Русская революция: развенчание мифов и нетривиальный взгляд

8 марта (23 февраля по старому стилю) исполняется 95 лет Русской революции, которая, как считается, была причиной многих трагедий ХХ века, в том числе и в Украине. Впрочем, по мнению автора, причины лежат намного глубже, а революция была лишь следствием, о чём далее. Более того, её природа и даже определение «Русская революция» доныне не являются «общепонятными», а в оценках преобладает большевистская или либерал-буржуазная идеологическая риторика. В настоящем очерке предпринята попытка очистить эту тему от расхожих мифов, взглянуть на Русскую революцию с позиций нетривиальных знаний об обществе.

О Русской революции «общепонятным языком»

Известно, что революция началась 8 марта (23 февраля по старому стилю) 1917 года. А вот о дате её окончания единого мнения нет… И вообще, используемое здесь понятие «Русская революция» не является общепринятым.

В советских традициях было принято разделять Февральскую буржуазную революцию и Октябрьскую социалистическую революцию, которая началась 7-8 ноября (25-26 октября по старому стилю) 1917 года. Владимир Ульянов-Ленин, опираясь на традиции русской революционности, выдвинул весьма своеобразный тезис о перерастании буржуазной революции в социалистическую, что вцелом противоречит взглядам Карла Маркса на социальные процессы. Затем Лейба Бронштейн (более известный как Лев Троцкий), всю жизнь «суетившийся» между левацкими тоталитаризмом и анархизмом, выдвинул идею «перманентной революции» (что, кстати, не так уже и глупо!), которую Ленин заклеймил как «детскую болезнь левизны в коммунизме».

Но самое забавное, что многие западные идеологи — от левых до правых и от либералов до консерваторов — вцелом поддерживают большевистское деление революционного процесса в России на буржуазную и социалистическую революции! По их мнению, Февральская буржуазная революция опиралась на крупный и средний капитал, городской средний класс и относительно имущих крестьян, а её целью было создание в России парламентской буржуазной демократии и устранение препятствий, которые мешали окончательному «построению капитализма» в России — монархию, сословный строй, помещичье землевладение и пр. Далее на Западе мнения расходятся.

«Правые» считают, что после Февральской революции Россия имела все шансы пойти по пути западной либерал-буржуазной демократии, капиталистического накопления и модернизации и, по примеру «золотого миллиарда», построить страну «всеобщего процветания» — того самого welfare state, который нынче в так называемых развитых странах, похоже, «накрывается медным тазиком». Кстати, 5 лет назад, в 90 годовщину Русской революции общество всеобщего благоденствия ещё вовсю процветало, как выяснилось, посредством «надувания финансовых пузырей», и в 2007 г. ещё мало кто думал, что через год начнётся обвал. Хотя задолго до того многие «не самые слабые умы» предупреждали, что устроение всей земной цивилизации по модели «золотого миллиарда» неминуемо ведёт к планетарной катастрофе, но это отдельная тема.

Со «столбовой дороги западной цивилизации», по мнению правых, Россию свернули большевики во главе с Лениным. Создав хаос, они совершили переворот, свергли законное (?!) правительство, захватили власть, а затем создали тоталитарию — одну из самых кровавых в истории. Правда, самые «продвинутые» правые идеологи на Западе всё же иногда вспоминают, что большевики опирались на широкую социальную базу; но тут же добавляют, что они обрели её популистской демагогией в среде пролетаризованной и люмпенизованной Первой мировой войной массы, выдвинув близкие и понятные этой массе лозуги и в конечном итоге её обманув.

С падением СССР эти идеологемы укрепились у нас под влиянием либерал-буржуазной пропаганды со стороны СМИ, западных фондов, срочно «поправевших» преподавателей вузов (которые при СССР читали курс марксизма-ленинизма), заезжей иностранной профессуры и т.п. И здесь есть много правильного. Но проблема в том, что у нас так и не появилось серьёзного критического анализа событий ХХ века, упорно навязывается примитивный дискурс «большевизм или буржуазный либерализм», а наш «огульно-хуторянский» переход на навязываемые массовые западные стереотипы мышления игнорирует тот факт, что в социальной мысли Запада есть также и левая «струя», которая едва ли мощнее правой.

«Левые» считают, что, сыграв на остром социальном кризисе и извечном стремлении к справедливому мироустройству, большевики захватили власть, но построили фашистскую диктатуру на базе крайней степени государственного капитализма, что не имело ничего общего с социализмом и коммунизмом, которые, по идее, предполагают намного больший уровень свободы и осмысленности бытия, чем любая, самая либеральная буржуазно-парламентская демократия. Причём во взглядах на идеал коммунизма лучшие представители левых на Западе неожиданно близко сходятся с религиозными идеологами и «правыми реакционно-консервативными романтиками», но это отдельная тема.

Не смотря на эти различия, как правые, так и левые, как у нас, так и на Западе, по большей части, считают, что в 1917 году в России состоялись две революции: буржуазно-демократическая и пролетарско-социалистическая…

«Легенды и мифы обществоведения»

Такая «игра в дефиниции» или, в терминах Маркса, «иллюзии сознания» часто говорят о непонимании сути реальных процессов, а ещё чаще — о банальном «обмане народа». С одной стороны, буржуа приравниваются к капиталистам, капитализм и буржуазный строй в экономике ассоциируются исключительно с рынком и свободой предпринимательства, а в социо-политике — со свободой и демократией; с другой стороны, социализм связывают исключительно с тоталитарией, отсутствием свободы и демократии, и к нему стремится почему-то только рабочий класс и пролетариат.

Разберёмся в расхожей болтовне. «Капиталист» — это индивид, которых вкладывает капитал с целью получения прибыли, эксплуатируя труд других или нет. Французское слово «буржуа» (по-немецки — «бюргер», по-русски — «мещанин») означает всего лишь только «жителя города»; с лёгкой руки Маркса «буржуазию» приравняли к «капиталистам», хотя горожане-буржуа могут быть как капиталистами, так и наёмными рабочими, люмпенами, наемными служащими (например, клерками в офисах и банках, которые сильно гордятся тем, что они принадлежат к «среднему классу», но по социо-экономическому положению мало отличаются от шахтёров и трактористов) и т.д. Кроме того, капиталист может извлекать прибыль в аграрном бизнесе на селе, и тогда он будет уже не «буржуа», а, вероятно, «пейзанин», что на том же французском значит «селянин».

Не менее причудлива ситуация с пролетариями и рабочим классом. Опять же с лёгкой руки Маркса пролетариев приравняли к наёмным рабочим, а это далеко не всегда так. В классическом древнеримском понимании «пролетарий» — это формально свободная (не раб) особь мужского пола, которая не имеет ничего, кроме детей, ибо по римским обычаям дети и семья считались собственностью главы семейства. Пролетарий может научиться ремеслу и стать рабочим, а может жить подаянием, воровством, грабежом. Современный наёмный рабочий Запада, особенно в области «хай-тек», может иметь высшее образование, собственность, недвижимость, акции корпораций, а по доходам входить в «upper middle class» (часть среднего класса с высокими доходами), значительно превосходя мелких предпринимателей, т.е. собственно капиталистов. Заметим, что многие указанные и неуказанные проблемы с терминологией Маркса объясняются вовсе не его глупостью, а тем, что он жил и творил почти 150 лет назад, когда, например, рабочие как правило были пролетариатом. Вообще, бездумное использование в ХХІ веке терминов ХІХ, а то и XVIII века часто ведёт к комическим «непоняткам», которые наши «великодержавно-стратегические соседи» называют «сапогами всмятку».

