Образование: стимулы и услуги

Евгений Абрамович Бунимович, потомственный педагог, публицист рассказал Дмитрию Ицковичу, Борису Долгину и Анатолию Кузичеву о движимости образования,безграмотности судебной системы и обязанностях государства в передаче «Наука 2.0»  — совместном проекте информационно-аналитического портала «Полит.ру» и радиостанции «Вести FM». Это не прямая речь гостя передачи, а краткое содержание, пересказанное редакцией «Полит.ру».

Мобильность в образовании
Меня поразило сочетание «недвижимость и образование». Образование как раз «движимость», особенно сегодня.

Сегодня во всем мире идет довольно серьезная конкуренция за мозги — даже больше, чем за недвижимость на Лазурном берегу.

Школьное образование

Родители просто списывают с себя ответственность, отправляя ребенка учиться в английский пансион, потому что ничего в школьном возрасте не заменяет маму и папу, то самое, что все еще называется семьей.

Рейтинги должны быть разные. Не бывают студентов, которые только учатся. Это прекрасная часть жизни, и вообще-то хотелось бы ее провести не только в келье рейтингового университета. Действительно, я смотрю по своим выпускникам, является осмысленным прежде всего такое высшее образование.

Даже если мы выберем эффектные точки — Гарвард и т. д., — то студенты этих университетов стараются, пока они учатся, учиться в разных центрах, может, и не таких сильных, но с другими школами, с другими подходами и т.д. В этом — естественная глобализация мира.

Мотивация учиться в разных местах — эти люди не будут всю жизнь сидеть в Гарварде. Любая, даже самая сильная школа, все-таки в чем-то односторонняя.

Например, я разговаривал с крупным французским ученым, врачом, главой лаборатории в Париже. Мы знаем, что все уже сто лет лечат антибиотиками. Выяснилось, есть другая линия, которая развивалась в 20-е годы в Советском Союзе, — бактериофаги. И он приехал сюда за ними, хотя, наверное, сегодняшняя наша медицина не так уж блещет. Но когда есть что-то другое — нужно ехать в другое место. Вот зачем нужно ездить в другие школы.

За рубежом стандарты мобильности принудительны. Напомню известнейший американский опыт, когда, осторожно скажем, не самые сильные выпускники школы остаются в том же городе, при родителях, обучаться дальше. Чем дальше, чем лучше ты уехал, тем ты круче. Если на уровне обучения находишься в одном университете, то в аспирантуру надо, естественно, поступать в другой университет; ты не можешь поступать в тот же. Это внешние правила.

Дополнительное образование

У нас в средней школе идет сильно напряженное обсуждение по поводу дополнительного образования, и никто не может понять, что это такое. Меня раздражает сама терминология — не могу понять, почему это образование называется дополнительным. Ведь оно для многих определяет жизнь, и я сам — продукт московских математических кружков, всего того, что называется дополнительным образованием. Сегодня сфера утвержденной программы — не самая сильная сфера образования.

У меня был опыт. В Париже, в École Normale, которая являет собой существенно более высокий уровень, чем Сорбонна, я должен был читать лекции. Там на обложке книжки воспоминаний министра иностранных дел было написано не то, что он министр иностранных дел, а что он выпускник École Normale, что было гораздо важнее. Я должен был читать там лекции, но во Франции есть классическая традиция забастовок. В этот момент была тотальная забастовка, город парализован. Я вечером пилил через весь Париж и думал, какой сумасшедший придет туда слушать необязательную лекцию про русскую современную поэзию; другое выступление было связано с политикой, общественной ситуацией в России. И я увидел людей, которые не только заполнили аудиторию, а которые были подготовлены. Они задавали вопросы, которые в российской аудитории мне вряд ли зададут, потому что они проработали, пропахали. Это тоже в некотором смысле дополнительность — кроме Сорбонны ты можешь пойти туда. Там огромная конкуренция.

