Групповая кровь и почва: почему ещё долго не будет повсеместной либеральной демократии

«Мы подошли к вопросу: а как быть с женщинами и детьми? Я решил найти четкое решение и здесь. Я не считал себя вправе истреблять мужчин, то есть убивать их или приказать убить, и при этом позволять расти будущим мстителям наших сыновей и внуков в виде их детей. Пришлось принять трудное решение, чтобы этот народ исчез с лица земли.»

Их нужно всех убить сегодня, чтобы нашим детям не пришлось убивать их снова завтра.

Это был посыл речи, произнесённой в 1943 году в Познани рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером (Хайнриш Химмла). Понятно о каких мужчинах, женщинах и детях шла речь.

Мы же попробуем ответить на вопрос — почему?

Мы можем бесконечно уверять себя, что мы такие из себя замечательные свободолюбивые демократы и конституционалисты, но такие ли уж мы, если честно? Если присмотреться? Если читать и слушать без предвзятости? Если проследить историю?

Несмотря не весь калейдоскоп идеологий, философий, групп и направлений, современную социально-политическую мысль определяют всего лишь два подхода:

1. Либеральный, в изначальном понимании 19 века, с его экзальтированным индивидуализмом и неограниченными, даже безответственными личными свободами,
2. Корпоративный, основанный на примате группы над индивидом, нации/этноса над личностью, государства/корпорации над человеком.

Поэтому, как ни странно, никакой принципиальной разницы между коммунизмом и фашизмом нет. Более того, люди могут даже не осознавать, что их взгляды и действия принципиально не отличаются от коммунистических и фашистских. Они просто используют другую терминологию, не осознавая, что семантика сама по себе реальности не меняет.

Как все поганое на свете, это началось, конечно, со сволочи Гегеля, для которого государство было кульминацией нравственного действия, где свобода выбора привела к единству разумной воли, а все части общества питались здоровьем целого. Ууууууу, как знакомо звучит!

Но Гегеля можно понять. Всего лишь за сто лет до него любой монарх мог утверждать, - и не без основания, - что «Государство — это я!». То есть в контексте его времени, философ противопоставляет государство как выражение воли всей нации воле одного человека, пусть даже и чем-то там особым помазанного при коронации. Опять-таки, это же время появления наций, которые так же противопоставляются абсолютным монархиям. Обобщенно, государство и нация выше человека, который, по идее, этими государством и нацией правит по воле Божьей. Они даже выше Бога и выше морали. Где-то неподалёку зарыдал Ницше.

Нужно понимать, что до этого никаких индивидуальных людей и в помине не было, а были сплошные сословия, каждое из которых выполняло свою нишу. Тебя так в метрику и записывали «крестьянин, или купец, или дворянин, православный» и всё, ты тянул свою лямку, пусть даже она была из самого дорогущего шелка.

Так что на тот момент идея общего государства и единой нации нивелировала сословные различия и делала всех гражданами с общими формальными правами и обязанностями. На бумаге в основном, но, тем не менее, делала.

Гегель породил Маркса, который заметил, что государство и нация особо всех равными в реальности как раз не делают, ибо имеется частная собственность, которую как раз очень любили индивидуалисты-либералы, потому как только через неё, родимую, можно выражать свою индивидуальность. А так как люди разные, то получится неравенство, как имущественное, так и социально-политическое. Ведь с большими средствами можно добиться большего во всём, включая политику и сами законы. Так что частную собственность стоило упразднить и заняться групповухой. В смысле, коллективом, коммуной, что бы это ни значило.

Дальше — больше. Политика из кулуарного развлечения образованных элит плавно и быстро перетекала в массы, что заставляло менять весь подход к политическому процессу.

И неизбежно должен был появиться такой дядька, Густав Ле Бон, который среди много чего прочего, намалякал труд «Толпа: исследование массового сознания», которая считается одной из основополагающих работ по психологии толпы. И которая, надо добавить, сильно повлияла на последовавших вскоре коммунистов и фашистов. Так что этот незаслуженно незнаемый товарищ заслуживает нашего внимания.

