Новая газовая реальность и перспективы сохранения энергетической субъектности Украины

Для Украины ныне зарождающийся на наших глазах мощный потенциал Турции в транзите газа и нефти — еще один пример того, что для достижения опережающего экономического развития абсолютно недостаточно просто иметь богатый опыт борьбы за суверенную национальную энергетическую политику. Чтобы был успех, эту политику нужно уметь постоянно проецировать на важнейшие интересы других государств.

У одного из самых важных геополитических соседей Украины, Турции, в течении последнего года происходят и политические перемены, состоящие в концентрация власти действующим президентом. Таких перемен эта страна не знала много десятилетий.

Скорее всего, это происходит потому, что в последнее время обострилась борьба за контроль над Римлендом, частью которого Турция и является. Концепция Римленда- пояса государств (иначе «государств-лимитрофов»), опоясывающих Хартленд («сердцевинную землю»), контроль над которым является целью атлантистского мира («стран моря»), была сформирована еще в далеком 1944 году, американским геополитиком Николасом Спайкменом, который «творчески» развил теорию, «отца» геополитической науки — британца Хэлфорда Маккиндера. По мнению Спайкмена, тот, кто контролирует Римленд, контролирует и Хартленд, который почти целиком был помещен Маккиндером в России и Иране, и завоевание которого является целью атлантистского мира. Аннексия Крыма Россией и усиление ее геополитической активности в Сирии, не могли не привести к сдвигу политического режима в Турции в сторону авторитаризма, учитывая политические традиции этой страны, где всегда было сильно влияние военной касты. После подавления военного путча летом 2016 года, Эрдоган сегодня целиком перехватил инициативу и, расправляясь с «гюленистами» в турецких властных кругах, стремительно усиливает свою личную власть.

Геополитические перипетии просачиваются и дела энергетического сектора. Будучи остро энергодефицитной страной, Турция в начале нашего века находится в узле пересечения трех главнейших, в ближайшем будущем, вероятных потоков импорта природного газа в страны ЕС. Этих энергетические потоки пока что не функционируют. Но ждать осталось недолго. Их сформируют 5 нацеленных на Европу больших и малых магистральных газопроводов. Все они сейчас пока что-либо перспективны, либо заблокированы, либо работают с незагруженной мощностью. Чтобы форсировать будущее развитие транзитного богатства турецкого госбюджета, нужны огромные усилия и в газовой сфере, и в политике. Турецкие власти работали над будущим транзитом давно, но только сейчас, они пошли на титанические усилия.

Как происходит становление субъектности в энергетической сфере: турецкий пример.

В турецкой военно-политической сфере, эти усилия приняли вид ужесточения отношений с ЕС в вопросах миграционной политики. Поначалу, Турция взяла у Брюсселя транш на абсорбцию потока беженцев из воюющих Сирии и Ирака. Затем перешла к политике военной интервенции в Сирию ради выстраивания санитарного кордона на ее приграничной территории. По проблеме разделенного Кипра, военно-политическая политика Турции смягчилась после открытия в греко-кипрском секторе шельфа крупного месторождения газа Aрhrodita. Аналогичных по запасам месторождений работающие на турко-кипрском шельфе корпорации Eni и Shell пока что обнаружить не смогли. Во многом поэтому, турецкая политика по проблеме Кипра смягчилась в сторону возможности создания Кипрской федерации.

В военно-технической сфере, эти усилия имеют вид беспрецедентно быстрых для остальных стран Европы программ формирования группировки спутников и всеобъемлющей по охвату программы военного ракетостроения. Еще с 2007-10 годов Турция провела в КНР и ЮАР испытания первых тактических ракет и ракетно-артиллерийских вооружений собственного и лицензионного производства. Она формально вошла в узкий глобальный клуб 12-ти государств-производителей оперативно-тактических ракет. В клуб входят США, КНР, Великобритания, Франция, РФ, Италия, Германия, Израиль, Иран, Турция, ЮАР и Северная Корея. В конце ХХ века “тактический” ракетный клуб производителей покинули Казахстан, а затем Аргентина и Индонезия. Тактические ракеты ушли с вооружения Ливии и Египта, которых подвел импорт из ненадежных источников. Это оружие еще осталось у армий Йемена, Вьетнама и нескольких других импортеров. На место государств, которым в ХХ веке пришлось покинуть клуб производителей тактических ракет, вместе с Турцией, стремятся новые страны. В частности, благодаря притоку технологий из Украины, вскоре в “тактический” клуб ракетных производителей войдет Королевство Саудовская Аравия. Кроме нее, парламент Японии зимой 2017 года дал указание правительству с 2020 года начать вхождение в клуб производителей крылатых ракет и ракет малой дальности. Украина планирует войти в “тактический” клуб 2018 году, то есть, несколько раньше Японии.

Пока что турецкая ракетная программа шире японской, потому что она предполагает производство всего спектра, от тактических ракет до крылатых вплоть до ракет средней дальности. Испытания турецких тактических и крылатых ракет прошли давно, а первые ракеты малой и средней дальности начали поступать в ее армию к 2017 году. В дорогостоящих межконтинентальных ракетах, таких, например, как у Ирана, Турция пока что не нуждается. Эта страна, как второй по численности армии и ключевой азиатский член НАТО, в вопросе ракетного сдерживания целиком полагается на коллективную атлантическую оборону.

