Политический организм. Становление субъекта и основ государственности

«Государство – это я!» — Многим, наверняка, знакомо это выражение. Обычно его приписывают французскому королю Людовику XIV. Но есть версия, что его автором могла быть английская королева Елизавета I… На самом деле, никто не знает точно, кому именно принадлежали эти слова. Впрочем, это не так уж и важно. Для меня они представляют не исторический, а, скорее, концептуальный интерес: государство – это КТО?

В своей работе «Государство как пространство, люди и интересы» я показал, как три класса признаков (форма, субъектность и мотивации) образуют триединый корень системы знаний о государстве. Теперь я более подробно остановлюсь на том, что есть, собственно, субъектность.

Итак, в этом классе признаков следует искать ответ на вопрос о том, «кому принадлежит власть». Как я уже говорил, здесь мы не можем ограничиваться образом простого субъекта (например, такого, как человек или группа людей). Субъектность можно вывести только из представления о сложном субъекте, что неразрывно связано с понятием суверенитет.

Это понятие было выведено еще в XVI в. Ж. Боденом: «суверенитет – это неограниченная и бессрочная верховная всласть монарха в государстве, принадлежащая ему в силу его естественного права». Почему монарха? Очевидно, что все дело в особенностях того времени. Тогда ход истории привел Европу к необходимости опереться на четкие правила, из которых можно было бы определить, кому именно принадлежит власть и на кого именно она распространяется. Причиной всему, по-видимому, было желание людей вырваться из хаоса бесконечных феодальных войн, бушевавших на территории средневековой Европы. Не удивительно, что первоначально акцент делался на любые формы абсолютизма, который, как тогда казалось, давал гарантии стабильности. Из этого сформировалась доктрина, согласно которой под «сувереном» стали понимать монарха.

Далее была Тридцатилетняя Война (1618-1648), а затем Вестфальский мир 1648 г., одним из главных результатов которого можно считать становление системы национальных государств. Так доктрина суверенитета получила свое практическое воплощение. Сложился Вестфальский мировой порядок, возникла новая система международных отношений, многие элементы которой актуальны и в наши дни.

С развитием республиканской идеологии, доктрина претерпевает качественные изменения. В первую очередь, это связано с переосмыслением вопроса о том, кому принадлежит роль суверена. Так, согласно Ж.Ж. Руссо, суверенитет есть особое состояние «коллективного целого», которое «именуется Республикою или Политическим организмом: его члены называют этот Политический организм Государством, когда он пассивен, Сувереном, когда он активен, Державою при сопоставлении его с ему подобными». Эта формула интересна тем, что в ней можно найти ключ к пониманию субъектности. Попробую раскрыть эту мысль в нескольких тезисах.

Во-первых, «коллективное целое» и «политический организм» — это не одно и то же, но это предикаты одного и того же субъекта. Говоря проще, это как два состояния или два возраста человека. Чтобы из первого состояния перейти в другое, общество должно созреть. Возможно, на это уйдут века… Во-вторых, начало процесса общественных трансформаций связано с осознанием идентичности. В-третьих, объединение на основе идентичности может быть результативным, если только оно направлено на достижение совместимых целей. И в-четвертых, внутренние социальные процессы выходят наружу только тогда, когда есть достаточный для этого повод – пусковой механизм, высвобождающий энергию коллективного самовыражения.

Осознание идентичности.

Надо признать, что исходным пунктом общественных трансформаций является совсем не коллективное целое. В начале пути есть лишь простая масса людей, состоящая из отдельных индивидов, между которыми постепенно устанавливаются разветвленные социальные связи. В представлении каждого из них очень многое в социальной среде выглядит как противопоставление «Я» – «НЕ Я» («Я»: человек, собственник, кормилец…; «НЕ Я»: другой, партнер, сосед, враг, друг…)

По мере того, как связи становятся более устойчивыми, в дополнение к противопоставлению приходит обобщение и разделение. Чем более сложные и устойчивые конструкции связей, тем в большей мере индивид нуждается в доверии, помощи, сочувствии, понимании и т.д. со стороны других. Удовлетворение этих ожиданий проще всего найти среди себе подобных. Поэтому индивид начинает интуитивно искать признаки похожести, вследствие чего его «не Я» распадается на «МЫ» и «НЕ МЫ». («МЫ»: семья, родственники, друзья, племя, свои…; «НЕ МЫ»: враги, чужие, другие, не такие…).

Так запускается механизм осознания идентичности. Каждый осознает свою идентичность, используя доступные для понимания признаки. Вдобавок, само общество генерирует упрощенные стереотипы, довлеющие над индивидуальным выбором. Для большинства всегда проще делать как все, выглядеть как все, думать как все. Вот почему в основе идентичности исторически чаще всего лежат язык, цвет кожи, признаки крови, родства, национальности и т.д.

