Поворот к Азии 2.0: как Байден возрождает политику Обамы, но не совсем

Прошлая неделя была богата на разного рода события, связанные с Азиатско-Тихоокеанским регионом. На фоне продолжающейся войны в Украине, США решили резко активизироваться на азиатском направлении, что вылилось в целый ряд масштабных дипломатических встреч. Саммит США-АСЕАН, плавно перетёкший в азиатское турне президента США Джозефа Байдена в Японию и Южную Корею с завершающим штрихом — саммитом стран-участниц Четырёхстороннего диалога по безопасности (QUAD), в который входят США, Индия, Австралия и Япония. Все эти мероприятия стали важной вехой в понимании, какую политику США собираются реализовывать в Азии в целом, и на Индо-Тихоокеанском геополитическом направлении в частности.

Анализируя все эти события, мы можем выделить следующие основоположные тенденции:

• США стараются сохранить присутствие в регионе, несмотря на свою активную вовлечённость в войну в Украине, и начали предлагать сотрудничество по основным ключевым вопросам региональной повестки. Впрочем, пока что у Вашингтона нет цельной и конкретной стратегии укрепления влияния, выходящей за рамки обычных пактов о безопасности и экспорта вооружения;
• США стараются минимизировать восприятие своей страны как «воинствующей» и «милитаристской», в чем их часто упрекали многие не-западные государства, вменяя им излишнюю зацикленность на оружии, безопасности и обороне;
• США впервые начали использовать «мягкую силу» и предлагать финансово-экономическое сотрудничество, чтобы создать в регионе альтернативу масштабным китайским проектам. В частности, их передовым проектом стал запуск Индо-Тихоокеанской экономической рамочной программы (Indo-Pacific Economic Framework). К ней присоединились в основном те государства, которые традиционно считаются союзниками США в регионе;
• США взяли курс на поддержку обороноспособности и милитаризации своих традиционных союзников, прежде всего Австралии, Японии и Южной Кореи;
• США пытаются создать альтернативу Китаю, но при этом не оказывать давление на местные страны, что проявляется в смягчении риторики относительно КНР. США запускают попытку создать в регионе некий региональный порядок, усиливающий партнерство США с региональными странами, и при этом защищал бы интересы Штатов и служил бы как противовес Китаю.

Азиатское турне Джозефа Байдена дополнило эту картину. Его визиты в Японию и Южную Корею отображали желание Вашингтона убедить своих союзников в Азии, что несмотря на квази-изоляционистскую риторику предыдущей администрации и добровольный отказ США от роли мирового полицейского, американцы не станут бросать своих партнеров и отказываться от своих обязательств. И в этом состоит один из первых вызовов для США: как достойно сократить своё присутствие в регионе, не потеряв авторитет? Ведь с одной стороны, администрация Байдена, как и их предшественники, понимают необходимость уменьшить свою вовлечённость в региональные дела, не задевающие жизненно важные интересы США. С другой стороны, как показал Афганистан, уход сопряжён со значительными репутационными и политическими рисками. К тому же, стратегическое соперничество с КНР требует от США перенаправлять ресурсы из других регионов в Азию, что и пытается делать Байден.

Неслучайно президент США подписал закон, выделяющий $ 40 млрд на различную деятельность, связанную с противодействием РФ в Украине, именно во время своего визита в Сеул. Этим США хотели убедить своих азиатских партнеров, что поддержка Вашингтона сильна, как никогда, а на примере Украины они могут видеть, что США не отступятся, что их «глобальный уход» не коснётся АТР. В этой же логике и стоит рассматривать заявления Байдена о готовности защищать Тайвань вооружённым способом или преимущественно политическое заявление о возможном расширении Совбеза ООН за счет Японии в случае, если его когда-нибудь реформируют.

Однако кроме основных тенденций, азиатское турне Байдена показало и слабые места США в их азиатской политике.

