Популизм и другие призраки: современная политика как «День сурка»

Призрак бродит по Европе, призрак популизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака. Правительственные чиновники и высоколобые эксперты, стартап-ангелы и депутаты Винницкого горсовета. Где та партия, которую бы ее противники не ославили бы популистской? Где тот политик, которые не увенчал бы этими сомнительными лаврами своего оппонента?

Популизм претендует на высокое звание «политической чумы XXI века». Он мешает принятию «непопулярных, но очень нужных решений». Он заставляет Британию выходить из Евросоюза, ставя под угрозу европейский проект в целом. Он порождает «летящий на крыльях ночи» ужас кампании Дональда Трампа. Он угрожает насадить на вилы Ляшко и косу Тимошенко мыльный пузырь «инновационной» тарифной политики правительств камикадзе и пост-камикадзе.

Чем дольше продолжается триумфальное шествие популистских партий по парламентам Европы, чем ближе исторический Election Day в Соединенных штатах, чем громче угрозы Юлии Тимошенко организовать «третий» (и, естественно, последний) Майдан – тем больше появляется блогов, исследований и мнений, которые по кирпичикам разбирают природу популизма, его угрозу для общества и необходимость сохранять разум холодным, ноги в тепле и голосовать за понятных и «рациональных» представителей нынешней системы. Иногда создается впечатление, что вся драма современной политики разворачивается по оси «реалисты против популистов».

На самом деле, все гораздо сложнее. Во-первых, популизм явление объективное – то есть независящее от тех оценок, которые даем ему мы. У популизма, как у любого другого политического феномена есть своя «ложь», но есть и своя «правда». Во-вторых, популизм играет в современной системе общественных отношений особую роль, тесно связанную с другими политическими «призраками» — не менее, а может быть, даже более опасными Как говорил средневековый аббат Бернар Клервоский, «у этого мира есть темные ночи, и их много».

«Правда» популизма

Популизм никогда не возникает из ничего, на пустом месте. Он всегда является реакцией на усиление элитарной политики – то есть политики, которую проводит любой правящий класс якобы в интересах общего блага. Почему «якобы»? Потому что очень часто элита поддается искушению выдавать защиту своих интересов за отстаивание интересов общества в целом.

Разумная и ответственная элита, как правило, умело балансирует между своими потребностями, необходимостью сохранения системы и переменами в общественных настроениях. Наличие такой элиты при благоприятных экономических услових дает массам возможность мириться с текущим положением дел. Элита же укрепляется в убеждении, что она «знает, как лучше». А построенная ею система управления – хоть и не идеальная, но по крайней мере — лучшая из возможных.

Но когда общественный ресурс сжимается, словно шагреневая кожа — элитарный характер политики становится все заметнее. Тем более, если имущественный разрыв между элитой и всеми остальными углубляется по экспоненте и достигает размеров пропасти.

Пример, ставший уже хрестоматийным – действия западных правительств во время начавшегося в 2007-2008 гг экономического кризиса, когда средний класс был фактически принесен в жертву ради спасения банков.

Нынешняя экономическая политика украинской власти – повышение тарифов и налогов на фоне сокращения социальных выплат – тоже может войти в учебники как пример элитарной политики. Как пишут иногда в финальных титрах, «ни одно олигархическое животное при реализации этой политики не пострадало. А даже наоборот».

Уменьшение общего ресурса заставляет правящий класс и порожденную им систему управления усиливать давление на общество и граждан. Поскольку других источников пополнения общественных ресурсов просто нет. Вот в этой благоприятной среде и рождается популизм.

В политике он играет ту же роль, что и религия – в понимании Маркса. Помните вот это – «вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, дух бездушных порядков, опиум народа»?

Популизм пытается апеллировать к массам непосредственно. И напоминает элите, что существуют интересы масс и их ожидания. Что есть проблемы, которые необходимо решить здесь и сейчас. Естественно, путем радикального снижения аппетитов правящего класса.

В то время как правящий класс и поддерживающие его эксперты настаивают на «сложности принятия решений» — популизм противопоставляет этому «святую простоту». Он утверждает, что все проблемы можно решить, если правящий класс добровольно (или под давлением государственной политики) откажется от социализации убытков и приватизации прибылей. То есть, нарушит чуть ли не основной, базовый социологический закон. Простые решения, в свою очередь, ищутся где-то в основании пирамиды Маслоу: не пускать мигрантов, заморозить тарифы, ликвидировать бюрократию, снизить налоги, увеличить соцвыплаты, деолигархизировать, демонополизировать…

Критика популизма: мимо цели

В чем же на самом деле состоит «ложь» популизма? Рискну предположить: вовсе не в том, в чем его обвиняют многочисленные «системные» эксперты и ученые.

