Империя как миф

Недавно российский президент Путин, для которого, подобно его кумиру, «корифею всех наук» Иосифу Сталину, похоже нет темы, по которой у него не было бы «экспертного» мнения, в очередной раз утверждал, что русский и украинский народы — это нечто единое, ибо в 13 веке они говорили на одном языке, но украинцев похитили злые поляки и научили плохому. В этом тезисе так много ошибок, что лучше сразу обратиться к основной — предположение, что люди не меняются со временем. Хотя, несмотря на то, что сам Путин кажется вечным и пожизненным президентом Российской Федерации, при удобном случае светящийся в православных храмах, осеняя себя крестным знамением, но было время, когда молодой коммунист Путин не только осуждал подобные проявления религиозного мракобесия, но и в качестве офицера КГБ способствовал гонениям тех, кто осмеливался открыто проповедовать веру, отличную от официальной идеологии. Утверждать, что за 800 лет ничего нигде не произошло и не изменилось в людях, по крайней мере странно.

И, кстати, почему 800 лет? Почему не 1800? Или 80? Или 8 лет? Генетики подтвердили, что у всех людей на планете имеется единый предок по женской линии, так называемая митохондриальная Ева, жившая где-то пару миллионов лет назад. Почему бы не вывести единый народ из неё? Если мы будем брать временные отрезки произвольно, то выдрать из контекста можно что-угодно.

Чем, в сущности, и занимаются многие. Вопрос — зачем? Зачем, подобно Путину, вам так необходимо взять какой-то исторический эпизод или обстоятельство и прелепить его к современности? К чему искать оправдание вашим действиям сегодня в дряхлой старине, да ещё и высосанной из какого-то места на теле, не имеющей никакого значения в контексте современности?

Для легитимизации власти, как ни странно. Как мы обсудили в прошлой статье «Империя как судьба», хорошая империя — это всего-навсего хорошая инфраструктура, которую может обеспечит любой компетентный человек. Даже не представитель «титульной» нации, о ужас! Поэтому требуется миф, не просто миф, а миф, дающих основание одним людям находится у власти в ущерб другим людям. Как, например, ловко передернул певец британского империализма Редьярд Киплинг, придумав «Бремя белого человека». Очень смахивает на современного «раба на галерах». Что, на самом деле, лишь перепев лукавого объяснения своей страсти наживы от отца Фёдора из «12 стульев» — «Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя жены!»

Даже идеалистические мифы, оправдывающие условную империю, вредны, так как не позволяют реально оценивать контекст отдельно взятой ситуации. Скажем, тот же, на первый взгляд положительный миф о бремени США нести миру свободу и демократию, постоянно возвращается бумерангом по его носителям. Потому что очень конкретные понятия свободы и демократии, естественные для западной цивилизации, не всегда находят отклик и понимание у тех, чьи жизненные ориентиры в других вещах и понятиях. Как мы уже много раз говорили — социальные понятия надуманы по определению и без взаимопонимания и консенсуса их напрямую не передать. То есть другие могут даже взять себе институты свободы и демократии и тут же присобачить их к своим специфическим нуждам. Отсюда у нас такие гибриды, как теократическая республика в Иране и авторитарная республика, пока ещё, в России.

Миф призван легитимизировать именно тебя в твоих же глазах. Путин рисует некую правильную, прямую «русскую» линию от Киевской Руси, а всех остальных считает «ополячевшимися» девиантами. Ему оппонируют в Украине, рисуя уже свою некую правильную, прямую «украинскую» линию от Киевской, те есть нашей, Руси, а русских считает «отатарившимися мокшанскими» девиантами. Мысли о том, что правильных линий в истории нет и быть не может, никому в голову просто не приходит.

