Сирия и Ливан во Второй Мировой войне

События Второй Мировой войны хорошо известны читателям по европейскому театру боевых действий. 8-9 мая были дни, когда мир отмечал окончание войны в Европе, когда капитулировала нацистская Германия.

Я прочёл множество добротных материалов на эту тему, опубликованных в самых разных изданиях, и решил написать о событиях несколько отдалённых и во многом забытых, чтобы, так сказать, дополнить картинку.

У нас редко вспоминают ближневосточный театр боевых действий, за исключением эпизодических событий, во многом благодаря их «оживлению» в кино, типа сражения при Эль-Аламейне.

Ещё реже вспоминают Сирию и Ливан. Прежде всего, потому что считается, что тут ничего значительного не происходило, и это не имело большого значения для происходившего в Европе или Юго-Восточной Азии.

Однако есть и другая причина: то, что происходило в годы Второй Мировой на территории Леванта оставило довольно неоднозначный след в истории и стало мощнейшим психологическим ударом по местным арабским племенам на десятилетия вперёд, предопределив судьбу не только Французской империи, но и всего колониального наследия Великобритании.

В общем, хочу поделиться с вами историей о том, как Сирия и Ливан переживали Вторую Мировую войну, что у них происходило в то время, и что для арабов принесла война.

Пролог

К началу Второй Мировой войны Сирия и Ливан оставались подмандатными территориями Франции согласно международным соглашениям по итогам Первой Мировой войны. Прежде всего, по договорённостям с Британией, с которой французы цинично и, стоит сказать, не очень умно разделили бывшие колонии Османской империи в 1919-1920 годах.

Левантийские территории Франции были, к слову сказать, очень проблемными. Фактически, большую часть межвоенного времени (1920-1939) Франция провела, подавляя многочисленные арабские восстания, мятежи, заговоры, националистические выступления. Местные арабы, мягко выражаясь, без особого энтузиазма восприняли приход французов, и чувствовали себя обманутыми и брошенными союзниками после Первой Мировой войны, в которой они помогали им в борьбе против османов.

Обещания предоставить арабам независимость в обмен на помощь, вольготно сыпавшиеся из уст британских чиновников на протяжении всей войны, а также знаменитые «14 пунктов» президента США Вудро Уилсона, провозглашавшие право народов на самоопределение, смысл и силу которых сам Уилсон до конца жизни так и не понял, в комбинации с чувством злости, отчаяния и разочарования по окончании войны, стали мощнейшим импульсом для арабских национально-освободительных движений.

Они сотрясали подмандатные территории Британии и Франции на протяжении почти всех 1920-1930-х годов.

Главными выразителями мнения националистически настроенных масс становились образованные люди из крупных городов: академики, политики, студенты, военные офицеры. Многие из них заканчивали французские университеты и школы, и не желали находиться под управлением Парижа.

Сирия и Ливан были особенно взрывоопасными и нестабильными территориями, поскольку их отдали Франции совсем недавно, и местные изначально противились этой идее.

Ситуацию дополнительно обострял и чересчур жёсткий и дискриминационный по отношению к коренному населению стиль управления Франции своими колониями. Париж активно насаждал свою культуру, язык, законодательство, моду, при этом внедряя абсолютно неадекватные, расистские по своей сути сегрегационные законы, наподобие тех, что были приняты в их более давних колониях — Алжире и Марокко.

Это вызывало агрессивную ответную реакцию общества, на которую французские колониальные власти реагировали, как умели: палкой по лицу и за решётку. Принудительная ассимиляция, которую Франция объясняла своей «цивилизационной миссией» в этих варварских регионах, накаляла обстановку в Леванте до предела.

К тому же, стоит вспомнить, что англо-французское соперничество за Ближний Восток никуда не делось. Хоть англичане и французы разделили бывшую Османскую империю между собой, взаимное подозрение продолжало отравлять их взаимоотношения в регионе.

Французы не простили британцам то, как они их «кинули» с иракским городом Мосул (который Париж хотел себе), а самые яростные англофобы всё ещё считали, что «истинная цель» Британской империи — изгнать Францию из Ближнего Востока и наложить лапу на её колонии. В свою очередь, британцы любили припоминать французам их бездействие (а в некоторых случаях, и содействие) по отношению к сирийским арабским бригадам, участвовавшим в еврейско-арабских столкновениях 1920-х годов в Палестине.

В течении первой половины 1930-х годов попытки Франции договориться с упёртыми арабскими националистами в Бейруте и Дамаске оказались бесрезультатными. Те стояли на своём, требуя номинальной независимости или расширенной автономии. Консервативное колониальное лобби в Париже и слышать об этом не желало.

В какой-то момент, в конце тоннеля блеснул свет. В 1936 году к власти в Париже пришло социалистическое правительство Леона Блюма, имевшее весьма прогрессивные для того времени взгляды на отношения с колониями. Националисты в Сирии и Ливане по-настоящему поверили, что французские социалисты, возможно, приблизят их к заветной независимости путём предоставления автономии. К тому же, их мечтания усиливались событиями в регионе: в 1932 году независимость получил соседний Ирак, а в 1936 году её получил Египет.

Действительно, переговоры между правительством Леона Блюма и сирийскими националистами в Палате депутатов в Дамаске изначально были успешными, и даже дошли до этапа подписания проекта союзного договора между Францией и Сирией в сентябре 1936 года, согласно которому Сирия получала независимость. А в следующем месяце утверждения аналогичного договора добились и соседние ливанцы в Бейруте. Более того, проекты договоров даже были приняты в местных парламентах, и к декабрю 1936 года арабы уже предвкушали, как будут отмечать полученную независимость.

Но колониальное лобби во Франции сумело заблокировать обсуждение договоров во французском парламенте, а правительство Леона Блюма рухнуло в июне 1937 года.

Проекты соглашения с Сирией и Ливаном были вскоре после этого успешно «убиты» под предлогом «слишком нестабильной обстановки» в регионе, и положены на полку на целых 2 года, пока в 1939 году французы уже официально не отвергли оба проекта соглашения, тем самым вызвав бурю негодования и взрыв антифранцузских настроений на подмандатных территориях.

Когда, казалось бы, их отношения с арабами были окончательно погребены под завалами гнева, злости, взаимных обид и чувства ненависти, Париж умудрился ещё больше обострить обстановку, согласившись в том же году передать Турции часть сирийской подмандатной территории — бывший османский Александреттский санджак, который стал современной турецкой провинцией Хатай с центром в городе Искендерун. Турция претендовала на этот регион из-за проживавшего там 38% турецкого меньшинства.

Возмущённые этим сирийцы окончательно вышли из себя, и организовали масштабные антифранцузские выступления и демонстрации. В ответ, Франция сделала то, что умела лучше всего — распустила местный парламент, приостановила действие Конституции и силой разогнала толпы протестующих.

К началу Второй Мировой войны в сентябре 1939 года, Франция фактически находилась в состоянии открытой вражды со своими подмандатными территориями.

Левантийские националисты были настроены решительно против французов, и в грядущей войне видели шанс для себя обрести свободу и избавиться от ненавистных колонистов. Даже когда нацистская Германия оккупировала Францию в мае 1940 году, и к власти в Париже пришёл колаборационистский режим Виши во главе с маршалом Филиппом Петеном, сирийцы и ливанцы оставались непоколебимы в своих стремлениях завоевать свою независимость или хотя бы автономию.

Для них, французская колониальная администрация Третьей республики, про-нацистская администрация, поставленная Вишисткой Францией, или самопровозглашенное правительство «Свободной Франции» Шарля де Голля - все были одним и тем же.

Попытка переговоров (1940-1941)

Для Шарля де Голля, когда тот едва покинул Францию, и обосновался в Лондоне, Левант имел огромное значение, как с точки зрения усиления собственной легитимности и политического веса, так и с учётом личностных психо-социальных комплексов.

Вообще, изучать историю Леванта того периода без привязки к личности самого известного в мире политического деятеля Франции невозможно. Шарль де Голль, которого многие помнят за то, сколько всего он сделал для своей любимой Франции, сыграл не менее решающую роль в жизни Сирии и Ливана. Здесь тоже очень хорошо помнят Шарля де Голля. Правда, несколько с другой стороны.

На момент 1940 года на территории Сирии и Ливана находилась мощная 37-тысячная французская Левантийская армия (Armee du Levant) — лакомый кусочек для любого военачальника или правителя, желающего получить в распоряжение грозную силу, которая заставит с ним считаться.

