь добро — это тоже весьма сильные эмоции, ожидание рождения новой жизни — чудо само по себе, даже в случае, если доступно только это. Поэтому, даже если мы преодолеем бедность, отсутствие работы и крайнюю нужду, когда реально нужна сразу большая сумма денег (лечение своего ребенка, учеба, покупка жилья), суррогатное материнство все равно останется выбором для кого-то. И этот выбор, дарящий кому-то шанс на жизнь, а кому-то счастье — не есть позор или повод для стигматизации. И — не повод не получать достойную компенсацию за часть своего здоровья и времени.

Мы не верим, что суррогатная мать может без каких-то особых страданий выносить ребенка для кого-то, за деньги, точно также как мы не верим, что бывают добрые и ласковые воспитатели в детских садах, добрые учителя, внимательные врачи. Мы ожидаем от них всех злости и намерения делать свою работу кое-как, с отсутствием какого-либо удовольствия от процесса, на отцепитесь. Не потому ли что мы, как общество, не готовы или не способны просто заплатить им хорошую цену за их труд — и либо ждем, чтоб человек сделал все за цену несправедливую, исключительно из любви к работе (отсюда разговоры о том, что в медицину или в педагогику должны идти какие-то особенные люди, полуэльфы почти, мотивированные любовью к людям и с высокими моральными качествами строителя коммунизма), либо справедливо подозреваем, что за такие деньги можно работать только плохо и с отвращением к заказчику? А заказчика, способного заплатить справедливую цену, мы тоже или ненавидим — экий буржуин нашелся — или подозреваем, что он собирается сделать тоже самое, что и мы постоянно делаем по отношению к учителям и врачам: дать несправедливую компенсацию и таким образом просто эксплуатировать наших женщин и их безвыходное положение. И это кроме зависти и отношения к вспомогательным репродуктивным технологиям как к блажи для богатых, примерно, как и к пластической хирургии. «Я не могу себе такого позволить? Значит, не доставайся ты никому — пусть тогда в нашей стране вообще такого не будет». Дико? Именно такие комментарии были в свое время под статьями о стоимости в Украине трансплантации печени.

Если идти дальше по пути вопросов по поводу этичности отношения к человеку как к средству для достижения цели, то под это определение можно подвести не только любой труд, но и снова-таки трансплантацию органов и тканей. Именно донорство намного более уместная параллель с заместительным материнством по сравнению с секс-работой. Во-первых, речь идет не о постоянной профессиональной деятельности, а об ограниченном во времени участии в медицинской программе. Еще один пример такого ограниченного участия — клинические исследования: тоже «в аренду» исследователям сдается свое тело, тоже временно и с риском для здоровья, точно также предполагается получение выгоды участником программы (или вознаграждения, или экспериментального лечения). Во-вторых, несравнимы последствия, в том числе социальные, и для личности, и для общества, в случае с секс-работой по сравнению с суррогатным материнством. Особенно, если будет преодолена абсолютно манипулятивная стигматизация суррогатных матерей.

В случае трупного донорства донору уже, в общем-то, все равно, но даже здесь мы встречаемся с внутренним протестом большинства, недаром проблема согласия при всей противоречивости не сходит с повестки, даже будучи далеко не самой главной.

Если речь идет о донорстве прижизненном, то и здесь мы постоянно видим искривленные представления и какие-то предубеждения. Почему мы считаем человека, который продал свою почку, отчаявшимся и опустившимся на самое социальное дно, а человека, который сдает кровь или согласен стать донором костного мозга — героем и спасителем жизни? Первый, который остался с единственной почкой, тоже герой, он тоже спас чью-то жизнь. Ах, за деньги и потому что нищий? Сделайте так, чтобы он не был нищим, если вы так против того, чтобы кто-то отдавал свою почку, но жизнь-то такой поступок все равно спасает, не так ли? Но почему-то нам нужен именно бескорыстный подвиг, жертва, на меньшее мы не согласны.

В который раз перед нами представление, что моральным может быть только отданное в дар. Хорошо, в дар могут отдать родственники, но что если они не подходят, и если трупных вариантов нет, почему человек, отдавших очень важную часть себя, не должен получить значительную компенсацию за это? Почему, получив такую компенсацию, он в наших глазах теряет право на уважение? Такая же логика присутствует в рассуждениях, что врач-бессребреник — молодец, а желающий зарабатывать — чуть ли не вымогатель. Солдат-доброволец — герой, а наемник — уже не то. Не потому ли, что нам десятилетиями внушали, что зарабатывать — это вообще плохо, и честных заработков не бывает, бывает только «призвание», служба и работа за жалование? Хочешь денег — значит, ты или продажная шкура, или барыга и рвач. Хочешь быть хорошим в глазах большинства — раздавай себя обществу по кусочкам бесплатно.

Может быть, такое отношение сложилось, потому что такой донор (отдающий часть себя за деньги) наносит себе довольно большой ущерб и мы не хотим стимулировать бедных людей делать такой выбор? Но решение этой проблемы лежит в плоскости борьбы с бедностью — пусть людям просто не приходится делать такой выбор от безысходности, или пусть для покупателя цена вопроса становится все выше (глядишь, станет такой высокой, что дешевле будет вырастить почку из клеточной культуры или сделать, наконец, искусственную почку — уже, кстати, тестируют) — но не настолько высокой, чтобы стало выгодно увести всю индустрию в абсолютную тень, сделав из этого аналог нарокоторговли.