Ле Бон предположил, что новая сущность, «психологическая толпа», возникающая из объединения сгуртовавшегося населения, не просто образует своего рода отдельное новое тело, но ещё и создает коллективное «бессознательное». Когда группа людей собирается вместе и объединяется в толпу, возникает «магнетическое влияние, излучаемое толпой», которое трансмутирует поведение каждого человека до тех пор, пока оно не становится управляемым «групповым разумом». Эта модель рассматривает толпу как отдельную единицу в себе, которая лишает каждого отдельного члена его мнений, ценностей и убеждений....Человек в толпе - это песчинка среди других песчинок, которую ветер по желанию поднимает».

Понятно что такое групповое сознание неотвратимо ведёт к групповому мышлению (group think), когда потребность группы в консенсусе отторгает суждение отдельных членов группы.

Как в рассказе Довлатова заявлял редактор нью-йоркской газеты «Слова и дела» - Диссидентов мы тут не потерпим! (Спрашивается, почему же их должен был терпеть Андропов в Москве?..)

Групповое мышление по сути есть культ, замкнутый на себе и воспринимающий всё, что не входит сферу его представлений, как враждебное и ненужное. Если ему дать возможность, оно вполне может это неприятие другого и реализовать с поражающей эффективностью в геноциде. С чего я и начал эту статью.

Вести какой-то осмысленный диалог с этой массой, у которой свои особые червяки в головах, бесполезно. Лучше всё свести к достаточно невнятным лозунгам и визуальной пропаганде, всяким там шествиям, флагам, униформам, ленточкам, барабанам и хоровому пению а капелла. Сейчас это делают буквально все. Если даже умница Обама был вынужден выкрикивать нечто невразумительное «Да, мы можем!» и «Перемены, которые нам нужны!», то чего мы хотим от Трампа? Горбачев, придя к власти, начал призывать «Давайте жить лучше!» Это всё, конечно, ни о чём, но каждый волен вкладывать в такие общие слова свой смысл. Так работает групповое мышление, оно ищет то, что предписывает группа.

А в начале 20 века французский революционный (понятно) синдикалист Жорж Сорель в книженции «Размышления о насилии» стал утверждать, что насилие, особенно политическое, совсем не плохо, а очень даже хорошо. Мораль-шмораль, это для лохов, главное прагматизм, главное добиться цели. Тоже весьма повлиял на фашистов-коммунистов (смотри выше).

Добавилась сюда и «пропаганда действием», то есть насильственные и, возможно, ненасильственные действия, ну, там терроризм и прочие ништяки, чтобы разжечь в народе «дух восстания», но поскольку это в основном шло от такого русского анархиста Бакунина, то и говорит о нём не стоит. Правда он не имперец, а даже наоборот, но кто сейчас будет копаться в деталях.

И вскоре понеслось! История вам, я надеюсь, известна.

В общем, как ни странно, коммунизм и фашизм, понимая их широко, - так что не пишите мне, что в Германии был нацизм, а не фашизм, не умничайте, - это два сапога пара, из единого корня и с примерно едиными методами и целями. Они не принимают либерального индивидуализма и экономики свободного рынка. Они просто не принимают концепции свободы, как таковой, потому что это всегда свобода отдельно взятого человека. Они могут использовать само слово, но вкладывать в него будут не человека, а класс или нацию. Они основаны на групповом мышлении, и, как это дело не называй, принцип не меняется. Единственно, что коммунизм лепит группы по классам в интернациональном контексте, а фашизм видит людей как нации, желательно моноэтнические, живущие на исконных-посконных землях в полной автаркии, то есть самодостаточности. Идеал группового мышления (смотри выше).

Важно тут заметить, что всё это создавалось не какими-то уличными хулиганами в качестве алиби на случай ареста, а вполне из себя мыслителями и дипломированными специалистами. Что их единило — это неприятие личности как таковой, как самодостаточной единицы. Личность для них всегда лишь часть группы, класса, этноса, религии, нации, и относится ней можно и нужно как обобщенному представителю данной группы. Посему боль и страдания отдельного человека значения не играют, группа всегда превыше человека, в любом контексте, в любой ситуации. Раньше думай о Родине, а потом о себе!