Дистанция

Я в разных странах внимательно смотрел, как устроено образование. Был и в делегации в Соединенных Штатах, мы смотрели школы, университеты, медицинские учреждения. Там в медицинском учреждении все происходит, как в сериале, и это происходит не для нас. Все, что вы видели в американских фильмах, вы это видите просто в нормальной больнице. Даже в московской больнице ты понимаешь, что находишься в позапрошлом веке.

Что касается образования. В самых лучших американских школах или французских известных лицеях вижу, что это лучше у них, это лучше у нас, но это все сравнимо, это не катастрофа, не дистанция в два века. Потом я выхожу на улицу и думаю: «Там-то все сравнимо, а на улице несравнимо. Почему на том уровне, который мы хотим, на улице, все остальное функционирует лучше? А образование сравнимо по всему: по качеству, по результатам».

Я всю жизнь занимаюсь образованием: математикой, литературой, поэзией. Вот и все. Всегда занимался всем тем, что мне нравилось, и что я люблю. Тем самым дополнительным. Я просто ничего другого не умею.

Образование и лучшая жизнь

Все наши бесконечные истерические дискуссии по поводу ЕГЭ достаточно бессмысленны, потому что главная проблема — это не переход из школы в вуз, как кажется многим родителям, и даже не переход из вуза в аспирантуру или куда бы то ни было.

В École Normale очень умные, толковые и въедливые студенты, но они хорошо знают, что уровень, качество их образования во много гарантирует уровень и качество их будущей жизни. Это не значит, что один к одному. У нас даже исследование ставить не надо — никакой связи нет. Это — главная проблема. Если ты знаешь, что будешь ответственнее, точнее, умнее, то ты будешь жить лучше. Причем не только с точки зрения количества евро, но с точки зрения уважения, восприятия тебя в обществе и т. д.

Почему у нас страна юристов? Не просто потому, что это прикольно, а потому, что у людей есть ощущение, что получая это высшее образование, ты гарантируешь себе чуть более, а может и не чуть более лучшую жизнь.

Хотелось бы знать, почему в каждом заборостроительном институте есть теперь юридическое и экономическое отделение.

Люди, которые приходят в École Normale или в Гарвард, знают, что получат такой уровень знаний, который даст им возможность конкурировать с топом всего мира, и они приходят туда пахать. Здесь они приходят за дипломом. Непонятно, какой в этом смысл, и почему его нельзя купить в метро, что дешевле и быстрее, чем сидеть несколько лет в институте, мучить себя, преподавателя, который тоже плохо знает тот предмет, который излагает. Зачем эта взаимная мука, чтобы получить этот диплом, который никого не волнует, потому что все понимают, чего он стоит?!..

Я никогда не мог понять одной интересной вещи: почему у нас в юридические институты не требуется математика? Вообще, хотелось бы, чтобы люди, которые сидят в мантии, по крайне мере были логичны. Считать — это уже ладно. В силу своей предыдущей и нынешней деятельности, я много сталкиваюсь с юристами. Мы все говорим о коррупционности судебной системы, но почему-то меньше говорим о другом — о безграмотности. Юристы, судьи, которые не могут прочитать текст закона и понять, например, что если из А следует В, то это не значит, что из В следует А, и много других простых вещей. А если из А следует В, а из В следует С, то из Аследует С, это тоже трудная история.

Когда человек находится не на своем месте, когда он не понимает уровня того, что ему надо делать, когда он не чувствует себя профессионалом, уверенным и свободным, то, в общем, он начинает вертеться в виду безысходности. Иначе его просто скинут завтра, потому что его ошибки очевидны. И таких судей гораздо удобней держать за шкирку, и не только судей.

Если ты сидишь не на своем месте, это уже коррупция. Это чудовищная история с советских времен. Я видел, кто поступает, в том числе у меня, на юридические факультеты — в советское время, сейчас. Я понимал, что мы не находимся под защитой судебной системы, поэтому она такая корпоративная: сын юриста вполне может быть юристом, потому что он сын юриста. Это абсурд, но это так. Это и есть проблема конкуренции, проблема будущей жизни.