Государству и медицинскому бизнесу, а также потребителям медицинских услуг выгодно вести пропаганду моральности и красоты добровольных и бескорыстных пожертвований своего биологического материала — потому что таким образом они снижают свои издержки. Да, это действительно может быть и добровольным даром ради спасения чьей-то жизни, как даром бывает любая благотворительность. Но это не может быть навязано обществом сверху как обязанность что-то отдать (свою кровь или часть своей жизни пока вынашиваешь ребенка) или как императив, что ты можешь делать это исключительно бесплатно (или, например, за еду, жилье и положение в обществе — не так давно, например, брак воспринимался именно так).

Как возникает этот зазор между ощущением, что нас эксплуатируют и воспринимают как объект, о работе ли речь, о донорстве или о суррогатном материнстве, которое суть что-то среднее между донорством и сдачей себя в аренду на работе — и принятием такого положения вещей, что делает возможным маркировать такой выбор как этичный?

Три условия для возникновения такого зазора и принятия:

• добровольность;
• наличие вознаграждения;
• восприятие обмена как справедливого.

Нет эксплуатации, если все происходящее воспринимается как сотрудничество. Нет объективизации, если "объект" есть равный участник процесса, свободно принимает решение и извлекает пользу из сотрудничества.

Женщина, добровольно вынашивающая и рожающая ребенка для себя, мало того что имеет сейчас выбор — делать это или нет. Принимая такое решение, идя на ущерб карьере или здоровью, рискуя жизнью, она и приносит в мир жизнь, которой без этого решения не было бы, и получает от этого вознаграждение. В основном, моральное и эмоциональное, конечно. Дети — это радость, кроме того что это нагрузка и труд. Но кроме этого она всё-таки еще и получает какую-то помощь и защиту (от семьи или государства) или надежду на помощь в старости. Да, рожают не за этим (хотя по-разному даже сейчас), но всё-таки. Нельзя сказать что она только отдает и рискует и ничего не получает за все те годы, когда ребенок растет рядом с ней.

Точно также и суррогатная мама, рискнув здоровьем и помогая прийти в этот мир жизни, которой без этого не было бы, мало того, что безусловно достойна не меньшего уважения, чем донор костного мозга или донор крови — потому что жизнь, спасение жизни или рождение новой жизни, есть высшее мерило поступка; а затем идет счастье, и это счастье бездетных до этого родителей. Суррогатная мать также достойна и материального вознаграждения. Не просто некой компенсации риска или оплаты жилья и питания на время беременности — она имеет полное право получить прибыль.

В плане морального-этического аспекта нас должно интересовать три момента:

• насколько защищены права и интересы таких женщин, насколько справедлива полученная компенсация и есть ли там прибыль и страхование рисков;
• насколько защищены и гарантированы права биологических родителей;
• насколько учтены и защищены интересы детей (в будущем — и эмбирионов тоже).

Нашему омбудсмену по правам человека стоило бы заниматься именно такими вопросами, а не скрепы разводить и медицинский туризм убивать (у нас много всяких успешных отраслей экономики, подумаешь, одной меньше). Наши законодатели, уж если озаботились специальным законом о вспомогательном суррогатном материнстве, лучше бы закладывали в него единые для всех правила игры, гарантирующие всем биологическим родителям беспрепятственно забрать своих (!) детей, а суррогатным матерям — гарантированную защиту, страхование рисков и достойную компенсацию, а не придумывали очередные способы собрать у клиник мзду за проверки или лицензии.

…И что касается тех, кто всё-таки страшно оскорблен то секс-работой, то суррогатным материнством, кто считает, что факт существования такого заработка оскорбляет чувства верующих граждан Украины и ее мужчин, не способных иными способами обеспечить свои семьи, в частности. (Речь о мужчинах, потому что суррогатная мать — это по определению замужняя женщина, уже имеющая своих детей.) Вот работа на польских полях или в принципе существование семей, где мама годами работает за границей и своих детей вообще не видит, не оскорбляет — а когда речь идет про тело (которое до сих пор не воспринимается как дело его владельца, до сих пор то сакрализуется, то считается чем-то грязным) — так оскорбляет.

Направьте энергию своего гнева в сторону создания экономики и рабочих мест с достойной оплатой труда здесь, в Украине. Чтобы семьям не приходилось сдавать своих мам в аренду любыми способами, хоть на поля, хоть в репродуктивные клиники, или чтоб хотя бы был выбор, в том числе позволяющий назвать очень высокую цену на услуги такого рода.

И пару слов о тех, кто в принципе против вспомогательных репродуктивных технологий. Мол, нечего, идите сирот усыновляйте.

На первый взгляд, вполне приемлемая позиция. Правда, человек имеет право считать, что ему нужен именно генетически свой ребенок, не все видят в себе столько сил и уверенности, чтобы брать на себя ответственность воспитывать чужого — и с учётом того, что современное развитие науки это человеку позволяет, с чего бы кому-то указывать другому что делать и забирать эту уже существующую возможность?

Во-вторых, это проще сказать, чем сделать. Во многих странах просто нет столько детей для усыновления. На них очередь и можно и не дождаться. А вывоз (здоровых) детей для усыновления иностранцами такими странами, как наша или РФ, запрещен, то есть вариант напрячься и родить своего, который мало того что хотя бы наполовину (а то и полностью) будет генетически своим, но еще и сразу будет оформлен как ваш ребенок, то есть никто не отберет вдруг, никто не предъявит права, никто не будет лезть в вашу жизнь — это очень хороший вариант.

Кстати, внутри страны, не для иностранцев, усыновить ребенка тоже тот еще квест, и моралистам и противникам вспомогательных репродуктивных технологий лучше бы, опять-таки, направить свои усилия именно туда. Не проще усыновить. Нередко — практически невозможно. И это реально очень большая беда и проблема. И очень достойная внимания и усилий.

Подписывайтесь на страницу Натали Безмен в Facebook, канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook, на страницу Хвилі в Instagram