Первым, кто признает Талибан, будет Китай

С уходом из Афганистана международных сил безопасности во главе с США и захватом власти движением Талибан, мы едва ли увидим международный вакуум в этой стране. Объективная оценка ситуации свидетельствует, что именно Китай, вероятно один из первых, не станет воздерживаться от блокирования контактов с новым руководством Афганистана и в ближайшее время признает правительство талибов.

Даже несмотря на то, что китайские власти официально взаимодействуют с Талибаном с 2019 года, а неофициально – уже в течении нескольких лет, до падения Кабула формальная позиция Пекина заключалась в умеренной поддержке точек возможного примирения воюющих сторон. Так, 28 июля сего года министр иностранных дел Китая Ван И приветствовал представителей Талибана на консультациях в Пекине, что является чётким признаком заметного потепления китайско-талибских отношений. А незадолго до того, как талибы взяли ситуацию в стране под свой контроль, уже были сообщения, что Пекин планирует признать режим Талибана.

После взятия талибами Кабула заявления Пекина были дружественными, но осторожными. 16 августа текущего года, на следующий день после падения афганской столицы, официального представителя МИД КНР Хуа Чуньин спросили о потенциальном признании власти Талибана. В ответ она заявила, что китайские власти “надеются, что Талибан сможет быть солидарен со всеми группировками и этническими группами Афганистана, и создать широкую и инклюзивную политическую структуру”. В тот же день другой официальный посланник Китая при ООН Гэн Шуан повторил это заявление, но также отметил: “Афганистан никогда больше не должен стать раем для террористов... И мы надеемся, что Талибан выполнит свои обязательства и разорвёт с террористическими организациями”.

В свою очередь, 18 августа появился самый яркий намёк на возможность официального признания власти Талибана со стороны Китая. “Обычная международная практика заключается в том, что признание правительства происходит после его формирования”, – заявил пресс-секретарь МИД Китая Чжао Лицзянь. А относительно недавно, уже 25 августа, накануне встречи между представителями Талибана и послом Китая в Афганистане, он также сказал, что Пекин “готов продолжать развивать добрососедство, дружбу и сотрудничество с Афганистаном и играть конструктивную роль в восстановлении этой страны”.

Стоит отметить, что это всё происходит ещё в первые дни правления Талибана, поэтому Китай, по понятным причинам, вынужден быть осторожным. При этом, Пекин обеспокоен ситуацией, что Талибан может возобновить незаконный оборот наркотиков с объяснимыми целью финансирования своего правительства и поддержки террористической деятельности за пределами Афганистана. Также власти Китая обеспокоены впечатляющими успехами талибов на фоне деятельности Исламского движения Восточного Туркестана, которое китайские власти ассоциируют с сепаратистской и террористической угрозой для своей северо-западной провинции Синьцзян.

В свою очередь, позитивным контекст для Пекина заключается в новых нарративах коммуникационной политики Талибана, которая может частично успокоить озабоченность Китая. В июле представитель движения Талибан Сухаил Шахин отметил: “Мы одинаково беспокоимся об угнетении мусульман, будь то в Палестине, Мьянме или Китае, а также немусульман в любой точке мира. Но, что мы не собираемся делать, так это вмешиваться во внутренние дела Китая”. Во время своей первой в истории пресс-конференции 16 августа этого года, после захвата власти, представитель Талибана сказал: “Мы хотим заверить, что новый Афганистан не будет использоваться против кого бы то ни было”.

Китай, вероятно, будет стремиться к продолжению расширения своей программной инициативы “Один пояс и один путь”, в том числе развивая автомобильное и железнодорожное сообщение с Афганистаном, и на всей его территории. В свою очередь руководство Талибана заверило Китай в том, что послевоенный Афганистан будет приветствовать инфраструктурные и инвестиционные проекты. Так, ещё до захвата власти, 10 июля, представитель Талибана заявил “Китай – дружественная нам страна, и мы приветствуем её намерения в восстановлении и развитии Афганистана, и если у китайцев будут инвестиции, мы, конечно, обеспечим их безопасность”. И уже позже, 19 августа, Талибан подтвердил, что роль Пекина в таком направлении приветствуется.

