Внутренняя нестабильность Китая и России подпитывает их воинственность. Это – поворотный момент в истории: впервые со времени падения Берлинской стены Соединенные Штаты втянуты в конкуренцию между великими державами.
Две великие сухопутные державы Евразии демонстрируют вновь обретенную силу – Китай утверждает свое превосходство в близлежащих морях, а Россия ведет войну в Сирии и на Украине. Однако тот факт, что КНР и Россия все чаще играют мышцами, свидетельствует не о силе, а о слабости. В отличие от нацистской Германии, внутренняя мощь которой в 1930-е гг. побудила ее начать внешнюю военную агрессию, ревизионистские державы сегодня демонстрируют противоположную тенденцию. Именно внутренняя нестабильность Китая и России подпитывает их воинственность. Это – поворотный момент в истории: впервые со времени падения Берлинской стены Соединенные Штаты втянуты в конкуренцию между великими державами.
Экономическая ситуация и в КНР, и в Российской Федерации неуклонно ухудшается. С тех пор как в 2014 г. рухнули цены на энергоносители, российская экономика переживает глубокую рецессию. Тем временем Китай также вступил в начало новой эры, когда он, по всей видимости, совершит стремительный переход от двузначных показателей роста ВВП к более умеренным темпам. Обвалы на фондовом рынке, которые страна пережила летом 2015 г. и в январе 2016 г., скорее всего, лишь предвосхищают грядущие беды.
С ростом экономической турбулентности в обеих державах их внутриполитическая стабильность больше не может считаться чем-то само собой разумеющимся. В век социальных средств массовой информации и непрерывных опросов общественного мнения даже такие автократы, как Си Цзиньпин и Владимир Путин, нуждаются в одобрении общественности. Вне всякого сомнения, эти лидеры глубоко встревожены безопасностью своих режимов, которые давно уже, по сути, окружены недружественными странами и открыты для потенциального агрессора. Им все труднее контролировать огромные территории, тогда как в удаленных регионах зреют бунты.
В мире все больше анархии, которая через этнические, политические и религиозные конфликты распространяется на небольшие и средние страны. Но перспектива квазианархии в двух гигантах с неустойчивой экономикой пугает гораздо больше. По мере ухудшения внутриполитической обстановки Китай и Россия, вероятно, будут все чаще экспортировать свои беды в надежде, что национализм отвлечет граждан, недовольных экономикой, и мобилизует их. Подобная воинственность представляет особо сложную проблему для Запада. Если агрессия, порождаемая внутренней силой, часто осуществляется методично, по хорошо разработанному стратегическому плану, понятному для других государств, которые могут соответственно реагировать, то агрессия, порождаемая внутриполитическим кризисом, может привести к дерзкому и импульсивному поведению на внешней арене. Такие действия намного труднее прогнозировать, и им труднее противостоять.
Размышляя над тем, как лучше отвечать на растущую враждебность Пекина и Москвы, американским политикам следует прежде всего стараться не провоцировать без надобности эти чрезвычайно остро на все реагирующие державы, которые переживают внутренний упадок. При этом они не могут позволить себе праздно стоять в стороне, безучастно наблюдая за тем, как Китай и Россия меняют границы на суше и на море. Ответ? Вашингтону следует провести четкие «красные линии», спокойно довести их до сведения китайских и российских политиков и быть готовым поддержать эти требования военной мощью, если возникнет необходимость.
Опасность, исходящая от Москвы
Отчасти потому, что Россия сталкивается с гораздо более острыми экономическими проблемами, чем Китай, агрессия Москвы носит более явный и неприкрытый характер. После того как в 1999 г. подошло к концу хаотичное правление президента Бориса Ельцина, Путин укрепил центральную вертикаль власти. Когда цены на энергоносители взлетели до небывалых высот, он использовал экономику страны, опирающуюся на экспорт углеводородов, для создания сферы влияния в странах бывшего Советского Союза и Варшавского договора. Его цель была ясна: восстановление прежней империи.
Но, поскольку в былые времена прямое правление посредством компартий оказалось слишком дорогим удовольствием, Путин предпочел неявную разновидность империализма. Вместо отправки войск в прежние зоны влияния он построил гигантскую сеть трубопроводов, всячески помогал политикам в соседних странах, осуществлял разведывательную деятельность и через подставных лиц покупал контроль над местными СМИ. Лишь в последнее время он стал действовать более открыто на ряде фронтов, вдохновленный, вне всякого сомнения, отсутствием реакции Запада на военную кампанию в Грузии 2008 года. В начале 2014 г. российские войска захватили Крым, и российские ополченцы, воюющие российским же оружием, начали войну на востоке Украины. А в конце 2015 г. Путин отправил Военно-космические силы для участия в сирийской гражданской войне – с конкретной целью спасения режима президента Башара Асада. В более широком смысле он также стремился восстановить позиции Москвы в Леванте и получить рычаг для давления на ЕС посредством влияния на поток беженцев.
