Современный мир столкнулся тупиком модели отношений, основанной на росте производства-потребления. В случае если Китай достигнет уровня потребления США, при нынешнем уровне производства потребуются ресурсы нескольких планет, а для обеспечения всему населению земли такого уровня – нескольких десятков. Экономика впритык «уперлась» в свой ограничивающий фактор, который собственно и определяет развитие всей системы. «Бочка Либаха» глобального рынка уже полна, не важно, какой высоты будут другие доски – высота наполнения будет определяться самой низкой доской, т.е. лимитирующим фактором. И этот фактор – природные ресурсы.

Конечно, не исключено, что наука совершит какой-либо колоссальный прорыв, который в корне изменит существующий уровень производства, получит доступ к неограниченным запасам энергии или откроет новые революционные материалы. Но пока «маємо те що маємо». Концепция постиндустриальной экономики в действительности оказалась дымовой завесой, скрывающей новые, прогрессивные формы «относительно честного» грабежа элитой развитых стран всех остальных. Банкротство Детройта, обремененного долгами соизмеримыми с золотовалютным резервом Украины, напомнило всем апологетам постиндустриального общества старый принцип «нет мани – нет хани». А «мани» не появятся, если тот «хани», который ты можешь предложить, никому не нужен. Высококвалифицированная рабочая сила жителей Детройта не конкурентна по цене с югом США, где рабочие получают не 70 долларов в час, а 30. Но поскольку есть много стран третьего мира, где рабочую силу можно найти всего за несколько долларов в день, призрак Детройта бродит по всем странам развитого капитализма. Для предотвращения социального взрыва в рамках существующей системы элиты вынуждены делиться награбленным через социальные программы. Часть богатства просачивается сверху, как оплата сферы услуг, того самого сектора, которому предрекали стать локомотивом постиндустриальной экономики. Но сколько бы стриптизерша не танцевала, а охранник не охранял, нового продукта не создается, а значит система требует притока богатств из вне, из сферы производительного труда.

В рамках существующей товарно-денежной системы невозможно принципиально решить проблему нехватки природных ресурсов. Ведь логика прибыли требует постоянного увеличения товарооборота, а ограниченность ресурсов диктует необходимость сокращения потребления. Логика прибыли требует уменьшения сроков эксплуатации товара, а логика экономии – увеличения. В системе прибыли идеальный товар – одноразовый, в условиях экономии – многоразовый. Экономия требует свободной архитектуры изделия, позволяя вносить улучшения малыми затратами, прибыль стремиться к неизменяемому товару, который устарев отправляется на свалку целиком. Любые энергосберегающие технологии в условиях рынка тоже жестко подчинены логике прибыли. И если они внедряются, то как правило на производстве, где позволяют уменьшать затраты, увеличивая прибыль, но никак не у конечного потребителя, от которого требуется как можно больше тратить.

Последние десятилетия система еще как-то справляется с внутренними противоречиями за счет разного уровня развития различных стран – участников глобального рынка. Населению «золотого миллиарда» как норма навязывается режим потребления, где машины меняют также часто, как раньше ботинки, а ботинки – как подгузники. Странам «третьего мира» остается работа за несколько долларов в день или трущобы с практически нулевым уровнем потребления.

Скачкообразный рост торговой наценки – симптом, свидетельствующий, что компенсаторные механизмы системы на исходе. В 90-х нормой для оптовой торговли товарами народного потребления нормой было 10%, для розницы 30%. На сегодняшний день «нормальная» разница между стоимостью у производителя и продажной ценой колеблется в диапазоне 100-400%, а в некоторых случаях достигает 1000%. Естественно, эта разница в процессе прохождения товара от производителя до покупателя «отжимается» различными механизмами, обеспечивая средствами многих, потенциально «лишних» участников системы. Примером таких механизмов могут служить базары 90-х, с сопутствующими им валютчиками и рэкетом, или рост, «коммерциализация» и «рекитизация» государственного аппарата нулевых. Но логика прибыли требует оптимизации затрат, а значит механизмы «просачивания» все больше выводятся из цепочки, уступая место вертикально интегрированным схемам, позволяющим концентрировать прибыль. Так рынки уступают место сетям и торговым центрам, товар «no name» — место франшизно организованным брендам, а неорганизованное взяточничество – стройной «таблице деления». А это приводит к увеличению тех самых «лишних», для приложения труда которых попросту нет природных ресурсов. Нет столько земли, которые они могли бы обрабатывать, нет столько шахт, где они могли бы добывать уголь, и нет столько кожи, чтобы шить ботинки, которые можно было бы менять каждый день. Сфера услуг – это всего лишь паллиатив, который может помочь какой-то части населения не протянуть ноги, но не решает проблему в принципе. Если закрылось градообразующее предприятие, то рост числа парикмахерских не решает вопроса, за что покупать еду большинству населения этого города.