Объективно, если Афганистан станет достаточно безопасной и надёжной территорией, Китай, скорее всего, будет стремиться расширить свои инфраструктурные инициативы, которые предыдущее афганское правительство осознано игнорировало с целью избежать недовольства Вашингтона. Такие инновационные транспортные проекты, включая запланированные магистрали через Ваханский коридор, связывающий две страны, значительно расширят возможности Пекина по доступу к природным ресурсам Афганистана, где согласно отчету 2014 года могут пребывать залежи редкоземельных металлов на сумму почти один триллион долларов. Также Пекин заинтересован в реализации перспектив, связанных, например, с разработкой медного рудника Мес Айнак недалеко от Кабула или крупного нефтяного проекта в бассейне Амударьи на севере Афганистана.

Общие тенденции и заявления убедительно свидетельствуют, что Китай и Талибан успешно перешли к активному сближению, а пресс-секретарь Талибана недавно подтвердил, что обе стороны активно обсуждают двусторонние отношения, включая гуманитарную помощь Пекина.

Однако справедливым будет отметить, что недавние террористические атаки в Кабульском аэропорту, а также общая обстановка на местах, свидетельствуют – ситуация в Афганистане остается нестабильной и потенциально опасной для китайских граждан, что пока существенно сдерживает инвестиционные амбиции Китая. При этом дух успешного сотрудничества может несколько испариться, особенно если талибы не выполнят обещаний относительно разрыва отношений с Исламским движением Восточного Туркестана. В этих условиях Пекин, очевидно, будет выжидать, полагаясь на союзников в Исламабаде, где сотрудничество с Талибаном просматривалось на протяжении уже нескольких десятилетий, в контексте понимания возможностей и степени влияния на новых афганских лидеров.

Но всё же, даже если Китай не сразу найдёт причины безграничного доверия к Талибану, это вряд ли сдержит его официальное признание в качестве власти в Афганистане. Пекин будет стремиться избежать излишнего недоверия, которое может привести к пересмотру талибами своих обещаний. Более того, Китай, в своей глобальной конкуренции с США, вероятно, попытается продемонстрировать уникальность собственной международной политики – полярно противоположной Вашингтону. И, возможно, именно факт признания нового Афганистана, управляемого Талибаном, поспособствовало бы принятию того, что в настоящее время именно Пекин, а не Вашингтон, устанавливает международную повестку дня и формирует будущий региональный, а быть может, и мировой порядок.

Четвертью века ранее, в период правления талибов в Афганистане с 1996 по 2001 годы Пекин не признал их легитимности, однако сегодняшний Китай совсем иной. Во-первых, он преследует глобальные интересы и находится в прямой геополитической конкуренции с США. При этом природные ресурсы Афганистана имеют огромное значение для экономического развития Китая. Кроме того, Китай, вероятно, стремится использовать дружественный Афганистан в союзе Пакистаном против Индии, которая в последнее время стала грозным региональным соперником Пекина.

Справедливости ради стоит отметить, что холодный расчёт и чёткие национальные интересы, а отнюдь не защита прав человека или демократические процессы в Афганистане, движут замыслами и действиями современного Китая. Последние десятилетия напористость Пекина отчётливо заметна на всём Индо-Тихоокеанском регионе. Китай не станет сдерживаться в реализации амбиций столкнувшись с возможными репутационными издержками факта признания Талибана. Кроме того, токсичный фон террористической деятельности такой группировки как ИГИЛ, может представить Талибан как сравнительно умеренную, стабильную и предсказуемую силу, что ещё больше стимулирует её признание со стороны Китая.

Даже если у Китая и есть реальная беспокойная озабоченность по поводу готовности Талибана выполнить свои обещания, потенциальная геостратегическая и экономическая выгода от двусторонних отношений слишком велика для Пекина, чтобы можно было её так легко игнорировать.