Не случайно эти военные авантюры проводятся на фоне резкого упадка российской экономической мощи. В 2014 г. рухнули цены на нефть, страны Центральной и Восточной Европы продолжали снижать зависимость от российского газа, замедление роста мировой экономики еще больше снизило аппетит в отношении углеводородов и других природных ресурсов, а Запад ввел болезненные санкции против Москвы. В итоге в России начался полномасштабный экономический кризис, и с 2014 г. рубль обесценился к доллару более чем в два раза. В том же году рост российского ВВП упал почти до нуля, а к третьему кварталу 2015 г. российская экономика сжалась больше чем на 4%. В течение первых восьми месяцев 2015 г. финансовые инвестиции сократились на 6%, а объемы строительства – на 8%.
Экономические проблемы России имеют глубокие корни, и вряд ли их удастся легко решить. На протяжении нескольких десятилетий Россия делала ставку на добычу полезных ископаемых и производство потребительских товаров для внутреннего рынка (поскольку мало кто за рубежом жаждет покупать российскую продукцию невоенного назначения). Несмотря на некоторые очаги показного богатства, сектор услуг остается недоразвитым. Поскольку Путин и его камарилья так и не создали гражданских институтов по-настоящему свободного рынка, коррумпированная бандитская экономика России сегодня демонстрирует жутковатое сходство с прежней советской экономикой. В 1980-е гг., когда советская экономика испытала на себе давление кризиса, Михаил Горбачёв открыл политическую систему, но в результате получил лишь анархию и крах империи. Путин хорошо усвоил этот урок и твердо намерен проводить противоположную линию: сохранять политическую систему закрытой, отвлекая массы демонстрацией российской мощи в ближнем зарубежье.
Путин – бывший агент разведки, а не аппаратчик. Поэтому он, хоть и не отказывается от исторических претензий на более высокое место России в мировом порядке, не обольщается по поводу внутренних проблем. Путин, конечно, понимает, что в случае дальнейшего загнивания экономики, чтобы получить на родине одобрение, его внешняя политика должна стать более расчетливой, творческой, временами даже обманчиво примирительной. Со временем можно ожидать от него новых методов подрыва единства НАТО и ЕС, хотя, по его словам, он помогает Западу бороться с «Исламским государством» (запрещено в России. – Ред.). Ибо чем больше хаоса удастся посеять за рубежом, тем больше его автократическая стабильность будет цениться на родине. Россияне могут абстрактно понимать, что более свободное общество предпочтительнее, но они боятся рисков переходного периода от диктатуры к подлинной демократии.
Однако как бы Путин ни старался, он не сможет оградить свой режим от последствий экономического краха. Отчаяние породит борьбу внутри правящей элиты, которая привыкла делить между собой щедрые трофеи. С учетом отсутствия сильных институтов, а также хрупкости и крайней централизации режима, нельзя исключать государственного переворота наподобие того, посредством которого в 1964 г. свергли Никиту Хрущёва – Россия остается советской по стилю управления. Страна пережила крах автократии на фоне воцарившегося хаоса (как это было во время и после революций 1917 года), и возможно, что смута, которая может начаться в России, снова приведет к ее раздроблению.
МВФ спрогнозировал, когда закончится война в Украине
Новая пенсионная формула: как изменятся выплаты для 10 миллионов украинцев
Водителей в Польше ждут существенные изменения в 2025 году: коснется и украинцев
Это самая глупая вещь: Трамп высказался о войне и поддержке Украины
Преимущественно мусульманский Северный Кавказ, а также удаленные от центра регионы Сибири и Дальнего Востока, опасаясь возможной эскалации кризиса у себя, возможно, решат порвать с Москвой в случае нестабильности внутри самого Кремля. В итоге события способны скатиться к югославскому сценарию: насилие и сепаратизм начнутся в одном месте и распространятся на всю страну. Когда Москва потеряет контроль над ситуацией, этим захочет воспользоваться мировое джихадистское движение, заполнив вакуум в отдаленных российских областях и в Центральной Азии.