Сдержанность Турции в ее стратегических планах иллюстрирует еще одна часть турецких амбиций — это стремительно растущая атомная программа этой страны. До недавних пор, Турция стремилась построить только одну АЭС на юге государства, которая необходима для кабельного энергоснабжения Северного Кипра. За несколько минувших лет, программа расширилась. Были одобрены планы строительства еще двух АЭС. Одна из них заработает после 2014-25 годов возле Стамбула, для экспорта электроэнергии на Балканы. Другая АЭС заработает на севере страны. Из этого региона возможна прокладка питающего кабеля в Крым, ныне оккупированном РФ. Кроме перспективы крымского экспорта по 30-километровом кабелю, в северных областях Турции расположен ключевой турецкий военный ракетный полигон. В 2015 году, в этой области было решено начать многолетнюю программу строительства космодрома, который трудно не отнести к числу энергозатратных объектов.

Следует отметить, что все турецкие атомные проекты вполне экономически обоснованы, в отличии от соседнего Ирана, который давно забросил “на свалку истории” разработанную еще во времена шаха Пехлеви программу строительства больше десятка АЭС. Иран решил остановиться только на одной-двух АЭС. Которые, как верят на Западе, нужны больше для подготовки персонала оборонной промышленности, чем собственно, для иранской мирной экономики.

Где разница между военной и газовой экспансией

Повышение регионального военно-политического статуса Турции можно было бы оправдывать не амбициями будущего гигантского и главного газового транзитера Европы, а проще — выстраиванием военного паритета с соседями. Достижения турецкого паритета требует, в первую очередь, Иран. Если не считать автономию иранского Южного Азербайджана проблемой, то никаких территориальных или исторических споров между Ираном и Турцией, формально нет. Но он нарушает сложившийся у границ Турции баланс сил. Совместно с РФ создает очаг напряженности в Сирии и стремительно преодолевает свой “пороговый” военно-ядерный статус.

Во-вторых, поднятия новой планки паритета со стороны Турции требует РФ. Взамен прироста территории РФ украинским Крымом, РФ обрела статус страны-изгоя, который увеличил дистанцию между Москвой, регионами Кавказа и Северной Азии, где расположен Алтай, историческая прародина тюркских народностей. По имени этой родины, Турция ныне решила назвать серию танков собственного производства, Altay, который будет оснащаться украинскими двигателями. Впрочем, удачный бренд танка это только название. В то же время, российская оккупация уже второй по счету части побережья Черного моря, после становления сепаратной грузинской Абхазии, действительно дает Турции шанс стремительно наращивать в ответ свой военный статус. И строить новую, пантюркскую экспансию по османской модели.

Выстраивание турецкого паритета в этих направлениях имеет сугубо военный характер. Что касается не военного, а военно-политического аспекта, то он нацелен на достижение доминирования Турции в странах и регионах, из которых, в ближайшем будущем, Европа начнет получать природный газ — это во, первых, Азербайджан, который является турецким военным и культурным сателлитом. Во-вторых — это соседний иракский Курдистан, который уже давно считается “вторым Кувейтом”. В- третьих — это Сирия, через которую в Европу рано или поздно начнет поступать газ из Египта и Катара. В-четвертых — это Туркменистан, который после выхода на рынки КНР, намерен вместе с китайскими компаниями расширять свой экспорт газа, благодаря увеличению транзита в Турцию через Иран, и в дальней перспективе, через Азербайджан.

Без роста военного могущества и военно-технической кооперации, вплоть до создания новых военно-политических союзов-сателлитов НАТО, Турции будет практически невозможно планировать стабильный и коммерчески выгодный транзит газа в ЕС через свою территорию.

Как будут выглядеть турецкий газовый хаб

Накануне состоявшегося в 2016-17 годы перехода турецкого лидера Реджепа Эрдогана к более авторитарной модели управления, Турция приняла решение отложить запланированный на этот период план приватизации владеющей шельфом компании ТРАО, и газопроводной компании Botas. Разделение функций и либерализация на рынке газа были инструментами интеграции будущего “турецкого газового” хаба с рынком ЕС. Говоря попросту, до создания многоканального транзитного хаба Турции придется продавать свою ГТС дешево, а после реализации хаба — получится намного дороже.

Как предполагалось до приостановки приватизации турецкой ГТС, основными претендентами на пакет акций добывающего и трубопроводного холдинга были корпорации BP и Statoil — ведущий акционер и оператор газопровода то The South Caucasus Pipeline, более известен как Baku–Tbilisi–Erzurum (БТЕ).(. Этот газопровод связывает Азербайджан с южными районами Турции, где азербайджанские компании строят ведущий в этой стране нефтегазохимический комплекс. Он также, в сравнительно короткой перспективе, дает выход азербайджанскому экспорту на рынок Греции. Контроль над ГТС этой страны к 2016 году, после почти 10-летних усилий, приобрела государственная азербайджанская нефтегазовая компания Socar. Она выкупила 66% акций DEPA и DEFSA, оставив остальные акции греческому правительству.