Это и есть проблема моих выпускников — они очень сильные. Я за них спокоен. Они свою жизнь в основном устраивают. Есть связь между уровнем их образования и их будущей жизнью, но она есть тогда, когда они отсюда уезжают. Это наша большая трагедия. Во многих больших начальниках я узнаю речь, глаза своих учеников-троечников. Мало того, что они уже везде есть, но у них есть дети, и они должны тоже что-то возглавить. У них возникает невероятная одаренность в области банковской деятельности — в 25-30 лет уже оказываются вице-президентами, президентами. В школе, когда есть что-то в голове, они начинают думать, как я реализую свою голову, есть такие генетически талантливые люди, корпоративно талантливые. Это ключевой вопрос — связь между уровнем моего образования, если я учился лучше, если я учился в качественном учебном заведении и я его качественно закончил, я должен жить лучше.

Иначе образование становится тем, чем оно было и в советское время — твоим личным качеством. И это тоже нормально, ты просто любишь это. Даже в 90-е годы, когда математики были никому не нужны, и все сидели в киосках или палатках, тем не менее, на мехмате недобора не было. Есть какое-то количество людей со сдвинутыми мозгами, которые все равно будут этим заниматься, хоть ты его поставь к стенке, а ему будет интересно. Но если мы хотим, чтобы это стало модным, престижным, интересным, значит, надо думать о том, как это будет.

Думаю, тех, кто выходят на площади, поколение моих выпускников, их больше всего волнует качество, безопасность жизни и развитие своих детей, потому что это люди, которые сами неплохо устроены в жизни, которые умеют зарабатывать, умеют сами ставить на себя, но атмосфера такова, что они абсолютно не уверены в будущем своих детей. Это, как мне кажется очень серьезный вопрос.

Почему социальные лифты плохо работают и модель услуг

Дело в том, что они не работают, как я уже сказал, потому что места заняты другими. Непонятно, на какой этаж должны возить эти лифты, если на этих этажах написано «спецобслуживание». Есть принципиально ошибочная позиция нашего образования. У нас очень любят критиковать министра образования, но дело не в нем. И вчера, и сегодня законы пишет не министерство образования, а министерство финансов, министерства такого плана, которые думают о том, как сэкономить деньги. Дело даже не в том, как сэкономить, а в том, как ввести экономическую модель, которая меня шокирует и называется «экономические услуги».

Я учитель в третьем поколении. Моя бабушка создавала в Москве школы рабочей молодежи, чтобы ликвидировать знаменитую безграмотность, которую ликвидировали. Могу себе представить, как я бы ей сказал: «Знаешь, ты работаешь в доме быта и оказываешь услуги населению». Петру Наумычу Фоменко я сказал: «Вообще-то вы оказываете театральные услуги населению». Эта модель услуг чудовищна сама по себе. Родителей больше всего волнует, что будет платным, а что бесплатным.

Мне приятно, когда люди, имеющие профессиональные навыки, становятся нормальными обывателями. Это называется образовательная политика.

У нас постыдная, считаю, социальная ситуация с диким разрывом между богатыми и бедными, который не демонстрирует цивилизованные страны. Да, вы живете в разных квартирах. Означает ли это, что вы должны получать разное количество математики, русского, иностранного языка и разные возможности, начиная с 5-6 лет в дальнейшей жизни? Конечно, ваше социальное неравенство скажется, у родителей большие возможности. А школа должна выравнивать эти возможности или усугублять разрыв?