Хотя это уже плохо само по себе, все может быть еще хуже. Еще в 1991 г. польский интеллектуал Адам Михник предсказал, что будущие лидеры России и Восточной Европы заполнят вакуум, образовавшийся после краха коммунизма, «грубым и примитивным национализмом». В последние годы Путин взял на вооружение именно такой национализм. Он хитро поддерживал сепаратистские движения в Абхазии, на Донбассе, в Нагорном Карабахе, Южной Осетии и Приднестровье, провоцируя конфликты, в результате которых появлялись мини-государства, управляемые полевыми командирами. В предстоящие годы он вполне может стимулировать появление подобных замороженных конфликтов, но на этот раз в странах Прибалтики, которые являются членами НАТО и где проживает многочисленное русское население, тем более что Москва считает эти республики своими утраченными провинциями. Тем временем Путин будет пытаться играть на потребности Европы в российской поддержке в Сирии, чтобы заставить ее признать аннексию Крыма и фактическое правление России на востоке Украины.
Но как раз в то время, когда больше всего нужен твердый ответ, Европа кажется все менее и менее способной его дать. В каком-то смысле нынешний кризис в России развивается параллельно с упадком в Европе, которая также раскалывается на центральные и периферийные регионы. Несмотря на корректирующие меры, предпринимаемые Европейским центральным банком, и другие действия, медленный рост мировой экономики вкупе с неспособностью Европы к проведению фундаментальных реформ означает, что политический и экономический спад будет продолжаться. Напуганные наплывом мигрантов и терроризмом, европейские страны начинают снова ужесточать пограничный контроль, и это также усугубит раскол в ЕС, а значит и в НАТО.
Подобная разобщенность сделает и без того неуверенные попытки Евросоюза противостоять России еще более нерешительными и неорганизованными, чем сегодня. По мере ослабления НАТО бывшие страны Варшавского договора будут все чаще смотреть на США в поисках безопасности. Они также разделятся на подгруппы: Польша, страны Балтии и Скандинавия уже образуют своего рода альянс для противодействия российской агрессии. Вышеградская группа, в которую входят Чешская Республика, Венгрия, Польша и Словакия, проводит все более конкретные политические и военные консультации. Дополнительные трудности во взаимоотношениях между европейскими партнерами возникают из-за проекта «Северный поток-2» – второго трубопровода по дну Балтийского моря, который позволит России перекачивать природный газ в Западную Европу в обход Центральной и Восточной Европы. Во всех этих странах медленный экономический рост усилит правые и левые националистические движения, которые взрастают на несбывшихся экономических надеждах.
Пекин на грани
Замедление экономического роста вынуждает Китай признать свою внутреннюю слабость. С середины 1990-х гг. Пекин строит высокотехнологичную армию, оснащенную передовыми подводными лодками, истребителями, баллистическими ракетами и кибернетическими подразделениями. Подобно тому как Соединенные Штаты начиная с XIX века стремились не допустить европейские державы в Карибское море, КНР намерен воспрепятствовать проникновению ВМФ США в восточные воды Китая и в бассейн Южно-Китайского моря. Соседи Китая встревожены: Япония, считающая китайскую военно-морскую экспансию реальной угрозой, отказывается от политики пацифизма и модернизирует вооруженные силы. Малайзия, Филиппины, Сингапур и Вьетнам также совершенствуют свои армии. Некогда мирные воды, в которых американцы доминировали на протяжении холодной войны, стали менее безопасными. Стабильная однополярная военно-морская ситуация уступила место нестабильной, многополярной конфигурации.
Но, как и в случае с Россией, агрессия Китая все больше отражает тот факт, что страна прошла пик могущества, поскольку ее экономика начинает замедляться после нескольких десятилетий ускорения. Годовой рост ВВП снизился с двузначных цифр, преобладавших большую часть первого десятилетия нынешнего столетия, до официального значения в 6,9% в третьем квартале 2015 г., хотя в действительности темпы роста, вне всякого сомнения, еще ниже. Лопнули пузыри на фондовом рынке и рынке жилой недвижимости; есть и множество других перекосов в перекредитованной экономике, особенно в теневом банковском секторе.
