Геополитическое путешествие доктора Фридмана, часть 7: Польша

Примечание редактора Stratfor Global Intelligence: Это седьмая статья  из серии специальных репортажей, которые доктор Фридман будет писать на протяжение следующих нескольких недель во время своих путешествий в Турцию, Молдавию, Румынию, Украину и Польшу. В этой серии он поделится  с читателями США своими наблюдениями за геополитической обстановкой в каждой из стран и своими выводами с помощью статей о путешествии в целом и об отдельных деталях.

Чтобы понять Польшу, вам надо понимать Фредерика Шопена. В первую очередь послушайте его «Полонез» и затем «Революционный этюд». В «Полонезе» вы услышите самую невероятную квинтэссенцию национального существования. В «Революционном этюде», написанном в начале варшавского восстания 1830 года, подавленного русскими войсками, слышатся и ярость, и смирение. В своих личных дневниках Шопен обвиняет Бога в том, что тот позволил случиться этой национальной катастрофе, проклинает русских и осуждает французов за то, что они не пришли на помощь Варшаве. После этого Шопен больше никогда не возвращался в Польшу, но она никогда не покидала его мысли.

В 1918 году Польша, наконец, стала независимым государством. Премьер-министром, выбранным для представления страны на Версальской конференции, стал Игнаций Падеревский, пианист и один из лучших интерпретаторов Шопена. Конференция восстановила территории Великой Польши, а Падеревский помог создать межвоенную  Польшу. Гданьск (немецкий Данциг) подготовил почву для величайшей национальной катастрофы Польши, когда Германия и Советский Союз объединились, чтобы разделить Польшу, и Данциг стал немецким оправданием для ее уничтожения.

История трагедии и величия

У поляков история всегда повествует о предательстве, чаще всего со стороны французов. Даже если бы Франция (и Объединенное Королевство) планировала выполнить свои обязательства перед Польшей, то эти планы невозможно было бы реализовать. Польша пала менее, чем за неделю, и никто не смог помочь стране, которая разрушалась так быстро. (Остальные операции интервентов включали  окончательное уничтожение).

Войнам требуется время, чтобы разгореться, и поляки предпочли романтический жест проведению войны. Поляки использовали кавалерию против немецких  бронетанковых войск, что стало примером великого символизма, если не основным военным подвигом. В их сопротивлении, как в акте человеческого величия, была магия. Они вели войну – даже после поражения – так, как будто это было произведение искусства. Это также было бесполезным ритуалом. Вслушайтесь внимательно в произведения Шопена: храбрость, искусство и  тщетность тесно переплетены в Польше. Поляки ожидают, что их предадут или победят. Их гордость была в их способности сохранить свою человечность в условиях катастрофы.

Я думаю, что Шопена можно понять с геополитической точки зрения. Посмотрите, где находится Польша. Она находится на Североевропейской равнине, является открытой страной, чьи государственные границы с запада и востока не защищены и даже четко не очерчены какими бы то ни было значимыми географическими границами. На востоке от Польши находится Россия, являвшаяся в 1830 году огромной империей. К западу от Польши сначала находилась Пруссия, а после 1871 года Германия. На юге до 1918 года существовала империя Габсбургов. Какой бы ни была смелость и мудрость народа, но выдержать давление сил, столь масштабных, как эти, было невозможно.

Польша не является ни господином своей судьбы, ни капитаном своей души. Она живет и умирает по воле других. Мало что можно сделать, чтобы остановить немцев и русских, когда они объединяют свои силы или используют Польшу как свое поле битвы. Самое большее, что может сделать Польша, это надеяться на помощь других, более отдаленных, держав. Но они не могут. Никто не может спасти страну, которая находится так далеко, до тех пор, пока она не спасет сама себя. Шопен чувствовал это в глубине души и знал, что поляки не преуспеют в спасении самих себя. Я думаю, что Шопен гордился неизбежностью этой катастрофы.

