Закат постмодернизма: инфляция истины, красоты и добра

Свой доклад на тему «Закат постмодернизма» Сергей Дацюк начал с признания, что постмодернизм его «достал». Чем именно – об этом он размышляет в своей новой книге, которая была написана летом этого года. Необычайно интенсивная работа над книгой это, очевидно, свидетельство того, насколько тема важна – субъективно, в личной истории философствования докладчика, а также объективно, для понимания причин кризиса западной цивилизации.  

Прежде всего Сергей Аркадьевич подчеркнул глобальный характер философии постмодернизма. Он напомнил, что одновременно, в 50-е годы ХХ века, возникло два параллельных философских движения – европейское и советское. Советское было представлено Логическим кружком, а позднее – ММК Щедровицкого. Но вскоре начались преследования: Щедровицкий развивал методологию взамен философии, Мамардашвили работать не позволяли, и он был вынужден уехать в Тбилиси, а Зиновьев, Пятигорский и Лефевр – за рубеж, Ильенков покончил собой. 

В Европе же 60-е годы были, напротив, временем отвоевания интеллектуальных свобод. Заметную роль в этом сыграли студенческие волнения во Франции под лозунгом «Запрещать запрещается!». В итоге в 70-х годах целое поколение мыслителей реализовало себя в направлении, ставшем известным как постструктурализм-постмодернизм. Докладчик отметил их взаимные пересечения, но предложил их различать: постструктурализм как номинацию по идеям, а постмодернизм – как номинацию по установкам мышления. Вот эти-то установки мышления, на его взгляд, и сообщили философии глобальный характер, поскольку все мировые процессы к концу ХХ века оказались ими обусловлены. Хотя постмодернизм отрицает глобальную философию (одна из его базовых установок – установка на не-тотальность), ирония состоит в том, что именно он такой философией и стал.  

Сергей Дацюк пояснил, что же такое философские установки мышления: «Нам нужно разделить три принципиальных способа оперирования содержанием: идеи, мемы и установки. Идеи это некие концепты, которые можно задать в виде отдельного слова, связки слов, образа. Из идей рождаются идеологии. Идеология это связная система идей, которая позволяет им жить в совокупности, видоизменяться, не разрушая общего направления. Мемы – это устойчивые выражения, это то, что слышат массы в той или иной философии. А вот философские установки были обнаружены в ХХ веке. Раньше их называли подходами, или способами философствования. Установка – это «мыслить вот так», или «мыслить в направлении этого». То есть сам способ мышления – это определенная мыслительная установка».

Докладчик довольно подробно остановился на идеологической, меметической и мысле-установочной презумпциях философии. Идеологическая презумпция состоит в том, что философия неизбежно сообщает некие идеологические установки социальному мышлению. В частности, политический тоталитаризм обуславливается установкой тотальной идеологической презумпции. Постмодернизм пытается решить эту проблему за счет предъявления установок философского мышления, которые устраняют тотальность. Но, на взгляд Дацюка, он делает это очень дорогой ценой для самой философии. 

Меметическая презумпция предполагает упрощение философских идей до афоризмов, понятных массам. Кант, писавший «Критику чистого разума», не собирался говорить популярно, но его вынудили написать «Пролегомены». Результат докладчик оценил весьма критично.  

Что же касается мысле-установочной презумпции, то Сергей Аркадьевич подчеркнул роль Ницше и Хайдеггера в ее оформлении: ведь до них обсуждались лишь идеи, но не подходы или способы мышления. И, поскольку нынешний мировой кризис докладчик оценил как следствие внедрения мыслительных установок постмодернизма, соответственно, выход из кризиса он считает возможным только при условии создания иных, новых мыслительных установок.  

На вопрос из аудитории, овладел ли постмодернизм умами масс, докладчик дал позитивный ответ. Во всяком случае, СМИ в полной мере транслируют именно установки постмодернизма. Если в новостях еще в 90-е годы прослеживалась каузальность, то сейчас – сплошь сингулярность, а попытка связать одно событие с другим воспринимается как ересь и дурной тон. Множественная истина вообще завладела сознанием во всех сферах общества — в экономике, политике, культуре, науке. 