Жизнь имеет свойство подтверждать мои наблюдения и выводы. Пока я писал прошлый текст, а писал я его долго, в Российской Федерации стали продвигать перемены в Конституции, чтобы из империи сделать её государством-нацией. При этом умудрившись переплюнуть украинских державников с их «титульной» нацией. По крайней мере титульная, по идее, всего лишь констатация факта, что название страны, географического региона, языка и этноса, с ними ассоциируемого, имеют единое лингвистические корни. Правда они притворяются, что титул — это нечто вроде сословной принадлежности, вроде баронета или столбового дворянина, а не совпадение, но реальности это не меняет. А «государствообразующий народ», предложенный в качестве основополагающего чего-то там в российской конституции — это сильно. Посильнее гётевского «Фауста» на музыку Гуно. И точно повторяющее концепцию муссолиниевского корпоративизма. Только в фашистской идеологии государство, как набор институтов организации жизни и пространства, может оттождествляется с народом, постому что там всё в государстве, ничего вне государства, а народ и религия так и подавно. В демократиях государство видится как необходимое зло, а у корпоративистов — как обязательное для всех добро. Как у нас принято, которое должно быть с кулаками, а лучше со спецслужбами и ручным правосудием. В чём тут отличие между российскими и украинскими державниками? В языке? И если русские и есть этот мистический «государствообразующий народ», то кто такие все остальные жители Российской, напомню, Федерации?

Империя в действительности погоняется исторической необходимостью и возможностями, но зиждется на мифе. Любая, как выше уже было сказано, империя. Понять причины нужды в наличии империи нормальному человеку трудно, а объяснить себе и другим тем более, так что гораздо проще придумать миф о её необходимости и неизбежности. Но ведь и миф отражает мировоззрение, он ведь тоже не появляется просто так из ниоткуда, а из головы. А головы бывают разные. Посему одни империи основываются на абстрактных, общих, цивилизационных тезисах, и длятся долго. Одни верят в свою условную цивилизаторскую миссию, как европейские империи 16-19 веков, или в распространение свободы и демократии, как американцы, либо просто считают, что их цивилизация настолько совершенна, что даже любой захватчик будет ею завоёван, как китайцы. Методы тут не важны с исторической точки зрения, они у всех примерно одинаковы — пришли, наваляли аборигенам, профит, — важен вектор стремления. Империи же, основанные на хотелках начальника, долго не живут. Тюркские и монгольские завоеватели были хороши в течении тысячелетия, но только Османам удалось создать нечто долгоиграющее, потому что они во многом переняли цивилизацию Византии, вместе с титулом римского императора и банями. А как только стали настаивать, что турки — государствообразующий народ, а остальные вообще не при чём, они это и получили. Вместо мировой империи — своё родное национальное ( в кавычках) государство с ограниченной ответственностью и возможностями. Можно и так. В жизни можно достичь всего, что хочешь. Главное — точно понимать, что ты на самом деле хочешь в конкретных терминах.

Мы уже много раз говорили о том, что словосочетания «сильная держава», «гражданское общество», «социальный договор» вообще ни о чём, если за ними не стоят конкретные вещи, способы их измерения, методы их достижения и, не будем забывать, финансирования. Поэтому, если вы строите будущее, исходя из прошлого, то у вас есть прекрасный шанс это прошлое повторить. А если повезёт, то не как фарс.

Поскольку Украина, и то, что было до неё, постоянно оказывалась в каких-то империях, то неудивительно, что её всё время несёт в имперскость, которая ей постоянно оказывается не по плечу. Вместо того, чтобы брать наилучшее из бывших империй, она хватается за их мифы, из которых лепит зачем-то свой. Берем польское «сарматское шляхетство», мешаем его с русской исконно-посконной «Киевской Русью» и получаем миф казачества и его производной, «козацької держави «, придуманной украинскими интеллигентами в 19 веке в качестве идеала.

Казаки

(Лирическое отступление)

Что такое казачество? Воинское сословие, как результат развития феодальных отношений. Сословие, подчеркну, а не состояние души, как сейчас принято считать, которое занимает определённую нишу в обществе, где выполняет определённые функции.

К сожалению, наверное, имеется больше людей, понимающие значение японского термина «ронин», означающего самурая без сюзерена, чем собственную историю. Между тем это всё вещи одного порядка.