Как уже говорилось, наряду с Южно-Кавказским газопроводом, через Турцию проходят еще 6 других нацеленных на рынок Южной и Восточной Европы больших и малых магистральных газопроводов. Первый из них, и по времени реализации, и по заполняемости — это маломощный газопровод из Ирана. Второй, по тем же параметрам — это БТЕ. Третий — это ТАР Trans Adriatic Pipeline, который к 2019-20 годам свяжет в одно целое БТЕ и газопроводную сеть Botas с сетями газопроводов Греции и Италии. Четвертый перспективный канал турецкого транзита газа — это AGP Arab Gas Pipeline, уже построенный из Египта. Он временно выведен из строя в интересах российского “Газпрома” в результате российской военной интервенции в Сирии. Пятый и шестой каналы наполнения турецкого транзита — это незаполненные на всю мощность действующие газопроводы, идущий из РФ подводный Blue Stream, а также ТВР TransBalkan Pilpelines, который соединяет между собой ГТС Украины, Молдовы, Румынии, Болгарии и Македонии.

Седьмой канал наполнения турецкого транзита — это еще один подводный газопровод из РФ, перспективный TurkStream. Он обещает создать Турции профицит газа и мощности для того, чтобы начать реверс газа в направлении на перечисленные выше государства-держатели мощностей Трансбалканской газопередающей системы, ТВР.

Украинский аспект турецкого транзита

Если рассматривать направления поставок газа, тогда можно говорить, что газопровод ТВРТ и Трансбалканская система в целом идет из РФ, и начинается в Украине. Но если рассматривать запасы газа, которые сосредоточены “на входе” в будущий турецкий транзитный хаб, все выходит наоборот.

При таком арифметическом подходе, Трансбалканская газоподающая система в Украине заканчивается, а не начинается. Так считать нужно хотя бы потому, что суммарные запасы газа в Иране, Азербайджане, Туркменистане, Ираке, Египте и Катаре больше запасов РФ. Большинство этих запасов сосредоточены в более крупных месторождениях, чем имеются в РФ. Потому они намного более привлекательны для инвесторов. Это условно говоря, — геология. Во-вторых, эти запасы расположены ближе к Европе, чем основные арктические запасы РФ. Это — логистика. Во-вторых, они имеют более низкую себестоимость добычи, чем унаследованные от СССР российские заполярные газовые промыслы. Это — экономика.

А играет ли на стороне развития турецкого транзите коммерция? Играет. Перечисленные выше 8 каналов импорта и транзита, если к ним добавить два работающих в Турции портовых LNG терминала, способны создавать достаточно привлекательную ценовую конъюнктуру для всех видов торговли: операций замещения поставок, своп-операций, реверсных поставок по интерконнекторам на границе с Грецией и Болгарией. Все эти инструменты дают оптовым покупателем достаточно выбора. Поэтому, разрекламированная турецкими политиками идеология газового хаба в торговом понимании формирует в нынешнем времени будущий огромный профицит газа в Турции. Наличие излишков позволит работающим в этой стране компаниям-газотрейдерам продавать в Македонии, Болгарии, Молдове, Румынии, а затем и Украине излишки газа, который ранее был закуплен у РФ и аккуратно оплачен. А чтобы в Москве не возникало слишком много лишних вопросов по поводу турецкого бизнеса на Трансбалканской газопроводной системе, Турция всегда готова идти навстречу дорогому партнеру — много лет назад, ее власти с радостью взялись за проект Blue Stream, который разнообразил турецкий рынок импорта. Ныне, турецкие госкомпании с удовольствием взялась за следующий проект, TurkStream.

До настоящего времени, бренд турецко-российского “Турецкого Потока”, как и евро-российского проекта “Северный Поток”, NorthStream, в Украине имеют негативный медийный имидж. Они воспринимаются негативно, в основном, с легкой руки политиков коррупционного толка и мировоззрения. Хотя, по сути, эти проекты требуют всего лишь зоркого контроля за попытками монополизации рынка российскими поставщиками. И заслуживают пристального внимания только с точки зрения продвижения в ЕС российской агентуры, и ее финансирования. Но это все тактика.

В стратегическом плане, польза Украины от таких российских проектов “закапывания денег в землю”, как TurkStream или NorthStream, вполне очевидна. В отличии от денонсированного ЕС в 2015 году проекта South Stream, который был откровенно нацелен на изоляцию Украины и ЕС от рынков добычи газа на Ближнем Востоке и Каспии, эти два проекта формируют профицит газа на принимающих торговых площадках — и именно избыток газа, это ключевой момент в развитии этих проектов состоит в либеральном режиме ценообразования. Проще говоря, задача в том, чтобы европейские и турецкие газовые хабы не были монополизированы европейскими или турецкими компаниями с капиталом российского происхождения. По своей сути, и соответственно плановому профициту, эти проекты создают на этих площадках дополнительный ресурс для реверсных поставок газа в Украину с других направлений. Выходит, что чем больше газа купят компании Турции из двух подводных газопроводов, — тем больше они смогут продать своих (не российских, а именно своих) излишков газа на Трансбалканском направлении. И чем больше корпорации ЕС купят газа с системы “Северный Поток” — тем больше смогут покупать покупатели-импортеры в Украине по схеме реверса, или своп-поставок. в ценах.

