Махно без тачанки. К 126-й годовщине со дня рождения Нестора Ивановича

Когда начинаешь разбираться в том, что написано, сказано или снято о Несторе Махно и движении, которое он возглавлял с 1917 по 1921 год, то невольно вспоминаются слова, сказанные Маяковским о Есенине. “99% написанного (о нем) просто чушь или вредная чушь”. В случае с Махно, возможно, чуши только 80%, но сути дела это не меняет. Имя это стало нарицательным еще при жизни Батьки, сам он стал легендой еще при жизни, и сразу же его образ был преобразован в миф. Потому что история – она ведь как есть, со всеми ее неприятными деталями, а миф, вот он – раскручивай его как удобно. Победители не столько переписывают историю, сколько подменяют ее мифами.

И сейчас, когда упоминают Батьку Махно или махновцев, то речь, скорее всего, идет о каких-то негативных явлениях, эксцессах, любом так называемом беспределе. Сила мифа состоит в подтверждении устойчивого стереотипа, а стереотип махновщины со времен Гражданской войны построен на образе разухабистого, подвыпившего бандита на тачанке, с гармошкой и пулеметом, непременно системы “Максим”, которому закон не писан. Такой образ прекрасно вписывается в незамысловатый советский миф о хаосе, в который по-большевистски твердая рука принесла порядок, пусть и чрезмерно жестокий, но оправданный необходимостью остановить разгул безвластия. То, чем для поклонников вертикали власти и ежовых рукавиц в наше время оказался скачущий, горланящий, горящий Майдан, сто лет тому оказалась махновщина.

В общем, если перефразировать Верещагина из фильма “Белое солнце пустыни”, мне за Махно и махновцев обидно. Обидно, что образ людей, предпринявших редкую в истории попытку создать свободное общество, сводится к опереточным типажам из “Свадьбы в Малиновке”. Оперетта сама по себе чудесная, но кто же учит историю по опереттам?

Я сел было, чтобы написать здоровенное эссе, где смог бы изложить и биографию Махно, и аспекты махновского движения, разобрать детали политической и социальной особенностей повстанчества и как они соотносились анархо-коммунистической идеологией Махно, упомянуть съезды Советов махновского района, проследить эволюцию военной практики Революционно-повстанческой армии Украины (махновцев), и многое другое, без чего полная картина не могла бы быть полной.

Я начал так:

С 1918 по 1921 год, значительная часть того, что некоторые, ничтоже сумняшеся, величают “Новороссией”, считалась, не без основания, махновским районом. В нем дважды, сначала с апреля 1917 по апрель 1918, а затем в течение всего 1919 года, предпринимались попытки создания свободного общества, построенного снизу вверх на основе власти местных советов. Несмотря на то, что Махно всегда позиционировал себя как анархиста-коммуниста, само махновское движение было гораздо шире, чем его личное мировоззрение. В движении было больше эсеров, чем анархистов. Основой его был принципиальный компромисс левых сил, выраженный махновской фразой “борьба идей, а не людей”. Целью движения было то, что сегодня называют “децентрализация”, когда городки и села считают себя ничем не хуже столицы, и вполне способными самоуправляться по собственному усмотрению, без команды сверху. Так что небольшое, но экономически и культурно развитое село, а по размеру город, Гуляй-Поле отлично подходило на роль центра революции без центра.

Уникальность района заключалась в его этническом разнообразии, присущему, скорее, городам вроде Нью-Йорка и Лондона. В том, что чуть ли не треть населения Гуляй-Поля составляли евреи, ничего особенного для Украины не было. Юг Украины заселяли, приглашая или насильно перемещая из других мест. В результате, помимо русских и украинских сел, там были греческие, болгарские и даже еврейские сельскохозяйственные колонии, как невероятное исключение из имперского закона, запрещающего евреям владеть землей. Но доминировали немцы, в основном из секты меннонитов. В отличие от других этнических и религиозных групп, которые, так или иначе, смешивались в прямом ежедневном контакте, меннониты-колонисты были, по сути, колонизаторами. Они жили замкнутыми общинами, и с аборигенами имели исключительно деловые отношения, отличаясь и внешним видом, и языком, и культурой. Одним словом – инопланетяне. Но без них никогда бы не появилась махновская тачанка и…

И тут я подумал, что даже самая полная картина мало кого убедит в несостоятельности мифа, потому что мифы не основываются на фактах и логике. Лучше, пожалуй, просто обратиться к визуальному образу, на котором часто и строится миф, и посмотреть, куда он меня заведет.