Поначалу, когда ещё сохраняются племенные отношения, все мужчины немногочисленного племени по необходимости ещё и воины. С установлением государственности общество начинает специализироваться — воины становятся отдельной кастой. Пока их относительно мало, они все востребованы, все при деле. По мере того, как растёт производство, а за ним население, увеличиваются и размеры армий. Но беда в том, что в отличие крестьян, ремесленников и торговцев, которые всегда чем-то заняты, война — сезонный промысел. Средневековая война весьма эпизодична. За время Столетней войны, например, произошло не так много сражений и осад, раз в несколько лет, а то и десятилетий. Да и сами битвы, даже с походами, не занимали так много времени, а логистика снабжения и тогда была сложной и дорогой. И нанятых воинов, которые не являлись членами личных дружин аристократов, отпускали на вольные хлеба. Что в реальности означало грабеж, насилие и прочие бесчинства, так как особых навыков к ремеслу и обработке земли у бойцов не водилось, так что прокормиться по другому без войны у них никак не получалось. Такие из себя вооружённые, свободные от социальных обязательтв бродяги без семьи и устойчивого места. У тюркских кочевников для этого имелся специальный термин — «казак». И ущерба Франции эти её временные защитники наносили, вероятно, больше чем сама война. Сдыхаться от них, отправив в очередной крестовый поход, уже не получалось, так что пришлось этих гавриков брать на службу, придумав так называемых «gens d’armes», жандармов, людей с оружием на постоянной службе короля. Что по тем временам было неслыханно, иметь постоянные вооруженные силы в мирное время! Но себе дороже.

Как и в средневековой Японии, в средневековой Руси тоже имеется проблема ронинов. Князей развелось как кроликов, у каждого своё войско, которое ему лично присягает на верность. А потом огребает от другого князя, у которого раз — дружина уже есть, два — зачем ему люди, лично присягнувшие противнику? Так постепенно возникает прослойка неприкаянных вояк, на которых нет спроса. И та часть, которая не находит работу, уходит, в отличие от Франции, на фронтир, в степь, где совмещает приятное с полезным — грабит условные караваны и ловит в реках рыбу, которой тогда ещё было до чёрта. Для этого удобно сидеть поближе к речным бродам, откуда у них и пошло прозвище «бродники». Заметьте, что все казаки обязательно связаны с реками. Не случайно, ведь реки их кормят и защищают. Понятно, что жить в степи без производящего сельского хозяйства — это жить подобно кочевникам, полагаясь на разведение скота и разбой, чем те же донские казаки занимались аж до второй половины 19 века. Что создаёт вполне кочевнический менталитет и культуру, вплоть до заимствования терминов, моды и обрядов. Не случайно, что при первом столкновении Руси с монголами, битве на Калке, бродники выступают на стороне, — та-да! — кочевников. И как раз бордники, от имени монголов, уговаривают князей сдаться, обещая, что их кровь не прольётся. Что технически оказалось правдой.

После этого начинается литовско-польский период. Польша — уникальная страна, где, в отличие от остальной Европы и России с примерно 1% дворянства от всего населения, умудрились создать особое многочисленное дворянское сословие «шляхту», которое в некоторые времена в некоторых регионах доходила аж до 20% населения! Представляет, каждый пятый! Понятно, что земли и крепостных на такую ораву не напасёшься, и многим шляхтичам приходилось работать ручками, что, правда, у них зазорным не считалось, в отличие от торговли и ростовщичества. Поэтому в шляхту мог попасть кто угодно, даже литовские татары-мусульмане, но не евреи, своего рода особое торговое сословие в те времена. И если бы поляки были бы дальновиднее и не цеплялись за некие свои шляхетские особости, а уравняли бы украинскую шляхту в правах с собой, то история пошла бы по другому. Но Речь Посполитая была на деле скорее польским государством по сути и даже литовскую шляхту уравняли в правах с польской аж к концу 17 столетия, когда всё было уже потеряно.

Термин «казак» и само явление становится распространённым уже в 15 веке. Следует подчеркнуть, что означало оно не свободного человека в нашем понимании, как индивида со неотъемлемой свободой совести, собраний и прессы, а мужчину, не связанного никакими социальными обязательствами. В обществе, где каждому сверчку был отведён свой сословный шесток, где каждый так или иначе от кого-то зависел, наличие ни с кем и ни с чем не связанных элементов, да ещё с оружием, показывало относительную слабость государства. Когда по стране бродят группы таких неуёмных фрилансеров ( довольно точная аналогия), с этим что-то необходимо делать. Упоминаются даже рязанские казаки, что уже ни в какие ворота не лезло! Гоняться за ними было утомительно и накладно даже самому великом Стефану Баторию. Поэтому независимо друг от друга и в Польше, и в Литве, и Московии возникают идеи направить молодую энергию казаков, — а по причине неимения земли и непостоянности походной жизни они не могли заводить семей, — на границу, в буфферную зону между Крымской и другими ордами и христианскими землями. За соответствующее вознаграждение, понятно. Что делает многих людей патриотами.

