Когда-то очень давно наш далекий предок (вполне возможно, что это был еще Homo habilis (человек умелый) бродивший по Африке где-то на заре плейстоцена), посмотрев с бешенством на окружающий пейзаж тоскливый от затяжных муссонных дождей, согнул верхушки растущих рядом молодых деревцев и с урчанием связал их куском гибкой коры, дабы не заливало охапку травы, на которой он неплохо устроился. Потом усевшись поудобнее, протянул кусок мяса, оставшийся после утренней охоты, другому сородичу в благодарность за то, что тот помог придержать ветку. С тех самых пор «Homo» в меру сил и способностей организовывает пространство для себя и под себя – строит дома и сбивается в группы.
Несмотря на то, что точка отсчета у всех народов одна – шалаш и пещера, а двухкомнатная квартира на девятом этаже остается двухкомнатной хоть Париже, хоть в Махачкале – невозможно спутать кавказскую саклю и русскую избу. Каменные строения с узкими окошками-бойницами гроздью прилепившиеся к склону горы вызывают ассоциации с осиным гнездом, чего никак не скажешь о бревенчатых избах, беспорядочно разрастающихся в российских деревнях неровными улицами подобно бурьяну при дороге, возле которых так удобно сидеть на завалинке и лузгать семечки. А если забить в поисковике словосочетание «английский дом», то на мониторе появится множество видов и ракурсов двухэтажного с высокими окнами основательного загородного особняка облицованного качественным кирпичом и с аккуратно подстриженным первоклассным газоном. Иногда случается, что может мелькнуть пара видов более скромного тюдоровского дома с остроконечной крышей и фасадом, расчерченным несущим каркасом на четырехугольники и треугольники, но сути это не меняет – в такой дом не забежишь попросить «цибулину» на суп или десятку до получки. Он выделяется из окружающего ландшафта как замок средневекового рыцаря, защищая владельца от агрессивной назойливости внешнего мира и расчленяя пространство на внешнее и внутреннее. Мой дом – моя крепость. Сойдите с газона, любезный сэр, его триста лет стригли.
Совсем другое дело китайцы или скажем японцы – у этих ничего не расчленяется, и вообще нет четкой границы между внешним и внутренним пространством. Окружающий пейзаж плавно переходит в ландшафтный сад с камнями, речками, мостиками и водопадами, вплотную подходит к изящному домику со стенами-ширмами, над которым как бы парит вычурная двускатная крыша с загнутыми кверху углами. Раздвинув ширмы, сидя у низенького столика можно наблюдать, как белеет вдали одинокая Фудзи. Дом-павильон такая же часть ландшафта как раскидистое дерево на холме или мостик у реки. Энергия внешнего пространства насквозь пронизывает легкое жилище, выдувая напрочь даже семена индивидуализма присущего старым европейским нациям. Японец всегда член группы – семьи, общины, самурайского клана, корпорации. Интересы группы превыше всего и авторитет лидера как звезда в ночи не ставится под сомнение.
Украинская хата-мазанка, воспетая поэтами, и по сей день служащая натурой для художников она тоже часть ландшафта, но только (внимание!) центральная его часть. Больше похожая на природный феномен, чем творение рук человеческих, красуясь побеленными глиняными стенами, плоть от плоти земной ни в коем случае не расчленяет пространство на внешнее и внутреннее. Нет! Вокруг украинской хаты просто не может быть внешнего пространства. Априори! Внутреннее пространство выплескивается из дома наружу во двор утварью и хозяйством, повисает на плетне горшками, рушниками, домоткаными дорожками, прирастает огородом, садом, ставком, пасекой и где-то вдалеке темнеющими кавунами. Украинская хата ретранслирует свое внутренне пространство до самого горизонта. Со своей камышовой стрехой подстриженной под горшок она сродни своему хозяину, для которого нет границ и который везде дома. Для украинца все в хозяйстве пригодится гайка на дороге, янтарь в лесу, газон возле клуба на который можно пристроить свою колымагу, польская граница, закрытая на время визита Папы и которую он хочет непременно раскупорить. Он ощущает себя не то чтобы центром вселенной, но владельцем оазиса, к которому примыкают пастбища, караванные пути, порты и города. Единственно, что его сдерживает это сосед, который абсолютно такой же и с теми же запросами, поэтому, когда украинцы собираются в группу хотя бы из трех человек, то гарантированно возникают три гетмана и четыре партии.