Судя по доступным мне литературным произведениям и изображениям, внешний и внутренний облик Нестора Махно в основном выводится из фотографии, снятой во время встречи красного комдива Дыбенко с командиром повстанцев Махно.

Рядом с почти двухметровым Дыбенко Махно кажется совсем небольшим. Но его 160-162 см роста, указанные в документах царской полиции, и в наш век акселерации не выделили бы его особо из уличной толпы.

Необычный мундир с галунами тоже вечно кочует из одного произведения в другое. Махновцев вообще принято воображать как нечто пестрое, и расхристанное. Хотя по единственному сохранившемуся фильму трудно сказать на первый взгляд, к какой армии принадлежат бойцы:

http://www.youtube.com/watch?v=iwEr86wd2OY

Единственные, кто выделяются относительно экстравагантной одеждой с галунами, это командиры – Махно и бывший матрос Щусь. Бывший матрос Дыбенко тоже одет в кожаные галифе. Тут удивляет скорее то, что все, в основном, одеты в обычные военные шинели. Ведь в условиях почти полной остановки производства, пополнять обмундирование было просто не откуда. Тем не менее, в большинстве случае, как и сегодня, все противоборствующие стороны отличались лишь кокардами и ленточками. Исключение составляли лишь некоторые офицерские полки, создавшие свой, иногда весьма причудливый, дизайн, и, конечно, Сичевые Стрельцы, носившие австрийскую армейскую форму, за которую их окрестили синежупанниками. Остальные легко смешивались, и, как вспоминал маршал Тимошенко, могли вместе переночевать в одной хате, и только утром обнаружить из разговора, что рядом с ними противник. В поздний период махновцам достаточно было надеть трофейные буденовки, и их принимали за красных. Партизаны и банды могли, несомненно, грабить и брать трофеи, и выламываться в пестрых нарядах, но вести активные действия, вырядившись в рясы или меховые шубы очень сложно.

А махновцы их вели. Сначала как партизанское движение против немецких и австро-венгерских оккупантов и режима гетмана Скоропадского. С этим тоже связанно много мифов, уже представляющих Махно в роли организатора и лидера широкого народного восстания, лихого и хитрого партизана, державшего в страхе оккупантов и их приспешников. История тут, как всегда, оказалась гораздо прозаичнее.

Дело в том, что вернувшись из России, где он с апреля скрывался от мести новой украинской власти, в Гуляй-Поле в середине лета 1918 года, Махно и его малочисленные товарищи в течение 2 месяцев не могли зажечь огонь сопротивления, хотя в целом Украина поднималась. Возможно, что это объяснялось тем, что Нестору Махно было необходимо восстановить утерянный кредит доверия у населения.

Всем известно, что как террорист-анархист, Махно был приговорен к бессрочной каторге, которую он отбывал в Бутырской тюрьме. С этим связано несколько легенд. Согласно распространенному мнению, он в момент совершения преступления являлся несовершеннолетним, то есть младше 21 года, и смертной казни не подлежал. Но во время столыпинском реакции военно-полевые суды слали на казнь революционеров любого возраста, иногда девочек и мальчиков пятнадцати лет. Поэтому, когда члены “Союза бедных хлеборобов”, членом которого состоял Нестор, были арестованы, Махно грозила смертная казнь за соучастие в убийстве. Однако к 1910 году ситуация в стране успокоилась и гражданское судопроизводство было восстановлено. Учитывая, что нескольких ребят из группы все-таки казнили, мне кажется, что неслабый приговор “бессрочная каторга” отражал мнение суда о полной причастности Махно к вменяемым ему преступлениям, и не может считаться смягчением приговора. Освободила его Февральская революция.