Во-первых, стратегическая неопределённость и нерешительность администрации Байдена, проявляющаяся в не самом удачном балансировании между сдерживанием и обострением, невольно приводит к неконтролируемой эскалации. Желание одновременно не обострять свои отношения с Китаем, опасаясь быть обвинёнными в очередном разжигании конфликтов и равнодушии к внутренним проблемам США, и выглядеть уверенно и решительно в публичной риторике, приводит к опасным недоразумениям, завышенным ожиданиям и необдуманным действиям. После Афганистана, администрация Байдена отчаянно пытается найти правильный баланс между продолжением курса Трампа на уменьшение глобального присутствия и сохранением своих позиций на мировой арене в глазах союзников. Это часто вынуждает американских представителей делать лишние заявления, которые ещё больше связывают их обязательствами на региональном уровне. Это, в частности, видно на примере взаимоотношений США и Тайваня. На фоне войны в Украине, которую многие воспринимают как геополитическую прокси-войну РФ и США, от Вашингтона ожидают решительности и такой же твёрдости и в отношении Тайваня. В связи с этим, администрация сама вынуждена поднимать градус напряжения, делая те или иные заявления, обостряющие отношения с Пекином и сжигающие с ним мосты, как например громкое заявление Байдена в Японии о готовности США защищать Тайвань силой оружия, от которого затем пыталась откреститься пресс-служба Белого Дома.

Подобное повышение ставок конструирует реальность, в которой США считаются 100% готовыми к войне с Китаем, что в свою очередь влияет на позиционирование других стран региона.

Во-вторых, политика США неизбежно подстегнёт эскалацию конфликта с КНР, хотят этого в Вашингтоне или нет. Попытки сплотить и мобилизовать союзников, наладить отношения с АСЕАН, которые стараются держаться равноудалённо как от США, так и от Китая, вызывает негативную реакцию Пекина, что усиливает напряжённость в регионе. Китай делает ответные попытки закрепить и расширить своё влияние, например, предлагая расширить БРИКС за счёт развивающихся стран или организовывая дипломатическое турне по островным государствам Тихого океана. Хотя в кратко- и среднесрочной перспективе оформление двух противоположных лагерей маловероятно из-за принципиального нейтралитета стран АСЕАН, американо-китайская конфронтация будет усиливаться, а региональные государства будут этим пользоваться, стремясь извлечь выгоду от равнозначного сотрудничества как с одной, так и с другой стороной.

При этом, те страны, которые позиционируют себя в качестве центра силы, будут стараться подтверждать этот статус, усиливая присутствие и влияние в субрегионах, которые рассматриваются как зоны интересов. Например, Индия – на территории Индостана и в акватории Индийского океана, а Австралия – в южной части Тихого океана. Жесткая риторика КНР и США, которые пока что движутся исключительно в логике обострения, будет лишь подстегивать потенциальных региональных лидеров с амбициями перевооружаться и действовать активнее, чтобы сломать статус-кво ради его переустройства под свои интересы.

Это неизбежно приведёт к усилению соперничества с Китаем, который за последние два десятилетия успешно наращивал экономическое присутствие в этих районах, что позволило заполучить определённый политический контроль. В поиске противовеса Китаю, для сохранения баланса сил, субрегиональные центры влияния будут сотрудничать с США и поддерживать американское присутствие в регионе. Такое сотрудничество будет негативно восприниматься Пекином, а потому обстановка будет становиться ещё более напряжённой, что также будет сопровождаться ускоренной милитаризацией региона.

В-третьих, действия и риторика США пока что не создают впечатление, что у Вашингтона есть цельная долгосрочная стратегия по противодействию Китаю. Как минимум, это касается стратегии победы и определения самой победы в соперничестве с Китаем. Выступая в Университете Джорджа Вашингтона с программной речью о внешней политике, госсекретарь США Энтони Блинкен попытался объяснить суть долгосрочного противостояния с КНР и политику Штатов на этом направлении.