Чем меньше межсоциальных связей, тем уже спектр признаков идентичности. В мелких и, как правило, низших по уровню развития обществах, идентичность ограничена прямыми или косвенными признаками родства, берущими начало в кругу представителей наиболее активных социальных групп. Не удивительно, что такая идентичность представляет собой ментальный фундамент вождизма и абсолютизма. В более развитых обществах идентичность выстраивается из сложных мировоззренческих конструкций, использующих ценностные категории, такие как добро, справедливость, свобода, и т.д.

Чем более продвинутым становится общество, тем в большей степени оно уделяет внимание ценностям и в меньшей – признакам племени. Такие категории как добро, справедливость и свобода занимают в нем главенствующее место. Предметом дискуссии там становятся конкретные критерии добра и зла, а не деление всего вокруг на добро и зло. Иными словами, картина мира в таких обществах отображается значительно четче и ярче, поскольку их социальный дисплей обладает гораздо большим количеством пикселей, чем в обществах низшего порядка, где в особо запущенных случаях картинка может оказаться вообще черно-белой.

Наличие совместимых целей.

Мы выяснили, с точки зрения кого происходит осознание идентичности и даже отчасти то, почему это происходит. Казалось бы, чтобы получить коллективное целое, достаточно собрать людей, осознающих свою идентичность. Но не так все просто. Идентичность делает массу «коллективным» (т.е. отобранным), но не делает ее «целым» обществом. Цементом, скрепляющим человеческие кирпичики, является совместимость целей. Здесь очень часто допускают две ошибки, анализ которых поможет лучше понять суть вопроса.

Первая ошибка состоит в том, что под этими целями понимают общественные цели или, говоря иначе, — цели общества. Но общество не обладает собственной волей. Оно лишь представляет множество индивидуальных воль, сливающихся в волю коллектива. Общество не имеет интересов, отличных от интересов той критической массы активных людей, которые формируют коллективную волю.

Критическая масса – это сколько? На счет этого есть разные мнения и походы. Так, например, недавно ученые из Social Cognitive Networks Academic Research Center (SCNARC) при Политехническом институте Ренсселера (Rensselaer Polytechnic Institute, США) построили интересную компьютерную модель. Согласно этой модели взгляды меньшинства становятся мнением большинства, когда количество людей, обладающих твердыми убеждениями, преодолевает порог в 10%. Находясь ниже этой черты, идеи и взгляды слишком слабы, чтобы доминировать. Возможно даже резкое неприятие нового со стороны остальных, всеобщее порицание и даже гонения. Но как только порог преодолен, происходит нечто, похожее на эффект пандемии и тогда популярные идеи заражают большие массы людей, формируя новое большинство. В истории можно найти массу тому примеров, начиная от распространения христианства и заканчивая волной «революций» новейшего времени, для которых характерно активное использование социальных сетей. На мой взгляд, здесь не так важен конкретный процент, сколько сам принцип, согласно которому количественные изменения переходят в качественные и наоборот.

Таким образом, то, что называют «целями общества» вырастает из совпадений индивидуальных целей, сложенных воедино, а не наоборот. Обратная связь (т.е. влияние общества на индивида), безусловно, существует, но она, скорее, показывает как социальный тренд заполняет пустоту или вытесняет слабые индивидуальные целеполагания. Социальный тренд не возникает из ниоткуда.

Вторая ошибка связана с тем, что эти цели называют общими. Так, например, если есть общий враг или происходят явления стихии, затрагивающие интересы каждого, или, хотя бы, когда вы вместе с другими строите канал для орошения вашего и соседского участков земли, — то это, действительно, возможно отнести к общим целям. Они в равной степени относятся к каждому члену данного общества. Но помимо этих есть и другие цели, которые не совпадают, но и не конфликтуют. Это напоминает старые политические анекдоты: «вы не торгуете семечками, а я не выдаю кредиты». В биологии это называется симбиоз, т.е. любая форма взаимодействия между организмами разных видов. Обоюдно выгодный симбиоз называют мутуализмом (от англ. mutual – взаимный). Многие еще со школы помнят пример такого симбиоза: рыба-клоун и актиния. Нечто похожее происходит в обществе, когда имеет место социальный договор или общественный консенсус между разными слоями и классами, включая такое явление как консенсус элит. Обычно это работает так: верхи получают возможность относительно бесконтрольного обогащения, а низы – «хлеб и зрелища», которые в современном мире находят свое выражение в виде доступного жилья, потребительского кредитования, индустрии развлечений, шоу, моды и спорта. Очень часто индивидуальные цели идут рука об руку с общими, особенно когда вторые используются как средство для достижения первых.