Чаще всего популистов обвиняют в пропаганде «простых решений», которых в политике на самом деле не существует. Наверное, это так – точнее сказать не могу, поскольку мало кто в политике принимал «простые решения», получив рычаги власти и влияния. Но ведь «сложные решения» на самом деле оказываются не лучше простых.

Пару лет назад, где-то через полгода после Майдана, когда «правительство камикадзе» начало раскручивать маховик своей парадоксальной экономической политики, по сетям ходил любопытный анекдот о политических идеологиях. «Если ты выступаешь за снижение налогов и одновременное снижение соцвыплат – значит, ты либерал. Если ты выступаешь за повышение налогов и одновременное повышение соцвыплат – значит, ты социал-демократ. Если ты выступаешь за снижение налогов и одновременное повышение соцвыплат – значит, ты популист (ибо такое в принципе невозможно). А вот если ты выступаешь за повышение налогов и одновременное снижение соцвыплат – то ты возглавляешь Кабинет Министров Украины. Причем, ты даже не заморачиваешься с тем, возможно это в принципе или нет». Чем решения «камикадзе» лучше популистских? Только тем, что они сложное и непопулярнее?

Популистов также обвиняют в острой недостаточности логики и наличии абсолютно противоречащих друг другу тезисов даже в программных выступлениях. Это действительно так.

• Популисты любят выступать за сильное государство, которое способно защитить человека и одновременно – за государство, которое не вмешивается в экономику.
• Популисты – особенно европейские – строят свою идеологию на критике миграции, которая фактически спасает и будет продолжать спасать Европу от демографического, а значит — и пенсионного кризиса.
• Риторика популистов порой курьезна и даже трагикомична. Свежий пример – Юлия Тимошенко. Которая 28 октября говорит о том, что заявление Гройсмана о повышении зарплаты до 3 200 – это результат давления «оппозиционных» (но находящихся в коалиции) партий и поэтому большое достижение. А уже 2 ноября – она же говорит о том, что объявление о повышении минималки – обман и уничтожение системы формирования зарплат.

Это действительно смешно и грустно. Но… вполне объяснимо. Апеллируя к массам, популист – осознанно или неосознанно – воспроизводит их стиль мышления, ментальную структуру их нелинейной логики. Массовое сознание устроено иначе, чем экспертное. Ему свойствен и синкретизм (то есть, отсутствие логических водоразделов между понятиями), и амбивалентность (ситуация, при которой в сознании уживаются и мирно сосуществуют абсолютно противоположные идеи). Именно воспроизводство структуры массового мышления в публичной риторике дает популистам те очки популярности, которых не хватает экспертам и прагматикам, управляющим системой.

Наконец, популистов обвиняют в том, что они неспособны выполнить предвыборные и вообще политические обещания. Для этих обвинителей у меня есть плохие новости: эти обещания не способен выполнить НИКТО. По большому счету, это системная проблема, злой рок демократии – если понимать ее, по Аристотелю, как одну из худших форм правления и если учитывать, что наша цивилизация построила далекую не лучший вид этой худшей формы – демократию представительскую.

Само разделение политического тела на «народ» и «власть», делегирование на срок 4-5 лет (в условиях нынешних скоростей – срок просто космический) полномочий управления довольно ограниченной группе людей, само отношение к «народу» как объекту управления порождает хроническое невыполнение обещаний. Пьер Розанваллон описал этот феномен как «петлю демократии».

В нее попадает каждый политик, когда меняется восприятие массами политика, а политиком – самого себя, в результате чего кандидат, полностью отождествляющий себя с «народом» на этапе предвыборной гонки, стремительно дистанцируется от народа в ситуации правления. В результате — доверие к избранным политикам падает, и «петля» превращается в спираль снижения доверия к политикам и системе управления в целом. Современный политик сродни «автомобилю» — он начинает терять рейтинг сразу после выборов точно так же, как новенький кроссровер начинает дешеветь сразу же после выезда из автосалона.

«Ложь» популизма: корни и крона

В чем же тогда настоящая «ложь» популизма? Если не в том, что он предлагает простые решения вместо сложных. Если не в том, что он апеллирует к интересам масс. Проще говоря, если не в том, за что его ругают сторонники элитарной системы, эти «оптиматы» нашего времени?

«Ложь» популизма как раз в том, что вся его идеология и практика (не важно – правый это популизм или левый) по умолчанию предполагает тезис о принципиальном сохранении той же системы, которую построили и поддерживают «бездушные, жадные и глухие к народным интересам» оптиматы.

Популист никогда не стремится изменить систему в корне. Он либо искренне не видит ее неизлечимых болезней, либо намеренно игнорирует возможность и необходимость переустановки системы. Он, как правило, не подвергает сомнению ее оснований. Но это еще полбеды. Популист порождает иллюзию того, что ситуацию можно принципиально изменить, заменив одну политику – другой политикой. Или заменив одни процедуры – другими процедурами. Или – и это самая главная принципиальная ошибка – заменив одних людей во власти другими людьми.