С одной стороны, он назвал Китай главным долгосрочным вызовом для Штатов: «Китай – единственная страна, которая намерена изменить международный порядок и обладает для этого все большей экономической, дипломатической, военной и технологической мощью. Мы будем конкурировать с Китаем, чтобы защищать наши интересы и реализовывать наше видение будущего». С другой стороны, Блинкен признал, что Китай — глобальный игрок, которого игнорировать нельзя, и с которым надо работать по вопросам глобальной повестки: «Китай также — неотъемлемая часть глобальной экономики и наших общих возможностей преодолевать вызовы, от климата до пандемии COVID-19. Проще говоря, США и Китай должны работать друг с другом в ближайшем будущем». В центре внешней политики США — дипломатия, а потому, по словам Блинкена, они не хотят провоцировать новую мировую или «холодную» войну. И вообще, мир будущего с точки зрения США — это сохранение «порядка, основанного на правилах», в центре которого лежат те западные ценности, легшие в основу мирового порядка после «холодной войны». Эдакое «вилсонианское» видение того, как должен выглядеть лучший мир будущего. Однако в это же время, госсекретарь прямо заявляет, что Штаты будут противодействовать Китаю, влиять на его стратегическую среду, «защищать и реформировать порядок».

То, что Блинкен представил в своей речи похоже на довольно размытое видение того, какие шаги стоит предпринять, чтобы не вызвать слишком негативной реакции Пекина, но при этом закрепиться в регионе, подорвать позиции КНР в мире, но при этом не обрушить статус-кво, не дать Китаю занять лидирующие позиции в мире, но чтобы это так не выглядело.

В частности, он озвучил три основных задачи во внешнеполитической стратегии США: инвестировать, координировать действия с союзниками, конкурировать.

При чём первые две задачи, по идее, должны воплощаться в том числе и благодаря Индо-Тихоокеанской экономической рамочной программе, к которой присоединятся 14 стран (США, Япония, Южная Корея, Индия, Австралия, Новая Зеландия, Фиджи, Бруней, Индонезия, Малайзия, Филиппины, Сингапур, Таиланд, Вьетнам). Программа базируется на четырех столпах – цифровой экономике, цепочках поставок, чистой энергии и инфраструктуре, а также касается налогообложения и борьбы с коррупцией. При этом, Программа нацелена на «обновление» американского экономического лидерства. Блинкен назвал Программу «первой в своём роде в пределах Индо-Тихоокеанского региона».

На данный момент, однако, Программа выглядит не очень-то привлекательно. Она не предлагает странам-участницам более широкий доступ к американскому рынку или снижение тарифов, на что надеялись региональные союзники США. К тому же, не учитывается влияние Китая на региональные цепочки поставок. Похоже, что Программа сосредотачивается на односторонних выгодах для США, но не на поиске взаимных выгод для всех потенциальных членов. Даже премьер-министр Японии Фумио Кисида выразил надежду на то, что США всё-таки вернутся к Транс-Тихоокеанскому партнёрству (CPTPP – Comprehensive and Progressive Trans-Pacific Partnership), которое как раз и предполагало снижение тарифных барьеров, но из которого вышел Дональд Трамп.

История с CPTPP как раз показывает ограничения, существующие в США при попытке активизировать свою региональную политику: сразу же проявляется «конфликт интересов» между желанием сделать широкий внешнеполитический жест в пику Китаю и необходимостью жестко отстаивать свои национальные интересы в связи с острым внутренним кризисом в Штатах, который и привёл к власти Дональда Трампа в 2017 году.