Отдать должное постмодернизму призвала Лариса Гармаш: ведь не только же критики заслуживает это философское направление. В ответ Сергей Дацюк признал за ним постановку ряда мощных вопросов, без которых философия уже существовать не сможет, и особенные заслуги в препарировании языка. Более того – он даже дал оценку постмодернизму как подлинной философии, отметив: «Лишь та философия, которая сообщает в историческом движении и развитии интеллектуализма некоторые установки мышления (которые поддерживаются другими интеллектуалами) – оказывается подлинной. Поэтому подлинность философии может быть установлена ретроспективно. И о постмодернизме более-менее что-то понимать мы можем лишь сейчас, оглядываясь назад, наблюдая, во что воплотилось, или, правильнее, во что выродилось то интеллектуальное движением во Франции, которое началось в 50-е и развернулось в 60-70-е годы. Но с точки зрения подлинности у постмодернизма есть и множество ограничений». 

Первое из этих ограничений связано с проблемой суверенности философии. Суверенитет при этом понимается как способность порождать и воспроизводить себя в целостной идентичности, обобщать свое бытие, постигать пределы своего бытия, допускать иное (бытие), а также воображательно представлять и учитывать небытие. Иначе говоря, суверенитет сущности есть суверенитет ее целостного мышления или мышления о ней. Но постмодернистский нигилизм неизбежно зависит от того, что он отрицает. А нигилистические установки определяют его лицо по преимуществу. Они-то и делают постмодернистскую философию несуверенной. 

Как пример суверенности в философии докладчик привел актуализацию античного наследия Фомой Аквинским и интеллектуалами Возрождения, а также его архивирование Боэцием и Теодорихом Великим. В ответ Никитин напомнил о вкладе в это архивирование Кассиодора, патриция, давшего указание переписывать античные тексты, в том числе малопонятные для них. А также он упрекнул Дацюка в философо-центризме, высказав уверенность, что суверенностью обладает не только философия. Докладчик же готов был признать суверенность разве что за теологией (и то с оговоркой – зависимость от идеи Бога), и уж ни в коем случае – не за наукой.

Специфический суверенитет характеризует философию конструктивизма (столь близкую самому докладчику): это, по его словам, экспансивный суверенитет. Предшествовавшая конструктивизму традиция философии обладала разве что охранительным суверенитетом, потому что не выходила за пределы Мира во Внемирность. Конструктивная философия не только допускает бытие Иного (иное бытие), но и ставит задачу достигнуть Иного (иного бытия) – Внемирности.  

Родовой травмой постмодернизма назвал Сергей Дацюк само его наименование, в котором нет сущностного определения: постмодернизм это лишь то, что наступает после модерна. И установка на дление этого, в полном смысле неопределенного, состояния вызывает законные нарекания Дацюка. Озвученная в работах Лиотара, а также Делеза и Гваттари, эта установка подчиняет себе другие, делает невозможными иные шаги. В частности, провозглашается отказ от мышления в терминах прошлого и будущего, то есть от историцизма и футурологизма. И это – при всех заслугах историцизма в традиции философии, на которых, кстати, акцентировала внимание и Яна Волкова. Поэтому докладчик усматривает все признаки превращения «состояния постмодерна в состояние неадеквата», а также считает, что «история и футурология являются бременем философии. Подлинная философия не должна избегать никакого бремени, каковым для философии является математика, физика, химия, биология, психология, социология, теология и т.д. И в этом смысле постмодернизм, избирательно лишая ее бремени историцизма и футурологизма, осуществляет облегчение своей участи, но кастрирует саму философию». 

Причины этого Сергей Дацюк предлагает трактовать в духе социального фрейдизма – как травму Второй Мировой. Пересмотр истории и конкретика представлений о будущем, в самом деле, могут влечь за собой претензии к настоящему, а в некоторых случаях, как следствие – установку на тоталитаризм. Но при такой логике неизбежно обрезаются возможности философии, и сама она оказывается в ситуации, которую докладчик обозначил как «философия накануне полицейского ареста». В США в преддверии ареста зачитывают «правила Миранды», вот и аудитории КДКД было предложено ознакомиться с философскими «правилами Миранды»: «Вы имеете право хранить молчание. Вы можете не отвечать на вопросы. Все, что вы скажете, может и будет использовано политикой против человечества, а затем и против вас в суде истории». 

Следующая принципиальная претензия к философии постмодернизма состояла в его эклектичном характере. Эклектизм – это смешение разного, когда это «разное» может составлять отдельные концепты; иными словами это смешение целостностей. В результате эклектика порождает множественную истинность. С одной стороны, это обусловлено категорическим запретом на тотальность содержания (Эммануэль Левинас), принципиальным анти-фундаментализмом. С другой стороны, номадология (Жиль Делез) является последовательным разрушением любых условий единства (структурных связей, территориализации, детерминизма, бинарности, осмысленности). Все это делает невозможным обнаружение истины на некоем новом уровне.  