Есть книга, написанная Айваном Моррисом, «Благородство Поражения». В ней рассказывается о Японии, но название перекликается с моими ассоциациями, когда я думаю о Польше, Шопене и Падеревском. Поляки всегда были блистательны в своих поражениях, я говорю это без иронии. Но необходимо помнить, что польская история рассказывает не только о благородстве поражения, но и об определенном благородстве предрешенной судьбы Польши. До того, как образовалась Российская империя, до того, как Габсбургская империя поглотила юго-восток Европы и до возвышения Пруссии, Польша была одной из величайших держав Европы, Речью Посполитой.

Когда немцы разобщены, русские слабы, а австрийцев беспокоит Османская империя, тогда Польша перестает быть жертвой. Поляки помнят об этом и постоянно обращаются к своему былому величию. Не является очевидным, что они в полной мере оценивают то, по какой причине однажды были великой страной, почему их величие было отнято, или то, что их возрождение не является невозможным. Поляки знают, что когда-то они доминировали на Североевропейской равнине. Они уверены, что это никогда больше не повторится.

В наши дни поляки хотят убежать от собственной истории. Они хотят выйти за рамки трагического смысла Шопена, они хотят избежать фантастических мечтаний о величии. Первый не сделал ничего, чтобы защитить их семьи от нацистов и коммунистов. Последнее вообще не важно. Поляки были могущественными какое-то время, пока не было никакой Германии и России, но не теперь. Или так может казаться. Я готов спорить, что этой точке зрения не хватает воображения.

Польша, Россия и Европа

Поляки, также как и остальные страны Центральной Европы, рассматривают Евросоюз как решение их стратегических проблем. Будучи членом ЕС, Польша решила свою немецкую проблему. Две нации теперь объединены в рамках одной широкой институциональной структуры, которая исключает опасность, которую когда-то представляли друг для друга эти страны. Поляки также считают, что русские не представляют опасности, потому что они слабее, чем кажутся, и потому,  как сказал мне один из представителей министерства иностранных дел Польши, что ни Украина, ни Беларусь просто напросто не являются союзниками России. Действительно, он считает Украину и Беларусь скорее буферами. Что касается старой австро-венгерской угрозы, то она растворилась при распаде империи и появлении слабых государств, ни одно из которых не может угрожать Польше.

В этих условиях многие поляки могли бы сказать, что опасности для жизни на Североевропейской  равнине были ликвидированы. С моей точки зрения, есть две проблемы с таким восприятием. Первая из них, как я уже говорил в предыдущих  эссе этой серии, это то, что Германия пересматривает свою роль внутри Евросоюза. Это происходит не только потому, что руководство Германии хочет это сделать; политическая и финансовая элита Германии неразрывно связаны с идеей о Европейском союзе. Но, как это случилось с элитой по всему миру после 2008 года, немецкая элита потеряла огромное пространство для маневров. Общественное мнение весьма подозрительно относится к многократной финансовой помощи немецкого правительства, гарантии по которым  оно подписало, и которые, возможно, дополнительно придется подписать в ближайшие годы. Как выразилась канцлер Германии Ангела Меркель, немцы не собираются уходить на пенсию в 67 лет, чтобы греки смогли уходить на пенсию в 58 лет.

С точки зрения немцев – и наименее интересные точки зрения высказываются все более слабеющей элитой – Евросоюз превращается в ловушку для интересов Германии. Для немцев необходимо переопределение Европейского союза. Если Германия собирается давать гарантии в Евросоюзе на случай провалов, то она требует существенного контроля над экономической политикой остальной Европы. В Европе зарождается двухъярусная система, система, в которой покровители и клиенты (получатели субсидий) не будут иметь одинаковой степени власти.

На данный момент Польша крайне успешно развивается в экономическом плане. Экономика страны растет, и Польша является явным экономическим лидером среди стран — бывших союзников СССР. Но время, когда субсидии Евросоюза текли в Польшу рекой, подходит к концу, и начинают вырисовываться проблемы с пенсионной системой Польши. Способность Польши сохранять свое экономическое положение внутри Европейского союза будет подвергнута испытанию в ближайшие годы. И тогда Польша может быть понижена до статуса клиента.