Контур будущих газовых хабов в Украине

Рассматривая интеграцию с ЕС и Турцией украинского рынка транспорта и торговли газом, в Киеве продолжают, как и в прежние годы, смотреть на интеграционные процессы через коррупционную призму — она нацелена либо на обслуживание интересов эксклюзивных операторов ГТС, НАК и исполнителей транзитных договоров, НАК “Нафтогаз Украины” и “Укртрансгаз“, либо, ориентирована на фальшивых поставщиков газа по реверсу. Которые, в отличие от реальных реверсных поставщиков, то есть независимых от “Газпрома” европейских газовых корпораций, просто являются его дилерами по поставкам в Украину, только европейскими.

Подобного рода подходы, это очередной виток истории развития украинского газового рынка, который не всегда шел по самому простому прямому пути. Временной промежуток 2014-16 годов изначально имел три прямых этапа. Первый из них, — реформирование украинского рынка импорта, который предполагает демонополизацию позиций “Газпрома”, и замену импорта из РФ реверсными поставками из ЕС. С этой задачей в Киеве вполне удачно справились. Правда, произошло это не по своей воле, а по внешним причинам. Таким как угроза очередного полного прекращения импорта из РФ, на сей раз, в результате эскалации приграничного украино-российского военного конфликта. Или таким, как энергетические директивы ЕС. Они обязательны для Украины, как члена Европейского Энергетического Сообщества.

Второй этап интеграционной газовой реформы — продающим в Украине газ по реверсу европейские корпорации должны выйти на весь украинский газовый рынок, от транзитного рынка, вплоть до коммунального рынка, то есть распределительных сетей низкого давления (“обл-” и “гор-газов”). В случае выхода на транзитный рынок, трейдеры должны получить возможность закупать газ российского происхождения не на выходе из ГТС Украины, в Закарпатье или Одесской области, а на входе из ГТС, в Харьковской, Сумской Луганской области. Этот, второй этап, способен решить проблему сохранения транзитных доходов после того, как РФ изрядно вложиться в очень полезные, по своей сути, “обходящие” Украину газопроводы.

Третий этап — это аренда или концессия всех, или части, магистральных газопроводов Украины заинтересованными европейскими, американскими, или дальневосточными корпорациями. Без успешного проведения двух первых этапов, то есть создания свободного рынка транзита, провести успешно этот заключительный внутренний этап будет невозможно. Через страны ЕС, Гонконг или Швейцарию, право аренды государственных активов в сфере транзита газа могут достичь недобросовестные инвесторы, с которыми у Украины сложился негативный опыт.

Внешний аспект газового трансформирования

После такого заключительного внутреннего этапа реформы рынка торговли и транзита газа, а еще лучше, параллельно с ним, Украине придется переходить к его реформам внешним — такому же развитию количества и качества коммерческих каналов транзита газа через страну, какой мы наблюдаем в Турции. Сегодня, транзит через нашу страну одноканальный. По монопольной одноканальной схеме, один единственный транзитер, российский “Газпром” в лице компании “Газэкспорт”, нанимает одного единственного продавца услуг, НАК “Нафтогаз Украины” в лице “Укртрансгаз”. Такая одноканальная структура лишает Украину субъектности игрока на рынке транзита газа. Реформа призваны это изменить. Потому что международные газовые корпорации при завершении внутренних украинских газовых реформ, должны начать закупку газа на восточной границе Украины у компаний РФ, или у компаний КНР или стран Средней Азии. И следовательно — у них не будет никакого другого выхода, как вынудить российские власти отойти от антирыночной монопольной практики. И указать “Газпрому” начать делится с другими обладателями газа теми эксклюзивными правами транзита и экспорта с территории РФ, которыми эта российская монополия обладает сегодня.

На сегодня, сколько бы денег не вкладывали компании США, ЕС КНР или Индии в добычу газа в РФ — за исключением некоторых точечных проектов острова Сахалин, эти инвесторы не имеют никаких прав на самостоятельный экспорт добытого газа. Иначе как произволом этот монополизм назвать трудно. “Газпром”, и группа номинально независимых от него компаний со своей собственной крупной добычей, вроде “Роснефти” или “Новатек” Аркадия Роттенберга, исповедуют в отношении иностранных инвесторов довольно простую философию: “Вы вкладывайте и добывайте, а мы тут главное начальство, — и потому только мы будем это все добытое вами вывозить, и никакого чтобы транзита”.

В середине 2000-годов, подобная монопольная стратегия привела к прекращению транзита через РФ природного газа из мощных газодобывающих стран Средней Азии: Туркменистана, Казахстана и Узбекистана. Однако с тех пор, компании КНР вложили огромные средства в развитие добычи газа двух первых государств. Большинство среднеазиатского газа экспортируется в КНР. Но его запасы, особенно в Туркменистане, огромны. Они требуют беспрестанного роста освоения. Дальнейшее полноценное развитие китайских инвестиций в эти запасы вряд ли возможно без демонополизации транзита через РФ. Словом, возобновление поставок среднеазиатского сырья на самые дорогие в плане цен сегменты мирового рынка газа, такие как Украина и ЕС, это вполне четкая перспектива. Вопрос, по сути один. Эта перспектива будет реализована либо с участием Украины, либо, при минимальном объеме ее усилий.