По крайней мере, Шарль де Голль именно так её и воспринимал. В состав Левантийской армии входило 7 пехотных батальонов, включая 6-й пехотный полк Иностранного легиона, и 11 пехотных батальонов «специальных войск» (так называли отряды, состоявшие из местных арабов), 90 танков, около 200 единиц авиации, три подлодки и два эскадренных миноносца типа «Гепард».

Для генерала де Голля обладание такой армией не только повысило бы его авторитет, прежде всего в глазах британцев, которых он презирал, и которые считали его карманным политическим активом из Франции, но и в глазах общественности, для которой он пока что не был известен.

К тому же, у Шарля де Голля была детская мечта, которая с течением времени переросла в навязчивую идею — командовать 200-тысячной армией, и вести их в бой, словно император Наполеон Бонапарт на Аркольском мосту. Левантийская армия была для него шансом воплотить мечту в жизнь, хотя бы отчасти.

Но когда де Голль, видимо, переоценив своё собственное значение, телеграфировал из Лондона в Бейрут командующему Левантийской армией, адмиралу Франсуа Дарлану и верховному комиссару Сирии и Ливана Анри Денцу, с призывом встать на его сторону «для защиты целостности империи и Франции», они ему отказали.

Денц посчитал себя оскорбленным принимать приказы от младшего по званию офицера, да ещё и считавшегося ручным генералом Черчилля, бывшим на побегушках у британцев. Не очень помог переговорам уязвлённого за живое де Голля и сам премьер-министр Британии, когда по его приказу был потоплен французский фрегат, стоявший на якоре в Алжире, дабы он не достался немцам. Это лишь сильнее убедило Денца в правильности своего мнения относительно вероломности и жестокости англичан по отношению к французам.

Шарль де Голль не пользовался большой популярностью в колониях. Единственным из чиновников, которые тогда откликнулись на его призыв защищать Францию, стал его давний приятель, генерал Жорж Катру, с которым они прошли Первую Мировую войну. На тот момент Катру руководил делами в Индокитае. Это второй человек после де Голля, который сыграет ключевую роль в судьбе Сирии и Ливана.

Когда Черчилль узнал, что де Голль не сумел никого привлечь на свою сторону, то сильно расстроился, и даже несколько удивился. Ведь лидер "Свободной Франции" постоянно рассказывал ему о том, какой он влиятельный и сильный, и как быстро сумеет собрать целую армию для борьбы с Германией — ещё одно качество французского генерала, от которого у многих сносило крышу от раздражения. Тогда между Черчиллем и де Голлем начали ухудшаться отношения, которые к концу войны переросли во взаимную ненависть.

Британцы всё ещё желали переманить Левантийскую армию на свою сторону, и избежать войны с вишистскими колониальными войсками в Сирии и Ливане.

Для них этот фронт не был столь важен, и если бы левантийские силы помогли хотя бы удерживать эти территории и не пускать на них немцев, то союзникам не пришлось бы беспокоиться за свои тылы в Египте и Палестине. У англичан не было ни времени, не желания, ни лишних ресурсов воевать с французской коллаборационистской администрацией в Леванте.

Не было для этого и помощников, союзников, на которых можно было опереться и предоставить поддержку, кроме, разве что, самоуверенного де Голля, которого Черчилль презрительно называл «чудовищем из Востесера» по названию британского городка под Лондоном, где жил генерал в изгнании.

Шарль де Голль и его призыв к оружию был надеждой для британцев не выделять значительные ресурсы на оккупацию Сирии и Ливана в случае необходимости. Но когда их надежды рассыпались в прах, Лондон продолжил тайные переговоры с руководством вишистской Левантийской армией самостоятельно. Они продолжались весь 1940 год.

В это же время, генерал де Голль начал уверять англичан в том, что, по его сведениям, моральный дух французских войск в Сирии и Ливане низок, и они готовы поддержать генерала и его «Свободную Францию», как только почувствуют, что власть режима Виши в Дамаске и Бейруте стоит на зыбкой почве.

К такому умозаключению де Голль пришёл после разговора со своим генералом Жоржем Катру, который, в свою очередь, получил такую информацию о состоянии войск противника от одного перебежчика из Сирии.

Шарль де Голль поручил Катру подготовить переворот в Бейруте, чтобы с помощью минимальных сил захватить основные административные учреждения, побуждая Левантийскую армию присягнуть новой власти.

Британцам такая идея в целом понравилась. В конце концов, для них это был идеальный вариант не отвлекаться на другие направления и не вступать в прямую конфронтацию с французами в Леванте, лишь немного поддержать де Голля, когда его переворот удастся, и помочь ему в переговорах с Левантийской армией.

Сам Шарль де Голль уже представлял, как триумфально въедет в Бейрут или Дамаск, и возьмёт командование почти 40-тысячной армией. Для него это была бы победа не только над немцами и коллаборационистами, но и над англичанами. Де Голлю не нравилось, что он зависит от доброй воли Черчилля.

И Катру, и де Голль с детства испытывали неприязнь к англичанам. Однако в отличие от Катру, у де Голля она частенько доходила до состояния мании. Он родился и вырос в семье яростных монархистов, которые никогда не пели «Марсельезу» и не отмечали День взятия Бастилии. Для него Великобритания всегда была естественным противником, с которым, ну так получилось, приходиться вступить в ситуативный альянс против зарвавшейся Германии.

Он часто вступал в споры с британским военным руководством и лично Черчиллем, принципиально стоял на своих позициях, даже если знал, что был не прав, но его национальная гордость и личная неприязнь не позволяли ему уступать, дабы не показывать слабости перед британцами.

Последних такое поведение Шарля де Голля выводило из себя. Конечно, в кризисные моменты, иногда, невыносимая упёртость, фантастическая самоуверенность и безумная воинственность французского генерала играла на руку британцам во время войны. Но в другие моменты, его англофобия приводила Лондон в бешенство, а Уинстон Черчилль не жалел ярких эпитетов в адрес генерала, жалуясь на его «грубость и нахальство» своему приятелю, президенту США Франклину Рузвельту, который, к слову, разделял мнение Черчилля о Шарле де Голле.

Когда на призыв Шарля де Голля ответили ещё несколько французских верховных комиссаров в африканских колониях — Чаде, Конго и Габоне, генерал будто бы спятил. Он бросился в магазин одежды, примерять на себя военную тропическую униформу перед своей поездкой в Дакар в Сенегал, где он должен был осмотреть вверенные ему войска.

Он решил, что теперь располагает армией, которая заставит британцев с ним считаться как с настоящим генералом, командующим Свободными французскими войсками, олицетворяющим саму Францию, от имени которой он часто говорил и выступал, чем вызывал скепсис у Черчилля.

Ожидания эти были завышены. Войск у де Голля всё ещё не хватало на проведение наземных операций в Леванте, на что надеялись англичане.

Тем временем, генерал Катру провалился с организацией переворота в Сирии и Ливане. Оказалось, что его оценки ситуации были далёкими от реальности, а моральный дух французов из сил Виши не был столь плох, как ему это рисовали. Когда его агентурная сеть в Сирии начала предлагать взятки офицерам Левантийской армии, те пошли и спокойно сдали их тайной полиции, взяв ещё больше денег у «вишистов».

В итоге, всю сеть агентов влияния Жоржа Катру накрыли в ходе масштабной облавы и арестовали, а руководство Левантийской армии заменили другими людьми, что ещё больше осложнило их переговоры с Лондоном.

К весне 1941 года ситуация для союзников осложнилась. Переговоры с французскими коллаборационистами в Сирии и Ливане никуда не продвигались. 1 апреля 1941 года в Ираке при поддержке нацистской Германии произошёл военный переворот. К власти пришли арабские националисты во главе с Рашидом Али Аль-Гайляни. Через два дня немецко-итальянские танковые соединения под командованием Эрвина Роммеля взяли Бенгази в восточной Ливии. А 6 апреля немецкие войска вторглись в Грецию и Югославию. Последняя капитулировала через неделю, а Греция — 24 числа, в результате чего 55 тысяч британских солдат попали в плен.

Перед лицом такого количества вызовов, командующий британскими войсками на Ближнем Востоке, генерал Арчибальд Уэйвелл, находившийся в Египте, демонстрировал нерешительность и не желал принимать окончательных решений.

Прибывший 1 апреля в Каир, Шарль де Голль справедливо отмечал, что Уэйвелл был оторван от реальности и совсем не понимал ситуацию в Леванте. Например, он верил на слово французским вишистским силам в Сирии и Ливане, которые уверяли его, что не собираются атаковать британцев в Палестине, и не предоставят свою территорию для использования немецким бомбардировщикам.