По своей сути современный кризис перепроизводства, в который мы все глубже входим – результат неэффективного использования существующих природных ресурсов. Как результат – неэффективная организация трудовых ресурсов в рамках существующей экономики. Прогнозируя развитие ситуации необходимо учитывать следующие факторы:

— Существующая модель, при всей своей бесперспективности для большинства населения, является оптимальной для контролирующего процессы меньшинства – агония системы будет продолжаться еще долго и мучительно. Ресурсов консервирования системы у элиты еще достаточно, а вопрос сохранения системы – это вопрос самосохранения самой элиты.

— Дефицит ресурсов обуславливает все усиливающуюся глобальную «драку» элит за использование ограниченных ресурсов. В ход идут как относительно мирные «экономические» методы так и откровенно агрессивные военные акции.

— Существующая система разделения труда может существовать лишь в условиях постоянного роста потребления. Как только рост замедляется, или заменяется спадом, это сопровождает появление целой армии людей, труд которых никому не нужен, а значит, нет мотивов обмениваться с ними любыми социальными благами. Продразверстка периода военного коммунизма или бандитизм 90-х – наиболее яркие примеры того, что при сломе экономической системы только откровенное насилие позволяет обеспечить «лишних» хоть какими-то средствами для существования.

Исходя из этого, хоть нынешней, хоть новой власти надо иметь ответы на следующие вопросы:

— Каким образом организовать сферу производства-потребления, чтобы обеспечить население хоть жизненно необходимым, в условиях тотального дефицита ресурсов.

— Каким образом задействовать экономически «лишние» трудовые ресурсы на благо общества.

— Как при этом всем не попасть в глобальный «замес» больших держав.

Популярные статьи сейчас

Польские фермеры готовят полное закрытие границы с Украиной

Штраф 3400 гривен: какие водители рискуют остаться без прав уже через 10 дней

Цены на топливо снова взлетят: названы причины и сроки подорожания

“Умру в борьбе за свободу”: Хавьер Милей о радикальных реформах в Аргентине, войне с социализмом и надеждах на Трампа

Показать еще

Отвечая на эти вопросы нужно помнить, что рыночная экономика не способна принципиально решить вопрос экономии ресурсов, а плановая социалистическая модель – вопрос мотивации работников. Что любая оптимизация государственного аппарата выбросит на улицу массу людей, пополнив и без того огромную армию безработных. Что чиновник, привыкший перекладывать бумажки, а в свободное время думать, как пристроить краник к денежным потокам или менеджер, просиживающий рабочий день за просмотром порносайтов не горят желанием идти работать в поле или спускаться в шахту. И что попытка их заставить, хоть экономическими хоть силовыми методами вызовет сильнейшее сопротивление, для подавления которого необходим репрессивный аппарат, достойный Иосифа Виссарионовича. И что Украина не находится в вакууме, а значит что при попытке серьезно наступить на мозоль сильным мира сего в их украинских интересах возможен хоть чилийский, хоть иракский сценарий.

Одним словом, вопросов намного больше, чем ответов. Правда для оптимизма тоже есть поводы.

В современной экономике потребления самое слабое звено этой системы само потребление. Если политическое голосование можно фальсифицировать, то голосование рублем фальсификации не поддается. Примером может служить опыт торговых сетей и транснациональных компаний, продвигающих бренды. Завоевав конечного потребителя, сети и бренды приобрели огромную экономическую власть над непосредственными производителями. Кто сталкивался с диктатом сетей, их методами «отжима» или с организацией производства брендовых товаров, знает о масштабах данного явления. Незначительное изменение стереотипа потребительского поведения, как привычка вместо базара делать покупки в супермаркете, или покупать не «no name» а бренд привели к тектоническим изменениям в экономике. Ведь только в рамках логики сетей стало возможным украинского потребителя завалить египетской картошкой, израильской петрушкой и польскими яблоками. Наступление суровых времен для большинства потребителей заставляют их искать новые формы экономического поведения, а это значит, что вся система становится «пластичной», готовой принять изменения. Ведь именно конечный потребитель в первую очередь заинтересован в оптимальном удовлетворении своих потребностей с наименьшими затратами. Стимулирование потребления паразитированием на желании престижа или половом инстинкте только кажется всесильным. С появлением более адекватных форм воплощения этих инстинктивных энергий показное потребление будет вызывать такое же непонимание, как норковая шапка и кашемировое пальто в знойный день на пляже.