Новые газовые вызовы и субъектность

Для Украины все подобные перспективы — это не меньший вызов, чем те изменения, которые в 2010-11 годах пришлось пережить Турции. Она тогда оказалась на пороге двух стрессов. Первый вызов — это тогдашняя перспектива снятия международных санкций с Ирана, которое вылилось в презентацию иранского проекта газопровода IGP Islamic Gas Pilpelines. Он был спроектирован для экспорта газа в Европу из Ирана, Ирака и Сирии далее по подводному газопроводу. Этот обходящий Турцию проект обещал, и продолжает обещать усиление иранской экспансии на турецкий рынок.

И второй вызов того времени — это неожиданное для многих открытие ряда крупных месторождений газа на шельфе Восточного Средиземноморья, таких как израильские Leviathan и Tamar, кипрское Aphrodita, и египетское Zohr. Для логистики экспорта этих месторождений, компании Израиля предложили ЕС проект подводного газопровода EastMed. Его будущий маршрут обходит территорию Турции, и идет в Грецию через южный Кипр. Перед турецким рынком в те годы транзита возникла угроза жесткой конкуренции за будущие транзитные потоки. В отличии от Турции, Кипр и Греция являются членами ЕС. Поэтому, ориентированный на них EastMed в рекордно короткие сроки получил официальный статус проекта ЕС в рамках программы развития “Южный газовый коридор”.

Справится с этими и другими вызовами в сфере торговли газом властям Турции помогла идеология многоканального газового транзита, точнее, нового для турков имиджа страны-газового газового хаба. По большому счету, эта страна благодаря безустанным шагам навстречу будущим транзитным доходам, укрепила свою суверенность и субъектность перед глазами США и ЕС — благодаря активной и гибкой газовой политике, военно-политические амбиции Турции получили возможность железно мотивироваться далеко не прозаической жаждой экспансии. А понятными партнерам экономическими интересами в сфере борьбы за энергетическую независимость, развитие транзита, и освоения турецкого морского шельфа.

Украина, как и Турция, в своей современной истории также имеет богатый опыт масштабных вызовов своей газовой политике. Эти вызовы многократно возникали перед украинской газовой промышленностью. Этот сектор экономики Украины, пока что, имеет намного большие обороты и потенциал, чем аналогичный турецкий. Ныне, короткий экскурс в хронологию этих украинских вызовов может оказаться полезным для того, чтобы попытаться дать прогноз: какие именно внутренние, или исторические барьеры могут осложнить Украине сформулировать достойный ответ на современные вызовы новой газовой эпохи?

Десуверенизация украинской ГТС: опыт выстраивания барьеров

Один из распространенных в Украине стереотипов об экономике своей страны состоит в утверждении, что наша страна представляет небольшой интерес для гораздо большей экономики Европы, и вообще не входит в сферу масштабных глобальных интересов США. Это легко опровергается. Потому что для продвижения экономических интересов как США, так и ЕС, на территории РФ, только Украина может играть роль эффективной площадки проникновения. А точнее, массивного рычага реформирования той монопольной вакханалии, которая господствуют в нефтегазовом секторе российской экономики, и мешает нормальным инвестициям. Казахстан или Белоруссия тоже могут играть эту роль. Но их нефтегазовый сектор менее массивен, чем украинский. Поэтому без привлечения Украины у них в этом вопросе вряд ли что выйдет.

За достаточно короткий исторический период в 25 лет, наша страна может насчитать как минимум 6 примеров воздействия на РФ подобного рода “рычажной функции”.

Первый пример — это 1992-94 годы, когда в Москве рос могущественный в то время российский клан Вяхирева-Черномырдина, а Украина купалась в прямых поставках газа из РФ. Наименее известными, но самым перспективными проектами импорта в это время считался импорт газа по частным трубопроводам в Мариуполь и Луганскую область. Эти поставки контролировали украинские предприятия, тогда как остальной объем импорта обильно шел от российского “Газпрома” напрямую самым большим украинским потребителям через сеть местных дилеров. Никакого субсидирования Киева Москвой в таких поставках не было. Их целью было наращивание украинской долговой базы для последующего враждебного поглощения конкурентами из РФ украинских активов в промышленности, или же, для дешевой скупки этих активов с целью дальнейшей выгодной перепродажи. В те времена, в Москве всерьез считали, что в расчет за чрезмерно большие объемы газа, политикам Киева предлагали рассчитываться передачей “Газпрому” гигантов украинской экономики, таких как “Азовсталь”, ОПЗ и некоторых других химкомбинатов. В этот период №1, Украина удержала активы от передачи за долги. Это сыграло главную роль в будущем политическом крахе российского премьера Виктора Черномырдина, назревшем к концу 1990-х годов.

Второй пример — это середина 1990-х годов, когда в Москве начал набирать вес клан Примакова и Лужкова, а в Украине к власти пришел пророссийский президент Леонид Кучма. Ситуация на украинском рынке и газовая политика также произвела решающее влияние на РФ, драматически смещая центры политического влияния того времени. В этот период, в нашей стране состоялась чуть ли не самая первая в Европе либерализация внутреннего газового рынка. В Великобритании, которая считается пионером ЕС по газовой либерализации, такие реформы начались на несколько лет позже. В ходе этих трансформаций, Украина стала первой страной бывшего СССР, в которой начали работать крупные частные трейдеры. За исключением донецкой группы Рината Ахметова, который предпочитал закупать газ напрямую у “Газпрома”, большинство других трейдеров отказались от импорта газа из РФ, и переключились на закупки у Узбекистана и Туркменистана.

