Эти новации сводились к таким положениям: 1) улучшение корпоративного управления; 2) борьба с коррупцией; 3) создание гибких рынков труда; 4) совершенствование соглашений по линии ВТО; 5) учреждение финансовых кодексов и стандартов; 6) «благоразумное» открытие счетов движения капиталов; 7) установление режимов курса обмена валют без посредников; 8) создание независимых центральных банков/борьба с инфляцией; 9) учреждение сетей социальной безопасности; 10) преследование цели уменьшения бедности [17, с. 117]. 

Однако многие положения «поствашингтонского консенсуса» относительно усиления регулирования экономики и облегчения участи населения в ходе реформ остаются до сих пор не выполненными. Насколько успешными были регулятивные меры обновленного «консенсуса», показало втягивание капиталистической экономики в очередной кризис. Что же касается решения самой острой проблемы современности – борьбы с бедностью, то сегодня уже прозвучало признание сильных мира сего в том, что намеченные Цели Тысячелетия ООН – покончить с бедностью к 2025 г. – не будут выполнены, так как бедность после вступления человечества в новый век не только не уменьшается, но и упорно растет. Иного результата и быть не могло при безразличном отношении к решению проблемы обнищания народов со стороны богатых стран. Взяв на себя обязательство ежегодно расходовать с этой целью в виде оказания помощи развивающимся странам в рамках Проекта Тысячелетия не менее 0,7% ВНП, многие богатые страны игнорируют его почти в полном объеме (например, взнос самой богатой страны мира – США – в фонд помощи развитию развивающихся стран составляет всего 0,15% ВНП) [17, с. 121]. 
В настоящее время неолиберальная парадигма, которая завела глобальный капитализм в исторический тупик, все чаще подвергается жесткой критике. Главными критиками неолиберализма и западных проектов экономического роста и развития в современном мире чаще всего выступают неокейнсианцы, посткейнсианцы, институционалисты и марксисты [18, с. 31–33]. 

Неокейнсианцы акцентируют внимание на провалах в регулировании капиталистической экономики в течение последних 20 лет и обосновывают необходимость возвращения к регулированию корпоративной и финансовой сферы. С целью вывода капиталистической экономики из кризиса они призывают к восстановлению ликвидности финансовых институтов за счет использования общественных фондов. Долгосрочная цель неокейнсианцев – реформирование капитализма, то есть сохранение статус-кво с использованием финансового регулирования. Посткейнсианцы, которых все чаще называют «левыми» кейнсианцами, подчеркивают неустойчивость капиталистической экономики и выступают за интеллектуальное, политическое и экономическое возвращение ко временам «кейнсианской революции», призывают к новому реформированию социальных и экономических институтов. 
Институционалисты следуют в русле учений Торстейна Веблена, Карла Поланьи, Джона К.Гэлбрайта и их последователей и делают акцент на том, что рынки создаются институтами, включая институт государства. По их мнению, в наши дни выбор лежит не между государственным регулированием и государственным нерегулированием, а между институциональными устройствами, которые действуют в интересах живущих в достатке, и устройствами, которые направляют усилия на сокращение неравенства.

Марксисты указывают, что в настоящее время мир капитала переживает системный кризис, ибо сама капиталистическая система генерировала корпоративные жалованья и бонусные выплаты астрономических размеров, переустройство финансовых средств в более новые и рискованные формы ради извлечения прибыли. Эта же система привела к расширению неравенства в еще больших масштабах, особенно в США, ставших эпицентром кризиса. 
Несмотря на возрастающее признание вступления человечества в «постнеолиберальную» эпоху, действенных альтернатив неолиберализму в западной «экономикс» сегодня нет. Американский экономический мэйнстрим, побивший все рекорды по количеству лауреатов Нобелевской премии, до сих пор не смог представить на суд общественности научные работы, в которых содержался бы серьезный анализ причин нынешнего кризиса, основательно подорвавшего легитимность неолиберализма. Исследуя положение в экономической науке США, Джеймс Гэлбрейт (сын известного американского экономиста Джона Гэлбрейта) пишет: «Причина не в том, что нет новейших работ, посвященных исследованию природы и причин финансового коллапса. Такие работы есть. Но линия дискурса, в ходе которого обсуждаются эти вопросы, обособляется, перемещается на обочину в пределах академической экономики. Статьи, в которых дискутируются эти проблемы, передаются во второстепенные журналы, даже в бюллетени и блоги. Ученые, которые изменяют своему скептицизму и проявляют интерес к этим проблемам, лишаются участия в академической жизни – или, если они остаются, их отправляют в широкую сеть меньших университетов штатов или колледжей либеральных искусств. Там их смогут надежно игнорировать» [19, с. 87]. 