Более того, Уэйвелл не хотел посылать британские войска в Ирак после переворота, предлагая Лондону достичь соглашения с Рашидом Аль-Гайляни. По его мнению, ситуация на Балканах и в Ливии вынуждала концентрировать войска в Египте, и не отвлекаться на Левант и Месопотамию. Лишь когда про-германские силы иракцев окружили британский военный гарнизон на авиабазе в Аль-Хаббанийи и начали угрожать нефтепроводу в Хайфу, Уэйвелл был вынужден направить туда войска, и то, после жёсткого, прямого приказа Уинстона Черчилля 4 мая.

По Сирии и Ливану ситуация, впрочем, оставалась подвешенной в воздухе. И без того неуверенного в целесообразности вторжения в Сирию и Ливан, генерала Уэйвелла ещё больше оттолкнули от этой идеи сами французы.

Жорж Катру сразу выставил непомерно высокую (в восприятии Уэйвелла) планку, когда 15 апреля потребовал аж две британские дивизии для отправки в Сирию и Ливан. Из-за этого, британское командование подумало, что операция в Леванте может быть слишком дорогостоящей, и отложило этот вопрос ещё на некоторое время.

Только когда стало уже точно известно, что немцы разместили на аэродромах Сирии свои бомбардировщики, британцы решили действовать. В частности, 9 мая от Черчилля пришёл приказ провести бомбардировку основных военных объектов в Сирии, которые могут использоваться немецким «Люфтваффе».

Но генерал Уэйвелл медлил. Он оказался на растяжке. Его разведка доносила, что немцы в ближайшее время ударят по острову Крит, прежде, чем продвигаться на сирийско-ливанском направлении. К тому же, он считал, что бомбардировки аэродромов в Сирии могут навредить переговорам с вишистскими французскими войсками в Леванте, и толкнуть их в объятия гитлеровских войск.

Тем не менее, 12 мая Уэйвелл всё-таки дал команду начать авианалёт на Сирию.

Воздушные обстрелы страны длились несколько недель. Когда всё завершилось, на британского командующего обрушились призывы быстро воспользоваться сложившимся хаосом в Сирии и оккупировать Левант, сломив ослабленные и деморализованные французские силы. Конечно, главным адвокатом данной идеи был Шарль де Голль, всё ещё убеждённый, что как только его отряды пересекут границу, Левантийская армия Виши не будет оказывать серьёзного сопротивления, и перейдёт на сторону союзников. Но Уэйвелл не верил в это, и снова медлил.

Проблемой оставалась слабость Свободных французских войск генерала де Голля. Его бригад было недостаточно, чтобы французы могли сами провести наземное вторжение. Кроме того, к ужасу англичан, один перебежчик из армии Виши в Сирии сообщил им, что местные арабы не воспримут вторжения французов, даже если это будут отряды «Свободной Франции» де Голля.

Сложилась парадоксальная ситуация. Если британцы не возглавят вторжение, и поддержат попытку вторжения Шарля де Голля, то они рискуют оттолкнуть от себя арабов, которые могут пойти на конфедерацию с Ираком при поддержке Германии. Если же британцы возглавят вторжение, де Голль может воспринять это как попытку Британии отнять у Франции ближневосточные колонии.

Тогда им в голову пришла гениальная мысль — предложить Ливану и Сирии независимость в обмен на помощь в изгнании французов режима Виши и немцев. В частности, такую идею высказал Жорж Катру, и британцам она понравилась. В конце концов, именно так поступили англичане в годы Первой Мировой войны, когда пообещали арабам собственное государство в обмен на помощь в борьбе с турками-османами. Правда, в итоге, они их всех «кинули», но это уже никого не интересовало.

Шарль де Голль эту идею воспринял несколько иначе. В целом, он был не против такого предложения арабам, но серьёзно к этому не относился. Он не собирался предоставлять им настоящую независимость, максимум — некую автономию, и то, при определённых условиях.

Поэтому, неудивительно, что, когда в Британии правительство решило выпустить публичное заявление, в котором пообещала арабам независимость, де Голль в частных разговорах всё повторял, что, этот процесс долгий и сложный, дескать, у него лично полномочий его решать нет, поскольку он не является ни парламентом, ни правительством Франции (хотя в других случаях всегда подчёркивал, что является чуть ли не олицетворением Франции), и что перед предоставлением такой гипотетической независимости, конечно же, будет объявлен некий «временный переходный период».

Жорж Катру — его близкий и доверенный соратник — предупреждал генерала, что идея с арабами может помочь, но она взрывоопасна, и способна создать проблемы для Франции, с которыми она рискует не совладать. Как оказалось, его слова были пророческими, ибо эта проблема преследовала де Голля аж до 1946 года.

8 июня 1941 года, в день, когда началось вторжение в Левант, Жорж Катру выпустил заявление, в котором официально пообещал Сирии и Ливану независимость в обмен на поддержку в боях с французскими вишистскими силами, а Британия это заявление публично поддержала, тем самым связав себя обещаниями, и разделив с французами ответственность за их выполнение перед арабами.

Сирийско-ливанская кампания и операция «Экспортер» (1941)

В ночь с 8 на 9 июня 1941 года три отряда отборных британских коммандос (всего 500 человек) высадились в устье реки Литани на южной оконечности Ливана. Они двинулись в сторону моста Аль-Касымийя, который они должны были захватить и удерживать до прибытия основных сил 7-й австралийской дивизии.

Однако из-за поспешности организации вторжения и плохих данных разведки, высадка прошла неудачно. Два отряда выкинуло в совершенно других местах, а один из них чуть не попал в тыл противника, высадившись буквально перед носом французских вишистских сил, попав под их шквальный огонь. Лишь третий отряд высадился согласно плану, и сумел добраться до моста и захватить бараки противника. Коммандос потеряли треть своих сил, включая своего командира Ричарда Педдера, и их на следующий же день отправили домой.

Так началась операция «Экспортер» - наземное вторжение британских войск в Сирию и Ливан при поддержке отрядов «Свободной Франции» Шарля де Голля. Операция включала два направления: на Бейрут и на Дамаск.

Левый фланг наступающей армии в составе австралийских полков 7-й дивизии под командованием бесстрашного Мэйтлэнда Уилсона должен был занять Бейрут, пробравшись к нему с юга.

А правый фланг в составе 1-й кавалерийской дивизии, двух индийских бригад и шести батальонов «свободных французов» под командованием Поля Лежентильома получили приказ пробиться к Дамаску через южную Сирию — современные провинции Кунейтра и Дараа.

Британцы не ожидали ожесточённого сопротивления со стороны сил Виши в Леванте. Шарль де Голль рассказывал им, что моральный дух французов-коллаборационистов подавлен, особенно после бомбардировок Сирии и Ливана. Действительно, на многих участках наступления французы были застигнуты врасплох.

Известный британско-норвежский писатель Роальд Даль (вы могли смотреть экранизации его произведений «Чарли и шоколадная фабрика», «Джеймс и гигантский персик» и «Изумительный мистер Фокс»), выполняя разведывательные полёты над Сирией в 1941 году, сам отмечал в своих донесениях и дневниках, что французы удивительно беспечны и расслаблены по ту сторону границы.

Однако они не были морально подавлены, а присутствие в рядах наступающих сил бойцов «Свободной Франции» де Голля возымело прямо противоположный эффект.

Уже в первые часы боёв, для британского командования стало ясно, что вовлечение сил «Свободной Франции» в операцию по вторжению в Сирию и Ливан было плохой идеей. Для французов режима Виши Шарль де Голль и его войска были сродни дьяволу, и бои становились ожесточённее и яростнее на всех участках фронта, где французы воевали с французами. Для них это был вопрос чести и принципа. Даже генерал Уилсон (пройдя греческую и ливийскую кампании) писал в своём дневнике, что это самая «неприятная кампания», в которой ему доводилось участвовать.

Неудивительно, что с лёгкостью преодолев границу с Сирией, наступающий правый фланг, к обеду 9 июня захватив город Дараа, застрял в боях вдоль дороги на Дамаск, встретив небывалое сопротивление со стороны французских вишистких войск.

Друзы и бедуинские племена южной Сирии, вставшие на сторону англичан (после соответствующей проплаты в 200 тысяч фунтов), не могли переломить ситуацию: оборона французов была слишком крепкой. Наступающие силы на десятки часов погрязли в боях за каждый километр дороги Дараа-Дамаск. А в середине июня вишитские войска сумели даже контратаковать и отбросить индо-британско-французские силы на юг, захватив город Кунейтра близ Голанских высот. Британцы вскоре отвоевали его назад, но понесли тяжёлые потери и потеряли драгоценное время.

На левом фланге проблемы возникли у города Марджаюн на юге Ливана. Сперва, всё было хорошо, и силы союзников относительно легко сметали французов по пути в Бейрут. Но у Марджаюна они выдохлись, а вишистские войска контратаковали 15 июня, подвергнув эти районы массированному артиллерийскому обстрелу, вынудив австралийцев отступить.