Конкуренция между истеблишментом Донецка и Днепропетровска за доминирование на украинском газовом рынке заставляла Кремль искать виновных в том, что РФ теряет влияние в Средней Азии. В Москве, начался трагический рост роли спецслужб в организации газовой торговли, а в РФ начался рост влияния ныне самого богатого в мире узбека Алишера Усманова, создавшего для клана Вяхирева-Черномырдина “Газпроминвестхолдинг”. В Украине же, конкуренцию на пестром внутреннем рынке победила днепропетровская компания ЕЭСУ Юлии Тимошенко и ее партнеров. Совместно с компанией “Содружество” Виктора Пинчука, эта компания на короткий период перехватила у “Газпрома” украинский импорт газа из Туркменистана. ЕЭСУ сумела собрать под своей эгидой двух ведущих региональных дилеров, донецкий ИСД и киевский “Газоресурсный консорциум”.

Этот исторический период первой волны либерализма на украинском рынке завершился закручиванием гаек, и взлетом еще одного украинского трейдера, связанного с кланом Вяхирева украино-американского трейдера ITERA. Данная компания при поддержке своего ведущего украинского дилера — американо-украинской компании “Республика” Игоря Бакая, стала фаворитом политики Москвы в отношении Украины. Кучма в это время ликвидировал главное нефтегазовое ведомство страны, Госкомнефтегазпром, и приказал Бакаю создать государственную НАК “Нафтогаз Украины” для концентрации потоков газа в одних руках. Дочь президента Леонида Кучмы в этот период ушла от сына премьер-министра Крыма Игоря Франчука к Виктору Пинчуку, банк “Кредит-Днепр” которого стал ведущим банком-корреспондентом ITERA. При поддержке Кучмы, был снят с должности и затем обвинен в коррупции премьер Павел Лазаренко, протежировавший ЕЭСУ. Эта компания под московским давлением ITERA уступила ей закупки в Туркменистане. По той же причине, группа компаний Харькова прекратила импорт газа из Узбекистана. В результате таких подвигов на украинском газовом фронте, влияние Примакова и спецслужб РФ на газовую торговлю продолжало расти. Клан Вяхирева-Черномырдина завершил падение, формально, когда Примаков и Борис Березовский сошлись на компромиссной фигуре Владимира Путина в роли преемника Бориса Ельцина. События в украино-российской газовой торговле были осью всех этих перипетий в Москве.

Третий пример — это конец 1990-х годов, когда Усманов и клан Вяхирев-Черномырдин окончательно утратили свое влияние на “Газпром”. Тогда новые российские кланы начали наследовать позиции ITERA, отвоеванные ею у ЕЭСУ на украинском рынке. В этот период, американские учредители-посредники из Флориды утратили контроль над ITERA, далее она перешла под полный контроль ее основателя, россиянина Игоря Макарова. Прямые поставки предприятиям Украины газа из Средней Азии были прекращены, и возложены на офшорных посредников. Расчет за умышленно накопленные Бакаем и “Нафтогазом Украины” чужие газовые долги начали принимать самые живописные формы. Украино-российские газовые договора, например, начали подписываться “в пакете” с условиями аренды ВМБ Севастополь и раздела Черноморского флота. Конец либерализма на газовом рынке Украины в этот период привел к усилению к невиданному геополитическому окрылению РФ, и усилению ее ядерных амбиций. Например, у российской армии тогда вообще не было стратегической авиации, а все те российские дальние бомбардировщики, — это те, которые с конца первого десятилетия 2000-х годов начали угрожать США и появляться на базах в Венесуэле, — были в начале десятилетия переданы РФ Украиной в ходе так называемых “пакетных” украино-российских соглашений, подписываемых параллельно в военной сфере и сфере газовой торговли.

Дошло то того, что из Украины в РФ напрямую, в счет погашения искусственно накопленных газовых долгов каких-то частных компаний перед “Нафтогазом Украины”, из Украины в РФ ушли даже все неутилизированные тактические бомбардировщики Ту-22 и крылатые ракеты, которые способны нести обычное, неядерное вооружение. Не связывать эти процессы с тем, что на украинском газовом рынке началось “наведение порядка” по просьбам из Москвы, прессе в то время было просто невозможно. Такое российское раздолье на украинском направлении, по большому счету, сформировало края той глубокой исторической пропасти, в которую РФ начала стремительно погружаться с середины первого десятилетия 21-го века.