Я не думаю, что поляки возражали бы против статуса клиента, о котором хорошо заботятся. Проблема состоит в том, что немцы и другие основные члены ЕС не имеют ни ресурсов, ни намерений поддерживать периферии Евросоюза именно таким образом, каким хочет периферия. Если Польша будет буксовать, то на нее будет наложен тот же контроль, под каким сейчас находится Ирландия. Один польский чиновник ясно дал мне понять, что он не видит в этом проблему. Когда я упомянул возможную потерю Польшей независимости, он сказал мне, что существуют разные типы суверенитета и что потеря бюджетного суверенитета не обязательно подорвет национальный суверенитет.

Я сказал ему, что предполагаю, что он не видит масштаба проблемы. Возможность государства определять налоговую политику и распределение средств – суть суверенного государства. Если государство теряет эту возможность, у него остается лишь власть объявить  месяц национального мороженого и прочие подобные мероприятия. Другие, особенно немцы, будут контролировать оборону, образование и все остальное. Если вы ставите бюджет вне демократического процесса, суверенитет теряет смысл. 

Здесь диалог всегда сводится к сути вопроса: намерениям. Мне говорили много раз, что Германия не собирается забирать ничей северенитет, она просто намеревается  совместно со всеми реструктурировать Европейский союз. Я абсолютно согласен, что Германия не претендует на польскую независимость. Я также говорю, что намерения не имеют значения. Во-первых, кто знает, что на уме у Меркель? WikiLeaks может выявить, что она сказала американскому дипломату, но это не означает, что она сказала то, что думала. Во-вторых, Меркель не будет канцлером через несколько лет и никто не знает, кто станет следующим. В-третьих, Меркель не является свободным деятелем, она ограничена политической реальностью. И, в-четвертых, называйте это как хотите, но если Германия скорректирует структуру ЕС, то вся власть окажется в ее руках – и эта власть — единственное, что имеет значение,  а не субъективная склонность к тому, как эту власть использовать.

Другой диалог затрагивал тему российской мощи. И снова официальные лица подчеркнули две вещи. Первая – Россия слаба и не является угрозой. Вторая – российский контроль над Украиной и Беларусью на самом деле гораздо слабее, чем думают – ни одна из этих стран не зафиксирована на российской орбите. С этим я частично согласен. У русских нет никакого желания восстанавливать Российскую Империю или Советский Союз; они не хотят брать на себя ответственность за эти две страны. Но они хотят ограничить возможности Украины и Беларуси во внешней политике. Русские разрешат любые виды внутренних  изменений в этих странах. Но они не допустят военно-политических союзов между этими двумя странами и западными государствами. И они будут настаивать на том, чтобы российская армия и флот имели доступ  на белорусские и украинские территории.

Я не нахожу аргумент о слабости России убедительным. Во-первых, сила – понятие относительное. Россия может быть слабой в сравнении с Соединенными Штатами. Она не является слабой по сравнению с Европой или ближайшими соседями. Государству не обязательно быть сильнее, чем того требует от него стратегия, и в этом плане Россия определенно имеет достаточную силу. Действительно, население России сокращается, а ее экономика в катастрофическом положении. Но в России экономическая катастрофа еще со времен Наполеона, если не раньше. Ее способность демонстрировать военную мощь, несоразмерную своей экономической силе, наглядно демонстрируется историей. 

Я поднял вопрос европейской, и особенно немецкой, энергетической зависимости от России, и мне сказали, что Германия импортирует только 30% всей своей энергии из России. Я думал, что цифра составляет 45%, тем не менее, я рассматриваю 30% как огромную зависимость. Без этих процентов импортной энергии  немецкая экономика станет нежизнеспособной. А это дает России немалую власть. И в то время, как Россия нуждается в доходах от энергии, она сможет выдержать сокращение доходов намного дольше, чем Германия и Европа смогут выдержать сокращение поставок энергии. 

Наконец, есть вопрос немецкого и российского сотрудничества. Как я уже говорил ранее, зависимость Германии от российской энергии и российская заинтересованность в технологиях создали тесное взаимодействие между двумя странами, нечто, что отражается в их постоянных дипломатических консультациях. Вдобавок, вопросы Германии о будущем Европейского союза  способствовали тому, что страны приняли более независимый и исследовательский курс. В свою очередь, русские достигли необходимого геополитического возрождения. В сравнении с тем, что было 10 лет назад, Путин привел Россию к невероятно быстрому возрождению. Сейчас Россия заинтересована в отделении Европы от США,  и особенно Германии. Так как Германия ищет новые основы для своей внешней политики, русские налаживают партнерские отношения с Европой. 