За неимением собственных альтернатив неолиберализму западники все пристальнее присматриваются к опыту 30-летних китайских рыночных реформ, которые чуть ли ни с первых лет привели к улучшению положения в экономике и жизни людей и до сих пор удерживают высокие темпы роста. 
Одной из главных особенностей нового экономического курса Китая следует считать ту, что подъем жизненного уровня населения в КНР стал не следствием, а предпосылкой реформ, в рамках которых в самом начале были смещены акценты от «накопления» к «потреблению». Своего рода «потребительским допингом» стало увеличение в 1979 г. на 25–30% закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию при одновременном снижении налогов, а также повышение в октябре того же года тарифных разрядов у 2/5 рабочих и служащих, что в конечном счете привело к росту денежных доходов в городах примерно на 40%. В целом потребительские доходы в 1978–1980 гг. выросли на 16%, что полностью совпало с ростом ВВП и даже превысило рост общественной производительности труда [20]. 

На втором этапе реформ в 1990-е гг. в центре внимания оказались госпредприятия, которым было предоставлено право на получение части произведенной прибыли. С 1987 г. их перевели на систему подрядной хозяйственной ответственности и положили конец их полной зависимости от бюджетного финансирования. В итоге заметно снизилась сфера директивного планирования; снабжение сырьем и оборудованием, реализацию продукции стали все больше переключать на рынок. До 1992 г. существовал своего рода паритет директивных и рыночных цен, на разнице между которыми наживались дельцы. В 1992–1993 гг. почти повсеместно были введены свободные цены на зерно и другие сельхозтовары, отменена карточная система распределения. 

Проведение серии налоговых реформ, разделение бюджета на две части (регулярный бюджет и бюджет развития), бесприбыльное кредитование отстающих районов и отмена директивного планирования экспорта и импорта предприятиями при одновременном сохранении жестких протекционистских мер на важнейшие импортируемые товары, госмонополия на ряд товаров за последние три десятилетия позволили Китаю совершить немыслимый модернизационный рывок. Согласно официальной статистике, за 1993–2009 гг. рост ВВП составил примерно 290%, а среднегодовые темпы прироста ВВП превысили 10%. КНР не просто вышла на второе место в мире по объемам экономики, а фактически стала крупнейшей промышленной державой мира: на долю промышленного производства здесь приходится не менее 50% ВВП, то есть около 2,5 трлн долл. У США этот показатель ниже – менее 2 трлн долл. (правда, население США почти в пять раз меньше китайского) [21]. 

Потоки ПИИ в экономику Китая стремительно растут: в 2004 г. они составили 60,6 млрд долл.; в 2005 г. – 72,4; в 2006 г. – 72,7; 2007 г. – 83,5; в 2008 г. – 108,3 млрд долл. В 2008 г. доля Китая в притоке ПИИ в мире составила 6,4%, а в оттоке ПИИ из Китая – 2,8%. По итогам 2008 г. Китай согласно рейтингу инвестиционной привлекательности Конференции ООН по торговле и развитию занял третье место в мире [22, с. 9]. 