Если до тюрьмы Нестор Махно был, скорее, юный пылкий романтик-боевик, характерный для Первой русской революции, то из бессрочной каторги вернулся вдумчивый и осторожный мужчина в очках и с легкими, пораженными туберкулезом. Страна после свержения царя находилась в состоянии нарастающего бардака. Многие были растеряны и метались в поисках решений. На этом фоне Махно не только сам пришел к выводу, что поборникам свободы и противникам государства в данный момент стоит пойти на компромисс с существующей системой, но и сумел убедить в этом местных анархистов. С точки зрения правоверного анархизма это была ересь. Но, как уже было сказано, Махно не был идеологом. Поэтому вскоре он не только возглавил Крестьянский (проф)союз, но и был выдвинут на должность товарища (заместителя) председателя Общественного комитета. Да, да, того самого органа государственной власти Временного правительства. Почему-то об этом мало упоминается, вероятно, потому, что для противников образ Махно как чиновника с печатью, занимающийся пропажей коров и другими житейскими мелочами, рутинными для любой городской администрации, никак не вписывается в образ лихого бандита. А для поклонников Махно… для них тоже не вписывается. Но, с моей точки зрения, это самый важный момент в истории махновского движения, потому что благодаря всем этим выборным должностям в профсоюзах и советах, ставшие результатом широкой общественной работы и политической активности, анархистам Гуляй-Поля удалось провести несколько социальных и экономических реформ, не прибегая к насилию. Это еще не называлось “махновским” движение, и это еще не были те “махновцы”, но они уже действовали, и довольно успешно, расшатывая систему изнутри. После корниловского мятежа Советы по всей стране стали реальной властью, и Гуляй-Польский Совет, как и многие другие по стране, начал земельную реформу задолго до Октября. Махно же, как председатель Комитета по защите революции, возглавил и местное вооруженное ополчение, причем с благословения Временного правительства. Теперь он был по всем меркам завидный жених, и вскоре, действительно, сыграл свадьбу. Как анархист, формальностями вроде венчания в церкви он не заморачивался, но гуляли, говорят, с неделю. Все, казалось, шло хорошо.

Вторая русская революция тоже ведь имела, на первый взгляд, все индикаторы успеха. В стране фактически не было правых партий. Бедные конституционные демократы, кадеты, которых представляли в качестве темных сил реакции, на самом деле являлись вполне себе центристами-либералами. Зато слева от них выстраивалась череда социалистов, с нарастающим градусом экстремизма. А вот правый флаг пустовал. Там, окромя посконных черносотенцев-монархистов, никого особо не наблюдалось. Хуже всего было то, что практически все поддерживали программу эсеров по передаче земли крестьянским общинам. Эсеровский лозунг “Земля – крестьянам!” не предполагал частной собственности на землю, как хотел Столыпин, не делал из крестьян независимых фермеров, а по старинке полагался на мудрость общины. Что впоследствии удачно использовали большевики, рассудив, что земля у общины, община под пролетарским государством, и когда говорят, что коллективизация началась в конце 20-х, неплохо бы взглянуть на лето 1917-го. Но миф общины довлел над прогрессивным сознанием, и против него, кроме кадетов, особо не возражали.

Махно с последователями начал даже создавать на основе освободившихся помещичьих имений (с очень немецкими названиями), владельцы которых благоразумно сбежали, не дожидаясь грядущих реформ, сельскохозяйственные коммуны, на манер современных израильских киббуцев, к ожидаемому неудовольствию местного крестьянства, которое бы предпочло завладеть хорошей землей. Но дело до разборок не дошло, поскольку до лета было далеко, а потом уже не до того было.

После большевистского переворота бардак в стране продолжался, как и раньше, но на смену правым кадетам и меньшевикам в Гуляй-Поле пришли эсеры-националисты. Особых разногласий по экономическим вопросам с махновцами, которые, в принципе, поддерживали эсеровский Декрет о земле, у них не было, и обе стороны относительно мирно сотрудничали в органах местного самоуправления. Пока Брестский мир в марте 1918 года не сорвал крышу и у сторонников украинской Рады и у самого Махно. Националисты радостно ждали военной подмоги от могучих союзников – Германии и Австро-Венгрии, махновцы наскоро создавали добровольческие батальоны, чтобы биться с закаленной боями современной армией, а большинство населения тихо надеялось, что их не раздолбают артиллерией. Кончилось это печально. Сторонников Рады анархисты сначала заткнули угрозой террора, но когда дело дошло до защиты Гуляй-Поля, город просто сдали, а анархистам и левым эсерам пришлось бежать. Мало кто хотел воевать и умирать, потому что социалистическая Центральная Рада несла ту же программу реформ, что и другие.

Остатки анархистов Гуляй-Поля оказались в изгнании. Согласно Махно, они собрались и решили возвращаться, чтобы начать вооруженную борьбу. После этого Махно долго ездил вверх-вниз по Волге в поисках беременной жены, тоже бежавшей в Россию вместе с коммуной. А может он искал себя, кто знает? Для него потеря Гуляй-Поле явно оказалась потрясением. Жену, беременную на последнем месяце, он нашел, и, не дожидаясь скорых родов, тут же уехал в Москву. Роды прошли неудачно, ребенок не выжил, что по тем временам не было чем-то необычным, но породило пару легенд. Все это, несмотря на то, что жена, уже бывшая, Махно вскоре вернулась домой и жила в Гуляй-Поле довольно долго, не встречаясь с Нестором.