При этом, от самой политики эпохи Трампа команда Байдена решила полностью не отказываться, ведь те внутренние социально-экономические и культурно-идеологические проблемы, которые привели к власти и забрали эту власть у Трампа, никуда не делись. Поэтому, анализируя заявления разных представителей этой администрации и сопоставляя их между собой, можно заметить, что в американском правительстве до сих пор существуют разногласия по поводу того, как правильно вести соперничество с Китаем и что делать с Тайванем. Речь Блинкена вызвала больше вопросов, чем дала ответов, ведь в ней он снова повторил классическое для США «политика по Тайваню остается неизменной» (то есть, политика «одного Китая»), что идет вразрез с заявлениями Байдена о готовности менять эту политику и защищать Тайвань вооруженным путем. Таким образом, формируется впечатление, что либо президент и госсекретарь имеют разное мнение на этот счет, либо Байден действительно не всегда понимает, что говорит на публике, либо это некая хитрая игра, которая должна запутать Пекин и всех остальных.

Экономическими инициативами дело не ограничивается. Блинкен заявил, что Вашингтон наводит мосты между европейскими и индотихоокеанскими партнёрами. Так, например, на саммит НАТО, который состоится в конце этого июня в Мадриде, приглашены представители Японии, Южной Кореи, Новой Зеландии и Австралии. Это ещё раз подтверждает желание США создать в Азии некую региональную коалицию «а-ля НАТО» или что-то похожее. Это решит две проблемы для американцев: мобилизует союзников под одним зонтиком и институционализирует на постоянной основе соперничество с КНР, что в свое время сработало в Европе с СССР.

Однако тут в дело вступает ещё один фактор, который ограничивает США в реализации их политики, заставляя переосмысливать подходы: азиатский прагматический нейтралитет.

Страны Востока сложно поддаются политико-идеологическому разделению по лекалам послевоенной Европы в период «холодной войны». Во-первых, Китай далеко не для всех является смертельным противником, а среди его оппонентов существуют разные восприятия КНР и самой сущности «борьбы» с Пекином. А во-вторых, глубоко укоренившиеся политические традиции нейтралитета не позволяют Вашингтону воспроизвести здесь европейский опыт, особенно в сфере создания какого-то очередного военно-политического блока. Оборонное соглашение AUKUS и платформа QUAD не могут таковыми считаться, и вряд ли смогут в полной мере соответствовать западным представлениям политических альянсов. Региональные государства по-своему воспринимают свое партнерство с США, «китайскую угрозу», взаимоотношение с Западом и свои интересы. Для одних стран, например, Индонезии, противостояние США и КНР — часть глобальной игры, в которой слабеющий Запад лишь пытается оттянуть неизбежное восхождение Азии. Для других стран, например, Таиланда, Вьетнама, американская политика не менее опасная и агрессивная, чем китайская, и истинное развитие в этом контексте можно получить лишь сохраняя между ними баланс. Для третьих стран союз с Западом, например, для Японии и Индии — не более, чем промежуточный этап на пути их собственного подъема и реванша. В любом случае, общим для всех является достаточно прагматичное понимание окружающей среды, нежелание ввергнуть регион в пучину «войны великих держав» и отсутствие понимания необходимости играть лишь в одни ворота.

С ценностной компонентой в Азии тоже не всё так просто. Предлагаемая Байденом формула «глобальная борьба демократий против автократий» не воспринимается многими сообществами, которые не считают себя связанными рамками такого разделения. Как это видно на примере стран Ближнего Востока, к ценностной западной риторике они относятся с подозрением и недоверием, считая её либо уловкой для подчинения воле США, либо формой лицемерия, либо проявлением слабости, боязнью раскрыть свои истинные мотивы.

В странах Южной, Юго-Восточной и Восточной Азии отношение к этому похожее. В этой части света большинство стран делают выбор в пользу прагматизма и собственных национальных интересов, а не демократических ценностей, как это можно наблюдать по реакциям восточных государств на российско-украинскую войну.