Теперь о социалистической революции как «голубой мечте» рабочих и пролетариев. Это один из спорных моментов у Маркса, который частично подтвердился, а частично нет. Русская революция показала, что пролетарии могут подняться на революцию, правда «социализма» из этого скорее всего не выйдет, но здесь ещё следует понять смысл слова «социализм», о чём далее. А хорошо оплачиваемому рабочему в стране, где экономика стабильна или кажется таковой (ибо «принцип действия» современной глобальной экономики, похоже, состоит именно в нестабильности) не нужны ни революции, ни социализм (что бы там под ними не понимали), которые вполне можно заменить потреблением и развлечениями. Наверное, наибольшей ошибкой Маркса было то, что в деле «построения светлого будущего» он сделал ставку на рабочий класс. Русский правдоискатель и политэмигрант Александр Герцен вёл об этом с Марксом жёсткую полемику. Герцен гениально заметил, что европейский рабочий — это тот же мещанин, что и мелкий буржуа, от мещанства в морально-психологическом смысле он не спасает, и для обретения высшего смысла человечества рабочий класс по большей части не пригоден. Правда, здесь же Герцен с «исконно-русской простотой» называл «врождёнными социалистами» русских крестьян ХІХ века с их общинным землепользованием.

Но самое забавное, что питательной средой социалистических партий и движений часто были выходцы из классов, которые марксисты называли «мелкой буржуазией» — мелкие предприниматели, служащие, преподаватели, — или даже капиталисты, землевладельцы и дворяне. Достаточно взглянуть на «личный состав» русских и украинских социалистов разных мастей на рубеже ХІХ-ХХ веков: Ленин, Луначарский, Троцкий, Бердяев, Мартов, Зиновьев, Каменев, Дейч, Плеханов, Савинков, Петлюра, Винниченко, Грушевский, Шаповал и другие к пролетариату и рабочим не имели никакого отношения!

Ещё забавнее дело обстоит с капитализмом, социализмом, тоталитаризмом, свободой, демократией, рынком, т.е. набором «словес», которыми «жонглируют» все кому не лень. Капитализм вовсе не является синонимом свободы, демократии и рынка. Фашистская Германия хоть и называла себя «национал-социализмом», но капитализм там никто не «отменял», а со свободой и демократией в Третьем Рейхе как-то «не сложилось»; то же самое можно сказать о франкистской Испании, фашистской Италии, пиночетовской Чили. Допустим, приведенные примеры — это «экстрим».

В кланово-корпоративной системе современной Японии весьма мало демократии. Так заявил в интервью газете «Зеркало недели» (№3, 2007 г.) профессор истории из Львовского университета Ярослав Грицак, который имеет опыт работы там. Отметим, что при этом в Японии — один из высочайших уровней жизни и что то же самое можно сказать и о Южной Корее. Правда, проф. Грицак обнаружил в Японии свободный рынок, но, похоже, он ошибается: рынок там есть на уровне мелкого бизнеса, а макроэкономику контролируют несколько монополистических конгломератов. Рузвельт при помощи весьма недемократических и нерыночных массовых общественных работ выводил Америку из страшного кризиса, который создала рыночно-капиталистическая стихия, поставившая страну на грань социального взрыва. Современная западная корпоративно-государственная система оставляет мало места свободе и демократии, которые понимаются лишь в смысле возможности выбирать из общепринятого перечня товаров и развлечений. Вообще, о свободе в развитом мире лучше всего спросить у наших «арбайтеров». Даже хорошо устроившиеся эмигранты из бывшего СССР говорят любопытные вещи: широко разрекламированной свободы на Западе, особенно в США, они не нашли хотя бы потому, что каждый шаг контролируется через платёжные карточки, система виз, грин-карт, миграционного контроля и пр. делают бессмысленной тему «открытого общества» и т.д. Вместе с тем, страны «развитого капитализма» имеют мощные системы социальной помощи, а многие наёмные работники являются также совладельцами корпораций, что является уже не капитализмом, а социализмом. Скажем, в Швеции демократия, социализм, монархия и капитализм мирно сосуществуют. Вообще, нынешняя глобальная система под эгидой «развитых стран» имеет мало общего с декларируемыми свободой и рынком.

Ещё интереснее с «буржуазно-демократическими» и «пролетарско-социалистическими» революциями. Далеко не все значимые «буржуазно-демократические» революции можно напрямую связать с буржуазией и демократией. Социальной базой революции в Нидерландах (имевшей также национально-освободительный подтекст) в значительной мере были горожане-буржуа, но большую роль играли и крестьяне, а важнейшей ударной силой были «гёзы», т.е пираты-люмпены, о чём занимательно писал Шарль де Костер в «Легенде о Тиле Уленшпигеле». Революция расчистила дорогу капитализму, что позволило на некоторое время сделать маленькую страну глобальной сверхдержавой, но едва ли можно считать эту революцию такой уж «буржуазной».

В Английской революции активно участвовали горожане, причём как имущие, так и беднота; было мощное демократическое движение против монархии, сословного строя, крупного помещичьего и церковного землевладения. Но вместе с тем, во-первых, революция привела к власти не демократию, а диктатуру во главе с лордом-протектором, и закончилась реставрацией монархии и сохранением сословного строя, который существует в Великобритании поныне; во-вторых, Английская революция повлекла массовый кровавый психоз, что делает бессмысленными разговоры о свободе и демократии вообще; в-третьих, революция расчистила дорогу капитализму, но наибольшую выгоду получили крупные землевладельцы, которые сгоняли с земель крестьян (что очень похоже на нынешнюю ситуацию в Украине); именно поэтому, в-четвёртых, ударной силой революционной армии Оливера Кромвеля были вольные крестьяне-«йомены» (yeomanry), боровшиеся не за «светлое капиталистическое будущее», а против капитализма, ибо он лишал их земли, которой они де-факто владели, даже если де-юре была феодальная зависимость; в-пятых, движущей силой революции было мощное «протосоциалистическое» движение уравнителей-«левеллеров». Посему некорректно считать Английскую революцию однозначно «буржуазно-демократической».

Французская революция, в отличие от Английской, была, возможно, более «городской» и «буржуазной», но назвать её «демократической» как-то язык не поворачивается. Она, начавшись лозунгами Свободы-Равенства-Братства, привела к якобинской диктатуре, кровавому массовому психозу, закономерно окончилась диктатурой Бонапарта, после разгрома которой друг друга сменяли псевдодемократия, реставрация монархии, диктатура… И так Францию «трясло» почти сто лет аж до Парижской Коммуны!

Чтобы подвести промежуточный итог, отметим, что немецко-еврейский троцкист Иваак Дойчер как очень метко высказался в том смысле, что так называемые буржуазные революции вряд ли догадывались, что являются буржуазными по крайнем мере по движущим силам, которые как правило были пролетарскими.

Столь обширное «лирическое отступление» потребовалось по следующим причинам. Во-первых, указанные революции изменили облик своих стран и всей цивилизации, поэтому их считают «Великими революциями». Во-вторых, вопреки устоявшимся мифам, их нельзя однозначно назвать «капиталистическими» и «буржуазно-демократическими», а разговоры об обязательном демократизме капитализма и буржуазии, об однозначной буржуазности капиталистов и «капиталистичности» буржуа, а также всенепременной тоталитарности социализма — это пустая болтовня. В-третьих, наряду с Английской и Французской, Русская революция также является «великой», ибо она коренным образом изменила не только Российскую империю, но земную цивилизацию.

Правда о мифах Русской революции

Представляется, что деление на Февральскую буржуазно-демократическую и Октябрьскую пролетарско-социалистическую революции является в корне неверным. Русская революция была единым диалектически-противоречивым процессом, который привёл к кровавому психозу и к тоталитарному кошмару, а шансов для более-менее демократического и гуманного финала было крайне мало.

В Украине идею о Русской революции как едином процессе чётко сформулировал один из лучших, по мнению автора, историков, доктор истории, профессор Станислав Кульчицкий. В одной из своих публикациях он писал, что, высказав эту идею на одной международной конференции, он весьма озадачил историков из России, которые, вроде бы, с ним даже согласились. Автора эта идея тоже посетила довольно давно, а публикации известного историка лишь укрепили в мысли о том, что Русскую революцию, как и любую другую, следует рассматривать как «единую и неделимую»; максимум что возможно, так это деление на этапы. Парадокс, но хорошо подготовленным «кадровым» историкам такие вещи часто недоступны из-за приверженности позитивистским, линейно-причинностным и картезианским взглядам. Но эта идея вполне очевидна, если смотреть на революцию как на массовое психическое явление, используя знания из глубинной психологии и волновые модели социальной психики как энерго-информационного процесса, о чём далее.