На первый взгляд, успех экономических реформ в Китае является реформаторским искусством китайского правительства, которое якобы в построении модели динамичной экономики отказалось от либеральной идеологии. Это, по сути, несколько лет назад признал и автор «конца истории» Фрэнсис Фукуяма, заявив, что у либеральной демократии есть серьезный соперник в лице «мягкого авторитаризма». Его образцом Ф.Фукуяма считает Сингапур, а одним из отцов – Ли Куан Ю, премьер-министра, правившего этим островным государством с 1959 по 1990 г. 

Однако с такой точкой зрения согласиться нельзя. Жизнь убеждает нас в противоположном. КПК, используя социалистические лозунги после возврата к власти Дэн Сяопина, стала постепенно и целенаправленно формировать разновидность «семейного капитализма». Суть последнего состоит в том, что частная собственность существует в нем преимущественно в форме собственности отдельных семей или партнеров, возникающих на базе семейных кланов. Тем самым в стране воспроизведена новая модель капитализма, в которой переплелись и взаимодействуют традиции тысячелетнего китайского семейного бизнеса и современных моделей западного образца. 

Китайская модель развития базируется на принципах, во многом отличных от «Вашингтонского консенсуса». Во-первых, в КНР сохраняется авторитарный режим, проводится постепенная, а не обвальная демократизация. Во-вторых, в начале реформ Китай осуществлял постепенное дерегулирование цен, а сегодня осуществляет постепенную экономическую либерализацию. В-третьих, в КНР негосударственный сектор создавался с нуля, а не в результате широкомасштабной приватизации, а также соблюдается плюрализм форм собственности и контроля. В-четвертых, в Китае осуществляется сильная экспортно-ориентированная промышленная политика. В-пятых, в КНР занижается валютный курс через накопление валютных резервов, что служит инструментом стимулирования экспортно-ориентированного роста [23, с. 346]. 

Поскольку «Пекинский консенсус» преследует цель достижения экономического роста с помощью государства при обеспечении независимости и национальных интересов в условиях стабильности, он может использоваться и другими развивающимися странами. Основными элементами «Пекинского консенсуса» являются: 1) инновационное развитие экономики, создание специальных экономических зон; 2) минимизация роли правительства в решении экономических и социальных проблем; 3) сбалансированный качественный устойчивый рост в условиях поступательного движения реформ; 4) «либерализация» собственности; 5) открытость страны не только для иностранного капитала и ТНК, но и для внедрения новейших управленческих институтов и идей; 6) совершенствование духовной, социальной и политической сфер общества; 7) развитие большей самостоятельности и независимости индивидов [24, с. 65–69].

Популярні новини зараз

Адвокат пояснив, що потрібно мати для перетину кордону із відстрочкою від мобілізації

Дуда здивував заявою про План перемоги Зеленського

Субсидія 1500 гривень: ПФУ показав реальний приклад нарахування

Помер народний депутат України

Показати ще

Несмотря на то, что «Пекинский консенсус» имеет ряд преимуществ перед «Вашингтонским консенсусом», характер и первого, и второго неолиберальный со всеми вытекающими отсюда последствиями. На это обращает внимание китайский экономист Ю Уэнли, который пишет, что неолиберальная трансформация государства под руководством КПК привела к обострению в КНР четырех главных проблем: 1) увеличение разрыва между богатыми и бедными представляет собой вызов социалистической распределительной системе; 2) приватизация находящихся в государственной собственности предприятий и «находящихся в государственной собственности активов» наносит ущерб социалистической «коллективной системе собственности»: 3) прави¬тельственное «нарушение функционирования» или «неправильное поведение» на рынке наносит урон социалистической рыночной экономической системе; 4) «сельско-городская сдвоенная экономическая структура» и увеличение разрыва между регионами наносит ущерб сбалансированному развитию национальной экономики. В результате китайское общество, которое было одним из наиболее равных в мире, превратилось в одно из наиболее неравных. КНР стала обществом риска, где ответственность за занятость, социальное обеспечение, образование, здраво-охранение, смягчение бедности, защиту окружающей среды все больше перераспределяется между правительством и НПО, между коллективом и индивидами в пользу последних [25, с. 113–114]. С этой точки зрения нельзя рассматривать «Пекинский консенсус» как альтернативу «Вашингтонскому консенсусу» и как образец для подражания. 