Система же – в свою очередь, стремится лишь к одному: сохранению самой себя. Других интересов у нее, по большому счету, нет. Именно поэтому любой популист, пришедший к власти, вынужден будет действовать по ее законам и правилам. Он будет вести себя как «оптимат», то есть оплот системы. А тот оптимат, которого он от власти отстранит (допустим, что у нас демократическая процедура, где отстраненного не сажают, не выгоняют и не съедают на ритуальном обеде), занимает место популиста. И цикл повторяется снова и снова. В принципе, для системы это идеальный сценарий. Люди меняются, иллюзии изменений

И это действительно еще не самый худший сценарий. Уникальная смесь грустного и смешного начинается тогда, когда популист – уверовавший в непогрешимость своих идей и волшебную силу простых решений – пытается на самом деле реализовать свои предвыборные обещания, придя к власти. Такие сценарии могут привести к установлению «венесуэльского типа управления», где продуктовый дефицит – далеко не самое последнее и уж точно не самое жуткое. Но даже если будет избран «мягкий» популистский сценарий – реализация популистской политики в рамках по-прежнему незыблемой системы способна лишь усугубить системные проблемы. Рано или поздно популистам приходится «закручивать гайки» или поступиться местом у руля «оптиматам».

Популизм и «День сурка»

Что же происходит сейчас? О чем свидетельствует невиданный на протяжении нашей жизни подъем популизма по всему миру и к чему он приведет?

Нынешняя система элитарного управления демократического типа сталкивается с вызовами, на которые адекватно ответить не может. Это и вызовы растущего неравенства, и промышленная революция, и кризис среднего класса, и геополитическая нестабильность, и многое другое.

Есть среди них и прямые политические вызовы: современная представительская «демократия» (или скорее «постдемократия» в формулировке Колина Крауча) атакуется «справа» – дрейфом к диктаторским режимам в России и арабском мире и «слева» — подъемом «прямой демократии» и демократии участия, не говоря уже о принципиально иных общественных организованностях горизонтального, распрелеленного типа.

На этой волне появляется популизм, который – как это ни парадоксально звучит, выступает в качестве «спасательного круга» для терпящей бедствие системы.

Прежде всего, он работает «термометром». То есть, показывает повышение температуры социума. Его триумфальное шествие подает системе сигнал, что она больна и уже не может поддерживать те балансы, которые должна поддерживать в обществе ради стабильности и самосохранения. В принципе, это означает, что система нуждается в перезагрузке и пересмотре оснований. Но это идет вразрез с интересами системы. И тут популизм ей помогает.

Популисты канализируют объективное недовольство системой в субъективное недовольство ее отдельными представителями – политиками, олигархами, чиновниками.

Популисты — удобная мишень для критики. Это спарринг-партнеры «оптиматов», которые не ставят под сомнение ни правила боя, ни рефери, ни сам ринг. Они создают иллюзию борьбы, так необходимую массам. И бороться с ними – удобнее всего. Ведь на фоне «популистов» оптиматы смотрятся как разумные и профессиональные управленцы. Есть, правда, исключения. Например, депутаты Винницкого горсовета, которые около месяца назад большинством голосов приняли решение о запрете популизма. Но в целом борьба с популизмом ведется не так топорно и опереточно, принося реалистам дополнительные политические очки.

Пока идет борьба между оптиматами и популистами, принципиальные вызовы самой системе уходят на второй план, а носители идей и программ таких изменений – вытесняются на политический маргинес (где-то в тюрьмы, где-то – во внешнюю эмиграцию, где-то – на Фейсбук).

Особенно хорошо это работает в кризисных условиях. Если оптиматы не хотят менять систему, лучший способ – начать «маленькую победоносную войну» с популистами. И даже если популисты победят – ничего страшного. Конечно, некоторыми персоналиями придется пожертвовать (система никогда не страдала сентиментальностью). Но популисты ведь побеждают только для того, чтобы стать «оптиматами». Так что если бы не было популистов, система должна была их придумать.

В конечном итоге получается так, что популизм – это инструмент адаптации системы к меняющимся условиям. Точно такой же как «реформы». Или как «младореформаторы» в политике. В качестве адаптационного механизма популизм паразитирует на настроениях масс, сохраняя систему в целом. Ввергая общество в рекурсивный цикл вечного повторения, в «День сурка», в продолженное настоящее.

С этой точки зрения вряд ли имеет определяющее значение, победит Клинтон или Трамп, европейские националисты или солидаристы, Тимошенко или Порошенко. «Оптиматы» и «популяры» со времен римской республики – по большому счету сиамские близнецы. И лучшим ответом на популизм будет не вынужденная поддержка их оппонентов, а пересмотр самих оснований системы, которая их породила. Только поиск и утверждение иной организации общественных отношений поможет нам преодолеть бесконечный «День сурка» и наконец-то проснуться в 3-м февраля вместо бесконечного 2-го.