Здесь же Украинская революция, которую не в меру ретивые национал-патриоты требуют отделить от Русской: дескать, главнейшим было национально-освободительное движение («національно-визвольні змагання»), а социальную революцию принесли большевики и вообще «москалі»! А борьба украинского крестьянства за землю? А движение рабочих в промышленных регионах Украины, которое не могло быть инспирировано только лишь российскими большевиками, как теперь доказывают «патриоты»? Украинская революция была неотъемлемой частью Русской революции (нравится это кому или нет) и содержала в себе национальную струю, которая к тому же была весьма неоднородной.

Более того, сама Русская революция была неотъемлемой частью единого диалектически противоречивого многовариантного (!) цивилизационного процесса, результатом не только истории России (особенно в ХІХ в.), но и мировой, в первую очередь европейской, истории. Особое значение имела Первая мировая война, которая Россию с ее предельно обостренными проблемами втянула в не менее острые глобальные противоречия. Рассыпались Австро-Венгрия и Пруссия, вспыхнули революции в Баварии и Венгрии, зашаталась Британская империя, Франция удержалась от социального взрыва, во многом, благодаря репарациям с Германии, американскому капиталу и войскам. В начале ХХ в. был кризис мировой системы империализма — и это не выдумка большевиков. Кстати, весьма популярный нынче на Западе американский социолог Иммануил Валлерстайн, вслед за Лениным, утверждает, что капитализм в принципе нельзя рассматрикать как простую совокупность государств-экономик, а только как глобальную систему. Империалистическая война в интересах правящих государственно-монополистических клик переросла в гражданскую и национальную (в частности в Украине), а резкая пролетаризация масс в России как слабейшем звене мирового империализма привела к революции. Всем, кто изучал «марксизм-ленинизм», хорошо знакомы эти тезисы, выдвинутые Лениным еще в 1914г. и подтвержденные историей. Здесь мы имеем дело не столько с мощным интеллектом, сколько с не менее мощной интуицией В. Ленина, как бы там к нему ни относились. Ортодоксальная советская идеология объяснить эти процессы не могла и говорила, что они «объективны», т.е. особого объяснения не требуют. Исторический материализм образца конца ХIХ – начала ХХ века, которым пользовались идеологи КПСС, а также западная «политология», не могут объяснить Русскую революцию с ее «коммунизмом», империализм с тоталитаризмом, выход Запада из кризиса во второй половине ХХ века, угрозу нового кризиса в начале ХХI века под разговоры о глобализации, и наконец сам кризис, который таки наступил и «успешно» развивается в данный момент.

Был ли первый этап Русской революции таким уж «буржуазно-демократичнеским», что в рамках расхожих штампов значит — «капиталистическим»? Действительно, стояла общедемократическая задача установления гражданских прав и свобод, уничтожения монархии и помещичьего землевладения как пережитка крепостничества с раздачей земли крестьянам. (Кстати, проф. С.Кульчицкий высказал любопытную и здравую мысль о том, что в России никогда не было феодализма, ибо европейский феодализм и российское крепостничество — это, как говорят в Одессе, «две большие разницы»). Но едва ли остро стояла задача расчистить путь для капитализма. Повторимся, что ряд стран «развитого капитализма» с сильными позициями демократии и социализма по сей день номинально являются монархиями, а для капитализма вовсе не обязательны демократические права и свободы. В России крупный капитал, включая иностранный, мирно уживался, даже опирался на царизм, мелкий бизнес тоже имел свою нишу. Перед мировой войной темпы развития капитализма были потрясающими, рост экономики был одним из наибольших в Европе, уровень жизни также возрастал. (Правда, всё это вело к росту социальных противоречий!) Аграрная реформа, включая развитие капитализма на селе (что спорно!), были острыми задачами, но не требовали революционного «экстрима» и до войны решались относительно мирно. Революционный взрыв резко оборвал развитие капитализма в городе и деревне. Не смотря на социальное недовольство, как минимум до революции 1905 года, российское общество, кроме кучки интеллигентов, оставалось вполне «верноподданым». Война же началась и вовсе приступом патриотизма! Либералы и даже многие социалисты поддержали царизм в «войне до победного конца». И только Ленин с характерным русским нигилистическим цинизмом предупреждал, что эта война не только «кончит» Российскую империю, но и взломает мировую систему.

Два с половиной года войны истощили страну, вскрыли и обострили все социальныке язвы и противоречия прогнившей системы, скрытые довоенным экономическим бумом. Поэтому падение царизма, которое называют «Февральской революцией», произошло довольно мирно и походило скорее на развал, чем на восстание. Когда 8 марта (23 февраля по ст. ст.) рабочие Петрограда запротестовали против недостатка продуктов, войска, получившие приказ в них стрелять, отказались это делать, присоединившись к рабочим. Этот процесс молниеносно распространился по России. Царь отрёкся от престола, власть развалилась, войска отказались подчиняться, жандармы спрятались, украшенные красными бантами толпы требовали республики и демократии… Так в течение нескольких дней рассыпался многовековой царизм, который ещё недавно казался незыблемым. Истолковать всё это только в рациональных терминах социологии и политэкономии невозможно, о чём далее…

А главное: феврале 1917 года революция не «состоялась» — Русская революция только начиналась! Свалить царизм было легко, но намного труднее было найти ему замену. Сразу же нашлось два претендента на власть. Либеральные депутаты Думы создали Временное правительство, которое декларировало переход к демократии через созыв Учредительного собрания. Но правительство земли крестьянам не дало, войну не прекратило, с «учредилкой» тянуло, а потому реальной власти не имело и особой легитимностью не отличалось, ибо его избрала кучка интеллигентов из самих себя.

Временному правительству противостояли советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, во главе с Петроградским советом. Советы были хаотичной, но довольно легитимной формой прямой демократии, ибо их избирали массы прямым голосованием. Реально же советы были довольно шумной и бестолковой «тусовкой» рабочих, крестьян, солдат, либеральных и радикальных интеллигентов до тех пор, пока их не взяли под контроль большевики.

В измождённой войной России наступали экономический коллапс и голод. К лету 1917 года миллионы вооружённых и деморализованных солдат, бросив фронт, ринулись домой. Наступили полные анархия и хаос. Будучи в массе крестьянами, солдаты при поддержке селян принялись громить помещичьи усадьбы и делить землю. Россию разрывали национальные движения, в т.ч. в Украине, и мятежи — левые, правые, крестьянские, анархические, бандитские, корниловские, монархические…

Вот он — «апофеоз революции»! Ибо «настоящая» революция — это движение огромных масс, а не просто захват власти какой-либо партией или группировкой. Другое дело, что эта группировка или партия могут суметь воспользоваться энергией революции… А могут и не суметь… А могут не понимать и не чувствовать этого вообще…

Ленин понимал и чувствовал. Разговоры о том, что Ленин на деньги немецкого Генштаба, создав хаос, захватил власть, являются пустой болтовнёй. Хаос возник без всякого Ленина. Немецкие деньги, возможно, Ленину помогли, но едва ли можно серьёзно относится к этому аргументу; Ленин не очень и скрывал факт получения денег, но, скорее, не немцы использовали Ленина, а Ленин — немцев. Одна партия анархию такого масштаба создать просто не могла, особенно в огромной России, на 1/6 суши. Чтобы «поставить на дыбы» половину Евразии, не хватило бы никаких денег. Тем более, что большевики были весьма малочисленной и малоизвестной группировкой, правда отличались дисциплиной, по крайней мере по сравнению с другими партиями.

Обозлённой и доведённой до моральной и материальной нищеты восставшей массе меньше всего были интересны Учредительное собрание, парламентаризм, конституция и прочие «высшие достижения западного мироустройства». Весьма забавляют мнения, что, дескать, имея мизерную поддержку на выборах делегатов в Учредительное собрание, большевики разогнали «учредилку», коварно узурпировали власть, похоронив надежды на демократию в России. Представляется, что всё было «с точностью наоборот»: «учредилка» не имела особой поддержки в массах, особенно с учётом огромной территории, и вообще затея с «учредилкой» и демократией в России в 1917 году представляется утопией, особенно с учётом психологии масс; наиболее вероятными сценариями могли быть диктатура или хаос. Возьмём современную Россию, где есть двухпалатная «учредилка», но напрочь отсутствует демократия. Или съезд народных депутатов СССР при Горбачёве — стопроцентная «учредилка», — что окончилось анархией и развалом.