Махно прибыл в Москву, где, по его словам, нигде не подтвержденным, встречался с Кропоткиным и Лениным. Во встречу с князем-анархистом верится именно потому, что ничего внятного Махно о ней не говорит. Старая гвардия революционеров, вроде Кропоткина и Плеханова, была поражена с каким сочетанием разнузданного насилия и удушающей государственной бюрократии революция самоуничтожалась в крови и голоде. Ничего конкретного Кропоткин сказать Махно не мог, что и отражено в махновских воспоминаниях, где его кумир произносит пару каких-то общих фраз. Зато Ленин у Махно говорит много и долго, и довольно похоже на Ильича. Махно в ответ тоже говорит пространно и детально, как будто все подготовились заранее. Поэтому их встреча для меня под сомнением.

Как бы там ни было, а в июле 1918 года, Махно вернулся в очередной раз в Гуляй-Поле. В то время по всей Украине разгорается сопротивление оккупантам и гетманату, но вот у Махно с соратниками, как ни странно, первые два месяца не заладилось с организацией восстания. То ли страх населения перед австрийцами, то ли исчерпанный кредит доверия у Махно, но что-то не удерживало жителей Гуляй-Поля от поддержки немногочисленных повстанцев. Все что удалось совершить – свести счеты с некоторыми “предателями” и грабежом добыть средства на вооружение. Среди жертв оказались женщины и дети. Об этом предпочитали не упоминать. Дело шло к тому, что повторялась судьба “Союза бедных хлеборобов”.

Поэтому решено было соединиться с более удачливой группой под командой матроса Щуся под селом Дибровкой, где их заперли совместные превосходящие силы австрийских солдат и немецких колонистов. Тут и взошла звезда Нестора Махно. Вместо разумного тактического ухода вглубь Дибровского леса, он предлагает немедленную атаку на расслабленного противника. Скрываться можно бесконечно, но победа пошлет населению четкий сигнал о новой силе, способной противостоять гетману и австрийцам. Как ни странно, его не только поддерживают, но и провозглашают украинским казацким Батькой. Махновцы одержали победу, и с тех пор наращивали силу и влияние.

Но, по правде говоря, конец оккупации Украины в ноябре 1918 пришел не от многочисленных, но разрозненных и слабых партизанских отрядов, а с подписанием перемирия на Западном фронте 11 ноября 1919. Немцы и австрийцы уходили, на смену им шли украинская Директория, Красная Армия и белая Добровольческая армия.

После уходя оккупантов, махновцы заключили союз с Директорией, но уже через месяц расторгли его и вместе с большевиками и левыми эсерами Екатеринослава отбили город. Среди новых союзников немедленно начали склоки. Большевики привычно стремились к полной политической власти, остальные партии жаловались на узурпаторов, махновцы, уже сражающиеся на нескольких протяженных фронтах с украинскими и российскими государственниками, усердно пополняли свои запасы из городских складов, к негодованию большевистского руководства. При этом махновцы, считающие пенитенциарную систему одной из форм угнетения, широко распахнули ворота тюрьмы, что тут же прибавило к общему хаосу. Подошедший курень армии УНР легко выбил их из Екатеринослава.

После того махновцам стало ясно, что без реорганизации в более-менее регулярную армию и без союза с подходящий Красной Армией, которая в начала 1919 года еще виделась как естественный союзник вольный украинских советов, всех врагов им не одолеть.

Поэтому Махно и встретился с Дыбенко, чтобы объединить силы против возрождающегося после неудач белого движения и влиться во 2-ю красную армию в качестве бригады имени Батьки Махно. Напряженные лица на снимке, возможно, передают предчувствие того, что случится потом. Вскоре красный комбриг Махно отрастит более характерные для военного того времени усы, а махновцы перейдут на штатное расписание Красной Армии с ротами, полками и корпусами, и до 1920 года будут вести военные действия как любая регулярная армия.

Разрыв махновцев с петлюровцами был не случаен. Войска УНР, которые в декабре 1918 так впечатляли Булгакова своей многочисленностью, к февралю съежились до нескольких тысяч. Полковники и атаманы с именами Ангел, Зеленый, Тютюнник и Григорьев, отпадали и переходили на сторону красных. Что-то Петлюра делал не так.

Это лишь часть истории Нестора Махно, о которой напоминает фотография. А до тачанки я даже не дошел.

Изображение: Ивана Семесюка

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, страницу «Хвилі» в Facebook.