Как отмечают многие исследователи, между неолиберальной теорией и практикой существует значительный разрыв. Это касается прежде всего роли государства, которое «играет активную, в действительности активистскую, роль во внедрении, претворении в жизнь и воспроизводстве неолиберализма» [26, с. 13]. Утверждение тэтчеризма и рейганизма в Великобритании и США не привело к уменьшению веса государства в экономике. «Доля государственного сектора в общей экономической активности либо осталась неизменной (около 35–40% ВВН), либо, как в Соединенном Королевстве, даже увеличилась почти до 45%. Вместо «возвращения на более низкий уровень государства», как обещали Тэтчер и Рейган, неолиберализм расширил государственное регулирование недавно приватизиро-ванных коммунальных предприятий и других частей экономики» [27, с. 47]. В этом контексте требования западных стран приватизировать все и вся и превратить государство в бывших социалистических странах в «ночного сторожа» еще раз подтверждают, что зарубежные «наставники» стран с «переходной экономикой» руководствуются принципом «делайте не так, как делаем мы, а так, как мы вам говорим». 

Камо грядеши, Украина, в ХХІ веке?

В поисках выхода из исторического тупика, в который бывшие социалистические страны загнал глобальный неолиберальный капитализм, нельзя игнорировать опыт, экономические и административные методы, приемы и инструменты, которые использовались в экономической политике СССР. Они весьма значимы для развития экономик развивающихся стран и, судя по всему, некоторые из них могут быть весьма полезны для Украины в настоящее время. Для этого следует отказаться от предвзятого отношения к УССР, характерного для «политической элиты» Украины на протяжении последних 20 лет, и исходить из принципа беспристрастного научного исследования и применения лучшего прошлого опыта, который в сжатые сроки вывел Украину в число передовых держав мира. Для этого нельзя предавать забвению и, тем более, шельмованию общеизвестный факт, что в 1900–1990 гг. ВВП Украины вырос почти в 14 раз, что превышает темпы прироста мирового ВВП в данный период. В 1938–1990 гг. в УССР было достигнуто опережающее развитие в сравнении не только с темпами роста мирового ВВП, но и США [28, с. 127].

Украина имеет выход к морю, владела развитым судостроением. Развитая система железнодорожного, автомобильного, речного и воздушного транспорта соединяет Украину с остальным миром. По геополитическим масштабам, экономическим, технологическим, оборонным и научным потенциалам Украину можно сравнивать с многими развитыми странами. По имеющимся оценкам, в расчете на душу населения природно-ресурсный потенциал Украины в 1,5–2 раза превышает ресурсный потенциал США, в 4 раза – ФРГ, в 12–15 раз – Японии [29].

К этим характеристикам Украины необходимо добавить ее весомые научно-технические достижения. Многие из них до сих пор не превзойдены в мировой практике, некоторые – доступны не более чем десятку стран в мире в настоящее время. Накопленный Украиной научный и кадровый потенциал позволил ей осуществить первую контролируемую ядерную реакцию и создать первый цифровой компьютер в континентальной Европе, построить самый огромный самолет «Мрія», авианосец ХХІ в. «Варяг» и самую мощную межконтинентальную ракету в мире «СС-18», а также ее гражданский вариант «Энергия», разработать сварочную систему для ведения работ в космосе, создать систему управления космического корабля «Буран» и автоматические системы стыковки космических кораблей. Стремительный прорыв Украины в будущее во многих областях НТП открывал перед ней широкие горизонты для успешного вхождения в новую экономику, основанную на знаниях. 