Далее начались масштабные бои за Марджаюн и соседний Джиззин, связавшие британцев на целую неделю. Подавив контратаки на обоих флангах, британцы уже не имели достаточно сил продвигаться к Дамаску и Бейруту, а летний зной лишь осложнял ведение боевых действий.

Лишь когда генерал Уэйвелл перебросил подкрепления из Ирака и Трансиордании, бросив их на позиции французов на юго-востоке Сирии, тогда наступление возобновилось, и можно было продвигаться дальше.

Только что прибывшие из Ирака, преимущественно индийские соединения, сразу же выдвинулись вверх по реке Евфрат в сторону Алеппо, а Арабский легион под командованием одного из самых известных британских арабистов Джона Глабба из Иордании направился в древнюю Пальмиру.

Глабб, имея тесные связи с различными арабскими племенами и легко находя с ними общий язык, активно подкупал их и переманивал на свою сторону, благодаря чему сумел достичь значительного успеха в боях на востоке Сирии, на территории современных провинций Дейр-аз-Зор и Ракка. Одним из командиров сирийских племенных бойцов, откликнувшихся на призыв Глабба, стал шейх Зааль, который когда-то был проводником и помощником легендарного Лоуренса Аравийского. Сириец во второй раз стал воевать за англичан, несмотря на то, что их нагло и цинично обманули в 1919 году.

Прибытие подкреплений ослабило натиск вишистских сил в южной Сирии, и британцы получили возможность 18 июня продолжить наступление на сирийскую столицу. Британские индийские бригады атаковали силы французов западнее Дамаска в районе посёлка Меззе (сегодня там находится аэропорт, который часто бомбит Израиль) у трассы Дамаск-Бейрут, а отряды «Свободной Франции» схлестнулись со своими согражданами южнее столицы, в районе села Аль-Каддам (сегодня это пригород Дамаска, который стал самым укреплённым форпостом террористов «Исламского государства» в 2012-2017 годах).

Британцы захватили Меззе очень быстро, уже на рассвете 19 июня. А вот наступление французов на Аль-Каддам по какой-то причине было отложено, и вишитские войска сумели сконцентрировать всё своё внимание на Меззе, где взяли в окружение англичан.

Это вынудило командование снова перебрасывать подкрепления, в этот раз из Ливана. Три австралийские бригады прибыли под Меззе, и к 20 июня сумели деблокировать его, понеся при этом немаленькие потери. Французское же наступление на Аль-Каддам провалилось, и им удалось взять этот район только при поддержке прибывшей на помощь австралийской тяжёлой пехоты.

Будучи атакованным с двух сторон, французский вишистский гарнизон в Дамаске сдался 21 июня, за один день до вторжения Германии в СССР.

Через два дня сирийская столица официально перешла под контроль союзников. Уцелевшие части французов отступили в соседний Ливан к Бейруту, где продолжались боевые действия, затянувшиеся из-за переброски подкреплений в Сирию. Силы Арабского легиона из Иордании, при поддержке австралийцев и индийцев, сумел взять Пальмиру 1 июля и Дейр-аз-Зор 3 июля, тем самым разгромив силы французов в Восточной Сирии.

Стараясь не дать британцам и шанса, Шарль де Голль быстро назначил Жоржа Катру новым верховным комиссаром Сирии и Ливана, и поручил начать переговоры с сирийцами и ливанцами о заключении союзных договоров с его «Свободной Францией». Таким образом, де Голль показал, что не Британия, а Франция всё ещё является полноправной владелицей подмандатных территорий, несмотря на то, что вторжение осуществили при прямом участии британских войск.

Тем временем, бои в Ливане продолжались. Австралийцы оказались скованны боями у побережья в банановых рощах. Они пытались прорваться через реку Дамур, но оказалось, что французы их там ждали, и успели окопаться.

Лишь взятие Дамаска помогло пробить защиту французских коллаборационистских войск. Британцы начали наступать на Бейрут со стороны Сирии, и уже 6 июля два австралийских батальона, почувствовавшие ослабление натиска французов, прорвались через реку и захватили северный берег, тем самым вынудив командующего вишистской Левантийской армией, генерала Анри Денца, начать переговоры о капитуляции.

В ходе левантийской кампании, британцы потеряли более 4,6 тысяч человек убитыми, а французы — почти 6 тысяч.

На публике, Шарль де Голль объяснял затянувшиеся бои «мужественностью, которую доказывают наши сограждане, за чьи бы цели они не защищали», имея в виду как своих бойцов из «Свободной Франции», так и солдат вишистской Левантийской армии, которых он называл морально подавленными и неспособными оказать сильное сопротивление.

Однако в частных разговорах де Голль критиковал во всём британское командование, якобы за то, что они не имели достаточно ресурсов и желания побыстрее закончить военную кампанию.

Со своей стороны, англичане раздражённо считали, что если бы не де Голль, они бы расправились с силами режима Виши быстрее, а назойливые французы из пула генерала стали лишь балластом.

В общем, битва за Сирию завершилась с обоюдным чувством раздражения, злости и взаимных подозрений между французами и британцами. Один британский дипломат даже язвительно сказал: «В военном отношении, французы нам только мешали».

Альянс с дьяволом и «странная администрация» в Сирии (1941-1943)

После завершения основных боевых действий, британское военное командование хотело поскорее завершить переговоры о капитуляции с генералом Денцом, дабы перебросить войска на другие участки фронта.

Пока англо-французско-австралийско-индийские соединения на протяжении месяца брали Бейрут и Дамаск, немецкие войска совершили серьёзное продвижение на восточно-европейском направлении, взяв Литву и Латвию в рамках операции «Барбаросса». Немцы все ещё плотно держали остров Крит, угрожая позициям британцев в Восточном Средиземноморье и Северной Африке. В начале июля начались бои в Финляндии.

Но закончить переговоры с вишистскими силами в Сирии британцы не могли из-за деструктивных позиций Шарля де Голля и Анри Денца. Генералы не желали вести переговоры, находясь в одной комнате друг с другом. Никакие уговоры на де Голля не действовали.

Британцы начали подозревать, что генерал готов пожертвовать человеческими жизнями, лишь бы не уступать в своей позиции. Антагонизм между французами дошёл до такого предела, что появилась реальная угроза возобновления боевых действий в Сирии и Ливане.

В Лондоне это сочли неприемлемым, и генерал Уилсон, командовавший австралийцами во время наступления на Бейрут (и потерявший много людей), принял решение просто выкинуть де Голля из переговорного процесса, и лишь информировать об его ходе генерала Жоржа Катру, с чем тот, неохотно, но согласился.

Перемирие было заключено в Аккре 14 июля 1941 года, в День взятия Бастилии. К договору прикрепили тайный протокол, согласно которому Свободные французские войска де Голля не должны контактировать с силами Виши, дабы сохранять баланс и не провоцировать конфликты. Опять же, Катру с этим согласился, разрываясь между военной и политической необходимостью заключить мир и личными желаниями его босса Шарля де Голля.

Последний, когда обо всём узнал постфактум, был в ярости. Он прибыл в Каир 21 июля, и начал угрожать опубликовать в газетах пункты соглашения, если британцы не пойдут ему на уступки.

Истерика де Голля дала свои плоды. Опасаясь разглашения договора и раскачки ситуации в Леванте, британцы пошли на сделку с французским генералом. Ему разрешили попробовать включить силы Виши в свои войска, а также отдали все функции по обеспечению внутреннего порядка и безопасности на подмандатных территориях, тогда как англичане оставались ответственны за внешнюю оборону, пока у де Голля не будет достаточно войск, чтобы перебрать и эту функцию на себя.

Получив столь щедрые дары от англичан, де Голль, с чувством собственного превосходства, устроил пышное празднование своего возвращения и установления своей власти в Сирии и Ливане. Он также убедил себя в том, что давление и шантаж действуют на британцев как нельзя лучше.

Всё ещё не простив им то, как они поступили во время переговоров о перемирии, генерал демонстративно отказался от их помощи в управлении Левантом, посчитав, что он и его армия слишком гордые, чтобы снова просить о помощи в делах, в которые британцы вообще не должны совать свой нос. Эта логика вскоре закончилась для него катастрофой.

Когда переговоры с остатками армии Виши о вовлечении их в свои ряды завершились провалом, а ресурсов самостоятельно управлять страной у него не было, де Голль не стал обращаться к британцам из чувства гордости и принципа, и был вынужден пойти на максимально абсурдный и странный шаг — восстановить в должности всех чиновников режима Виши, даже притом, что многие из них отказались давать присягу «Свободной Франции».