Первым это оформил в 15 веке черкасский воевода князь Богдан Глинский, по его словам потомок беглербека Мамая, того самого, создав пограничное казацкое ополчение для обороны фронтира от налётов из Дикой степи. Тем самым придав украинскому казачеству социальный статус в контексте государства, положив основу для возникновения официального, реестрового казака на службе. А казаков стали также называть черкасами.

Это чисто военное сословие, которому требовалась всего лишь организация, и казаки тут же показывают, что они отличные воины. Черкасы берут у турок крепость Очаков, а через полтора столетия уже донцы с участием запорожцев захватывают у тех же турок Азов и сидят там 4 года. Казаки были серьезной силой и они это осознавали.

В силу упомянутой специфики Речи Посполитой казачество пополняется украинской, а также литовской и польской безземельной шляхтой, которой много, а есть хочется. Поэтому, когда мы читаем, как казаки называют себя «лыцарями», это не метафора и не преувеличение, они действительно рыцари по европейской таблице рангов. Другое дело, что в тут их как собак нерезаных. Наличие такого контингента создаёт свою культуру, в отличие, скажем, от тех же донских казаков, более простоватых. Кстати, в Московском царстве украинским казакам скорее соответствуют не донские казаки, а стрельцы. Хотя и там было государевы казаки.

Разделение на реестровых и вольных казаков поначалу казалось очень хитрым финтом круля и компании. Когда возникала необходимость в численном войске для большой войны, бросался клич для желающих подзаработать и пограбить, не без того, и охотный народ десятками тыщ, мещане и холопы, присоединялись вместе з запорожцами к казацкому воинству. Побив москалей, или отогнав бусурманов, компания получала зарплату и делила добычу. И тут приходил примерно такой диалог между короной и гоп-компанией.

— Так, всех дженькую бардзо за службу, концерт окончен, все идут по домам.

— Как это по домам? — удивляется казацкое воинство.

— Всё, война кончилась.

— Дык, а нам у вас нравится, возьмите нас на постоянную службу, в реестровые.

— А жирно не будет? — злится корона, — Нафига мне столько головорезов в мирное время. Тысчонка казаков на службе у меня есть, а такую ораву я не подыму.

— А куда нам?

— Откуда пришли. Ты — мещанин? Иди в мещане. Был холопом? Будь любезен обратно в холопы. Эй, там, запорожцы, отойдите от занавески, положите материю на место, глаз да глаз за вами нужен, черти!

Не всех такая перспектива устраивала, особенно холопов, и, затаив обиду, войско топало на Сечь мечтать об отмщении.

Там происходит своего рода эволюция украинского казачества. Это в рисунках Базилевича к «Энеиде» и на картине Репина казаки — полуголые дядьки в красных, размером с океан шароварах и одной кривой саблей на двоих. Преимущество панцирной конницы над многочисленными голыми дядьками с дубинками убедительно доказали испанские конкистадоры. И против тяжелой кавалерии польских крылатых гусар или маневренной конницы крымцев голые дядьки бы не продержались и минуты. Более того, даже казацкая конница не продержалась бы и полчаса. А создавать подобие гусар или ордынцев было дорого и трудно. Посему украинские казаки стали пехотой, вооруженной ружьями, на манер испанской терции. А это требует дисциплины. В то время только одновременный массовый залп имел смысл. Нужно было держать строй, менять порядки, да и заниматься логистикой. В отличие от иррегулярной кавалерии донцов, которые до конца Второй мировой так и носились в неорганизованной лаве, украинским казакам приходилось немного соображать на тактическом уровне. Они нашли свою нишу на поле боя в оборонительной тактике, и если противник опрометчиво ломился в лобовой атаке, казацкие мушкетёры, именно этим они и являлись, были способны его сильно покалечить.