В любом случае, советы в 1917 году были отнюдь не менее легитимными органами власти, чем Временное правительство и несостоявшаяся «учредилка», ибо, повторимся, советы опирались на массу. Ленин понял это лучше и быстрее всех, сумев правдами и неправдами взять советы под контроль. Большевики с Лениным во главе (а без него они так и остались бы шайкой демагогов и болтунов!) играют на опережение, проводя всероссийские съезды советов в противовес Учредительному собранию. Поддержав особо популярные в массах лозунги «Фабрики — рабочим»! Землю — крестьянам! Мир — народам!», большевики сумели взять под контроль советы и получить поддержку в массах. Всё было почти так, как написано в учебниках по истории КПСС, кроме одного: коварство Ленина и большевиков заключалось в том, что, поддержав указанные лозунги для получения власти, они их не собирались выполнять (см.работы проф. С.Кульчицкого). Допустим, «мир — народам» дать было трудно из-за мировой, а затем гражданской войны, интервенции, хотя реально большевики были нацелены на «революционную войну». «Фабрики — рабочим» (а это и был бы социализм! другое дело, способны ли были рабочие справиться с управлением) большевики давать даже не собирались, а когда рабочие попытались управлять заводами через выборные заводские комитеты, большевистские комиссары пресекли это на корню. С землёй оказалось сложнее: после террора и продразвёрсток, большевики всё же вынуждены были во времена НЭПа отдать землю крестьянам, земля была огосударствлена только на рубеже 1920-30-х годов путём террора и голодомора.

Интеллект, интуиция, одержимость и безнравственные способы борьбы позволили Ленину совершить Октябрьский переворот на волне Русской революции и поднять власть, которая практически «валялась под ногами», чего Ленин не скрывал. Следуя традициям не марксизма, а русской революционности, он говорил о «перерастании буржуазной революции в пролетарскую». Миф о «Великой Октябрьской социалистической революции», по аналогии с «Великой Французской», говорят, позднее выдумал Троцкий.

Каков характер Русской революции? Маркс считал реакционным классом. Рабочий класс (если считатть его пролетариатом) в России начала ХХ века был крайне малочисленным. Ленин говорил о рабоче-крестьянской революции. Можно утверждать, что революция была пролетарской, но основой её социальной базы было крестьянство (в массе мелкий собственник, а не пролетарий), пролетаризованное войной, голодом, разрухой.

Кроме того, аграрная составляющая Русской революции была если не «пролетарско-социалистической», то по крайней мере «антикапиталистической». Ведь селяне отбирали землю крупных землевладельцев, включая аграрных капиталистов и земельных рантье.

Проф. С.Кульчицкий характеризовал революцию также как «советскую», т.е. такую, которая привела к власти советы. По Кульчицкому, в ряде хозяйственно-управленческих вопросов советы были реальной властью, но фактическую власть «на плечах» советов получила партия большевиков, которая принимала стратегические решения, часто не неся ответственности. Образовался некий «мутант власти»: сплетение тоталитарной партии и формально выборной власти, где на «видном месте» стояли советы, даже власть была «советская» и Союз назывался «Советским», но за кулисами основные решения принимало высшее партийное руководство.

По С.Кульчицкому, драматургия революции такова: столкнулись разнонаправленные советское, демократическое и большевистское начала; демократия потерпела поражение; большевики под советскими лозунгами захватили советы, а весной 1918 года, оседлав революцию, они совершили коммунистический переворот «сверху» с целью построения «государства-коммуны». Позднее С. Кульчицкий высказал мысль о том, что революция де-факто окончилась к середине 1930-х годов окончательной победой тоталитарии Сталина.

Здесь ряд замечаний. Сейчас почему-то забывают о мощном монархическом и вообще великодержавно-шовинистическом движении. Ведь важнейшим элементом драматургии в гражданской войне была борьба между «красными» и «белыми». Почему-то считается, что если бы не большевики, то обязательно установилась бы демократия. Но ведь верхушка «белого движения» была монархической и тоталитарной, даже если её представители говорили об учредительном собрании и «демократии». В России сейчас вообще доходит до маразма: то канонизируют как великомученика царя Николая ІІ, наверное, за расстрел мирной демонстрации 9 января 1905 года или за миллионы убитых в бессмысленной мировой войне; то рассказывают басни о глубоком благородстве белогвардейских офицеров, которые зверски уничтожали крестьян, в том числе и украинских, а колчаковцы «отличились» тем, что в Сибири заливали местных крестьян водой и оставляли на морозе (в ходу даже слезливо-сентиментальные песенки о «поручике Голицыне»). «Белый террор» был ничем не лучше «красного». Если бы победили не «красные», а «белые», то велика вероятность того, что к власти пришла бы не интеллигентская «учредилка», а правый тоталитарно-шовинистический режим или «верховный правитель всея Руси», возможной была и реставрация монархии. Ведь из всех стран, которые образовались после Первой мировой войны на осколках империй, только Чехословакия была более-менее демократической.

Большевистское государство никоим образом не было «коммуной». Не будем вдаваться в экзистенциальные изыски и объяснять, что коммунизм в высшем смысле — это совершенное общество, где человек не будет уже зависеть от иррациональных сил социума, а посвятит себя творческому познанию и разумному преобразованию мира, что перекликается, например, с идеалом Царства Божия в христианстве. Когда речь идёт об «извращённых понятиях», лучше рассматривать их первоначальные значения. В данном случае таковым является «первобытный коммунизм»: общность, где все имеют равные права и обязанности и во имя сохранения рода подчиняются т.наз. «рациональному авторитету» — сильнейшему, мудрейшему. Тогда как большевистское государство было совершено иной иерархической, структурой, основанной на эксплуатации и подчинении «иррациональному авторитету» замкнутой фашизоидной клики.

По субъективному мнению автора, Русская революция фактически окончилась во второй половине 1930-х годов с довоенной индустриализацией и «ускоренной модернизацией» СССР, которые проводились «людоедскими методами» сталинизма. Следует заметить, что сталинский фашизм не только жестоко подавлял массы, но пользовался поддержкой значительной части масс. Сейчас почему-то принято вспоминать только репрессии, голодомор и ГУЛАГ, которые были такими же преступлениями перед человечеством, как и гитлеровский фашизм. Но почему-то нынче «вышли из моды» упоминания об энтузиазме первых пятилеток, массовом героизме, о первооткрывателях в науке, в авиации и космонавтике, в Арктике, в бескрайних просторах Азии, в стратосфере, в космосе… Ведь очевидно, что одним террором объяснить эти достижения невозможно. На одном страхе общество «не работает» — это антинаучно. Кстати, современный олигархический строй вырос на разграблении того, что создано ценой трагедий и героизма, крови и энтузиазма, каторжного труда и творческого порыва.

Здесь мы подходим к ряду важных вопросов: почему Россия взорвалась массовым кровавым психозом? был этот психоз следствием только большевистской диктатуры или также особенностей менталитета масс? так ли уж нужна массе демократия? возможен ли был демократический или хотя бы более-менее гуманный исход Русской революции? не коренились ли большевизм и сталинизм психологии масс?

Ответ на эти вопросы даст настоящий ключ к пониманию того, что произошло в российско-советской империи. Но для этого потребуются некоторые нетривиальные, альтернативные знания, которые современное обществоведение упорно игнорирует.

Ересь и апокрифы в обществоведении

«Нетривиальность» и «альтернативность» не означают «ненаучность». Используемые далее знания уже давно находят применение в ряде отраслей наук о природе, человеке и обществе, но историки и большинство обществоведов их упорно игнорируют.