Четвертый пример — период фиктивных “газовых консорциумов” 2000-2004 годов, В этот период роль главного поставщика газа в Украину окончательно ушла от ITERA и компаний Игоря Бакая к новым посредникам — офшорной компании ETG киевлян Семена Могилевича и Марии Калиновской, которые нашли опору у одного из “питерских” кланов. Опираясь на конкурирующую с этим кланом российскую группу влияния, глава “Газпромбанка” Андрей Акимов и один из бывших директоров компании Калиновской — Дмитрий Фирташ, накануне 2005 года поставили подписи под созданием швейцарской компании RUE. Она унаследовала от кипрской ETG монопольное право на посредничество между “Газпромом” и НАК “Нафтогаз Украины” в деле импорта газа на украинский рынок. Символические 10% акций в RUE получил “Мистобанк” Ивана Фурсина, который действовал в интересах тогдашнего главы администрации Сергея Левочкина, то есть, выглядел бонусом Леониду Кучме. Уже при президенте Викторе Ющенко, новые власти продолжили предыдущую линию на поддержку посредничества, который революционной зимой 2005 года, основатели близкого к Ющенко банка “Клиринговый Дом” выгодно продали его Ивану Фурсину, а власти взамен начали поддерживать развертывание главного дилера RUE, компанию “УкрГазЭнерго”.

Именно в этот период 2001-05 годов, Украина не справилась с двумя негативными моделями инвестиций в право управления национальной ГТС, за которые отвечал тогдашний глава “Нафтогаз Украины” Юрий Бойко. Первая по времени модель увода у государства магистральных газопроводных активов предполагала передачу всей ГТС страны консорциуму в составе “Газпрома” и его европейских партнеров. Ими выступали тогдашний самый крупный частный акционер российской монополии, германская Rhurgas, а также французская Gaz de France. Последняя вместе с партнерами тогда взяла под контроль ГТС Словакии, и вскоре после этого, отказалась от участия в так и несостоявшемся украинском проекте.

Вторая модель проекта консорциума предполагала передачу консорциуму уже только одной нитки украинской ГТС, газопровода Новопсков-Богородчаны-Ужгород. Она также закончилась в итоге неудачей, поскольку “Газпром” не видел смысла тратится на одну нитку. Ведь право управлять другими нитками, рано или поздно, украинские власти могли отдать российским конкурентам из Европы.

В итоге, самым успешным из всех трех проектов скрытой приватизации транзитных мощностей Украины оказался только самый маленький — проект компании “Газтранзит”. Она представляла собой полноценный международный консорциум по управлению строительством. Его учредителями выступили “Нафтогаз Украины”, “Газпром”, и входящие в его орбиту компании Турции. Акционеры осуществили расширение мощностей украинского транзита газа из центра страны в Измаил для того, чтобы увеличить мощности транзита в обход молдавского Приднестровья в Румынию и далее Болгарию и Турцию, уже по их трубам. Но адекватное усилиям “Газтранзита” расширение мощности по приему газа с Румынии не состоялось. У этого были различные причины. В том числе, наши две страны как раз начинали судебный спор за раздел нефтегазоносного шельфа острова Змеиный. Поэтому, единственным успехом “Газтранзита” стало не увеличение мощностей подачи российского газа на Турцию, а более скромный итог — от основной трубы начали работать отводные ветки первых в Украине межрегиональных частных распределительных газопроводов, “Загас Украина” и “Зангас Юг”. В начале строительства газовой нитки на Измаил, эти компании принадлежали когда-то близкими к Алишеру Усманову братьям Льву и Михаилу Черным. Их партнеры, которых под перспективу поставок с будущего газопровода, поспешили купить алюминиевый завод и азотный комбинат в Румынии. В конце строительства, сообщество компаний “Зангас”, при поддержке властей РФ, перешло в собственность компаний Дмитрия Фирташа.

Шестой пример — 2010-14 годы. В этот период, проведенная ранее коренная реформа системы ценообразования в украино-российских газовых договорах снизила роль компаний-посредников на рынке международной торговли газом в страну. Их прежняя сверхдоходность снизилась. Кроме этого, завершенная в 2007 году очередная волна расширения границ ЕС на Запад повысила интерес в Украине крупных газовых корпораций. ExxonMobil, Shell, ENI и Chevron попытались реализовать ряд крупных газодобывающих проектов на морском шельфе и сланцевых месторождениях. Эти инвесторы начали смотреть на ГТС Украины, как возможные будущие крупные клиенты ее услуг.

Авантюра с передачей части украинского шельфа недостаточно квалифицированной компании “Ванко Прикерченская” показала, что тогдашние украинские власти, в принципе, были готовы при условии своей личной доли в сланцевой и шельфовой добыче, тормозить нахождение Украины в фарватере газовой политики РФ. Такой поворот откровенно напугал российские власти. С 2011 года, они активизировали подготовку военной операции против Украины. Первые шаги по ее подготовке были сделаны еще в 2001-2003 годы — во время конфликта вокруг острова Тузла, и проведенного тогда восстановления российских трубопроводных войск. Тогда давление возможной агрессией и поддержкой сепаратизма, российской власти удалось склонить администрацию Леонида Кучмы к выгодным РФ формам организации газовой торговли на украинском рынке. Конечной целью этого давления в 2001-03 годы было желание удерживать в центральной и местной украинской власти политиков пророссийского толка, которые будут отрабатывать поддержку — не допускать проникновения в Украину сторонних “Газпрому” игроков, в частности, крупных корпораций США, ЕС и Дальнего Востока.