Либерально-демократическая «мифология» Запада нерелевантна в полной мере ни для одной из восточных стран, потому как не имеет корней в азиатской традиции. Это наследие колониального прошлого, которое, хотя и было имплементировано довольно успешно, всё же имеет адаптированный вид, при этом, для каждого государства – индивидуально. Например, ещё Ли Куан Ю, сингапурский премьер-министр, ввёл понятие «азиатские ценности», которые по сути дублируют то, что называют «конфуцианскими ценностями», а именно: приоритет коллективизма над индивидуализмом для обеспечения социальной гармонии; уважение к старшим и почитание предков; внимание к обеспечению порядка и стабильности, уважение к семье, нации и обществу; ценность экономии, рачительного ведения хозяйства и упорного труда; важность коллективного труда; важность «общественного договора» между народом и государством. Это и есть тот самый феномен «asianness» — «азиатскость».

Наконец, ещё одной проблемой для США остаются региональные конфликты и разногласия, из-за которых построение единого солидарного альянса не представляется сейчас возможным. Азия — регион, где в замороженном состоянии находятся множество территориальных споров, историко-культурных разногласий, политических конфликтов, этно-религиозных обид и ресентимента по отношению друг к другу. В такой атмосфере формирование альянса на основе взаимного доверия будет сложной задачей, особенно если не будет общего врага, вокруг которого можно мобилизовать общественное мнение и разные страны. Китай таковым противником пока что не считается.

В связи с этим, США вынуждены переосмысливать свои подходы к восточной политике. «Поворот к Азии 2.0», который сейчас пытается провернуть Байден очень похож на предыдущую попытку Обамы, но всё же отличается в том, что Вашингтон решил искать подходы к своим азиатским сложным союзникам. Запуск инициативы IPEF и попытка поговорить на тему развития, технологий, климата, культурного обмена — всё это признаки попытки американского внешнеполитического истеблишмента нащупать те нити, которые позволят им взаимодействовать с партнерами теснее, усилить доверие, улучшить координацию и начать разговаривать с Азией на одном языке.

При этом, как показал саммит США-АСЕАН, Вашингтон стремится продемонстрировать, что более на намерен играть роль «мирового полицейского» и вмешивать в региональные конфликты, возлагая ответственность за их решение на региональные центры силы. Так, например, в итоговом заявлении саммита было всего три пункта, которые можно отнести к политической повестке. Первоочерёдно, Северная Корея и угроза её ракетно-ядерной программы. На последнем месте – война России в Украине, о которой нельзя было не упомянуть, поскольку это одна из топ тем мировой политики. При этом, Белый дом учёл разногласия в АСЕАН по российско-украинской войне, ведь не все страны Ассоциации осудили российское вторжение в Украину и не все присоединились к санкционной политике против РФ. Потому итоговое заявление ограничилось дипломатическими призывами к прекращению насилия и решению конфликта мирным путём.

Третьим политическим пунктом стала Мьянма. И если внешняя политика Обамы-Клинтон была активно вовлечена в решение внутриполитических проблем Мьянмы с целью установления демократического режима, то нынешний курс Байдена-Блинкена никак не направлен на вмешательство в эту проблему. Более того, с момента военного переворота в этой стране в прошлом году администрация Белого Дома остается крайне пассивной и незаинтересованной вмешиваться. С одной стороны, это отображает логичное желание Штатов не вовлекаться более во все региональные конфликты после болезненного опыта Ближнего Востока. С другой стороны, в условиях завышенных ожиданий, создающихся самими Штатами, это посылает неоднозначные сигналы союзникам вроде Индии или стран АСЕАН.

Что, в общем-то, соответствует интересам АСЕАН, которая стремится придерживаться принципа «асеаноцентричности», в соответствии с которым именно Ассоциация играет ключевую роль в региональной архитектуре. Этот же принцип побуждает страны АСЕАН балансировать между США и Китаем, соблюдая принцип «равноудалённости» в своей внешней политике в контексте американо-китайского противостояния.

Хотя, по мере интенсификации соперничества и углубления конфронтации между США и Китаем сохранение «равноудалённости» от соперничающих великих держав будет становиться всё более сложной задачей для всех стран АТР, не только АСЕАН. И если Вашингтон хочет привлечь на свою сторону больше союзников, ему нужна более чёткая стратегия взаимодействия и готовность делать выгодные предложения азиатским странам.