Отражение кризиса среднего класса в российской поп-культуре

Социолог Рэндалл Коллинз в статье “The end of middle class work: no more escapes”, посвящённой скорой смерти среднего класса, утверждает, что причиной смерти станет роботизация городских профессий. В результате развития IT-индустрии многие специальности исчезнут. Университетские и школьные преподаватели, юристы, журналисты, кондукторы, администраторы, военные, страховые агенты, риелторы, кассиры станут не нужны.

Профессии исчезали и раньше, но в прошлом, как уверяет нас Коллинз, их место сразу занимали другие. Кто оставался не у дел, быстро переучивался, быстро находил работу и продолжали трудиться.

После революции в сельском хозяйстве работы лишились миллионы крестьян. В течении нескольких поколений они перебрались в города и устроились на фабрики. После революции в промышленности, рабочие перебрались в офисы и стали клерками.

Проблема в том в том, что после окончательной роботизации рабочих мест не останется вовсе. Даже программированием, считает Коллинз, займётся искусственный интеллект.

Стало быть, современный средний класс – одинаковый и в Австралии, и в Румынии — останется без работы, как сто лет назад остались без работы деревенские коновалы и грабари.

Рассуждая о том, как будут себя вести люди, навсегда лишенные трудоустройства, обреченные всю жизнь жить на пособие, Коллинз, во-первых, ссылается на жалобы работодателей из сферы обслуживания. На то, как тяжело им найти адекватных работников. Довольно часто они сталкиваются с иррациональным отказом соблюдать трудовую дисциплину, с внезапными заявлениями об увольнении.

Во-вторых, взрывной рост тату-индустрии. В 2013-ом году она опережала IT. С точки зрения Коллинза, образы, используемые художниками, пропитаны духом протеста. Люди понимают, что шансы найти работу ничтожны и в отместку судьбе и обществу украшают свои тела картинами, взятыми из криминального и революционного арго.

Социолог предсказывает массовое недовольство, коллективную чуткость к агитации, к радикальным идеям. Вместе с Иммануилом Валлерстайном говорит о высокой — пятьдесят на пятьдесят — вероятности прихода к власти неофашистов.

Затронет ли роботизация Россию – сырьевую и сословную?

С одной стороны, Кремль, торгуя ископаемыми, может сколько угодно спонсировать орду государственных служащих, ряженых казаков, Уралвагонзавод и тому подобных.

С другой, Коллинз уверен, что сопротивление прогрессу со стороны авторитарных заповедников, вроде России, лишь затянет агонию. В конце концов, все бастионы падут, считает Коллинз.

В российской поп-культуре уже наметился раскол, схожий с тем, о котором пишет Коллинз. В России есть умирающий средний класс и это группа «Ленинград», эксплуатирующая эмоции работника офиса, на которого вдруг снизошла сырьевая благодать. И есть перманентно безработные, которые слушают Кровосток.

До рецессии 2008-го российская экономика стремительно росла. Рабочих мест было много, самолёты и поезда из Средней Азии и Восточной Европы в Москву были забиты трудовыми эмигрантами. Зарплаты были завышены, штаты — раздуты, об эффективности мало кто заботился. Слабое российское государство было занято собой. Чтобы не кануть в лету, агитатор Александр Дугин сочинял анекдоты о пользе бороды и приходил на эфиры в пиджаках бирюзового цвета. Всюду играл огнями веселый пост-модернисткий балаган и группа «Ленинград» была одной из самых ярких.

В своих интервью Сергей Шнуров со вкусом рассказывал о сказочных — как выигрыш в казино — гонорарах. Это перекликалось с ощущениями российского среднего класса, ошалевшего от нефтедолларового изобилия. Они жили в одном ритме, испытывали одни эмоции.

Лирика Ленинграда — о роскоши и нищете. Роскошь — это сладкое настоящее. Нищета — горькое прошлое, о котором вспоминают лишь затем, чтобы подчеркнуть сладость текущего момента.

Потом случилась война с Грузией, и Дугин сменил бирюзовые пиджаки на чёрные. Рынок недвижимости замер, рестораны разорились, новые немецкие автомобили остались на стоянках. Было похоже, что Бог устал любить россиян и гонит их обратно — в унылый Саратов их детства.

Общее настроение 2008-го удачно поймала группа Барто – «Скоро всё ёбнется, не успеешь опомниться”. Теперь ни Европы, ни новых автомобилей, ни веселья.

С 2008-го Российская экономика медленно слабеет. И по мере того, как сокращаются рабочие места, растёт популярность группы Кровосток и спрос на татуировки. Кровосток появился раньше, татуировки — несколько позже. Но они вместе и противостоят Ленинграду.

Шнур выглядит естественно в шубе из койота от Baldessarini, за рулём коллекционного автомобиля, окружённого девушками с пониженной социальной ответственностью. Шнур — карикатура на российского сырьевого олигарха, утратившего рассудок от моментального обогащения. Его безумие дает о себе знать в скандальных тратах. На концерт Шнура логично приходить в наряде тюменского нефтяного шейха: сочетая вещи, исходя из заоблачности ценника.

У татуированного почитателя Кровостока другой опыт. Вместо шуб и драгоценностей он выбирает беговые кроссовки и уличную одежду. Вместо глянцевых журналов — криминальный роман Владимира «Адольфыча» Нестеренко «Чужая», с размахом экранизированный в 2010-м. Кровосток избегает полного погружение в блатную культуру, как у сыктывкарского самородка Гио Пика. Шило и Фельдмана слушают не брутальные парни, мечтающие красиво пойти под суд по 158-й статье, а безработные обладатели бесполезных дипломов, любители наркотиков, раритетного техно и экзотического порно, которым не хватило места офисе.

Слушателя Шнура легко представить в офисе, одетым в строгий деловой костюм. В офисе он «рубит бабло», чтобы хватило на Christian Louboutin и на «в Питере пить». У Кровостока нет офиса. Нет графиков, дедлайнов, квартальных отчетов и таблиц в Exel. Есть сомнительные заработки, панельные дома, депрессия и дерзость, заявляющая о себе в отказе ходить на собеседованиях, в наркотиках, сексе и фантазиях о насилии.

Очевидно, что речь идёт о ритме жизни фрилансеров, чья карьера в качестве доброго капиталистического труженика умерла не начавшись. Они устали искать работу и, подобно лисе из басни Крылова, обесценили ее.

Российская экономика тает, исчезают эмоции, которыми питался Шнур. Армия свободных от труда, понимая, что ленинградское эйфорическое потребление им не грозит, запирается дома и слушает Кровоток.

У кризиса российской экономики иные причины, не связанные с роботизацией. Тем не менее, уже сейчас видно, как распределятся места, когда прогресс снесёт к чёртовой матери уютный сословный Третий Рим.

Те немногие, у кого останется высокооплачиваемая работа, продолжат слушать Ленинград. Шикарно стареющий Шнур, сверкая фарфоровыми зубами, и дальше будет петь им о выставке Ван Гога и ЗОЖ. Большинство же, понуро переселившись из панельных ульев Хрущева в панельные ульи Собянина, углубится в эстетику подросткового хулиганства и отрицание протестантской этики. Кровосток и его эпигоны будут сочинять притчи о социопатах и галлюцинациях, пока к власти не придут неофашисты и заставят всех слушать Вагнера.