Развитие цифровых технологий сводит на нет технологическую разницу между развитыми странами и странами «третьего мира». Сегодня разница между товаром, произведенным в Италии, Китае или Украине обуславливается не столько технологической базой, а сегментом рынка, на который нацелен товар и организационными особенностями производства. Уже сегодня основой производства становиться не штамп, а 3D модель. Ситуация со станками ЧПУ напоминает анекдот: «Имея один маркер можно разрисовать все что угодно, кроме этого маркера. Имея два маркера можно разрисовать все что угодно». В отличие от эпохи индустриализации Союза, Украина, впрочем, как и большинство других стран, способна самостоятельно производить как конечный продукт, так и средства производства этого продукта. Вопрос не столько в технологической базе, а в том, куда потом этот продукт девать. И трудность не только в жесточайшей конкуренции и перенасыщении рынка. Современные экономические реалии таковы, что украинский продукт в условиях дороговизны кредитных ресурсов и уплаты коррупционных и обычных налогов становится заведомо не конкурентным (это конечно не касается производств «приближенных к различным частям тела императора»). Другой особенностью технологического прогресса стала возможность организовывать эффективное производство не только в условиях огромных комбинатов, но и в рамках локальных небольших производств. Это не касается таких отраслей как металлургия, или энергогенерация. Но большинство товаров повседневного спроса способны производить маленькие локальные предприятия. А значит, становится возможным достижение относительной автономности небольших территорий в обеспечении себя необходимыми продуктами.

Модели организации взаимодействия, преодолевающие как рыночную расточительность и бесчеловечность, так и социалистическое равнодушие к результатам труда и отсутствие мотивации тоже существуют. За примером не далеко ходить не надо. Любая фирма, будучи субъектом рыночных отношений в своей внутренней организации подчинена режиму рационального использования ресурсов. Никто не слышал, о знаменитых кутюрье, каждый сезон разрабатывающих новую спецодежду, на основании того, что старая уже вышла из моды. Или о необходимости постоянно менять станки или автокары, поскольку работать на старых не престижно. Работник только в ситуации смены места работы находится в плоскости рынка труда, где он продает, а работодатель покупает его труд. За порогом фирмы он включается в целую систему стимулов, где материальные играют далеко не первую роль. Также, всем известной моделью взаимодействия вне системы рыночных отношений является семья. Модель семьи намного гуманнее, но при попытке спроецировать ее на большую группу тяжело найти объединяющий мотив. Как заметил Александр Мень: «Не бывает братства без отцовства». Для банды таким мотивом служит совместное выживание и обогащение, для корпорации – совместное получение прибыли, а для семьи – любовь. Но сложно – не значит невозможно.

Возможно, что будущее за организацией локальных конгломератов, объединяющих как производителей, так и потребителей в рамках одной системы, руководствующихся принципом рационального использования имеющихся природных и трудовых ресурсов. Эти объединения могут образовываться как по территориальному принципу (ОАО Киев или ООО Жмеринка) так и по сетевому (гильдия программистов или дизайнеров). Локальность таких объединений позволит реализовать в их рамках идеал политии, особенно актуальный в условиях необходимости выживания. Естественно, что системные отрасли, такие как транспорт, связь или энергообеспечение априори должны быть общенациональными.

 

В условиях приближающегося коллапса системы поиск новых форм объединения и самоорганизации, позволяющих выжить, а в идеале жить достойно, становиться не просто отдаленной умозрительной перспективой, а насущной необходимостью. Особенно это касается больших городов, не население которых не способно в случае слома системы выжить за счет подсобного хозяйства, как выживает сейчас сельское население. ИМХО в условиях существующей системы выживание для значительной части населения Украины становиться затруднительным, или даже не возможным. Противостоять глобальной системе тоже шансов нет. Значит, из нее надо выйти.

Новые формы организации общества невозможно создать, навязывая их сверху. Иначе получится повторение колхоза. Эффективное объединение возможно лишь в результате добровольной концентрации воли его участников на общей цели. А посему предлагаю не ждать смены элит, нарастания кризиса или второго пришествия. Приглашаю всех небезразличных, к коллективному формированию проекта корпорации, которая позволит ее участникам не только самим выстоять в надвигающейся буре, но и дать эффективную модель выживания другим.