Имеют место и межэтнические трения. В какой-то степени государство Китай с преобладающей национальностью хань – темница для других народов, включая монголов, тибетцев и уйгуров. Все они в разной степени сопротивляются централизованному контролю. Сегодня самая явная сепаратистская угроза – уйгурские боевики. Некоторые прошли обучение в Ираке и Сирии, и опасность еще возрастает по мере того, как они вливаются в мировое джихадистское движение. В последние годы резко увеличилось число терактов, непосредственно связанных с уйгурским сепаратизмом в Гуанси – транзитном регионе на пути уйгурских контрабандистов во Вьетнам. Это доказательство того, что теракты не будут совершаться лишь на западе Китая – территории компактного проживания меньшинств. Пекин пытается умиротворить эти движения с помощью экономического развития – предложив, например, создать Экономический пояс Шелкового пути в Центральной Азии и подорвать уйгурский национализм в этом регионе. Но если эти гигантские проекты начнут буксовать из-за замедления темпов роста экономики, это спровоцирует взрыв насилия и усугубление сепаратизма.
Си Цзиньпин, много лет служивший Компартии Китая в глубинке, должен питать еще меньше иллюзий, чем Путин, по поводу серьезности экономических проблем. Но это не означает, что он знает, как решить эти проблемы. Си отреагировал на экономическую сумятицу, вступив на путь борьбы с коррупцией; однако эта кампания в основном преследовала цель большой политической чистки, позволив Си консолидировать органы государственной безопасности вокруг собственной персоны. Решения в Пекине уже не принимаются так коллегиально, как раньше, поэтому у Си появилось больше возможностей перенаправить внутреннюю тревогу в русло внешней агрессии. В последние три десятилетия политическое руководство было сравнительно предсказуемым, действовало коллегиально и избегало ненужных рисков. Но внутриполитическая ситуация стала гораздо менее благоприятной.
Амбиции Китая простираются гораздо дальше российских, но вызывают меньшее беспокойство на Западе, потому что реализуются более элегантно. Если Путин отправил головорезов в масках с автоматами на восток Украины, то Си наращивал агрессию мелкими шагами, так что Соединенным Штатам было безумно трудно адекватно реагировать на нее, не перегнув палку. Он послал корабли береговой охраны и торговый флот (а не только корабли ВМФ), чтобы докучать филиппинским военным кораблям; установил буровую нефтяную платформу в спорных водах, на которые также претендует Вьетнам (но лишь на несколько недель), и начал проекты по намыву новых земель на спорных необитаемых островах и рифах. Поскольку это балансирование на грани войны происходило на море, оно не создало никаких трудностей гражданскому населению, и среди военных также не было убитых и раненых.
Другие действия не столь утонченны. Помимо расширения морских притязаний, Китай строит шоссейные и железные дороги, а также трубопроводы в направлении Центральной Азии. Он также обещает вложить десятки миллиардов долларов в создание транспортного коридора, простирающегося от Западного Китая через Пакистан к Индийскому океану, где Пекин реализует проекты строительства портов от Танзании до Мьянмы (или Бирмы). По мере усугубления экономических неурядиц агрессия может принять куда менее изысканные формы грубоватых и импульсивных действий. Си будет труднее сопротивляться искушению использовать споры между азиатскими государствами о морских границах для разжигания национализма внутри страны, поскольку это сила, способная сплотить общество на грани раскола.
Маячащий впереди кризис в Центральной Азии – Казахстане, Киргизии, Таджикистане, Туркменистане и Узбекистане – может еще больше усугубить опасность. Продолжительная стабильность в этих авторитарных государствах облегчала Пекину задачу контролировать среднеазиатские меньшинства в своей стране, но благополучное время, по-видимому, подходит к концу. Во главе некоторых из этих режимов до сих пор стоят функционеры брежневского ЦК КПСС. Они руководят своими странами со времени окончания холодной войны. Эти лидеры стареют, их режимы имеют сомнительную легитимность, народное хозяйство привязано к замедляющимся маховикам китайской и российской экономики, а население становится все более исламистским. Другими словами, возможно, Центральная Азия созрела для своей версии «арабской весны».
Переживая параллельное замедление экономики и аналогичные геополитические угрозы, Китай и Россия могут заключить тактический союз, основанный на совместимых авторитарных системах, нацеленный на управление приграничными областями и противостоящий Западу. Наверно, именно поэтому эти страны, наконец, в ноябре прошлого года завершили урегулирование длительного пограничного спора. Россия уступила небольшой участок земли на Дальнем Востоке претендующему на него Китаю. Однако передача территории стала причиной протестов в обеих странах: рядовые россияне были недовольны сговорчивостью Кремля, а многие китайцы сетовали на то, что получили мало. В этом случае общественное мнение способно опять-таки сдерживать диктатуры, препятствовуя созданию полезных альянсов.
