В августе 1941 года Уинстон Черчилль, шокированный ужасами Холокоста, заявил в радиоэфире: «Мы являемся свидетелями преступления, которому нет имени». Спустя три года, в 1944 году, польский профессор международного права Рафаэль Лемкин дал название этому ужасному преступлению – геноцид. «Убийство народа». Уже в декабре 1948 года Генеральная Ассамблея ООН приняла Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, и со временем новый термин «прижился» в юридическом дискурсе. Сегодня весь мир является коллективным свидетелем еще одного преступления, имени которому пока нет.

Думаю, что по лингвистической аналогии это преступление можно назвать «этацидом» – «уничтожением государственности» (от французского «état» – «государство» и латинского «caedare» – «убивать»). В данном случае – украинской государственности. В соответствии со статьей 1 Монтевидейской конвенцией 1933 года о правах и обязанностях государств, государство характеризуется наличием постоянного населения, определенной территории, правительства и способности вступать в международные отношения. Даже поверхностный анализ российского политико-правового дискурса разлива 2014 года показывает, что Украине то и дело пытаются «отказать» во всех этих признаках государственности. Дескать, и территория Украины искусственно «склеена», и значительная часть населения Украины – русскоязычная, а значит – принадлежит к «русскому миру», и правительство, пришедшее к власти в феврале 2014 года, – «нелигитимное», и вообще мы с этим правительством «никаких договоров не заключали». Исходя из этой логики, в марте 2014 года часть территории якобы «недогосударства» Украины была отторгнута, а в августе в восточные регионы Украины были введены российские войска – и представитель России в Совете Безопасности ООН даже не стал отрицать этого. О дальнейших последствиях всех этих событий для Восточной Европы и мира в целом остается только строить предположения. Однако ясно, что при условии чьей-то недоброй воли до Третьей мировой войны – при желании всего пара шагов. И будем откровенны – международное право при неблагоприятном развитии событий не сможет предотвратить ее.

События 2014 года в Украине показали, насколько слабым является современное международное право – и насколько остро оно нуждается в системном пересмотре и совершенствовании. «Право координации» – каковым является современное международное право, – предполагает слишком много консультаций и бюрократических проволочек, а действующий режим санкций является слишком слабым, чтобы препятствовать агрессору. Если в ближайшее время не будут приняты более решительные международные меры для защиты Украины – мир, к сожалению, рискует потерять Украину в качестве субъекта международного права. Драматические вызовы, брошенные действующему международному праву, требуют симметричных ответов – а может быть, даже асимметричных, гораздо более мощных и решительных, чтобы остановить агрессора. В намерениях последнего сомневаться не приходится – бывший советник президента России Андрей Илларионов предельно ясно заявил в недавнем интервью украинскому телеканалу «1 + 1»: целью военного наступления на Украину является не Крым или Донбасс, а Киев. А если вспомнить недавние заявления Владимира Жириновского относительно будущих судеб Польши и государств Балтии, то сценарий становится еще более жутким.

Речь идет не просто об агрессии, как она определена в Резолюции 1974 года об определении агрессии, – а именно об угрозе уничтожении государственности указанных стран. Ценность этой резолюции в контексте украинского кризиса является сомнительной, как минимум, по трем причинам.

Во-первых, резолюции Генеральной Ассамблеи ООН имеют только рекомендательный характер. По мнению «отца международного уголовного права» Мохаммеда Шерифа Бассиуни, эта резолюция не оказала какого-либо существенного влияния на практику Совета Безопасности ООН – несмотря на то, что должна была служить своеобразным «руководством к действию» для Совета в ситуациях применения государствами военной силы в международных отношениях.

Во-вторых, резолюция 1974 года предполагает, что Совет Безопасности ООН должен определить, что в конкретной ситуации был совершен акт агрессии по смыслу резолюции, – а в отсутствие такого определения и акта агрессии, на который должна была бы реагировать ООН, как бы и нет.

И, в-третьих, деяния, о которых идет речь в контексте украинского кризиса (уничтожение государственности), попросту не предусмотрены в резолюции 1974 года – и в этом смысле она является лишь ограниченно применимой к урегулированию сложившейся ситуации. Необходимо признать неутешительный факт: в действующем международном праве отсутствует юридически обязательный источник, который черным по белому запрещал бы одному государству совершать деяния, направленные на международно-противоправное уничтожение государственности другого государства. И в этой связи действия против Украины, угрозы в адрес Польши и стран Балтии, а также недавние намеки в адрес Казахстана о том, что у казахов до недавних пор якобы вообще не было собственной государственности, имели место в контексте международно-правового вакуума. А правовой вакуум предполагает безнаказанность – на что, собственно, и рассчитывают авторы действий, угроз и намеков.

Украина стала первой жертвой этацида в новейшей истории. И именно как жертва этацида Украина должна стать инициатором разработки международного договора о запрещении преступления этацида и наказании за него. Этот международный договор должен быть открыт для участия всех государств и устанавливать международную ответственность государства и индивидуальную уголовную ответственность за насильственные посягательства на государственность другой страны. В договоре должна быть прописана обязательная юрисдикция Международного Суда ООН по вопросам его применения и толкования, а также должно быть указано, что его режим его применения будет являться автономным по отношению с Совету Безопасности ООН. Разумеется, необходимо продумать и соотношение данного договора с механизмом Международного уголовного суда (МУС) по осуществлению уголовного преследования за преступление агрессии, который, возможно, вступит в силу между отдельными государствами-участниками Римского статута МУС после 1 января 2017 года. Слабость механизма МУС заключается в том, что даже в случае вступления в силу соответствующих поправок к Статуту, принятых в 2010 году в Кампале, МУС будет обладать юрисдикцией исключительно в отношении деяний, перечисленных в резолюции 1974 года об определении агрессии, – и в этом смысле, предметная юрисдикция МУС будет ограниченной по определению. В свою очередь, международный договор по преступлению этацида должен содержать обязательный – и менее бюрократический и более оперативный – механизм взаимодействия государств-участников в случаях посягательства на их государственность, а также содержать особые гарантии для малых государств.

Экстремальная степень опасности текущих событий в Украине для международного правопорядка дает основания полагать, что инициативу Украины могут поддержать достаточно много государств – ведь в сохранении своей государственности заинтересованы все страны. И чем скорее Украина выступит с такой инициативой – тем лучше.

Автор является доктором права, работает в Школе права Университета КИМЭП (Алматы, Казахстан)