Считаю, что модель услуг, предлагаемая сегодня, только усугубляет, потому что в школе (не говорю про вузы, там еще хуже) вводятся частью бесплатные и частью платные услуги. Естественно, платная часть, факультативы — для тех, кто может платить. Я директор, естественно, исходя из соображений расписания распределяю детей на тех, кто может и кто не может платить. Таким образом, у меня появляется класс А, в который я, как директор, отправлю более сильных учителей, потому что там же платят, значит, с меня больше спросят, и класс Б, в котором этого происходить не будет. Это будет происходить в одной школе, с 6-7 летнего возраста дети будут ощущать себя отстоем, вторым сортом, и мне даже страшно говорить, что будет к 9-10 классу. Мы знаем, что когда этого не происходило, а просто разделяли классы, «ашники» и «бэшники» воевали уже через месяц, а когда за этим будет стоять очень серьезная социальная иерархия… Это удивительное наше ноу-хау, его нет нигде. Везде возможности стараются выравнивать.

Безусловно, в École Normale учатся дети и из тех семей, где уровень образования культуры самой семьи таков, что он дал возможность туда пройти. Но надо предоставить возможности и тем, у кого есть голова и нет такой семьи. Мой отец поступил на мехмат в 16, я — в 15, а мой сын — в 14. Я говорил на языке математики без акцента. Это очень сильный стимул.

Есть много мифов, в том числе о мигрантах. У Даниила Александрова было такое исследование: мигранты учатся чаще всего в слабых школах, но в этих школах они являются лучшими учениками, потому что это для них очень высокий стимул — остаться, закрепиться, реализоваться. Они очень хорошо учатся, они из традиционных анклавов, где образование является ценностью, они уважают учителей и т.д. Есть такая конкуренция.

Когда мой математический класс стал лучшим спортивным классом района, стали анализировать. Оказалось, что в основном, это были коллективные игры: волейбол, футбол. Чтобы бежать, нужны физические данные; для того, чтобы разыграть подачу в волейболе, наверное, нужны не только руки и ноги. В команде соображать нужно что-то еще. Не все так просто. Поэтому когда они спрашивают о баскетболе — это умение играть в команде, тренироваться, работать, это выносливость.

Можно иметь великолепные мозги и спокойно вылетать. Это разные вещи: за полчаса решить задачу или систематически тяжело работать. Они берут баскетболистов, потому что эти люди трудоспособны, умеют работать в команде. Сегодня математику очень нужен тот человек, который сможет продвинуть его, его возможности, интересы и так далее, продать на рынке, уметь организовать это.

Услуга или моральная обязанность

Образование — не обществоведческая категория, это для ученых институт. Язык — вещь очень опасная и очень тонкая. Назвали стандарт стандартом — и смысл потерялся, назвали дополнительное образование дополнительным — получайте. Назвали это неприятным для образования словом «услуги» — получите. В Англии как раз образование — это услуга, а в Шотландии, в силу какого-то национального уязвления, другая система образования и она считается национальным приоритетом. Шотландский учитель получает меньше. В последнее время рост результатов в шотландских школах и университетах больше, чем в английских.

Когда в 90-е годы учителям не платили по полгода-год, рабочие в аналогичных ситуациях выключали свой станок и уходили, и служба быта тоже. А учитель приходил и почему-то продолжал работать.

Государство при этом тоже отодвигает свою обязательность в этой области. Когда рассыпается, возникает вопрос: а вообще что я такое? Тогда понимаешь: если функцию учить, лечить и защищать отдать как услугу, как стирать рубашки, то тогда ты, государство, мне зачем? Начинаешь понимать, что помимо 9 мая, который если не доведут до окончательного маразма, может быть, и нас объединяет, есть еще одна точка, которая нас объединяет, называется 1 сентября. Когда ты знаешь, что во всех школах, во всей стране идут эти самые дети с гладиолусами, которые длиннее, чем эти дети. Это и есть та точка, которая делает страну страной. Если ты переводишь это в бытовой комбинат, то тогда вопрос не только к бытовому комбинату, но и к тебе: а ты-то вообще что?

Источник: Полит.Ру