Это решение имело огромный психологический эффект на местное арабское население. Вернувшиеся на свои должности, ненавидимые арабами, чиновники режима Виши, нацистские коллаборационисты, первым делом принялись устраивать личные вендетты против тех арабов, которые помогали англо-французским войскам во время вторжения.

Начались преследования арабских племенных шейхов, помогавшим британцам захватить Восточную Сирию. Это привело к столкновениям между французскими войсками и арабами в городе Дейр-аз-Зор. Несколько племён начали готовить масштабное вооружённое восстание, чувствуя себя преданными всеми.

Их представители обратились к всё ещё находящимся на территории Сирии британским военным командирам с ультиматумом: либо они помогают им изгнать французов и берут под свою опеку с дальнейшим провозглашением независимости (как и обещали), либо стоят наблюдают за тем, как арабы убивают французских солдат и чиновников, либо пусть стреляют в арабов, тем самым защищая нацистских коллаборационистов, топящих в крови местное население, за что будут ответственны и сами англичане.

Для военного командования и политического руководства Великобритании это был кошмар. Мало того, что они теперь вынуждены координировать свои действия со вчерашними врагами, да ещё и яростными про-нацистски настроенными англофобами, так теперь ещё они считаются соучастниками всего этого цирка, поскольку накануне вторжения публично поддержали все обещания французов, данные от имени Жоржа Катру и Шарля де Голля.

Британцы не могли позволить себе потерять арабских союзников, обеспечивавших контроль над Сирийской пустыне на востоке и юго-востоке. Англичане считали, что немцы рано или поздно пойдут в атаку на Сирию именно через эту пустыню со стороны Ирака, когда разгромят СССР и возьмут Кавказ. К тому моменту немецкие войска достигли Днепра, и уже взяли Минск и Витебск, стремительно продвигаясь к Смоленску и Москве, а Британия заключила соглашение о взаимной обороне с Советским Союзом.

Намереваясь спасти ситуацию в Восточной Сирии, которая выходила из-под контроля, британское командование разрешило Джону Глаббу раздавать деньги местным сирийским племенам, дабы они не поднимали восстаний и продолжали следить за восточно-сирийским пустынным фронтиром.

Разумеется, французам это не понравилось. Шарль де Голль считал Джона Глабба «ещё одним фанатичным арабофилом», который бегает по пустыне, раздаёт деньги племенным вождям, якобы настраивая их против Франции и даже провоцируя анти-французские сентименты. Генерал направил на восток Сирии войска, и под угрозой прямого столкновения потребовал от Лондона немедленно убрать оттуда Джона Глабба, его друзей-арабистов и весь Арабский легион.

У британского правительства, не желавшего идти на прямую конфронтацию с де Голлем в такое тяжёлое для всех время, не было иного выбора, как согласиться. Джон Глабб и двое его английских офицеров-арабистов — Кеннет Басс и Джеральд де Гори —в августе 1941 года были отозваны из Сирии вместе со всем Арабским легионом.

Кстати, де Гори вскоре вернулся на Ближний Восток и занялся любимым делом — путешествиями и написанием книг о своих приключениях в Аравии, где он провёл больше всего времени в компании первого короля Саудовской Аравии Абдель-Азиза (я рекомендую его книжку «Аравийские путешествия и другие пустынные походы» 1950 года).

Изгнание Арабского легиона не удовлетворило Шарля де Голля. Уезжая в турне по африканским колониям, он запретил Жоржу Катру общаться с британским руководством в Сирии и Ливане, представителями Черчилля и даже с Эдвардом Спирсом, своим многолетним доверенным помощником, единственным англичанином, который до последнего верил в де Голля, и спас его из оккупированной Франции в 1940 году. Де Голль больше не испытывал к нему ничего, а лишь подозревал в заговоре против Франции, а Спирс разочаровался в генерале, видя, что его англофобия часто заслоняет ему взор.

Одним из ключевых переломных моментов в этой истории стало интервью Шарля де Голля американскому изданию Chicago Tribune, которое он дал в 1941 году по пути в Лондон. В нём, лидер «Свободной Франции» обвинил британцев в том, что они якобы испугались французских вишистских сил в Леванте, а также предположил, что Лондон ведёт тайные переговоры с Гитлером через французов режима Виши в Сирии. Когда Уинстон Черчилль услышал об этом интервью, он был взбешён, и запретил кому-либо общаться с де Голлем, когда тот прибудет в Лондон.

Пожалуй, единственная причина, по которой британский премьер ещё не бросил де Голля, состояла в растущей популярности эксцентричного генерала в его родной Франции.

Его воинственность, пламенные речи и самоуверенность нравилась многим французам и побуждала их присоединяться к движению Сопротивления на оккупированных территориях. Потерять такое стратегически важное и сильное подполье Черчилль не мог, и, надо отдать должное, де Голль организовал работу партизан весьма неплохо, завоевав себе легитимность и репутацию в глазах французов. Да, арабы его ненавидели, и он чуть не довёл ситуацию на подмандатных территориях до катастрофы, но данный аргумент не так сильно действовал на британский Кабинет, чем факт популярности де Голля в глубоком французском (и не только) подполье.

Пока Черчилль «наказывал» де Голля за выходку с интервью, в Сирии начались беспорядки.

Собирая налоги с местного населения, французы застрелили одного из шейхов восточно-сирийского племени Хувейтат у города Дейр-аз-Зор. В ответ, арабы совершили нападения на французские блокпосты и патрули, убив до 30 солдат. Британцы не могли сидеть и ничего не делать.

С одной стороны, во французско-арабских столкновениях в Сирии они видели шанс подорвать влияние Франции на этих территориях. С другой стороны, они понимали, что такая идиотская политика де Голля вскоре приведёт к масштабному арабскому восстанию, которым воспользуется Германия. Поэтому, в начале 1942 года англичане начали оказывать давление на генерала Катру, чтобы он выполнил обещание, данное перед вторжением в Левант — предоставить независимость Сирии и Ливану.

Для этого в Бейрут прибыл Эдвард Спирс, уже в качестве полномочного представителя Британии, которому было поручено склонить французов к проведению выборов в Сирии и Ливане с последующей передачей власти их соответствующим парламентам. С приездом Спирса, в Сирии и Ливане началось полноценное англо-французское противостояние за влияние и контроль над Левантом.

Англо-французская тайная война в Леванте (1943-1945)

Эдвард Спирс сразу же начал форсировать проведение выборов в Ливане и Сирии до конца 1942 года, против чего выступала французская колониальная администрация (та самая спайка де Голля и чиновников режима Виши), а также их ставленники на должностях президентов Ливана и Сирии, бывшие непопулярными среди населения.

Президентом Сирии в то время был Мухаммед Али Аль-Абд, которого назначили французы. С началом безумных скачков цен на зерно в 1939 году, президент начал терять поддержку населения, а местные царьки-спекулянты из числа агробаронов продолжали контролировать рынок и наживаться на росте цен. Попытки британцев сбить цены, наводнив рынок австралийским зерном, провалились, а французские власти на это вообще не обращали внимания.

В итоге, к 1942 году в Сирии возникла реальная угроза масштабных «хлебных бунтов».

Кроме того, Шарль де Голль сделал ещё одно кадровое назначение, которое осложнило ему возможности вести переговоры с националистами. В 1941 году после вторжения в Сирию он назначил новым президентом Таджеддина Хассани — ещё менее популярного сирийского политика, который, будучи президентом в 1928-1932 гг., бросил за решётку многих видных националистов, с которыми теперь Париж и Лондон вынуждены были вести переговоры о независимости.

Британцы воспользовались плачевным состоянием французов и, шантажом и угрозами, заставили их передать им контроль над частью внутреннего силового аппарата в Сирии, чтобы стабилизировать обстановку в разваливающемся государстве.

Получив новые полномочия и расширив своё влияние, британцы начали с удвоенной силой давить на Шарля де Голля с тем, чтобы провести выборы до конца 1942 года. Французский генерал максимально оттягивал время и не хотел объявлять о выборах.

В мае 1942 года ему «на помощь» внезапно пришёл немецкий генерал Эрвин Роммель, запустивший масштабное наступление в Ливийской пустыне, завершившееся поражением союзников и взятием Тобрука. Это отвлекло британцев от левантийских дел, а де Голль, пользуясь случаем, отказался проводить какие-либо выборы, ссылаясь на то, что ситуация в регионе резко ухудшилась, и сейчас, дескать, неразумно проводить подобные политические мероприятия, пока военная угроза со стороны немцев не будет ликвидирована.