Отсюда и идея унитарного, социального государства. Национализация масс. Национализация образования, промышленности, религии, всего. Это получилось и в Советском Союзе, и в нацистской Германии. А на самой родине фашизма, в Италии, не заладилось. Итальянцы, не особо охваченные всеобщим и обязательным, читай идеологическим, образованием, оставались больше привязанные к своему городу и региону, чем к нации, и как-то это дело похерили. А у самого Иль Дуче не хватило то ли умения, то ли желания их заставить Родину любить как правильно. Но, и у красных, и у чёрных, и у коричневых, в конечном итоге не заладилось. Почему?

Потому что вся эта мобилизационная экономика и государственный капитализм работают только на коротком отрезке исторического времени. Они действительно могут взять то, что уже и так есть, и улучшить его. Но вот постоянной инновации в обществе, где индивидуальность не поощряется, ждать сложно. Групповое мышление необходимо не для созидания нового, а для отсеивания чужаков. Обычно все эти новаторы в науке, бизнесе, искусстве немного странные, они как-то неприятно выделяются, они непонятные, само собой, по определению, они имеют нахальство быть другими. Иными словами, они подвергают группу угрозе распада. Никакая группа этого не потерпит.

К сожалению, в сегодняшнем мире тон задают как раз последователи группового мышления. Даже в такой изначально индивидуалистической стране, как США, где в последние десятилетия всё больше доминируют те же, по сути, два групповых мышления: квази-марксистское, где упор переведён с классовой борьбы на расовую и экологию, и квази-фашистское, где из девиза «Кровь и почва» убрали кровь, и поставили религиозную идеологию.

Проблема группового мышления не в том, что оно неправо по определению. Оно может быть четырежды верным! Но оно устанавливает определённые лимиты, которые она ожидает от тебя на себя наложить. Вроде так называемой свободы воли, которое придумало средневековое христианство, когда от человека ожидалось совершенно добровольно принять единственно верное решение, а иначе его отправляли на костёр.

Так Критическая расовая теория не только объясняет историю через призму расовых отношений, что вполне научно, но ещё и ожидает от тебя принять на себя коллективную ответственность за неё. Не личную, а коллективную, как часть группы. Или штат Охайо, волей и силой государства принуждает десятилетнюю жертву износилования довести беременность до родов, так как Верховный Суд отдал законодательство по абортам в юрисдикцию штатов, а штаты там очень разные. Потому что для группового мышления отдельной личности просто не существует, а уж тем более десятилетнего ребёнка (смотри выше). Ребёнок - часть группы и нему относится должно как к целой группе.

Это в Америке, где раньше последователи тоталитарных идеологий особо не приживались. Что говорить об остальных, о Европе, Азии, Украине? Что ещё добавить к тому, что я уже давно написал о корпоративизме, национализме, расчеловечевании, семантике и морали?

Нам свойственно использовать слова исключительно эмоционально, не особо придавая значение тому, что они на самом деле значат, что за ними стоит и какие последствия могут произойти из-за слов.

Фашизм - не ругательное слово, это концепция и практика, философия и метод. То же самое и коммунизм. Они имеют солидную доказательную базу о достоинствах примата группы над индивидом и о бесконечных неразрешимых проблемах индивидуалистического общества неравенства и вседозволенности. Они уверяют нас, что история и жизнь — всего лишь отношения между группами, и кто не с нами, тот против нас. Люди могут ошибаться, группа — никогда! Поэтому люди всегда будут предпочитать группу.

Конца истории не наступило, поскольку не исчезли группы с их групповым мышлением. Идеологии ушли или изменились, но кучкование-то осталось!

Мне повезло с переездом в Канаду, где на меня нет особого давления выбирать свою групповую принадлежность. Но большинству землян приходится жить там, где они и живут, скорее всего там, где групповая принадлежность в той или иной форме важнее личности. И с этим приходится считаться. Хотя лучше бы это изменить.

Знакомый прочёл вышенаписанное и подозрительно спросил : «А на что ты тут, собственно, намекаешь?»

Где ж я намекаю? Я открыто говорю, что мы плохо понимаем где, как и зачем живем. Если б я только знал что с этим делать.