Грядущий хаос
Главный геополитический вопрос – централизованный контроль: у кого он есть и кто его не имеет. Централизованное авторитарное управление большими территориями по определению чревато проблемами – тем более в эпоху пробуждения этнического, религиозного и личностного сознания, когда электронная переписка может воспламенять претензии, основанные на национальном самоопределении. Неудивительно, что карта Евразии скоро усложнится.
Политикам в Вашингтоне лучше уже сейчас начать готовиться к возможному наступлению хаоса: заговор в Кремле, частичный распад России, терроризм исламистов на западе Китая, борьба фракций в Пекине и политические волнения в Центральной Азии – вероятность подобного развития событий с каждым годом увеличивается, хотя кому-то это может показаться фантастикой. В каких бы формах ни проявилась турбулентность, похоже, что Соединенным Штатам придется искать ответ на новые вопросы. Кто будет контролировать ядерный арсенал России в случае раскола политического руководства? Как США выступит в защиту прав человека в Китае, если режим жестоко подавит внутреннее восстание?
Планирование ответа на подобные обстоятельства не означает подготовку к освободительной войне в духе Ирака. Если в Китае и России когда-нибудь появятся более либеральные правительства, их народам придется самостоятельно осуществлять перемены. Но это не сводит к минимуму возможность беспорядков. Чтобы избежать кошмарного кризиса безопасности, который может стать следствием подобного развития событий, Вашингтону придется провести четкие «красные линии». Однако по возможности ему следует установить их, не слишком афишируя и не угрожая страшными последствиями в случае их нарушения. Хотя подстрекатели из Конгресса могут этого не понимать, Соединенные Штаты ничего не выиграют от травли нервных режимов, боящихся потерять лицо у себя на родине.
Что касается России, США должны потребовать, чтобы она прекратила разжигать замороженные конфликты. Поскольку Путин пытается отвлечь россиян от экономических трудностей, он будет испытывать все больший соблазн сеять хаос в ближнем зарубежье. Наверно, его главными потенциальными целями на сегодня являются Литва и Молдавия с учетом их коррумпированных и уязвимых демократических правительств. (Молдавия уже приближается к состоянию политической анархии.) Обе страны представляют также стратегическую ценность: Молдавия могла бы стать своеобразными воротами на Балканы, а Литва – связать Россию с ее западным анклавом, Калининградской областью. Для Путина замороженные конфликты таят в себе преимущество необъявленных войн, что снижает вероятность значимого ответа Запада. Вот почему реакция должна быть зеркальной: если Путин будет плести закулисные интриги в Литве или Молдавии, Западу следует усилить режим антироссийских санкций и интенсифицировать военные учения в Центральной и Восточной Европе.
Как минимум НАТО должна резко улучшить обмен разведданными со странами Восточной Европы и быть готова быстро развернуть дополнительные эскадрильи ВВС, наземные силы и войска специального назначения в регионе. Несколько сот американских солдат, морских пехотинцев и моряков, размещаемых на ротационной основе в странах НАТО, граничащих с Россией (бывших членов Варшавского договора), – слишком мало, чтобы сдерживать российскую агрессию; требуется несколько батальонов или даже бригада. В более широком смысле Соединенным Штатам понадобится создать войска прикрытия, удерживающие Россию от нанесения ограниченного удара по соседним территориям, но делать это нужно аккуратно, не провоцируя кризис. Таким образом, противодействие США растущим возможностям Москвы по ограничению доступа к территориям в густонаселенной Прибалтике должно быть более тонким, чем ответ Китаю в относительно безлюдном Южно-Китайском море.
Вашингтону нужно провести четкие «красные линии» и для Пекина. В Южно-Китайском море он не может позволить, чтобы проекты страны по намыву территории постепенно привели к созданию так называемой опознавательной зоны ПВО – воздушного пространства, в котором КНР не потерпит присутствия иностранной авиации, как это было сделано китайским режимом в Восточно-Китайском море в 2013 году. Подобные действия составляют часть стратегии осознанной двусмысленности: чем более неясным и сложным становится военное противостояние, тем более серьезный вызов брошен американскому морскому доминированию. Если Китай объявит о создании аналогичной зоны в Южно-Китайском море, Вашингтону придется активизировать действия ВМФ и расширить военную помощь союзникам в этом регионе. ВМФ США уже начал операции по обеспечению свободы навигации, хоть и достаточно вялые, внутри зоны диаметром в 12 морских миль, которую Китай создал вокруг искусственных островов, объявив эту акваторию своими внутренними водами. Если эти операции не проводить с большей регулярностью и более явно, Китай не заметит этого сдерживания.