Это позволило генералу выиграть время аж до конца 1942 года, пока британцы не пошли в контратаку под Эль-Аламейном.

Ещё одним аргументом в пользу де Голля стал тот факт, что французские свободные войска показали себя с самой лучшей стороны в героической обороне Тобрука. Они сдержали натиск немцев у Бир-Хакима на южных подходах к городу, и тем самым выиграли для англичан время, дабы успеть отступить. Британцы признавались, что если бы не французы, ситуация на фронте была бы гораздо хуже. А Шарль де Голль использовал эту историю для шантажа, оказывая давление на Лондон, утверждая, что если бы не он, то нацисты уже были бы в Египте.

Тем временем, подковёрная война между англичанами и французами в Сирии и Ливане продолжалась.

В то время, как американский флот схлестнулся с японцами в Гуадалканале, на восточном фронте полыхала Сталинградская битва, а силы союзников начали теснить немцев в Северной Африке при поддержке высадившихся в ходе операции «Факел» американцев, в Леванте Эдвард Спирс существенно расширил свою агентурную и политическую сеть.

Он создал множество подконтрольных ему полицейских и военных структур, параллельных французским, подрывая авторитет французской администрации и их влияние на подмандатных территориях, активно работая с арабскими националистами.

Подпольная империя Спирса в Сирии стала настоящей угрозой легитимности французских властей. Шарль де Голль активно посылал гневные письма в Лондон, забрасывая Черчилля жалобами на выходки Спирса с требованием обуздать его, в то время как сам Спирс делал всё, чтобы эти письма либо терялись в море остальной документации, либо оставались без ответа, либо были отвергнуты правительством как нечто не самое значимое в условиях войны.

Тогда де Голль собрал все имевшиеся в его подчинении войска, включая 20 тысяч местных арабских бойцов, и назвал их все «французскими», таким образом, чтобы их стало больше, чем британского гарнизона. Генерал потребовал передать ему полное управление обороной Сирии, поскольку его войск стало больше британцев, и, дескать, он уже не нуждается в услугах англичан.

На самом деле, Черчилль был готов предоставить ему эти полномочия и махнуть рукой на эту проблемную Сирию, учитывая, что они были заняты на других участках боевых действий, а французы были им нужны в Северной Африке. Но всё испортил сам де Голль, когда выступил с публичной речью в Бейруте, в которой официально отказался проводить какие-либо выборы в Ливане и Сирии. Приведённый этим в бешенство, Черчилль отказался рассматривать вопрос передачи французам власти в Леванте, к большому удовлетворению Эдварда Спирса.

Кульминация англо-французского противостояния вокруг Сирии настала во время встречи Черчилля и де Голля 28 сентября 1942 года в Лондоне, когда оба перешли на крик и начали обвинять друг друга во всех грехах. Взбешённый казавшимся ему неблагодарным нахальством и чванливостью де Голля, Черчилль приказал отрезать генерала от внешнего мира, лишить его коммуникаций с колониями и своими помощниками.

Шарля де Голля продержали в изоляции целую неделю, прежде, чем французы согласились всё-таки провести эти злосчастные выборы весной 1943 года. Публично, об этом было объявлено 27 ноября 1942 года. Это была абсолютная победа британцев.

В 1943 году начался второй раунд борьбы между Францией и Британией, в этот раз за результаты выборов в Ливане и Сирии. Французы, естественно, не хотели, чтобы к власти в Дамаске и Бейруте пришли националистические силы анти-французского толка, и начали ставить вопрос ребром об уходе Франции из Леванта. В январе 1943 года президент Сирии, ставленник де Голля, Таджеддин Хассани умер от сердечного приступа.

Среди всевозможных кандидатов в Сирии они нашли себе фаворита в лице арабского националиста Хашима Аль-Аттаси, который за последние 20 лет изменил свои политические взгляды и смягчил анти-французскую риторику.

Хоть Аль-Аттаси и был националистом, он выступал за тесный союз с Францией после обретения Сирией независимости, и согласился поддержать идею подписания соответствующего договора с Парижем, но при условии, если французы не станут вмешиваться в выборы, назначенные на июль 1943 года.

Верховный комиссар Франции в Леванте Жорж Катру с этим согласился, и в конце марта 1943 года ушёл в отставку с занимаемой должности с чувством выполненного долга, вздохнув с облегчением от того, что ему не придётся больше заниматься этим адом.

Но вот в Ливане французы не были готовы идти ни на какие уступки местным арабам, и выборы там прошли очень «грязно»: с подкупом, арестами, запугиванием, шантажом, фальсификациями, причём как со стороны англичан, пытавшихся продвинуть удобных им кандидатам, так и со стороны французов, не желавших отдавать власть крайним националистам и франкофобам.

Результаты выборов стали полной катастрофой для де Голля и Франции.

На выборах в Сирии, как и ожидалось, победили националисты. Однако произошло нечто, чего французы не ожидали, но что было вполне закономерно, учитывая горький предыдущий опыт и ненависть к Франции.

Сирийцы неожиданно договорились между собой, и Хашим Аль-Аттаси снял свою кандидатуру в пользу другого политика — своего протеже из Дамаска Шукри Аль-Куатли. Даже личный приезд Шарля де Голля на встречу с Аль-Аттаси в Хомсе накануне выборов не помог. Разумеется, новый президент не считал себя связанными с какими-либо договорённостями, которые заключил Аль-Аттаси с французами.

Результаты выборов в Сирии повлияли на выборы в соседнем Ливане, где французы продвигали своего кандидата, бейрутского юриста Эмиля Эдде, который уже был президентом при подмандатной Франции.

Против него выступал популярный националистический лидер Бишара Аль-Хури, который, будучи христианином, был популярен и среди мусульман, а также имел поддержку британцев. Выборы в Ливане прошли в крайне напряжённой атмосфере. Многочисленные сообщения о нарушениях приходили отовсюду. На одном участке французы застрелили одного члена комиссии от партии Аль-Хури, заявив, что тот якобы пытался выкрасть бюллетени. В ответ, сторонники националистов напали на французских солдат в разных районах Бейрута.

Победителем на выборах был объявлен Бишара Аль-Хури.

Британцы, к собственному удивлению, даже сумели продвинуть своего кандидата на пост премьер-министра Ливана — анти-французски настроенного Рияда Ас-Сульха, женатого на племяннице премьер-министра Сирии и выступавшего за тесный союз с Сирией. Эдвард Спирс лично собрал всех четырёх основных кандидатов в премьеры у себя дома, и убедил их поддержать на выборах Ас-Сульха, благодаря чему он и победил.

Так начался закат французского мандата в Леванте. После прихода к власти, националисты немедленно принялись готовиться к объявлению независимости, и заняли жёсткую позицию по отношению к требованиям де Голля начать переговоры о заключении союза с их бывшей метрополией.

К лету 1943 года лидеры религиозных общин в Ливане разработали механизм разделения власти и заключили неписанное соглашение, получившее название Национального пакта. Согласно ему, пост президента Ливана отдавался христианам-маронитам, пост премьер-министра — суннитам, а должность спикера — шиитам. Другие ключевые должности передавались по квотам православным христианам, друзам, армянам и прочим общинам. Места в парламенте также были жёстко квотированы.

Данная система, закрепившая архаичный принцип конфессионализма, в своё время навязанный опять-таки французами, впоследствии негативно повлияла на политические развитие Ливана и не позволило стране по-настоящему обрести синхронизацию и интеграцию регионов. Это наследие, созданное французами, до сегодняшнего дня преследует Ливан, о чём я подробно писал в недавней статье об этой стране.

Ливанцы были полностью уверены в своей независимости и не придавали значения угрозам и предостережениям французов, считая, что у «Свободной Франции» нет ни ресурсов, ни людей, ни возможности противостоять националистическому порыву населения.

Ливанский парламент быстро и оперативно пересмотрел Конституцию, объявил полный суверенитет в границах Ливана, признанных Францией, и постановил передать президенту и правительству полномочия вести внешнюю политику. Все полномочия и привилегии, делегированные Франции Лигой Наций, были исключены из Основного закона. Французский триколор заменили на современный ливанский флаг, а французский язык стал второстепенным, уступив место официальному арабскому. По сути, для полноценного признания независимости Ливана нужно было формальное согласие своей метрополии.

Но у де Голля отреагировали своеобразно и довольно отчаянно.

Рано утром 11 ноября 1943 года президент Бишара Аль-Хури, премьер-министр Рияд Ас-Сульх, все члены правительства и часть депутатов парламента были арестованы французскими войсками. Их отвезли в крепость Рашайя на юге долины Бекаа, где бросили в темницу. По радио, французы объявили, что приостанавливают Конституцию и назначают президентом Ливана Эмиля Эдде.