Все это также создавало хорошие стартовые условия для интеграции нашей страны в глобальную экономику, которые были утрачены. Украина 10 лет пребывала в состоянии падения, в результате чего ее ВВП снизился до уровня 40,8%, а после следующих 9 лет роста достигла всего 74,1% ВВП от уровня 1990 г. В сравнении с 1991 г. имеющиеся реальные доходы населения сначала упали до 32,9% в 1999 г., а потом выросли до 101,3% в 2008 г. [30, c. 5]. Это означает, что 18 лет с точки зрения роста доходов населения в целом потеряно. К тому же за все это время экономика не была реструктуризована и переведена на инвестиционно-инновационный путь развития.

Факторами экономического роста в 2000-2008 гг. были инфляция и экспорт. В 2000 г. инфляция составила 28,8%, а экспорт – 18,8% при росте ВВП на 5,9%. Однако определяющим фактором в этот период стал экспорт ресурсоемкой продукции, доля которой в ВВП достигла критической отметки (более 60%). Экспортно ориентированная модель роста, сложившаяся в последние годы, хотя и поддерживала темпы роста индустриального производства, стала тормозом структурной перестройки промышленности, сохраняя ее сырьевую специализацию. Кроме того, такая модель способствует выкачиванию природных ресурсов, росту внешней зависимости и отбрасывает Украину к наименее развитым странам мира. Одновременно происходит свертывание относительно новых научно-технологических комплексов, созданных в 70–80 гг. ХХ ст. Свидетельством этому является доминирование в нашей стране третьего и четвертого технологических укладов, удельный вес которых составляет почти 94% в формировании ВВП.

Экономическая модель развития в Украине характеризуется высоким удельным весом теневой экономики (по разным оценкам, от 35 до 60% ВВП) и чрезмерной нормой эксплуатации наемных работников. В силу этих обстоятельств зарплата не выполняет своих воспроизводственной, стимулирующей и распределительной функций. Ее удельный вес в доходах упал с 2007 по 2009 г. с 44,8 до 41,9%, тогда как удельный вес социальной помощи, финансируемой из бюджета, вырос с 36,7% до 39,5% [31].

Внедряемая модель неэффективна, отражает корпоративные интересы и не соответствует национальным стратегическим интересам страны. Причины этого разнообразны, но главные из них сводятся к тому, что трансформация экономической и политической системы осуществлялась по примитивной схеме адаптации к системе современного капитализма и глобализации в интерпретации ВБ и МВФ. При этом двигателями осуществляемой доктрины служат представители корпоративно-бюрократической коалиции, пытающейся реализовать свои, а не национальные интересы, парализуя тем самым массовые общественные силы, которые, пытаясь выжить, реально не способны воздействовать на воспроизводство качественно нового общественного строя.
В условиях глобального финансово-экономического кризиса положение Украины при использовании неолиберальной доктрины развития оказалось одним из худших среди развитых стран, а также стран СНГ. В Украине зафиксирован самый сильный экономический спад в 2009 г., к предыдущему году он составил 15%, тогда как в среднем по государствам – членам СНГ он был 7% [32, c. 2].

Наибольший спад в промышленности Украины пришелся на первый квартал 2009 г., когда по сравнению с соответствующим периодом 2008 г. он составил 32%. В течение года темп снижения замедлился и за 2009 г. оказался равен 22%. Промышленное производство в первом полугодии 2010 г. по сравнению с аналогичным периодом 2009 г. выросло в среднем по государствам – членам СНГ на 7%. При этом многими странами был достигнут уровень докризисного периода (I кв. 2008 г.) по объему производства в промышленности. В Молдове, России и Украине по этому показателю сохранилось отставание. В первом полугодии 2010 г. объем инвестиций в основной капитал в Украине снизился на 12,5% к уровню первого полугодия 2009 г. [32, c. 23]. В этих условиях рассчитывать на значительный рост экономики и благосостояния населения в ближайшее время не приходится.