«Парубок моторний, завзятіший од всіх бурлак» с легкой руки Ивана Петровича Котляревского получился троянцем хотя вполне мог быть погонщиком верблюдов в степях Аравии. Если и существовала какая-то страна в прошлом, которую можно было бы сравнить с Украиной, то это однозначно доисламская Аравия. Вольные ветры аравийских пустынь воспитывали бойцовский характер – образ бедуинского всадника на верблюде грезится поэтам со времен достопочтенного Рави Хаммада собравшего Муаллаки – семь знаменитых касыд от семерых авторов доисламской эпохи. Погонщики верблюдов были отличными воинами и неплохими торговцами, гонявшими караваны от Персидского залива к Средиземному морю, причем вольная душа степняка не терпела никакой власти кроме своей собственной, не признавала никакого авторитета кроме авторитета старших родственников, не видела ничьих интересов кроме интересов семьи. Время от времени племена и кланы выбирали на царство, какого либо племенного лидера, но при этом продолжали быть союзом племен, соперничавших друг с другом за контроль над пастбищами и караванными путями. Царства рассыпались, а соперничество оставалось. Так и жили: Лахмиды воевали с Киндитами, Гассаниды дожимали Салихидов и каждый «царек» на подмогу себе любимому тащил в свою страну чужие империи. Имперские властители были очень даже не против потоптаться по транзитному перекрестку античного мира и охотно помогали одним арабам убивать других арабов. Ахемениды, Сасаниды, Птолемеи, римские кесари, византийские басилевсы и иные прочие. Даже эфиопские цари что-то имели к заморским оазисам (какой афронт!). К шестому веку перспектива оказаться частью имперской провинции у племенной конгломерации, затертой между православной Византией и зороастрийской Персией, была более чем реальна, что как ни странно не сильно отражалось на широких массах. Они (массы) по-прежнему разводили верблюдов, грызлись с соседом за кусок пастбища, отжимали чужие караваны, восхищались солнцем арабской поэзии Имру аль-Кайсом отравленным в Анкаре шпионами Юстиниана, совершали хадж в Мекку, дабы приложиться к артефактам разных богов, хранящихся в стенах Каабы, и грустили о своей славной истории, вспоминая деяния царицы Савской.
Ортега-и-Гассет в своем этюде «Бесхребетная Испания» пишет об аристофобии испанцев как о причине смертельного недуга раздирающего страну на части. Начиная с убийственной характеристики «избранного меньшинства» неспособного организовать массу, исследуя историю, культуру, архитектуру автор приходит к точке отсчета – к неспособности рядового испанца (даже в обычном разговоре) признать своего соседа умнее, если тот действительно умнее. И кто бы мог подумать? – манера «спілкування» как инструмент усвоения культурных норм и социальных ролей: «Беседа — преимущественное орудие социализации, и в ее стиле проступают важнейшие расовые черты». А, между прочим, важный нюанс! Распределение социальных ролей проходит в социальных группах, из которых, в общем, формируется иерархия социальных слоев, то есть селекция национальной элиты проходит в социальных группах. Если селекция проходит, так как описывает великий Ортега: «…малейшее подозрение, что кто-то смыслит больше, выводит самодовольную толпу из себя…» – то это селекция серости и общество получает «серую пирамиду» о которой в конце нулевых говорил Сергей Дацюк. Резюмирует Ортега-и-Гассет весьма жестко: «Мы — «раса-народ», крестьяне, мужики, деревенщина. Сельский уклад жизни — характерная черта обществ, лишенных избранного меньшинства». Мама дорогая! – и это об испанцах давших миру конкистадоров, Христофора Колумба, Сервантеса, корриду, в конце концов! Вот ведь как получается, даже старые нации не живут великим прошлым и не живут комфортным настоящим. История успешной нации это история успешной национальной экспансии. Реально работающий национальный проект, который должны сгенерировать элиты это проект экспансии. Все остальное не имеет смысла – либо нация в состоянии провести эффективную селекцию элиты в социальных группах и как следствие получить проект совместных действий, либо социальные группы обратятся к прямому действию, то есть к гражданскому противостоянию.
