Формирующаяся внешнеполитическая доктрина Соединённых Штатов

В последние выходные возникли слухи, что сирийская оппозиция позволит элементам правительства аль Ассада остаться в Сирии и участвовать в новом правительстве. Слухи стали главным предметом экспорта Сирии, и поэтому их нельзя воспринимать слишком серьёзно. Тем не менее, происходящее в Сирии имеет значение для новой внешней доктрины, возникающей в США – доктрины, в которой США не принимают на себя ответственность за события, а позволяют региональным кризисам самостоятельно разворачиваться, пока не будет достигнут новый региональный баланс. Хороша или плоха эта политика (и частично это результат американской президентской гонки), она реальна, и проистекает из полученных уроков.

Угрозы США многочисленны и сложны, но главным приоритетом Вашингтона является уверенность, что ни одна из этих угроз не противоречит его фундаментальным интересам. Немного упрощённо, это сводится к преодолению угроз против американского контроля над морями, что предотвратить возникновение евразийской силы, способной направить ресурсы в этом направлении. Это также включает предотвращение развития значительных межконтинентальных ядерных возможностей, которые могут угрожать США, если страна будет подвергаться американскому военному воздействию по какой-либо причине. Очевидно, что есть и другие интересы, но однозначно, именно эти интересы являются фундаментальными.

Между тем, американские интересы в том, что происходит в западно-тихоокеанском регионе, понятны. Но даже там США (по крайней мере, пока) позволяют региональным силам вступить в борьбу между собой, поскольку это пока не влияет на местный баланс сил. Американские союзники и «прокси», включая Филиппины, Вьетнам и Японию, играют в шахматы в местных морях без прямого вовлечения американского флота – даже если такие перспективы вполне возможны.

Корни этой стратегии лежат в Ираке. Иран и Ирак являются историческими врагами; они дрались в многолетней войне в 1980-х, вызвавшей множество жертв. Баланс сил между ними не был комфортабельным, но никто не мог победить. Они сдерживали друг друга с минимальным внешним вмешательством. Американская интервенция в Ирак имела много причин, но одно ошеломляющее последствие: уничтожив режим Саддама Хусейна (каким бы ужасным он ни был), США разрушило региональный баланс сил с Ираном. США также просчитались с последствиями вторжения и встретили значительное сопротивление. Когда США рассчитывали, что отступление будет самыми правильным курсом (решение, принятое администрацией Буша и продолженное администрацией Обамы), Иран последовательно обретал силу и чувство безопасности. Возможно, такие результаты и должны были ожидаться, но поскольку ускоренное отступление было неожиданным, последствия оказались не ясны и к предупреждениям никто не прислушался.

Если Ирак был главным и критическим уроком последствий интервенции, то Ливия была меньшим и менее значительным уроком. США не хотели быть вовлечёнными в Ливии. Следуя логике новой политики, Ливия не представляла угрозы американским интересам. Это были европейцы, преимущественно французы, кто настаивал, что нужно противостоять нарушениям прав человека, которые осуществлял Каддафи, и что эти нарушения можно быстро и эффективно предотвратить с воздуха. Изначально позиция США была такой, что Франция и её союзники могут свободно вовлечь себя, но США не будут вмешиваться.

Это быстро изменилось, когда европейцы начали воздушную кампанию. Они выяснили, что режим Каддафи не пал только от того, что французский самолёт влетел в ливийское воздушное пространство. Они также обнаружили, что кампания будет дольше и более сложной, чем они ожидали. В этот момент США оказались перед выбором: или разорвать коалицию с европейцами, или участвовать в воздушной кампании. Они выбрали второе, видя вмешательство минимальным, а поддержку альянса приоритетной.

Ливия и Ирак дали нам два урока. Во-первых, что кампании против брутальных диктаторов не обязательно приводят к власти лучшие режимы. Вместо жестокости тиранов возникает жестокость хаоса и меньших диктаторов. Второй урок, хорошо изученный в Ираке, что мир не обязательно принимает вторжение ради прав человека. Соединённые Штаты также выучили, что позиция мира может меняться очень быстро, от требования американских действий до проклятия американских действий. Более того, Вашингтон обнаружил, что вторжение может высвободить антиамериканские силы, которые убивают американских дипломатов.

С того момента, как США вмешались в кампанию, пусть и ведомыми, и на второстепенных ролях, именно они ответственны за всё дальнейшее произошедшее – особенно для граждан страны, подвергшейся вторжению. Как и в Ираке, только в меньших масштабах, вторжение привело к неожиданным последствиям.

Эти уроки должны повлиять на американскую политику в Сирии, которая влияет только на некоторые американские интересы. Тем не менее, любое вмешательство США в Сирии потребует усилий и создаст риски, непропорциональные этим интересам. В частности, после Ливии французы и другие европейцы осознали, что их собственных возможностей по вмешательству в Сирии недостаточно без американцев, поэтому они отказываются вмешиваться. Конечно, это произошло до убийства дипломатов в Бенгази, Ливия, но не ранее факта, что вторжение в Ливию удивило планировщиков своей продолжительностью и сложностью успешного создания режима, менее жестокого, чем предыдущий. США оказались не готовы вмешаться с конвенционными военными силами.