Параллели в военном давлении на Украину и Турцию

В 2011-14 годы, подобный сценарий запугивания Киева превратился в реальное военное вторжение российских войск. Сначала они вышли за дозволенные договорами границы 17-ти российских военных баз и объектов в Крыму, а затем, в приграничных районах Донбасса применили первую прямую атаку на украинскую армию. В результате этих шагов, была проведена весьма безуспешная, в экономическом смысле, попытка аннексии Крыма. С одной стороны, военная “операция прикрытия” аннексии Крыма в нескольких районах Донбасса все же дала хоть какой-то результат для российской энергетической политики. Например, корпорация Shell приостановила проект освоения крупных сланцевых запасов газа в Донецкой и Харьковской областях по причине падения мировых цен нефти. Но высокая интенсивность приграничного военного конфликта дала веские поводы, чтобы свернуть проект именно из-за условий форс-мажора, а не падения цен.

Но в целом, ощутимого делового результат от аннексии Крыма РФ получить не удалось. Потому что, во-первых, стать полноценным новым собственником украинской части шельфа Черного моря как-то не получилось. И во-вторых, даже путем опасных манипуляций на выборах в США, российской власти так и не удалось результативно склонить корпорацию ExxonMobil к “правильному поведению” в этом регионе — продолжить осваивать достаточно большие запасы Скифской структуры шельфа при участии оккупационных властей Крыма. А также, пролонгировать все договора при участии тех персонажей Киева, которых в Москве посчитают нужным называть настоящей украинской властью. Но несмотря на то, что большинство нынешних украинских политиков пресса причисляет к “полезным идиотам” Москвы, никто на такое экзотическое решение проблемы Крыма и шельфа не пошел. Ни в Украине, ни в западных или азиатских столицах.

Следует отметить, что очень похожие методы, цели и результаты наблюдались в конце 2000-х годов — тогда РФ принудила режим Башара Асада в Сирии вытеснить конкурирующие с группой “Газпромом” компании, и отдать именно этой группе право строительства последнего участка очень важного для Турции международного газопровода AGP Arab Gas Pipe. В итоге, строительство сначала было саботировано российским подрядчиком, а потом вообще свернуто из-за разгоревшейся в Сирии гражданской войны. Для Турции такой поворот привнес ущерб в диверсификацию импорта и транзита. Но в итоге, эта страна нашла в себе силы, и нашла другие источники энергоресурсов, альтернативные и AGP, и российскому влиянию. Что касается РФ, то война в Сирии, как и в случае с украинским нефтегазоносным шельфом и Крымом, не принесла ни РФ, ни ее затейникам никаких осязаемых полезных результатов. Более того, в Сирии была вынуждена прекратить добычу достаточно крупная российская нефтекомпания “Татнефть”. Кроме Сирии, эта компания вообще не имеет каких-либо других крупных иностранных проектов. Это стало очень болезненным ударом по компании. Более того, ее сирийские скважины в полной целости и сохранности перешли к Исламскому Халифату. Это придало произошедшему местному триумфу российской военной мощи какой-то особо утонченный, восточный лоск.

Итого: артикуляция субъектности в интересах других государств

Экскурс в историю развития украинского рынка показал, что Украина имеет большой опыт борьбы за суверенность своей газовой политики, но все еще, не обрела навыки определения своей субъектности в национальных энергетических интересах других держав. Когда речь заходит о роли Киева в национальных интересах США и Великобритании, или в коллективных устремлениях ЕС, в Украине все чаще можно услышать, что наша страна находится вне их плоскости.

На самом деле это совсем не так. Будучи частью Римленда, как мы показали выше, Украина обречена на то, чтобы всегда быть полем битвы «стран моря» со «странами суши». Несмотря на некоторую экзотичность геополитической науки, созданной, не стоит забывать об этом, представителями атлантистского мира, никто из нынешних руководителей атлантистского мира в последнее время не дезавуировал тезис Путина о том, что настоящим замыслом борьбы за Сирию со стороны США является установление контроля над Римлендом (см. недавний российский документальный фильм «Миропорядок» (Владимира Соловьева) и высказывание Владимира Путина о «сирийских делах» в нем). А мы знаем, что в международной политике имеют значение также и ложные политические теории (такие, как, например, геополитика Маккиндера-Спайкмена), если их постулаты учитываются во время осуществления реальных действий политическими руководителями стран. Выдающийся экономист Джон Мейнард Кейнс еще в 30-е годы прошлого века, писал, что эксперты, влияющие на действующих политиков во власти, оказывают очень сильное воздействие (иногда решающее) на международную политику, «и когда они правы и когда они ошибаются». Это необходимо понимать украинским политикам при принятии решений, носящих международный и геополитический характер.

Поэтому, еще не реализованная до конца идея Турции стать ведущим транзитным газовым хабом для перевалки азиатских ресурсов в страны Европы дает Украине еще один шанс — перейти от позиции пассивного наблюдателя за чужим развитием, и утвердить свою субъектность в интересах и приоритетах других держав. Для этого необходимо, как минимум, четко артикулировать будущие транзитные доходы страны, и основные направления развития внешних украинских газовых рынков. И если киевские властные коридоры с завидным постоянством постоянно оккупируют украинские политики, которые этого не умеют делать, то тогда и возникает необходимость, у подлинно национальных элитных группах, заняться поиском тех политиков, которые будут на это способны.