О том, насколько успешно «орудием социализации» пользуются украинцы, говорит количество гетманов на душу населения. Украинец по своей ментальности провинциал – либо родился в деревне, или маленьком местечке, либо же родители из тех мест. Селянин-степняк выпазит из украинца на каждом шагу. Беседа априори превращается в соревнование по доминированию, потому что любой посторонний писк провинциал воспринимает, как попытку наехать, попытку показать, что кто-то умнее его, выше его, а, соответственно, претендует на его пространство, которое как мы знаем, раскинулось от его сарайчика до самого горизонта. Модель украинской социальной группы — это маршрутка, где никогда не помирятся те, которым нечем дышать и те, которым дует. Порою дилемма – «Как поделить, четыре форточки и два люка» генерирует такие страсти, что Вильям наш Шекспир — грустно улыбается, смотря из райских кущей. И дело не в кубометрах кислорода, на отдельно взятую дыхательную систему. Жизненная позиция, среднестатистического украинского гражданина, покоится на трех точках опоры: «Я на шестнадцати аршинах здесь сижу и буду сидеть» – «Если нельзя, но очень хочется, то можно» – и – «Хто мене не любить, на того я насрав». Корректируется эта моральная плоскость, только возможностью получить по «пиці», от еще более агрессивного соперника.
Да простят автора патриоты, «серая пирамида» она никуда не делась, не рассыпалась, не стала цветной, она просто развернулась другим боком и «прямое действие» как инструмент по-прежнему в арсенале, в наших условиях это может закончиться войной всех против всех, а осколки неудавшегося проекта подберут соседи.
Мухаммад из племени курайшитов, дал арабам мировоззренческую систему, в которой было четко расчерчена организация общего пространства, выписаны права и обязанности для членов общины по отношению к себе и к другим. Как заметил Маршалл Ходжсон (а все что он говорил по поводу ислама достояно внимания): «…неизменно, невзирая на обстоятельства, преобладала одна доминанта везде, где к Корану относились серьезно: требование лично нести ответственность за нравственный порядок естественного мира». Можно долго спорить какая матрица социальной организации, в конце концов, оказалась конкурентоспособней – западный иерархический корпоративизм или унитарный контрактуализм исламского мира, но результат виден невооруженным глазом – Праведный халифат оторвал от Византии Сирию и Палестину и поглотил земли Сасанидской Персии меньше чем за два десятка лет. В сухом остатке племенная конгломерация переварила тысячелетние империи правившие миром. Согласитесь – это результат! И он (результат) стал возможен совсем не потому, что третья империя (скажем Китай) прислала военную помощь. Изменился принцип гражданства (ислам это кроме всего прочего особый тип государственности кто еще не понял) – мусульманин приобрел гарантии прав и личного достоинства, но обязан был уважать права и достоинство другого мусульманина, чьим бы родственником тот не был и обязан был нести ответственность за свои действия. Антара ибн Шаддад – арабский поэт доисламской эпохи был рабом своего отца, потому что родился от рабыни. Ситуация в принципе невозможная для мусульманина, у которого по шариату все дети равны, первородство никак не влияет на право наследования, и кроме того мусульманин вообще не имел права держать в рабстве другого мусульманина. Эгалитарные договорные отношения налаживали абсолютно иной принцип селекции элит и по-другому организовывали общее пространство. И даже больше – благодаря исламу у мусульман появилось общее пространство, которого не было и способность к реконкисте как варианту экспансии.
Проект развития это проект экспансии – территориальной, экономической, культурной, информационной. Хоть какой-нибудь! Старые украинские элиты генерировать такой проект неспособны – доказано за четверть века. Можно до посинения проклинать власти, но селекцию элит осуществляет нация. Сидеть у берега реки, ожидая пока мимо проплывет труп врага, не получится. Нужно другое качество элит, а для этого Украине нужен другой проект общего социального и национального пространства (хотя бы такой, какой предложила Богдана Бабич). Маленький украинец должен увидеть еще кого-то кроме себя любимого. Когда изменится общее пространство – изменится качество элит.