Все это свидетельствует о том, что Украина вступила во второе десятилетие ХХІ в. в состоянии глубокого системного кризиса, поразившего все сферы украинского общества – политическую, экономическую, демографическую, духовную и культурную. Это ставит поиск новой парадигмы развития экономики Украины на повестку дня страны в качестве приоритетной задачи. Ибо дальнейшее следование Украины в русле неолиберализма, «догоняющего» и «стабильного» развития чревато необратимой деградацией всех основных компонентов государства, утратой им способности к воспроизводству своего суверенитета и, в конечном итоге, развалом нашей страны. 

* * *

По какому пути пойдет дальнейшее развитие мировой цивилизации – это уравнение со многими неизвестными. Не вызывает сомнения только то, что в обозримом будущем вместо обещанного видным американским философом Фрэнсисом Фукуямой «конца истории» наступит, выражаясь словами видного американского социолога Иммануэля Валлерстайна, «конец знакомого нам мира». Каким будет грядущий новый мир, зависит от каждого из нас. Мир стоит на пороге новых великих потрясений, и долг каждого обитателя Земли состоит в том, чтобы сохранить на ней мир и жизнь. Вне всякого сомнения, решить эту глобальную проблему в рамках нынешней парадигмы развития невозможно. Следовательно, задача № 1 – в том, чтобы найти выход из тупика, в который завел человечество глобальный неолиберальный капитализм, сделавший удовлетворение «жажды наживы» своим высшим приоритетом. Но это тема уже другого разговора, который мы намерены продолжить в будущем. 

Петр Степанович Ещенко, доктор экономических наук, Киевский национальный университет им. Т. Шевченко.
Анатолий Григорьевич Арсеенко, кандидат исторических наук, Институт социологии НАН Украины.

Литература

17. Peet R. Geography of Power: Making Global Economic Policy. – London : Zed Books, 2007. – 224 p.
18. Battin T. Is the Left Ready to Displace the Right? // Social Alternative. – 2009. – Vol. 28. – No. 1. – P. 31–33.
19. Galbraith J. Who are These Economists, Anyway? // Thought & Action – Fall 2009. – P. 85–95.
20. Богомолов О. Секреты китайской экономической кухни // Независимая газета. – 1999. – Январь.
21. Шергин С. Китайский фактор и Украина // 2000. – 2010. – 10 сентября.
22. Прогнозы темпов роста основных макроэкономических показателей стран СНГ на 2009-2010 гг. Межгосударственный статистический комитет СНГ. – М., 2009. – 398 c.
23. Попов В. «Пекинский консенсус» против «Вашингтонского»: «азиатские ценности» более конкурентоспо-собны, чем либерализм? // Прогнозис. – 2007 – № 3. – С. 344–347.
24. Лопатина А.Н. От «Вашингтонского консенсуса» к «Пекинскому» // США – Канада: экономика, политика, культура. – 2010. – № 9. – С. 59–71.
25. Ren H. The Neoliberal State and Risk Society: The Chinese State and the Middle Class // Telos. –2010. – Summer – P. 105–128.
26. Cahill D. Is Neoliberalism History // Social Alternative. – 2009. – Vol. 28. – No. 1. – P. 12–16.
27. Pabst A. The Crisis of Capitalist Democracy // Telos – Fall 2010. – P. 44–67.
28. Роль держави у довгостроковому економічному зростанні / за ред. д.е.н. Б.Е.Кваснюка ; Ін-т екон. прогноз. – К.; Х. : Форт, 2002. – 424 с.
29. Проблемы экономической оценки и использования национального богатства страны // Экономист. – 2001. – № 2. – С. 23–27.
30. Новий курс: реформи в Україні. 2010–2015 : націон. доп. / за заг. ред. В.М.Гейця та ін. – К. : НВЦ НБУВ, 2010. – 232 с.
31. Лукашин Ю. Если рухнет Пенсионный фонд – рухнет вся госказна // 2000. – 2010. – 26 ноября. 
32. Информация о социально-экономическом развитии торгово-экономических отношений государств – участников СНГ в 2009 и первом полугодии 2010 года. Межгосударственный статистический комитет СНГ. – М., 2010. – 170 с.

«Економіка і прогнозування», 2011, №1