Но в обществе, как и в природе, бывают и другие формы симбиоза. Одним из них является паразитизм (от греч. «нахлебник»), когда отношения выгодны одному, но вредны другому симбионту. Паразит использует своего носителя как источник питания, жизненной силы и среду обитания. Социальные паразиты, по сути, поступают также. Они могут действовать как отдельные индивиды, но могут объединяться в группы, формируя кланы и даже целые социальные классы. В результате социального паразитизма возникает антагонизм, который, в свою очередь, может вызвать ряд драматичных последствий, таких как: 1) несостоятельность коллективного как целого; 2) переосмысление индивидом или целой группой людей своей идентичности и, как следствие, выход из данного круга (бегство, эмиграция и т.д.); 3) насилие над индивидом, перевод его в позицию угнетаемого, изгоя или стоящего вне закона.

В то же время, социальный антагонизм, подобно сжатой пружине, стремится выпустить наружу новые силы, способные переформатировать коллективное целое. Если это происходит, то возникает социальный взрыв, вследствие чего данное напряжение ослабевает, а коллективное целое скрепляется новыми целями, совместимость которых не вызывает внутренних противоречий. И так может повторяться снова и снова. Но это уже предмет совсем другого анализа…

Необходимость коллективного самовыражения.

Когда необходимые изменения назрели и общество сложилось как «коллективное целое», можно говорить о возникновении политического организма. Но до определенного момента он всего лишь беспомощное тело. Должно произойти что-то, что вдохнет в него жизненную силу и приведет в движение все его члены. Пусковой механизм, как правило, связан с явлениями материального мира, такими как войны, эпидемии, явления стихии… Именно в такие моменты осознание необходимости коллективного целого одновременно приходит в головы максимального числа людей. Ведь при обычном ходе вещей, каждый день погружает нас в массу рутинных дел, забот или радостей. И многим попросту не до того. Можно все понимать, оставляя это внутри себя, но острая необходимость выражения приходит только тогда, когда экстраординарные события заставляют нас действовать. Когда надо действовать совместно, спрос на доверие, помощь, сочувствие и т.д., многократно возрастает. Начинает работать то, что ранее для многих было не заметно, ассоциируясь с элементами идентичности и совместимости целей лишь на интуитивном уровне. Должен возникнуть единый порыв, общественное настроение, позволяющее выйти наружу тому, что уже созрело. В музыке это называется звучать в унисон; в технике – действовать синхронно.

Только социальный стресс вынуждает общество, дозревшее до коллективного целого, выразить себя, проявить себя в действии. Именно так рождается политический организм.

* * *

Итак, выделяя главное, из чего складывается субъектность, мы увидели, что осознание идентичности превращает массу людей уже в «коллективное», но еще не в «целое». Родоплеменные признаки идентичности, такие как язык, цвет кожи, национальность и т.д., были вполне эффективны для закладывания основ государственности на начальном этапе развития цивилизации. Сейчас, в глобальном мире, акцент, который некоторые политические силы все еще делают на эти признаки, создает, скорее, препятствия, чем стимулы для развития. Закладывая в фундамент только лишь это, они заранее ограничивают свой народ в возможности достраивать государственное здание в перспективе, с учетом того, как будет меняться геополитический ландшафт в будущем. Современное общество, сильно зависящее от мультикультурного обмена, заметно выигрывает в тех случаях, когда в основе государственности лежат ценности планетарного масштаба. В то же время, полное пренебрежение к духовным, культурным и историческим корням народа может вызвать отторжение каких-либо иных элементов идентичности, по сути, убивая коллективное начало. На мой взгляд, правильная идентичность всегда имеет форму «два в одном»; неправильная – основана на крайностях одного или другого толка.

Совместимость целей – это единственное средство, которое приводит коллективное к целому состоянию. От того, насколько эффективна эта совместимость, зависит очень многое. Социальный симбиоз, когда он взаимовыгоден, создает синергию развития всего общества. Напротив, паразитирование, продуцирующее антагонизм и социальные конфликты, сковывает развитие, делает его неконкурентным во многих областях. В зрелом обществе любые формы паразитирования недопустимы. Всякое их проявление – это угроза отсроченных социальных взрывов, которые рано или поздно могут разрушить видимую стабильность, погружая общество в хаос, и, вероятно, – привести к утрате суверенитета.

Говоря здесь об основах государственности, мы рассмотрели, как происходит становление субъекта – т.е. рождение политического организма. В то же время, мы не ответили на главный вопрос: кто или что есть, собственно, «субъект»? Но об этом – в отдельной статье.

Каждый новый этап в жизни социума преподносит свои сюрпризы. В мире нет ничего вечно неизменного. Не бывает и вечных государств. Ни одно из ныне существующих не застраховано от потрясений, вызванных изменениями в недрах его субъектности.