Очередное небольшое отступление. Когда в 19 веке любители, именно любители, а не профессионалы украинской старины, нарядили старинных казаков в шаровары и вышиванки, атрибуты того же самого 19 века, они сунули казакам в руки красивые кривые сабли, которыми те крушили супостата. Сабли казаков 17 века действительно были красивыми, разнообразными и не случайно. Это было личное оружие для персональной защиты, в лучшем случае, причем больше статусное, чем практичное. На поле боя лучше иметь огнестрел или, по крайней мере, пику, поскольку сабельками против польских копий и татарских луков можно только грозить, а в плотном строю предпочтительней иметь не рубящее, а колющее оружие, вроде рапиры, а лучше винтовку со штыком. Но ношение холодного оружия — это привилегия военного, дворянского сословия, и чем чуднее оно выглядит, тем больше девушки впечатляются. Мелькает даже пара японских катан, с миру по нитке. К сожалению, подобным способом эффективной конницы, необходимой для атакующих манёвров, не создашь.

Эту проблему кавалерии решил великий стратег Богдан Хмельницкий. Он просто пригласил крымского хана поучаствовать в войне. Иногда количество приглашённых татар было чуть ли не равно войску Хмельницкого. И победы они одержали славные, что и говорить! Но крымцы воевали не за идею, не задарма. Им платили. И вам не понравится как. Казаки Хмельницкого позволяли татарам в Украине собирать ясырь, то есть захватывать рабов на продажу. Украинских, православных крестьян украинские, православные казаки по сути продавали в рабство. Работорговля ведь тоже один из давних казачьих промыслов. Причем всё равно откуда рабы — Польши, Украины, Кавказа. Одной из задачей реестрового казачества была охрана от возможных нападений запорожцев, иногда с целью захвата ясыря. Поворотный момент бунта Хмельницкого — переход реестрового казачества на сторону мятежников, моментально превратившее очередную запорожскую бузу в национальное восстание.

Это показывает реальное отношение между казаками и казачества к крестьянству. Военное сословие, считающее себя шляхтой, к мужикам относилось не намного лучше, чем польская шляхта. Во время Хмельниччины присоединившихся к восстанию крестьян используют как пушечное мясо и не особо церемонятся. Они пешки, которыми можно разбрасываться. Или жертвовать. И когда с Левобережья выпрут польских панов, их сменят свои казацкие паны.Это сословное общество, которое единит только религия. Интересы сословий разнятся. Поэтому после победы казачество, особенно старшина, стала самой, что ни на есть, шляхтой, а мужика потихонечку загоняли обратно на панщину. Это о реальной казацкой державе.

Крестьяне и мещане (современное — мистяне) ведь тоже относились к казакам не всегда радужно, что отражено в фольклоре. Молодые, не связанные семьёй и обществом усачи с красивыми саблями могли девушку соблазнить, увести и даже хуже, и существуют очень даже печальные песни на эту тему. Запорожцев же вообще иногда воспринимали немного по ту строну добра и зла, как описано у Гоголя в образе запорожца Пацюка, знающегося с нечистой силой. Между сословиями существуют трения и непонимания.

Наконец происходит Переяславская Рада, отмеченная одним заметным событием — переход под руку царя московского, хотя Запорожская Сечь от клятв воздержалась. и одним малозаметным, но исторически более важным событием. С этого момента гетман, до этого имевший только военные полномочия, становится ещё и светским правителем, выборным государем, если хотите. Так хитрый Зиновий-Богдан чуть не устроил себе вполне феодальную вотчину под названием Гетманщина. Не вся Украина, не только не в сегодняшних границах, но и не в тогдашних, а лишь центральная часть, но уже кое-то. Само название показательно — гетман примерный эквивалент генерала, и, по сути, новое образование называлось и являлось “Генеральщиной”. И если бы его сын Юрко был таким же разумным, как и батька — так оно бы и было, может, причём к лучшему. А так началась неразбериха, два украинца — три гетмана, причем за последующие десятилетия казаки умудрились вернутся не только в Польшу, но и перейти под власть турецкого султана. Так что картина Репина, возможно, на самом деле показывает писание прошения о принятии на работу.