Польские лидеры, с которыми я разговаривал, дали мне понять, что они не рассматривают это как проблему. Мне трудно поверить, что русско-немецкое взаимопонимание не беспокоит поляков. Да, я знаю, что ни Германия, ни Россия не планируют причинить Польше вред. Но слону не обязательно планировать, чтобы причинить вред мыши. Несмотря на намерения, мышь может быть раздавлена.

Я думаю, что поляки высказывают соображение о том, что у них  нет выбора. Когда я указал на возможность «Породнения» при американской поддержке, официальный представитель Министерства иностранных дел заявил, что согласно новому плану НАТО немцы гарантировали предоставление двух дивизий для защиты Польши, в то время как Соединенные Штаты предложили одну бригаду. Он говорил об этом с явной горечью. Говоря об американском отказе от обязательств по развертыванию постоянных, долговременных объектов ПРО на территории Польши и решении разместить единственную батарею ракет «Пэтриот» на ротационной основе, он представил это как предательское нарушение Соединенными Штатами своих обязательств. Я неубедительно привел аргумент, что одна американская бригада представляет собой гораздо более эффективную боевую силу, чем две современные немецкие дивизии, но это как минимум спорный вопрос, и я сознательно не настаивал на продолжении спора. Его обвинение состояло в том, что в новом плане НАТО нет никаких американских обязательств или, по крайней мере, никаких важных обязательств.

Польская уверенность в себе и Соединенные Штаты

На самом деле, мое мнение по этим позициям иное. Польша была беспомощна в течение многих столетий, была жертвой оккупации и раздела. Она была свободной и суверенной в межвоенный период. Польша поставила свой суверенитет в зависимость от французских и британских гарантий. Те гарантии, возможно, были нечестными, но, справедливо это или нет, они не могли быть выполнены. Польша пала слишком быстро.

Обеспечение польского национального суверенитета – это первая и основная национальная польская задача. Во-первых, страна не должна отдавать контроль за фундаментальными национальными прерогативами, например, экономикой, никаким многонациональным организациям, особенно тем, которые управляются исторически опасными странами, такими, как Германия. Определенно, государство не должно делать этого, основываясь на своем восприятии намерений Германии. Все страны меняют свои намерения, вспомните Германию в период между 1932 и 1934 годом. Во-вторых, быть успокоенным экономической слабостью России – это значит преднамеренно неправильно трактовать историю.

Но что самое важное, национальный суверенитет зависит от способности государства себя защищать. Действительно, Польша не может защитить себя от договора, подписанного Германией и Россией, по крайней мере,  самостоятельно.  Но она может выиграть время. Возможно, помощь не придет, но мгновенно помощь не может прийти в принципе. Конечно, Польша может принять решение приспособиться к Германии и России, рассчитывая на то, что в этот раз все будет по-другому. Это удобная точка зрения. Она даже может быть правдой. Но Польша ставит на кон свое государство, исходя из этого преположения.

Я вижу данную ситуацию так: и польское общество, и польские чиновники понимают, что на данный момент они в безопасности, но будущее их неопределенно. Они также чувствуют себя беспомощными. Польша – это бурлящая европейская страна, полная совместных предприятий и хедж-фондов. Но вся эта деятельность только покрывает лежащее глубже трагическое чувство польской нации, что, в конечном счете, судьба польского государства находится не в руках Польши. Что будет, то будет, и поляки будут геройски бороться, если плохое изменится к худшему. Шопен превратил эту чувствительность в высокое искусство. В конце концов, выживание более прозаично, и его достичь труднее, чем создать произведение искусства. Точнее, для Польши, выживание более сложно, чем творения гения, да и встречается оно реже. 

В конце концов, я — американец и поэтому менее подвержен трагической чувствительности, а больше придерживаюсь целесообразной стратегии. Польская стратегия происходит из осознания того, что она не только зажата между Германией и Россией, но и является препятствием в германо-российских отношениях. Ее можно раздавить. Но страна может это предотвратить. Чтобы это сделать, ей необходимо три вещи. Во-первых, ей нужна стратегия национальной безопасности, созданная так, чтобы атака на Польшу нанесла агрессорам больше ущерба, чем обход этого государства стороной. Это дорого. Но насколько больше заплатили поляки во время нацистской и советской оккупации? То, что кажется дорогим, может оказаться дешевым в ретроспективе.