Модную нынче псевдонаучную, около-гуманитарную болтовню типа «политология» комментировать не будем. Но даже серьёзная академическая обществоведческая наука тяжело больна «хроническим позитивизмом» и исходит из такого важнейшего допущения картезианской картины мира: результат наблюдения однозначно определяется природой объективного мира и аппарата восприятия. А это далеко не всегда так. Естествознание, в первую очередь физика, давно отказались от доминирования картезианской и линейно-причинностной моделей, и нынче там в моде теория относительности Эйнштейна, в которой результаты наблюдений, измерений, экспериментов нельзя считать объективными без учёта позиции наблюдателя. Обществоведы же никак не могут понять элементарную вещь: данные исследований не всегда равны восприятию, которое обусловлено опытом, языком, образованием, культурой. Одни и те же стимулы могут привести к разным ощущениям, а разные стимулы – к одинаковым. Современная философия науки вполне справедливо считает, что в науке главенствуют не наблюдение, эксперимент и процедуры обработки данных, а парадигма — набор априорных убеждений, ценностей, фундаментальных метафизических установок о реальности и знании. Но любая, самая прогрессивная и убедительная парадигма относительна и не является истиной о реальности. Один набор данных можно по-разному истолковать в рамках разных парадигм, а наука далеко не всегда приближает к познанию истины.

Такие утверждения не являются данью модным нынче «релятивизму» и «постмодернизму», к которым автор относится резко отрицательно, считая их интеллигентско-декадентской пустой болтовнёй, прикрытой «умными словесами». Но очевидно, что обилие новых фактов, добываемых из архивов, часто отнюдь не приближает к пониманию исторической правды. Большевики, тщательно скрывая свои преступления, справедливо говорили о массовом героизме и энтузиазме, нагло приписывая себе заслуги в «руководящей и направляющей роли». Когда на рубеже 1980-90-х годов вскрылась правда о злодеяниях большевизма, которая, впрочем, особым секретом и до того не была, говорить об огромных достижениях советского строя стало «неприличным», хотя страна до сих пор кое-как существует и олигархия образовалась на той базе, которая создана в СССР, а «благородное инновационно-инвестиционное вспомоществование заграницы» — это пустая болтовня. Но в свете доминирующей теперь псевдолиберальной демагогии не принято вспоминать, что, наряду с ускоренной модернизацией и накоплением, которые велись в СССР «людоедскими» методами в течение примерно 50 лет с «перерывом» на войну, разруху, восстановление, построение «гуманной» западной цивилизации, её модернизация и капиталистическое накопление длились несколько веков, угробили многие миллионы жизней, продолжаются по сей день высасыванием всех соков в первую очередь из третьего мира, являются одной из величайших трагедий на планете и по степени «людоедства» не уступают сталинизму.

Квантово-волновые голографические модели психики и вселенной вообще ведут к парадоксу: обилие фактов даёт большую детализацию, но часто мешает восприятию целостной картины, тогда как при разумно малом количестве фактов падает детализация (разрешающая способность голограммы), но улучшается целостность восприятия. Такие вещи, возможно, сложны для восприятия гуманитариев, которые не имеют естественно-математической подготовки, но, например, Фёдор Достоевский считал, что «за частностями не видят общего», а Ведическая религия содержит знаменитую мудрость о том, что «всё — в одном, а одно — во всём». Здесь остановимся, ибо эта тема весьма обширна, сложна для восприятия современным примитивно-прагматическим умом, да к тому же здесь ещё уйма непонятного.

Эти примеры показывают, что в обществоведении де-факто главенствует не фактология, а парадигма, которая истолковывает факты, исходя из априорных убеждений, ценностей, метафизических установок о реальности и знании. Большинство даже серьёзных учёных этого не только не признаёт, но и не осознаёт в первую очередь потому, что здесь задействованы бессознательные механизмы. Тут возникает следующая проблема.

Академическая наука упорно исходит из распространенного заблуждения об истории как процессе, направляемом сознанием людей, а также некими объективными социальными законами. Считается, что «объективный» закон от человека не зависит, но может быть познан и использован на практике. Парадокс в том, что объективный социальный процесс есть следствие субъективной, то есть психической, деятельности человеческих масс. Переход психической деятельности с индивидуального и межличностного уровня на массовый, согласно известному закону «перехода количества в качество», ведёт к перерастанию субъективного в объективное. (А также конкретной психологической эмпирики в отвлечённые философские спекуляции, но это отдельная тема). Сегодня разговоры об общественном «сознании» вкорне неверны; вести речь нужно о психике как диалектически-противоречивом единстве сознания и бессознательного при непрерывном энерго-информационном обмене между ними и доминировании бессознательного. Кстати, большинство массовых, но вполне субъективных социальных явлений считаются объективными из-за того, что, являясь бессознательными, не осознаются. Будучи промодулированной информацией (идеи, мысли, архе- и психотипы, страсти, матрицы, гештальты, инстинкты), психоэнергия движет обществом по сложным траекториям. Социальная психика как энерго-информационное явление формируется обществом, а также сама его формирует через сознательную деятельность и через механизмы бессознательного, открытые Зигмундом Фрейдом.

Весьма кратко обозначим эти процессы.

Психоэнергия может быть промодулирована как созидательными, творческими, так и разрушительными, авторитарными и соглашательскими содержаниями. Социум может подавлять и активизировать созидание, а также соглашательство, разрушительность и авторитаризм. Агрессия человека имеет два вида: оборонительная «доброкачественная» биологическая агрессия для выживания; «злокачественная», сугубо социальная агрессия из-за извращений в психологии индивида и социума, которая не имеет рациональной цели, а служит удовлетворению иррациональных страстей. Относительно автономные содержания психики перерастают в аффективно-нагруженные общечеловеческие и этнонациональные «архетипы». Кроме того, поведение людей и социума бессознательно воссоздаёт этапы рождения, которые намертво «прошиты» в психике: инфантильная беззаботность дородовой, апатичная тревожность предродовой, разрушительная борьба на грани смерти родововой, надежда на «светлое будущее» послеродовой матрицы.

Вопреки расхожим заблуждениям, социальными процессами, включая революции, движут преимущественно глубокие бессознательные содержания массовой психики, а партии, вожди лишь порождаются на психологией общества. А поскольку в ней, кроме страсти к созиданию, большую роль играют авторитарные, соглашательские и разрушительные страсти, то любые, даже самые благородные идеи и идеалы, неминуемо подавляются или извращаются до неузнаваемости.

А теперь попробуем вскрыть глубинные пружины, так сказать, «внутренности» Русской революции, чего до сих пор никто толком не делал.

Анатомия Русской революции

Для понимания глубинного смысла Русской революции следует обратиться к психологии российской массы вообще и на рубеже ХІХ-ХХ веков в частности.

Николай Бердяев справедливо обращал внимание на особенности т. наз. «русской души». Современное обществоведение, которое, повторимся, страдает тяжёлой формой «хронического позитивизма», этот «термин», а точнее старомодную метафору посчитает ненаучным. Но это перекликается с идеями Эриха Фромма о «социальном характере», Карла Густава Юнга — об «архе(психо)типах», Станислава Грофа — о «системах конденсированного опыта», гештальтпсихологии — о гештальтах…

По Бердяеву, в основе «русской души» лежит природный дионисизм, переформированный веками православной аскезой. Отсюда устойчивые свойства: догматизм, аскетизм; поиск Царства Нездешнего; стремление к Абсолюту, к религиозной целостности Востока в противовес рационалистической раздробленности Запада; религиозность в вопросах нерелигиозных, в т.ч. социальных, чем отличались большевики с их «патологическим атеизмом». Бердяев писал: «Русские всегда ортодоксы или еретики, раскольники; они апокалиптики или нигилисты». Они считали мир лежащим во зле, а богатство и власть грехом. Они не признавали собственность священной и абсолютной, отрицали западную буржуазную цивилизацию, а самой справедливой формой социализации считали общину. Даже русский нигилизм и большевизм как его крайняя форма, декларируя атеизм, отрицая Бога, дух, душу, нормы, высшие ценности, был, по Бердяеву, исступлённой светской религией, вывернутой наизнанку православной безблагодатной аскезой, отрицанием мира, лежащего во зле. Но бунт против мироздания носит тоталитарно-религиозный характер и ведёт к созданию «нового мира», ещё более бесчеловечного и злого. Из якобы сострадания к людям и во имя якобы «светлого будущего» русский тоталитаризм готов к тирании и жестокости. Несколько перефразируя Бердяева: чтобы осчастливить человечество, русский «активист» готов снести головы миллионам. Здесь психологические корни большевизма, а не в западном Марксе. Такой любопытный психологический портрет Бердяева применим, вероятно, к началу ХХ века, и не к массам, а к революционной верхушке. Кстати, можно справедливо обвинять Ленина, Троцкого Дзержинского, Сталина и других в преступлениях перед человечеством, одержимости, патологическом сужении сознания, нравственном перерождение, но их трудно обвинить в алчности и шкурничестве, особенно на фоне нынешней «элиты».