Когда новости об аресте ливанских лидеров распространилась, в стране вспыхнули масштабные анти-французские демонстрации. 13 ноября произошли столкновения между ливанцами и сенегальскими частями французской армии. В городе Сидон четверо людей погибли и около полусотни получили ранения в ходе анти-французских волнений. В Бейруте был застрелен подросток, срывавший плакат с изображением Шарля де Голля. В эти дни стало окончательно понятно, что власть Франции в Ливане на этом завершена.

В Лондоне, понимая, что ситуация вышла из-под контроля, решились на смелый и отчаянный поступок. Уинстон Черчилль лично проинформировал де Голля, что если до 18 ноября он не восстановит порядок в Ливане, то Британия вручит французам ультиматум. 19 ноября представитель Черчилля прибыл в Бейрут и сообщил французским властям, что если они не выполнят требование британского премьер-министра, то через 10 часов они силой введут военное положение на территории Ливана. На самом деле, Лондон блефовал, они не собирались идти настолько далеко, но думали взять де Голля наскоком, как это обычно делает он.

Тем не менее, в тот день, фактически, британцы и французы оказались на грани вооружённой конфронтации, в самый разгар мировой войны, когда их силы вместе воевали против нацистов в Италии, Тунисе и Марокко.

Под огромным давлением британцев и ливанцев на улицах, французы в итоге отпустили задержанных. День,когда президент Ливана и правительство покинули застенки крепости Рашайя — 22 ноября — стал официальным Днём независимости Ливана, а крепость до сих пор носит название Цитадели Независимости.

40-тысячная толпа людей встретила президента Аль-Хури аплодисментами. Ливанцы были настолько злы, что ни о каком договоре с де Голлем и слышать не хотели. Президент Бишара Аль-Хури демонстративно проигнорировал последние просьбы де Голля не восстанавливать радикальное анти-французское правительство Рияда Ас-Сульха. А борьба за контроль над силовым аппаратом между ливанскими властями и французами продолжалась ещё 3 года.

События в Ливане во многом повлияли на решительность французов отомстить англичанам за такое унижение, что они и сделали, организовав поставки оружия в Палестину, чтобы поддержать тамошние столкновения между палестинскими арабами и евреями, которые после войны перерастут в арабо-израильский конфликт.

В Сирии всё развивалось гораздо драматичнее. Правительство избранного президента Сирии Шукри Аль-Куатли тесно сотрудничало с правительством Аль-Хури и Ас-Сульха в Бейруте.

После событий ноября 1943 года, сирийцы окончательно поняли, что французов надо выносить со своей территории, и переговоры о франко-сирийском союзническом договоре застопорились.

Французы, пережив унизительное поражение в Бейруте, ещё больше утвердились в намерении не отпускать Сирию и, тем более, передавать им контроль над местными вооружёнными силами и полицией. Перетягивание каната между французской администрацией и сирийцами продолжалось, с перерывами на протесты и демонстрации, до конца 1943 года.

В начале 1944 года британцы решили вплотную заняться Сирией и вопросами более широкой стабилизации Ближнего Востока и консолидации в регионе своего влияния.

Поскольку мировая война постепенно выходила на финишную прямую (союзники начали прорыв немецких линий обороны в Италии в битве при Монте-Кассино, советская армия деблокировала Ленинград и окружила два немецких корпуса под Киевом, американцы высадились в Анцио), Британия могла более свободно распоряжаться своими ресурсами на Ближнем Востоке и строить долгосрочные планы на этом направлении.

Франция стремительно теряла влияние из-за постоянных конфликтов с арабами. Ливан и Сирия были на грани провозглашения настоящей независимости. Лондон решил этим воспользоваться уже для более чётких, геополитических целей, которые начинались с выдворения французов с подмандатных территорий.

Одна из идей, которая обсуждалась в британском правительстве — создание «Большой Сирии», в которую войдут Палестина, Трансиордания, Ливан и, собственно Сирия. Британцы видели в таком мощном государстве своего долгосрочного союзника в противовес Франции и другим силам. Человеком, которого назначили ответственным за распространение британского влияния в Сирии и связи с местными племенами, стал полковник Уолтер Фрэнсис Стерлинг, ещё один арабист и соратник Лоуренса Аравийского, который вместе с ним триумфально въехал в Дамаск в годы Первой Мировой войны.

Его обширные связи с арабами дали свои плоды, и вскоре он стал невероятно влиятельной фигурой в центральной и восточной Сирии. Французы, считая его агентом влияния Лондона, который работает на подрыв их влияния, установили за ним постоянную слежку, и узнали, что он зондирует почву, готовя сирийцев к заключению официального соглашения о союзе с Великобританией, о чём ещё до приезда Стерлинга просил Лондон лично министр иностранных дел Сирии Джамиль Мардам.

Конечно, в среде самих сирийцев большинство склонялось скорее к союзу с Британией, лишь бы поскорее избавиться от французов. Но относительно идеи «большой Сирии» у них единства не было, как, впрочем, у самих авторов этой идеи — англичан.

Например, президент Сирии Шукри Аль-Куатли крайне негативно относился к Хашимитам, и выступал против того, чтобы потенциальное единое арабское государство возглавил король Трансиордании Абдалла. Его министр иностранных дел Мардам наоборот: был не против такого варианта, и даже хотел включить в будущую «большую Сирию» соседний Ирак.

Но, к примеру, Эдварда Спирса это не останавливало. Его идея-фикс изгнать французов из Леванта, порождённая травматическим опытом разрыва отношений с де Голлем, набирала обороты, и он уже чуть ли не публично озвучивал свою заветную мечту.

В июне 1944 года, за день до начала высадки союзников в Нормандии, Спирс встретился с премьер-министром Сирии Саадаллой Джабри и Джамилем Мардамом, и пообещал, что Британия поддержит любую арабскую федерацию, которую они себе нарисуют, лишь бы помогли выгнать французов и заключить договор с Лондоном о союзе, а также предоставить британским компаниям концессии и эксклюзивные права на всё.

В июле французы узнали об этой встрече и об обещаниях Спирса. Представители французской власти на местах телеграфировали своим руководителям, предупреждая, что у них не будет сил, чтобы сдержать потенциальное арабское восстание, тем более, если им предоставят оружие британцы. Спирс обещал националистам до 7 тысяч винтовок и несколько сотен автоматов в случае необходимости.

Тогда французы «слили» материалы арабско-британских встреч в СМИ, тем самым обнародовав идею Британии о создании «большой Сирии» при участии лидеров Сирии, Ливана, Ирака и Трансиордании. Такой поворот событий был неприятен для скептично настроенного к этой идее министра иностранных дел Британии Энтони Идена. Он пытался смягчить удар от публикаций, успокаивая французов, и убеждая Черчилля убрать из Сирии слишком много себе позволяющего Эдварда Спирса.

Ему удалось это сделать к концу ноября 1944 года, когда французы дали понять, что имеют в своём распоряжении всю переписку Спирса с сирийскими лидерами, где он обещает им британскую протекцию. Ради сохранения репутации и союза с Францией, Черчилль согласился с Иденом, что этот скандал стоит замять, и уволил Спирса с занимаемой должности полномочного представителя Британии в Леванте.

Таким образом, к концу 1944 года Франция отыграла своё, и сумела избавиться от главных агентов британского влияния, а также получила заверения от Лондона в том, что Сирия и Ливан остаются её сферой интересов, и ничьей больше. Ну, или, им так казалось.

Крах французского мандата (1945-1946)

К началу 1945 года, хотя Франция и сумела подавить британское влияние в Леванте, их отношения с арабами продолжали ухудшаться. Когда Париж отказался передавать сирийцам контроль над 20-тысячной национальной армией (справедливо полагая, что сирийцы используют её для выдворения французов из страны), правительства Сирии и Ливана отказались вести дальнейшие переговоры с Францией.

Шарль де Голль не сильно переживал по этому поводу. Триумфальное возвращение в освобождённый Париж в августе 1944 года вскружил ему голову. Как обычно, он не видел никаких проблем в оценке ситуации в Сирии.

По его мнению, французы сохраняли сильные позиции в регионе, и даже больше: назойливого и подлого Эдварда Спирса больше нет, британское правительство сковано еврейско-арабскими столкновениями в Палестине, к которым приложили активную руку французы, а идея «большой Сирии» была погребена под завалами скандала, организованного Парижем в 1944 году, да и арабы не могут договориться между собой.