Хотя после Руины, когда разные гетманы угоняли друг у друга ещё оставшихся в живых людей, в Гетманщине настал период относительного расцвета, отмеченного в архитектуре украинским барокко, дни её были сочтены. Не из-за коварства москалей, а потому, что военизированные общества, построенные вокруг стержня рыцарского сословия, уходили в прошлое. Украина на конец 17 века была образцовым средневековым образованием, там восстанавливали старые и возводили новые соборы. А на дворе вовсю бушевало Новое время, когда следовало было устраивать университеты с преподаванием естественных и точных наук, навигацкие школы и училища артиллерийских офицеров, откуда выйдут наполеоны, продвигать индустрию и пробивать выход к морям. Пётр Первый был, конечно, злодей и узурпатор, достигавший передовых целей самыми отсталыми методами, но он задал общий правильный вектор развития, который и позволил состояться Российской империи, несмотря на всю её извечную заскорузлость.

Пока РечьПосполитая и Гетманщина стремились сохранять исконность-посконность, соседние империи вовсю модернизировались. Может в вопросах религии и культуры Москва в 17 веке и отставала от Европы и Украины, но не в военном деле. Осознав, что очередного фейсом по тейблу, как во времена Смуты, Рассеюшка не перенесёт, там задолго до Петра стали проводит реформы армии. Пока поляки по-прежнему гусарили с крыльями, у московитов завели рейтар, кавалерию с огнестрельным оружием; пока казаки красовались с декоративными саблями, у царей создавали гренадёрские, то есть гранатомётные подразделения. И, главное, все двигались к массовым регулярным армиям голландского строя линейной тактики. Которые начали выносить всех этих конных и пеших пижонов, как с крыльями, саблями и луками, так и без оных. А вся эта казацкость имела смысл исключительно на границах. Как только граница дошла до Чёрного моря, с казацкой державой, да и украинским казачеством было покончено. Им стало нечем в Украине заниматься в качестве вольных воинов фронтира, за неимением такового, уж очень казак специфичное занятие. И в новую реальность они могли вписаться только как вспомогательная иррегулярная конница. Так запорожцы оказались на Кубани, откуда их вместе с донцами дергали на войны в качестве охраны, патрульных и партизан. И, конечно, для карательных экспедиций в бунтующие деревни и разгонов студенческих демонстраций. Даже в Гражданскую войну казаки проявили себя только как партизаны, и то из-за нехватки техники.

Важен контекст. Несомненно, что казацкая верхушка была хорошо образована для своего времени. А время их было, как я уже сказал, позднее Средневековье. И показателен эпизод, когда уже в конце 18 века, представитель теперь Черноморского казачьего войска ( в девичестве Запорожского) доказывал матушке-императрице Катерине Второй необходимость перевода казаков на Кубань. Делал он это на латыни, языке религии и науки… столетиями раньше. А на дворе стоял век Просвещения, век Вольтера, Руссо и Дидро, который изъяснялся по-французки. Такой вот символизм.

Вы же понимаете, что я сделал этот тур в прошлое не случайно, а ради исторической параллели. И повода процитировать стихи.
Богат и славен Кочубей.

Его луга необозримы;

Там табуны его коней

Пасутся вольны, нехранимы.

Кругом Полтавы хутора

Окружены его садами,

И много у него добра,

Мехов, атласа, серебра

И на виду и под замками.

Казачество могло формально иметь некое подобие военной демократии, точнее аристократии, но сами казаки даже в лучшие времена насчитывали, на мой взгляд, не более 40 тысяч человек, независимо от того, что они подавали в реляциях и отчетах о потраченных деньгах.. И я, скорее всего, весьма преувеличиваю. В нём неизбежно формировались кланы, борющиеся за власть и, значит, доступ к ресурсам. Возглавляли их, по современной терминологии, олигархи, вроде мазеп и кочубеев, имитирующих польских магнатов. Деньги на строительство и пожертвования они брали у остального населения, у которого особо не спрашивали мнения. Хоть за веру уже не гоняли, и то хорошо. И постепенная интеграция в Российскую империю принесла бенефиты казакам и мещанам, ничего принципиально не изменив для крестьянства.

Попытки по разными соусами восстановить подобное образование обязательно приведёт к олигархату, или военному олигархату. Потому что по другому казацкая держава не работает.