Психология массы в России на рубеже веков была авторитарно-соглашательской и отличалась религиозным смирением, патриархальностью, верой в самодержавие. Велика была доля конформизма и авторитарного мазохизма, что вело к фетишизации царя-батюшки, государства и чиновничества, стабилизируя общество. Но в массовой психике накапливались подавленные авторитарно-садистские и деструктивные импульсы, которые могли быть легко активизированы социальными факторами. Вцелом, даже не смотря на массовое недовольство и даже бунты, российское общество вплоть до русско-японской войны и революции 1905 года оставалось вполне верноподданым, за исключением кучки революционных интеллигентов. Бердяев писал, что в России было две реальные силы – кондовые самодержавие и народ.

Интересен феномен революции 1905 года. Поводом к ней послужила провальная русско-японская война и расстрел мирной демонстрации в январе. Причиной были огромные социо-экономические противоречия и деструктивный потенциал массовой психики. Хороший аргумент в пользу того, что нельзя большевиков считать чуть не главной причиной Русской революции: большевики к революции 1905 года никакого отношения не имели и, скорее, её «проспали», как и все остальные интеллигенты. Именно революция 1905 года породила всемирно известные слова «советы», «советский», «совдеп», причём абсолютно без участия большевиков, которые в 1905 году были «далеки от народа». Советы были «революционным творчеством масс», институцией так называемого гражданского общества, о котором теперь модно говорить. Советы были созданы революционными массами путём делегирования власти выдвинутым массой депутатам. Революционные интеллигенты стремились «оседлать» советы, что большевики, наконец, и сделали, осознавая , что массы поверят не «буржуйско-интеллигентской учредилке», а советам, ибо они есть «архетип». Советы не имели рациональной идеологии, но отражали эмоции народа, выражавшие вековые поиски правды.

Развитие капитализма в ХХ веке резко обострило противоречия из-за нерешенности аграрного вопроса, ломки патриархального уклада, возникновения массового общества, сверхконцентрации и монополизации, разорения мелкого собственника и пролетаризации масс, бюрократии, коррупции. В этих условиях у царизма хватило ума бездарно влезть в Первую мировую войну, дать в руки массам оружие и обучить их военному делу. Война резко взорвала накопившуюся массовую деструктивность. Если бы не война, а снятие деструктивного потенциала пошло путем социального соглашательства, дальнейшего кошмара могло не быть. Это была глобальная война с применением новейших на то время средств массовго убийства. В 1914 г., когда ещё никто не помышлял о революции, Ленин предупреждал, что «война империалистическая перерастёт в войну гражданскую».

Что такое революция? Считается, что это коренная смена социально-экономического и/или политического строя (Французская и Русская революции) или, как минимум, «потрясение основ» (революция в Европе в 1848 гг., революция в России в 1905 г.). Часто революция имеет национально-освободительный характер, например, Украинская революция 1917-21 гг., революция на Кубе в 1950-60 гг. Всё это правильно, но несколько поверхностно, поэтому попытаемся заглянуть вглубь.

Со времён Просвещения и Французской революции пришло такое значение слова «революция»: возврат ранее утерянных свободы, естественных и неотъемлемых прав человека, высшего смысла его существования, т.е. всего того, чего людей лишила цивилизация, которую люди сами же и создали.

Поначалу Маркс считал, что революция — это результат роста демократии, уровня жизни и, главное, сознания масс, что в общем верно: высокое сознание создаст общество, в котором революции не нужны. Правда, рост уровня жизни при наличии демократии может привести не к росту, а к «падению сознания» обывателя, что иллюстрирует современное потребительское общество, но здесь одной социологии мало. Провал революции 1848 года, которая во Франции, особенно в Париже, имела пролетарский характер, привнёс в творчество Маркса, который был свидетелем событий, большую долю экстремизма, что хорошо видно в знаменитом «Коммунистическом манифесте».

Следуя традициям русской революционности, Ленин считал, что революция — это следствие крайнего обострения социальных противоречий, хаоса, материальной и моральной нищеты, когда, согласно знаменитому афоризму «вождя мирового пролетариата», «верхи не могут, а низы не хотят» жить по-старому. Абсолютной глупостью является приписывание Ленину заслуг по «созданию хаоса» и «проведению революции». Ленин (как бы к нему теперь не относились) был намного умнее большинства своих критиков: он абсолютно чётко и справедливо говорил, что революция может быть только результатом «объективных и субъективных предпосылок», что следует не «играться в заговоры», а терпеливо проводить агитацию в массах, ожидая, когда социальные противоречия станут нетерпимыми, и только тогда массы могут взорваться. Ленин пошёл ещё дальше и предположил, что, взорвавшись, масса не будет знать, что делать, поэтому понадобится «руководящая и направляющая сила» (что, кстати, подтвердила наша «помаранчевая революция»). Толком объяснить этот феномен Ленин не мог, но известно, что он увлекался работами французских социальных психологов Гюстава Лебона и Габриэля Тарда, которые на примере Французской революции через 100 лет после неё (!) показали, что ура-революционные свершения толпы так или иначе ведут к реставрации только что свергнутого строя, а революционная толпа не знает, куда направить энергию, и бессознательно ищет идею или личность, которые обеспечат такую направленность. Всё это говорит не только об интеллекте Ленина, но и о его мощной интуиции, которая подчас важнее интеллекта. Правда, ментальные качества вождя привели в результате к трагедии… Впрочем, тема «гений и злодейство» широко разработана в литературе, посему развивать её здесь не будем, но изображать Ленина, как теперь это модно, этаким «дурачком» с мозгами, поражёнными сифилисом, — это верх идиотизма.

По мнению автора, наиболее плодотворным следует считать психодинамический взгляд на революцию по Эриху Фромму. Стабильность общество удерживают не только репресивный аппарат власти и эго-рациональные соображения. Очень важными является направленность и содержание бессознательных эмоций и страстей, которые также «цементируют» общество. Традиционные психо-эмоциональные связи могут быть разрушенными резким ухудшением социо-экономического положения, войной, разрухой, хаосом, угрозой извне, репрессиями и т.д. При этом высвобождаются огромные объёмы психоэнергии, которая превращается из «цемента» в «динамит» и взрывает общество. Такой подход научно поясняет революционную агитку Ленина «верхи не могут, низы не хотят» и вполне согласуется с ныне оплёванными «диалектическим и историческим материализмами», ибо речь идёт об информационных процессах, носителем которых является вполне материальная субстанция — психоэнергия.

Всплеск эмоций может разрушить старые общественные отношения и создать новые и лучшие… А может и не разрушить… А может создать худшие, вернуть старые…

Высвобожденную психоэнергию необходимо снова связать, иначе она взорвёт общество, приведёт к хаосу и крови, что и произошло в Русской революции. Это же произошло в Украинской революции: можно справедливо говорить о «національно-визвольних змаганнях», но следует понимать, что реально в Украине были анархия, «атаманщина», «война всех против всех», часто бессмысленная и беспощадная, что и позволило большевикам взять Украину под контроль.