По мнению де Голля, не было никаких причин идти на уступки сирийцам или ливанцам, и таким образом показывать слабость, тем более, в момент военного триумфа, победы, из которой должна восстать великая Франция, с которой теперь должны считаться как с равной все остальные страны-победители. Даже предложения соратников де Голля предложить сирийцам какие-то альтернативы, дабы не отталкивать их полностью, не впечатлили генерала.

Зато он прислушался к призывам своих представителей в Леванте отправить дополнительные войска для подавления вероятного арабского восстания или мятежа местных национальных войск. Он согласился направить в Сирию и Ливан ещё три батальона сенегальских солдат.

Непреклонность французов и их наращивание войск спровоцировали масштабные анти-французские выступления как раз под конец войны в Европе.

Символично, что всё началось 8 мая 1945 года, в день, когда Германия капитулировала. В центре Дамаска французские колониальные власти провели шествие в честь победы и Шарля де Голля. Арабские националисты организовали контр-демонстрацию. Когда их начали разгонять, акции протеста быстро перешли в фазу насильственных столкновений и погромов.

Демонстранты сорвали огромный французский триколор на центральной площади сирийской столицы. Французские власти обвинили «арабские войска», которые якобы несли свастику, в провоцировании беспорядков, и начали силовой разгон.

Де Голль, считая, что применение силы возымело эффект, отправил своего представителя в Бейрут на переговоры с сирийским и ливанским правительствами, чтобы те согласились подписать союзнические соглашения с Францией и разместить на своей территории французские военные базы на постоянной основе. Однако оба правительства даже не захотели вести переговоры, и тогда де Голль отправил в Левант ещё 500 солдат.

Массовые народные волнения продолжались весь месяц. 20 мая своего пика достигли столкновения между сирийцами и французами в Алеппо. 27 мая вспыхнули Хама и Хомс. Сирийская жандармерия (состоявшая из местных арабов) встала на сторону протестующих, и вступила в бои с французскими военными. Под Хомсом дошло до полноценных боёв. В одном из таких сирийцы устроили засаду французской транспортной колонне, и захватили тяжёлую артиллерию и танки. В ответ, французы обстреляли город, убив около сотни человек.

А далее начался самый трагичный и, в то же время, кульминационный эпизод всей этой драмы, который до сих помнят в Сирии — бомбардировка Дамаска.

В 6 часов вечера 29 мая 1945 года французские войска начали массированный артобстрел сирийской столицы. Их штурмовые группы заняли позиции вокруг Правительственного дворца, заблокировав здание, а также штурмом взяли парламент, убив его охранников. Электроснабжение города было отключено. Артобстрел продолжался до вечера.

Депутаты, министры и руководство страны скрылись в доме министра финансов Халеда Аль-Азма в центре Старого города. На следующий день президент Шукри Аль-Куатли перенёс свою резиденцию в пригород Дамаска — район Ас-Салихийя на склоне горы Касьюн.

Французы продолжили обстрел города, намереваясь склонить сирийцев к переговорам. Зажигательные снаряды, которые использовали французы, быстро привели к пожарам, из-за чего пострадало очень много исторических зданий и рынков. Ближе к ночи французы использовали бомбардировщики, сбрасывая бомбы на президентский дворец, парламент и старую цитадель и мечеть Омейядов.

Обстрел Дамаска продолжался до 31 мая, пока, под давлением британцев, французы не прекратили огонь. Командующий британскими войсками в Леванте, генерал Бернард Пэджет пригрозил прямым военным вмешательством, а МИД Британии этот ультиматум обнародовал перед всем миром, что заставило де Голля отступить.

Около 800 жителей погибло в результате обстрела Дамаска. Здание парламента было полностью уничтожено, значительная часть Старого города пострадала от падения бомб, разрыва снарядов и пожаров. 31 мая британцы вошли в Дамаск, и установили комендантский час для французов, вынудив их вернуться в казармы. П

Психологический эффект от данной трагедии был огромен. Ожесточившиеся сирийцы даже слышать не хотели ни о каком компромиссе с Францией, не говоря уже о базах, соглашении о союзе и привилегированном положении их компаний.

Президент Сирии Шукри Аль-Куатли, выступая перед народом после обстрелов, заявил: «Целое поколение сирийцев никогда не смирится с тем, чтобы по нашим улицам ходил хотя бы один француз». Он также требовал от Британии судебного процесса над генералом Фернаном Олива-Роже, который командовал обстрелом Дамаска, как над военным преступником. Разумеется, этого никогда не произошло. А Шарль де Голль, не в силах признать поражения, в последующие дни обвинял британцев в том, что случилось.

Коллапс французского влияния на Ближнем Востоке был моментальным и стремительным, а их мандат закончился также внезапно, как и начался. Французские дипломаты писали, что до самого своего исхода из Сирии и Ливана не могли спокойно передвигаться по крупным городам без экспорта и колонны бронированных автомобилей.

К июлю 1945 года Франция передала сирийцам и ливанцам контроль над национальными армиями, а последний французский солдат покинул Левант в апреле 1946 года. В том же году Ливан и Сирия получили независимость. 24 октября 1945 года оба арабских государства на равных с Францией правах стали странами-основательницами ООН.

Эпилог. День победы или день памяти?

Для сирийцев и ливанцев 8-9 мая не являются днём победы или днём памяти в европейском понимании. Для арабов Вторая Мировая принесла сразу несколько фундаментальных кризисов, которые не окончились с её завершением в сентябре 1945 года.

Война стала одним из кульминационных эпизодов их длительной борьбы за независимость, за которым последовало множество других, даже более кровавых и разрушительных эпизодов.

Поэтому, Сирия и Ливан не особо отмечают 8-9 мая или 2 сентября, а просто вспоминают то, как эти территории были полем прокси-сражений для самих союзников. Это страницы истории, о которых мало вспоминают за пределами региона.

Вторая Мировая война принесла Леванту много чего нового. В Ливане появилась современная политическая система этно-конфессионального разделения власти, которая существует до сих пор, и является самым долгоживущим наследием Франции в стране. Как показала история, система неэффективная и опасная, приведшая к тому, что Ливан и сегодня переживает глубокий кризис государственности в тех границах, которые были провозглашены в 1943 году, «признанные Францией».

Сирия окончательно испортила свои отношения с Францией, а Шарль де Голль, будучи героем в Европе, в сирийских учебниках предстаёт скорее как негативный персонаж. Изгнание французов стало триумфом сирийцев, и подстегнуло их национальные чувства, что привело к формированию на этих землях мощного сугубо сирийского национализма, который культивировался особенно сильно после прихода к власти партии БААС в 1960-х годах.

Проведя 26 лет в Леванте, Франция потеряла всё, что могла. Хотя они сохранили свои североафриканские колонии, их ждала та же участь, но чуть позднее. Для Шарля де Голля Сирия и Ливан стали поражением, о котором он предпочитал не вспоминать. С тех пор Франция так и не смогла возродить своё влияние в Леванте, хотя отношений между странами были нормализованы, особенно с Ливаном, для жителей которого французский язык до сих пор второй родной. А вот Сирия так и не забыла обстрела Дамаска, и отношения с Парижем у них складывались сложнее.

Потеря Леванта заставила Францию более плотно заняться Палестиной, и взять курс на сближение с сионистским движением. Усиливая свою помощь многочисленным еврейским организациям, в том числе террористическим группам, нападавшим на британцев и арабов, Франция помогла ускорить процессы, которые в итоге привели к коллапсу британского влияния на Ближнем Востоке с началом арабо-израильских войн в 1947 году. Хотя Шарль де Голль и не был особенно ярым симпатиком евреев, он с наслаждением наблюдал, как британский мандат в Палестине стремительно коллапсирует.

Использованная литература:

1. Barr, James. A Line in the Sand: The Anglo-French Struggle for the Middle East 1914-1948. Norton, 2012.
2. Provenance, Michael. The Great Syrian Revolt and The Rise of Arab Nationalism. Texas Press, 2005.
3. Роган Ю. Арабы. История. XVI-XXI вв. Альпина нон-фикшн, 2019.
4. Фенби Дж. Альянс. Темпора, 2010.
6. Fenby, Jonathan. The General: Charles de Gaulle and the France He Saved. Skyhorse, 2012.
7. Williams, Charles. The Last Great Frenchman: A Life of General De Gaulle. Wiley, 1995.
8. Черчилль У. Вторая Мировая война в 6 томах. Альпина паблишер, 2018.
9. Egremont, Max. Under Two Flags: The Life of Major-General Sir Edward Spears. Weidenfeld & Nicholson, 1997.
10. Smith, Colin. England's Last War Against France: Fighting Vichy 1940-1942. Sharpe, 2018.
11. Moubayed, Sami. Steel and Silk: Men and Women Who Shaped Syria 1900-2000. Cune, 2005.