А как же без мифа жить? Неужели, без империи никак? Можно, и даже нужно, но для этого требуется наличие исторических обстоятельств, общественный настрой и политическое желание. Примером тому является Канада.

Конфедерация Канада появилась как британский доминион, то есть де факто независимое государство в рамках империи, не в результате вооруженной революции, не волею вождя и не как следствия завоевания, а исходя из естественной логики развития страны. Нам нужна железная дорога от океана до океана. Она свяжет разрозненные части страны в одно экономическое, а затем и политическое, а затем и культурное целое. Страна, формально не республика, тем не менее создается ради общего блага, понимаемое как возможность развития её частей и отдельных граждан. Канадская национальная самоидентификация возникает только лет через 50, во время Первой мировой войны, в которую Канада вступила как часть империи. И вдруг оказалось, что эти странные, разрозненные канадцы, которых никто не индокринировал, не вбивал им с малолетства в головы любовь к Родине, языку и истории (какая там история?), — отличные вояки, вероятно лучшая регулярная армия той войны. Которая их сплотила в целое. Как говорится, в сражения при Пашендейле и хребте Выми ушли парни из Альберты и Онтарио, а вернулись канадцы. Войны могут разрушать нации, а могут и создавать. Чтобы не сложилось впечатление, что в Канаде все были вдохновлёнными патриотами, сразу добавлю, что то были добровольцы. Когда же в стране призвали на военную службу 404 385 человек, из них 385 510 умников добились освобождения, используя положения самого закона о призыве. В Квебеке, где франкоязычное население видело войну, как чисто британскую, просто начались бунты. Так что не всё было и там гладко. Как и везде.

Когда же британская империя хрякнулась к 1960-м годам, у Канады был выбор — стать Америкой, или искать себя. Казалось бы, что близость такого экономического и культурного гиганта, как США, взаимопереплетение всевозможных связей между странами не оставять канадцам ни единого шанса. Действительно, когда канадский Виндзор — практически продолжение Детройта, когда американское телевидение и музыка доминируют в эфире, когда святая святых, Национальна Хоккейная Лига сдвигается аж до Техаса и Аризоны, когда абсолютное большинство в обеих странах разговаривает на одном языке, то что еще можно было ожидать? Тем не менее, канадцы создали свою национальную идентичность, построенную не на внешних атрибутах, а на взаимных отношениях.Сами канадцы, не говоря уже о грубых американцах, смеются над собой, разыгрывая стереотип абстрактного канадца, постоянно извиняющегося по любому поводу. «Ой, вы мне на ногу наступили, извините, сорри!» И это не признак слабости. Канадец намеренно сломает тебе ногу в время игры в хоккей, но потом извинится и отнесёт в больницу на руках. Если в США балансом отношений является конкуренция, и она работает, то в Канада баланс находят в консенсусе, и он тоже работает. Нет универсальных рецептов успешного развития общества. но вы не можете избежать имперской парадигмы исходя из имперского подхода. Империю на консенсусе не выстроишь. Поэтому Соединенные Штаты — империя, а Канада — нет. Интересно, что неизбежные национальные проблемы с Квебеком и аборигенами достались Канаде в наследство от Британии, поиск решения которых есть поиск консенсуса. Эти сложно, не всегда достижимо, но даёт стратегические результаты в случае успеха, так как все стороны имеют слово и несут ответственность.

Кажется, это был Черчилль, который сказал, что американцы всегда находят верное решение, после того, как перепробуют все другие. В Канаде же предпочитают не просто найти решение, а и согласие всех заинтересованных сторон. Имперское мышление основано на примате насилия, основанного на предполагаемом моральном превосходстве империи над другими. Если ты, как Канада, решаешь империей не быть, то есть не иметь изначальное преимущество в решении любого вопроса, насилие отходит на последний план.