Рано или поздно психоэнергия всё равно будет связана бессознательным путём через компенсаторные механизмы психики, но чем больше хаос, тем больше шансов, что компенсация произойдёт фашистскими, людоедскими методами. Пролетаризация и люмпенизация резко активизирует иррациональную психоэнергию массы, которая может иметь созидательную направленность, но чаще всего – деструктивную, что соответствует наиболее «энерго-взрыво-опасной» третьей «Базовой Перинатальной Матрице» по Станиславу Грофу. Кроме того, до сих пор почему-то не обращается особого внимания на тот факт, что урбанизация, концентрация и монополизация производства в начале ХХ века, а также тотальная мировая война, образовавшая огромные коллективы людей, привела к скачкообразному развитию «массового общества». Массовая психика — это не просто совокупность индивидуальных ментальностей, а психическая общность с рядом специфических особенностей, например, повышенной внушаемостью и быстрым распространением эмоций, что подтверждает идеи психоанализа о явлениях «переноса»/ «контрпереноса», волновые модели психики и гипотезу о «биоморфогенных полях». Массовое общество ведет индивида «в ряды» партии, класса, банды, корпорации, к подчинению общепринятому стандарту… Неофрейдизм объяснил возникновение бессознательных соглашательских и авторитарных импульсов в массовой психике после социальных взрывов как объективный механизм восстановления нарушенных психических связей. Здесь лежит один из корней большевистской диктатуры, апофеозом которой был сталинский фашизм.

Психоэнергию можно связать с помощью «прекрасных идеалов» и/или харизматических лидеров или тех, которые кажутся харизматическими, реально иили в иллюзиях служат проекциями ожиданий масс через «перенос». Теоретически идеалы могут направить психоэнергию на созидание и благородство, но слом эмоциональных связей часто ведёт к разрушению барьера между сознанием и бессознательным и прорыву в сознание бессознательных содержаний. Некоторые из них, в частности надличностные или трансперсональные содержания, также могут быть созидательными и благородными, но часто в сознание попадают мощные бессознательные авторитарные, деструктивные и приспособленческие импульсы, которые движут социумом в переломные моменты, а «прекрасные идеи» играют роль рационализаций.

Это можно проиллюстрировать на примере советов. В отличие от, например, проф. С. Кульчицкого, автор этих строк считает демократическим началом Русской революции не «учредилку», а именно советы. Но советы — это демократия не в абстрактно-западном, а архетипично-русском (и в украинском тоже!) смысле. Обозленную войной, голодом и хаосом массу мало интересовали парламентаризм и конституция. Либеральные ценности и буржуазные добродетели в России (да и в Украине!) всегда вызывали подозрение, «либералы» по сей день успешно «пролетают» на выборах и у нас, и в России. Масса хотела раздела национального богатства, в первую очередь земли, исходя из своих понятий о справедливости; она не хотела умирать на войне из союзнического долга перед «буржуями из Антанты»; она не хотела быть «быдлом» и «канальями». Но слабость советов была в отсутствии рациональной идеологии, и этот вакуум заполнил Ленин с большевиками, которые, повторимся, выдвинули близкие и понятные лозунги о земле и мира, а затем подло обманули людей.

Кроме того, естественно, психоэнергию можно связать террором…

Будучи русским империалистом, Ленин боролся за «единую и неделимую», но под лозунгами псевдокоммунизма, а точнее «коммунизма как он его понимал». Естественно, он боролся с национальными движениями, в т.ч. в Украине

Сейчас почему-то забывают о мощнейшем белом движении, фактически «белом тоталитаризме», который состязался с «красным», был не менее кровавым, и если бы большевики проиграли, то скорее всего воцарились бы не «демократия с учредилкой», а русский шовинистический фашизм, который точно так же взял бы «к ногтю» Украину, как и тоталитарный большевизм. В СССР Украина имела хоть видимость государственности, в новой «белой России», если бы таковая возникла, Украине «не светило бы » и такого. Что, кстати, подтверждает нынешнее возрождение русского империализма.

Проф. С.Кульчицкий также справедливо пишет, что, оседлав советы, с начала 1918 г., Ленин проводил «коммунистическую революцию сверху».

Но кроме всего этого, Ленин боролся с хаосом, анархией, бандитизмом, которые не были следствием только национальных и социальных проблем, а носили чисто криминальный характер. В 1918г. положение стало критическим. Бердяев пишет, что Ленин делал нечеловеческие усилия дисциплинировать народ и самих большевиков, призывал их к труду, дисциплине, ответственности, к знанию и учению, к строительству, а не разрушению, он совершал настоящие заклинания над бездной, и таки останавливает деспотией и террором хаотический распад России. И хоть эта мысль вызывает у многих «реакцию отторжения, автор считает необходимым подчеркнуть, что, терминах Юнга, Ленин вел борьбу с «Тенью» (один из юнгианских «архетипов»), т.е. всей той мерзостью, которую извергает био-психо-социальная природа человека в социальных катаклизмах.

Именно на фоне тотальной анархии Русской революции следует рассматривать программную книгу Ленина «Государство и революция», которую (парадокс!) по сей день изучают во многих западных университетах. Маркс ничего конкретного о формах коммунизма не сказал, из него можно сделать анархические выводы, отрицающие государство совсем. Ленин отбрасывает Маркса. У Ленина диктатура пролетариата, а реально –  партийной бюрократии, означает власть более сильную и деспотичную, чем в буржуазных государствах. Государство есть организация классового господства, оно отомрет и заменится на самоорганизацию только с исчезновением классов, а когда это будет — никто не знает. Здесь произошло поистине трагическое извращение глубинной сути идеала коммунизма: из учения о победе человека над внешними довлеющими силами, которое в разных видах имеет место во всех религиозных учениях планеты, учение о коммунизме превратилось в систему закрепощения, превращения в бесправный винтик диктатуры (Бердяев). По Ленину, сначала нужно пройти через железную диктатуру не только по отношению к буржуазии, но и к рабоче-крестьянским массам, и только когда они приучатся соблюдать элементарные условия, диктатура окончится. Но подчинить массу, связать её психоэнергию одной силой невозможно. Нужны целостные доктрина, миросозерцание, скрепляющие символы. Новая вера должна быть выражена в элементарных символах, и русский вариант марксизма и извращённый идеал коммунизма для этого оказался вполне пригодным.

Представляется, что Русская революция окончилась к концу 1930-х годов после полной победы фашистского режима Сталина, модернизации, индустриализации страны и так называемой коллективизации сельского хозяйства, т.е. установления колхозно-совхозного строя. Именно в это время советская идеология заявила о том, что в СССР был в основном «построен социализм». Проф. С. Кульчицкий считает это «революцией сверху», присущей российской тоталитарии. Согласимся, но «с точностью до знака»: по мнению автора, речь идёт об антикоммунистической, антисоциалистической, даже человеконенавистнической контрреволюции, по сути реставрации азиатского самодурства, но в ещё более жестоких, даже людоедских формах по сравнению с царизмом, что, тем не менее, позволило создать сверхдержаву.

Под лозунги о «социализме в отдельно взятой стране» Сталин создал крайнюю степень госкапитализма, когда граждане полностью отчуждены от социальной жизни бюрократией. Советская идеология уверяла, что СССР — это страна, основанная на общественной собственности, где нет классовых противоречий и социального неравенства, а в классовой структуре состояли только дружественные рабочий класс, крестьянство и интеллигенция. Реально под вывеской социализма, повторимся, был госкапитализм. Собственность была не общественной, а государственной. Общество было классово-антагонистическим, где господствующим классом была бюрократия. Индивиду была отведена роль «винтика» социального механизма, которым управляли путём насилия и манипулирования. Вообще, постулат большевиков о гегемонии «руководящей и направляющей силе» в обществе, о том, что делами делами трудящихся должны управлять не сами трудящиеся, а партия, бюрократия, номенклатура и прочие «компетентные органы», был антимарксистским, антисоциалистическим, антикоммунистическим, антиреволюционным и крайне реакционным по определению. Любопытная деталь: пламенная революционерка и «левая эсерка» Спиридонова, которая была заключении с начала 1920-х гг., а казнена в начале 1940-х, отмечала в 1930-х, что «на воле» идёт контрреволюция, ибо тюрьмы, этапы и лагеря переполнены революционерами. Другое дело, что ментальные способности массы, а точнее, повторимся, авторитарные, приспособленческие и разрушительные черты характера, не давали шансов этой массе стать хозяевами страны и породили тоталитарную власть. Кстати, с развалом СССР именно ущербная психология общества стала причиной того, что широкие массы так и не стали хозяевами своей страны, а место бывшей советской номенклатуры быстро заняла олигархо-бюрократия.