Это не говоря о том, что у США нет интересов в Сирии. Уточняя, Вашингтон не хочет, чтобы Сирия стали иранской марионеткой, что позволит Тегерану распространить своё влияние от Ирака до Средиземного моря. Соединённые Штаты мирились с сирийским режимом, когда он был просто партнёром Ирана, а не его подчинённым. Но США предвидят, что сирийское правительство станет подчиняться Ирану, если аль Ассад выживет. США хотят блокировать Иран, и это означает замену правительства аль Ассада. Это не значит, что Вашингтон хочет военного вмешательства, кроме возможной помощи и тренировки боевиков – меньшего формата вмешательства, чем некоторые хотели бы.

Решение США показательно для возникающей доктрины. Во-первых, США признали, что аль Ассад, как Саддам Хуссейн или Каддафи, был тираном. Но они не согласились с идеей, что падение аль Ассада создаст морально превосходящий режим. В любом случае, они ожидают, что внутренние силы в Сирии разберутся с аль Ассадом и готовы позволить этому случиться. Во-вторых, США ожидают, что региональные силы могут вмешиваться в сирийский вопрос, если захотят. Это подразумевает в первую очередь Турцию, и в меньшей степени – Саудовскую Аравию. С американской точки зрения турки и сауды больше заинтересованы в ограничении иранской сферы влияния, и у них для этого есть гораздо больше рычагов, чтобы определить судьбу Сирии. Израиль, конечно, тоже региональная сила, но она не имеет возможности вмешаться: израильтяне не в силе решить проблему, они не могут оккупировать Сирию, и израильская поддержка любой сирийской фракции немедленно делегитимизирует эту фракцию. Любое вмешательство должно быть региональным и отображать национальные интересы каждого из участников.

Турки осознают, что их национальные интересы, пусть и находятся под влиянием Сирии, но не требуют большого военного вмешательства, которое было бы трудно исполнить и которое может привести к непредсказуемым результатам. Саудовская Аравия и Катар, никогда не готовившиеся вторгаться напрямую, действуют исподтишка, используя деньги, оружие и религиозных фанатиков для влияния на события. Но ни одна страна не готова рисковать слишком сильно, чтобы изменить ход событий в Сирии. Но готовы скорее использовать непрямые методы, чем конвенционные военные силы. В результате конфликт остаётся нерешённым.

Это заставляет и сирийское правительство и повстанцев признать невозможность прямой военной победы. Иранская поддержка сирийского правительства и различные источники поддержки оппозиции оказались нерешающими. Соответственно поползли слухи о политическом компромиссе.

Мы видим, что эта доктрина также работает в Иране. Тегеран разрабатывает ядерное оружие, которое может угрожать Израилю. В то же время США не готовы к вступлению в войну с Ираном, как и не готовы оказать военную поддержку атаке Израиля. Они используют неэффективные средства давления (санкции), которые оказывают некоторый эффект на быстрое обесценивание иранской валюты. Но Соединённые Штаты не ищут разрешения иранской проблемы, как и не готовы принять на себя ответственность за него, если Иран не станет угрозой фундаментальным интересам США. Они предпочитают оставить события на самотёк, и действовать только если не останется другого выбора.

В рамках возникшей доктрины отсутствие преобладающих американских интересов означает, что судьба Сирии в руках сирийского народа и соседних стран. США не желают принимать на себя стоимость и негативное отношение за попытку решения этой проблемы. Это в меньшей степени изоляционизм, а больше признание границ своей силы и интересов. Не всё происходящее в мире требует или заслуживает американского вмешательства.

Если она сохранится, эта доктрина заставит мир пересмотреть многие вещи. В последней поездке в Европу и на Кавказ меня постоянно спрашивали, что будет делать США в различных ситуациях. Я отвечал, что они будут делать очень мало и что именно – зависит от их собственных действий. Это вызывало интересное оцепенение. Многие, кто проклинает американскую гегемонию, также и требуют её. Некоторых изменений они ещё не заметили, кроме «отсутствия присутствия», которое воспринимается как поражение Америки. Моя попытка объяснить это как новую норму не всегда срабатывала.

Учитывая, что в США идёт президентская гонка, эта доктрина, которая однозначно возникла при Обаме, входит в конфликт с видением Митта Ромни, на что я указал в своей предыдущей статье. Мой главный аргумент во внешней политике, что реальность (а не президенты или законы) создаёт внешнюю политику. США вошли в период, в котором вынуждены переходить от военного доминирования к более тонким манипуляциям и, что более важно, позволять событиям идти своей чередой. Это взросление американской внешней политики, а не её деградация. Самое главное, это происходит вне зависимости от персоналий, кто выиграет президентские выборы, и чего он будет хотеть. Захочет ли он усилить американское стремление к достижению национальных интересов, или защищать права человека, США уже меняют модель, которой он будет оперировать. Перегруженные, они меняют дизайн операционной системы, чтобы сосредоточиться на приоритетных интересах и принять, что значительная часть мира, неважная для США, будет свободна эволюционировать по своей воле.

Это не значит, что США отступят им мировой дипломатии. Они контролируют мировые океаны и создают почти четверть мирового ВВП. Невмешательство невозможно, а контролируемое вмешательство, основанное на реалистичном понимании национальных интересов, возможно.

Это опечалит международную систему, особенно союзников США. Это также создаст стресс в США и среди политических левых, которые хотят гуманитарной внешней политики, и политических правых, которые определяют национальные интересы очень широко. Но ограничения последнего десятилетия тяжёлым грузом лежат на США, и это меняет образ действий мира.

Важным пунктом является то, что никто не создавал эту доктрину. Она возникла из реалий, с которыми столкнулись США. Так и возникают сильные доктрины. Они манифестируют себя тогда, когда все начинают понимать, как они работают.

Источник: Stratfor

Перевод Александра Роджерса, «Хвиля»