Пример в студию. Недавно происходили блокады строительства нефтепровода, организованные индейскими племенами, через земли которых он прокладывался. Детали тем интересные, но не так важны для нас. Несмотря на то, что достаточное количество народу требовало принятия жестких мер по отношению к нарушителям закона и порядка, правительство с этим не спешило. Потому что империя может позволить себе наступать на одни и те же грабли, а не империя — нет. Попытка решения кризиса у реки Ока в 1990 году насилием, закончилась мобилизацией воинов индейской конфедерации Мохоков, перестрелкой с квебекской полицией, которой пришлось отступить по давлением превосходящих сил индейцев, и вводом регулярной армии. Канада стояла на пороге внутренней войны, я не шучу. В прошлой статье я показывал, как империи не могут решить национальный вопрос из-за неспособности выслушать и понять других. Канада, как не империя, смогла выучить уроки прошлого. Государство имеет монополию на насилие, и оно всегда в арсенале. Вопрос только в том, является ли оно твоей первой реакцией, или последней, когда все другие варианты не сработали?

Другой канадский пример. В конце 60-х и начале 70-х Квебек пережил социальную революцию и стал видеть себя как отдельную нацию. Левые террористы из Фронта Освобождения Квебека под этот шумок похитили заложников и умудрились глупо убить одного. Тогдашний премьер Трюдо, отец нынешнего, не придумал ничего лучшего, как ввести войска в Монреаль. Что тут же радикализировало даже умеренных квебекцев, так как вид солдат, проверяющих квартиры на наличие террористов, не очень способствует взаимопониманию. За этим последовало 20 лет нарастающего движение за отделения Квебека от Канады (да, от Канады, куда остальные стремятся), кульминация которого случилась в 1995, когда референдум о независимости не прошёл буквально в несколько тысяч голосов. Но в этот раз не было угроз, не было армии, не было конфронтации. Зато сейчас даже самые завзятые сепаратисты соглашаются, что вопрос о независимости Квебеке не стоит на повестке дня. Они не сдались, они не согласились, но в открытой дискуссии у них нет конкретных и весомых оснований для проталкивания независимости провинции. Так и живут.

Поэтому Канаде не требуется национальный миф для обоснования своего существования. Канада участвовала, и успешно, в конфликтах и войнах, но её национальный герой не отец-основатель, не военный-полководец, а такой из себя юноша Терри Фокс. Что такого свершил этот молодой человек? Сначала у него ампутировали ногу из-за рака. Терри нацепил искусственную железную ходулю и побежал от океана к океану, подобно железной дороге 100 лет ранее объединяя страну, привлекая внимание к проблема онкологических заболеваний и собирая пожертвования на их научные исследования. Он умер немного не добежав до цели. Для Канады он – герой.

Если у Канады и есть миф — это социализированная система здравоохранения. В Канаде отнюдь не социализм, но идея общего блага выражается в доступной медицинской помощи. Её не стоит идеализировать, проблем с ней достаточно, но через неё, как и хоккей, происходит канадская национальная самоидентификация. То есть через конкретные сегодняшие лица, дела и ситуации. Канадцу, может, и приятно вспомнить, что в войне 1812 года британские солдаты и канадские добровольцы спалили новенький Белый дом в Вашингтоне, или тот невероятный гол Пола Хендерсона, принесший победу канадской сборной в Суперсерии 1972, но значения этому особого он не придаёт. Что было, то было, а было всякое. Важно то, что будет. Канадцы озабочены в основном будущим.

Это отличный способ достигнуть консенсуса. Потому что прошлого нам не изменить, сколько институтов памяти не создавай, настоящее тоже не особо радует временами. Единственное, на чём мы все может согласится, — это будущее, наше и детей наших, потому что оно напрямую зависит от нас всех и создавать его нам всем, хотим мы того или нет.

А какое оно будет — с вечным царём в голове, как в России, без царя в голове, как в Украине, или в постоянном поиске консенсуса в решениях непростых насущных проблем, как в Канаде, зависит от нас.

Видите, год назад я начал писать об истории украинцев и русских, а закончил международным будущим. Ибо как показал короновирус-19, несмотря на любое героическое прошлое и общность/раздельность языков в 13 веке, нас объединяет одно — страх смерти и любовь к жизни. Вирус вечен, так как способен постоянно меняться. Если мы не способны меняться со временем — мы не выживем. Но в отличие от ненаправленной природной мутации, у нас есть возможность и способность направлять вектор перемен. И в этом плане история нам нужна только для того, чтобы её не повторять.

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook, на страницу Хвилі в Instagram