«Секрет» сталинизма лежит именно в психологии масс: не могли Сталин и его клика поставить на колени огромную страну, десятки, сотни миллионов людей. Это антинаучно! Для сталинизма нужны были миллионы исполнителей. Сталинизм — это преступление народа перед самим собой. Разрушительные, приспособленческие и авторитарные импульсы, рационализациями которых служат долг, патриотизм, поиск вождя, «классовое сознание», идея (в т.ч. псевдокоммунистическая), были причиной тоталитарного кошмара.

Кроме того, большевики мастерски сыграли на социальных противоречиях. Спекулируя на вековой ненависти трудовых масс к эксплуататорам и немного «поигравшись» по ряду тактических причин в капитализм в виде «новой экономической политики» (НЭПа), большевики быстро ввели госсобственность и госуправление промышленностью, транспортом, финансами, внешней торговлей и другими «командными высотами экономики». При этом государство как обезличенный капиталист, которое представляли, как теперь говорят, менеджеры из числа бюрократической номенклатуры, часто могло эксплуатировать намного более жестоко, чем частник, но массы этого не понимали, а пропаганда мастерски внедряла в массы идеи об «общенародном, социалистическом богатстве». Здесь следует отметить, что номенклатура, включая высшую, хоть и была обеспечена материально несколько лучше остальных, но вела весьма скромный образ жизни и не сильно выделялась на общем фоне, в отличие от, скажем, современного «беспредела» нуворишей. Получив контроль над всеми, так сказать, сферами городской жизни, включая «умы и сердца», большевики смогли повессти ускоренную модернизацию и индустриализацию страны методами фашистской диктатуры.

Сделать то же самое в деревне было намного сложнее. Массовый раздел земли крестьянами привёл к росту массового частно-капиталистического предпринимательства. Пытаясь обрести монополию в стратегической сфере продуктов питания, большевики поставили вопрос о так называемой коллективизации сельского хозяйства. Реально же речь шла не о коллективном хозяйствовании, что сродни кооперативной или акционерной форме владения и управления, а о создании государственно-капиталистической командной системы аграрной экономики, лишь прикрытой «уставом сельхозартели». Сделать это в многомиллионной деревне на огромных просторах было крайне сложно даже большевикам с их сверхмощным репрессивным аппаратом. Поэтому они пошли путём старого и проверенного принципа «разделяй и властвуй».

Частное предпринимательство на селе основывалось преимущественно на семейном труде. Но были и крупные капиталистические хозяйства так называемых кулаков, которые имели большие количества земли и средств производства и использовали труд наёмных работников из числа бедноты — так называемых батраков. Капиталистические отношения в деревне вели к имущественному расслоению и росту социальной напряжённости. Сейчас модно говорить о «кулаках» как о благородных тружениках, которые накормили народ, что частично даже верно. Но часто сельские капиталисты занимались нещадной эксплуатацией своих односельчан, иногда даже родственников, а в числе батраков часто оказывались отнюдь не только лодыри, тунеядцы и пропойцы. Во всяком случае, автор ещё застал людей которые пережили те времена и в одинаково нецензурных выражениях отзывались как о большевиках с «энкавэдистами», так и о «кулаках» с «нэпманами». Большевики взялись за «уничтожение кулачества как класса» в том числе и подогревая социальный конфликт между беднотой и кулаками. Когда кулачество было уничтожено, большевики взялись за насильственную коллективизацию, постоянно используя дектруктивные социальные страсти на почве имущественного неравенства на селе.

Окончательный контроль над селом в Украине большевики получили, организовав геноцид голодом, известный как Голодомор. Но опять таки, Голодомор — это не только «продукт творчества» большевиков, это коллективная вина одной части народа перед другой, поскольку для такого грандиозного преступления перед человечеством потребовались миллионы исполнителей, в первую очередь из числа самих украинцев. Большевистский террор голодом опирался на ущербную психологию огромных масс людей, когда часто палачи быстро превращались в жертвы. Например, в терминах перинатальной психологии, террор голодом переводит психику из состояния 3-ей матрицы, которой характерна активная, часто жестокая и разрушительная борьба за жизнь, в состояние 2-й матрицы, которой характерна безысходность и обречённость. В общем, эта тема требует ещё своего исследования, и вызывает удивление, почему до сих пор феномен Голодомора не был исследован с терминах глубинной психологии.

Целью террора было не только подавление, но и мобилизация энергии людей на упорный труд. Одного террора для этого мало, нужны скрепляющие символы, религия. Фигуры Маркса, Энгельса, даже Ленина были харизматичными. Сталин объявил себя их законным наследником, хотя Маркс и Энгельс ему руки бы не подали, а Ленин перед болезнью и смертью разорвал с ним все личные отношения. Сверхдержава была создана, но ценой миллионов жизней, извращения социализма, построения фашизма.

Но наш «социализм» — это не только нищета, террор, голодомор, фашизм и концлагеря, а затем «застой». Ведь были героизм, первопроходцы, индустрия, образование, наука, технологии, искусство, победа в войне, выход в Космос… На одном страхе такого не построишь! Что позволило СССР в кратчайшие сроки достичь глобальных успехов? Ведь очевидно, что, скажем, подвиг «папанинцев на льдине» или покорителей стратосферы невозможно объяснить только страхом и террором. Массовый героизм (пусть даже приукрашенный) во время Второй мировой войны, например, подвиги Николая Гастелло или Александра Матросова невозможно объяснить только страхом, заградотрядами и даже ненавистью к фашистам. Проф. С. Кульчицкий объясняет это тем, что к началу войны советская идеология уже успела воспитать «верноподданное» поколение, что, в принципе, верно, хотя несколько упрощённо… Идеологическое воспитание формирует, большей частью, поверхностные рационализации, хотя через механизмы «вытеснения» может формировать и более глубокие содержания психики. И всё-таки, есть более глубокие вещи…

Психическая энергия амбивалентна, т.е. может быть направлена во благо и во зло. Герберт Маркузе остроумно заметил, что советская мораль времён ускоренной модернизации очень похожа на трудовую этику протестантов, целью которой также было объединение больших масс «отсталых людей» в «новый строй». Даже будучи извращённой, идея коммунизма мобилизовала энергию масс на подвиги и рутинный ежедневный труд в условиях жестоких лишений и фашистского террора сталинизма. Таким образом, трагедии ХХ века повлекли как чувство бессилия, так и эмоциональный подъём, который вызывал как жестокость и разрушение, так и созидание, жертвенность, чувство принадлежности к значимому, стремление к «светлому будущему».

Post scriptum. Величайшая трегедия ХХ века состолит не в том, что «строили коммунизм», а в том, что его не построили. Величайшие трагедии, высочайшее напряжение сил и средств, огромные ресурсы — всё это пошло прахом, и на рубеже ХХ и ХХІ веков произошёл возврату туда, откуда в начале ХХ века пытались уйти. Трагедия советского «коммунизма» состоит не только в огромном количестве, как оказалось, напрасных жертв, но и в том, что цивилизация так и не получила принципиально иного пути развития, вернулась на привычную дорогу, которая ведёт человечество к самоуничтожению, дискредитировала иные пути и поиск таковых.

И ещё. Автор постоянно ссылался на мнение проф. С.Кульчицкого и полемизировал с ним по причине того, что именно этот историк является, пожалуй, единственным в Украине, кто пытается системно и добросовестно исследовать советский период. Остальные — а часто это бывшие «крупные специалисты» по марксизму-ленинизму — всё больше лозунги произносят, но если раньше они произносили лозунги марксистско-ленинские, то теперь они сменили их на лозунги национал-патриотические и/или либерал-буржуазные.