Во-вторых, сама по себе Польша слишком легковесна. Если бы она была частью альянса «Породнение», простирающегося от Финляндии до Турции, Польша обладала бы с альянсом  достаточной весовой категорией и стала бы свободной от бесполезного НАТО. НАТО — союз времен «холодной войны». Холодная войны окончена, но союз продолжает жить подобно тощему призраку, управляемому хорошо откормленной бюрократией. 

Польше будет необходимо сотрудничать с Румынией,  независимо от мнения, например, Португалии по данному вопросу. Данный союз требует польского лидерства. Без этого он не будет существовать. Но сначала Польша должна преодолеть фантазию, что 18-летний Европейский союз представляет тысячелетнее преобразование Европы в мирное Царствие Небесное. Восемнадцать лет — это не слишком долгий срок по европейским меркам, и в последнее время Европа выглядит нездоровой. Если Германия поставит на Европейский союз и проиграет, то она все равно выживет. А Польша? Национальная стратегия основана на худшем сценарии, а не на обнадеживающем взаимопонимании с временно правящими лидерами.

Наконец, Польша должна поддерживать отношения с глобальным лидером. Конечно, последние годы правления администрации Буша и первые годы правления администрации Обамы не были приятными для Польши. Но, в конце концов, Соединенные Штаты трижды вступали в битву в ХХ веке, чтобы предотвратить российско-немецкое объединение и доминирование над Европой одной силы, будь-то Германия, Россия или обе эти страны. Эти войны не велись из чувствительности и эмоций; у Соединенных Штатов не было никакого  Шопена. Войны были вызваны геополитикой. Российско-немецкий союз серьезно угрожал бы Соединенным Штатам. Вот почему США участвовали в Первой мировой войне, Второй мировой войне и Холодной войне.

Есть вещи, которые Соединенные Штаты не могут допустить, если они могут их остановить. Список этих вещей возглавляет доминирование в Европе одной силы. В данный момент Соединенные Штаты больше обеспокоены устранением проблем в Афганистане. Но эта цель не вечна. Конечно, Соединенные Штаты живут по иным, более длинным часам, чем Польша. США имеют больше пространства для маневра. Теперь у Польши тоже есть время, но она должна использовать его для подготовки к тому времени, когда американцы снова обретут чувство перспективы. 

Европейский союз может привести себя в порядок, а то, что зарождается, может стать конфедерацией равноправных наций, как это планировалось ранее. Русские могут вступить в эту организацию. Как бы ни были сильны мои сомнения, это может произойти. Но проблема поляков состоит в том, какие действия они предпримут, если лучший случай не представится. Я утверждал бы, что нет никакого благородства в поражении, которого можно было избежать. Я также утверждал бы, что если вы внимательно прислушаетесь к  Полонезу, то услышите там не только призыв к выживанию, но и к величию.

Польская грань ошибок невероятно тонка. То, что я нашел в Польше, не является безразличием к этой грани, но чувством беспомощности, сопровождаемым активными попытками преуспеть, в то время как жить хорошо невозможно. Но это — чувство безнадежного фатализма, которое пугает меня как американца. Мы зависим от Польши таким образом, что мои соотечественники пока этого не понимают. Чем дольше мы ждем, тем выше вероятность трагедии. Немцы и русские не являются монстрами в данный момент, они не желают ими быть. Но, как дает понять нам Шопен, то, чем мы хотим быть и то, чем мы являемся — это две разные вещи, это тема, над которой я буду размышлять в своем заключительном эссе.

Джордж Фридман, Stratfor

Оригинал статьи

Перевод: Глобальный хуторок

08-12-2010 20-45

По теме: Геополитическое путешествие доктора Фридмана. Часть 6. Украина

Геополитическое путешествие, часть 5: Турция

Геополитическое путешествие, часть 4: Молдова

Геополитическое путешествие, часть 3: Румыния

Геополитическое путешествие Джорджа Фридмана по Восточной Европе. Часть I-II