Время быть сильными
Никогда еще культовая фраза президента Теодора Рузвельта «говори мягко, но держи в руках большую дубинку» не звучала более актуально. Большая дубинка может сдерживать агрессию, порождаемую как силой, так и слабостью. Но мягкие речи особенно уместны, когда агрессия вытекает из слабости, поскольку жесткая риторика может без особой на то необходимости провоцировать лидеров, и так прижатых к стене. Соединенным Штатам важнее наращивать собственное военное присутствие в странах Балтии и в Южно-Китайском море, чем публично осуждать Москву и Пекин за их действия в этих регионах.
Большая дубинка означает быстрое восстановление оборонного бюджета США после опустошительного секвестра. В 2010 г. американская армия насчитывала 570 тыс. солдат, а в 2017 г. ее численность неизбежно сократится до 450 тыс. человек. В настоящее время Соединенные Штаты размещают в Европе 33 тыс. солдат сухопутных войск, тогда как в годы холодной войны там был дислоцирован 200-тысячный военный контингент. В отличие от кораблей и самолетов, наземные войска более наглядно демонстрируют военную силу США, показывая готовность проливать кровь своих граждан из уважения к обязательствам перед союзниками. Поскольку война все чаще ведется нетрадиционными средствами, Соединенным Штатам больше не нужно размещать в Европе такой же многочисленный контингент, как в годы холодной войны, но необходимо тем не менее усилить сухопутный компонент. Что касается сил и средств морского базирования, то Балтийское море слишком мало, чтобы оптимально использовать ударную группу авианосцев, поэтому США следует направить в этот регион больше подводных лодок.
Вашингтону также пора успокоить своих союзников, не усердствуя в риторике по транснациональной проблематике, такой как изменение климата, и в проведении специальных конференций по этой тематике. Президенту не следует думать, будто израильтяне, поляки и тайваньцы, например, будут доверять ему, потому что он возглавляет борьбу с изменением климата (а он не раз давал понять, что рассчитывает на это); они хотят, чтобы он больше внимания уделял их геополитическим дилеммам. Хотя эпидемии новых болезней, поднимающийся уровень Мирового океана и другие глобальные вызовы реальны, США могут позволить себе роскошь сосредоточиться на этих вызовах во многом благодаря собственному географически защищенному положению. В отличие от Соединенных Штатов, многие союзники находятся в опасной близости от Китая и России и вынуждены уделять главное внимание более узким и традиционным угрозам. С учетом географической уязвимости страны Азии хотят видеть больше американских военных кораблей в своих водах. Что касается жителей Центральной и Восточной Европы, то они надеются на недвусмысленную приверженность Америки силовому варианту защиты их безопасности – теперь больше, чем когда-либо, потому что глобализация и революция в средствах связи сделали географическую близость еще более чреватой неприятностями. Если американский президент не сможет дать адекватный ответ на агрессию в одном месте, он рискует утратить репутацию сильного лидера в другом регионе.
В 1959 г. политолог Роберт Штраус-Хупе определил «затяжной конфликт» как состояние длительного противоборства, благоприятствующее стороне, способной проявить терпение и «процветать в условиях конфликта как нормального состояния в XX веке». Если западные политики склонны «видеть только инструменты мира», писал он, то сторона, имеющая преимущество, «перековывает орала на мечи». Штраус-Хупе имел в виду китайских и советских коммунистов, когда писал эти слова. Тем не менее Соединенным Штатам в конце концов удалось справиться с неблагоприятными факторами за счет политики сдерживания, которая сама по себе соответствовала принципам затяжного конфликта.
Сдерживание не ограничивалось пассивными мерами, как многие хотели бы думать; оно также предполагало расчетливую агрессию и постоянное ободрение союзников. Во время холодной войны американские президенты взяли верх над противником, избежав ядерной войны, благодаря пониманию того, что нормальным состоянием является соперничество и конфликт, а не мир. Сегодня, когда Китай и Россия встали на путь эскалации затяжного конфликта, американским президентам нужно признать ту же самую истину. И им также необходимо правильно сочетать силу и осторожность, поскольку десятилетия относительного спокойствия во время холодной войны и сразу после ее окончания подошли к концу, и нужно готовиться к эпохе анархии, которая может наступить в связи с силовыми играми на евразийском континенте.
Источник: Foreign Affairs, № 2, 2016 год, перевод «Россия в глобальной политике»