Назвав постмодернизм индульгенцией на создание множественных истин, Сергей Аркадьевич сделал вывод о подрыве оснований доксического мышления. Возникает мир, в котором все течет, все изменяется, а опереться не на что. В этом контексте докладчик переиначил слова Христа об истине («познайте истину и она освободит вас»): «умножьте истину и она поработит вас». Таков кратчайший путь к инфляции истины! Эта инфляция сопровождается утверждением мыслительной всеядности и понижением общего мыслительного уровня, когда истинным признается все подряд. Одно из следствий этого – закладывается условие дальнейшего умножения истин (чем и занимаются академические философы). Другое следствие – профанабельность берет верх, а значит – все, что может быть упрощено, обязательно будет упрощено.  

Просьба пояснить понятие истины прозвучала от Владимира Никитина и Виктории Петиченко, но ответ не был однозначен. В теологии это постижение божественной сути, в психологии – вопрос идентичности. А вот в философии истина связана с попыткой многореальностного нормирования: там, где возникают соответствия реальностей – возникает истина. Наиболее распространено, когда реальность мышления нормирует эмпирическую реальность. Но при умножении способов нормирования реальностей в условиях постмодерна появляется соблазн умножения истин. 

Выходом из этой ситуации могла бы быть теория сложной истины, резюмировал Сергей Дацюк, отвечая на вопрос Евгения Лапина: «Если в результате сравнения реальностей удалось установить хотя бы частичное соответствие, то вы установили фрагментарную истину. Но сложная истина – это когда вам удалось отнормировать целую реальность и при этом выразить ее нормативно в иной реальности». Как адепта ложной истины Лариса Гармаш вспомнила Михаила Бахтина, и Владимир Никитин ее в этом поддержал. С уважением отозвался о позиции Бахтина и Сергей Дацюк, упомянув продолжателя его идей Юргена Хабермаса, чья трактовка «философии как местоблюстителя» ему очень нравится.  

В теологии Бог как Абсолют сложен, и, соответственно, истина неисчерпаема. И теологическая позиция близка Сергею Дацюку. Неразрывность связи теологии и философии подчеркнул Игорь Гаркавенко. Он убежден, что, хотя философия начинала свой путь как служанка теологии, при этом она всегда оставалась служанкой действия. В отдельном содокладе он опознал в тенденции умножения истин метафизику женской формы доминации. Мужская форма доминации состоит в том, чтоб запрещать все иное и чужеродное; женская же – ничего не запрещает; она вбирает иное в себя, отражает и дублирует его и в результате топит в бесконечных альтернативах.  

Инфляция истины в современном мире неизбежно разворачивается в инфляцию добра и инфляцию красоты. Как и множественную истину, постмодернизм порождает множественную красоту. Ее докладчик отождествляет с гламуром: «Гламур есть упрощенная, формализованная и технологизированная для массового потребления красота, избыточная по средствам предъявления и привлечения внимания. Гламур есть приукрашенная обыденность, уродующая вкус и сооружающая вкусовой барьер для восприятия красоты». 

Инфляцию добра, по мнению Сергея Дацюка, выражает слово «блага» – ведь блага множественны, а добро едино. Этим тезисом была спровоцирована острая дискуссия. Владимир Никитин напомнил, что в теологии благо – выше добра, а философия вообще понятием «блага» не должна заниматься. Напротив, должна, убеждал Сергей Дацюк. Ведь, когда категория «добро» замещается множественными «благами», как раз и получается потребительское общество. 

Таким образом, постмодернизм осуществляет инфляцию – истины, красоты, добра, что происходит в рамках перманентного принуждения к упрощению. Упрощенные варианты социальности, понятные массам концепты и произведения искусства: все это роднит постмодернизм с фашизмом, национал-социализмом, коммунизмом. Еще Георгий Щедровицкий говорил, что самым простым способом решения проблем является фашизм. На этом основании докладчик заклеймил постмодернизм как фашизм. Чем, опять-таки, взбудоражил аудиторию, которая попыталась оспорить корректность употребления этого термина в данном контексте.  

Репрессивный характер установок постмодернизма был проиллюстрирован докладчиком на его собственном опыте. Его книгу «Момент философии» отказались публиковать в издательстве «Дух и літера», хотя финансовая сторона вопроса была обеспечена. Объявленная причина – «неакадемический характер философии в книге». Действительная причина же состояла в том, что тезисы «Момента философии» не вписываются в доминирующий постмодернистский дискурс. Владимир Африканович пояснил это, прежде всего, стремлением академического сообщества философов закрыться от конкуренции. С другой стороны, это связано с отсутствием критериев оценки философии в условиях постмодернизма. Вообще же в работе Дацюка Никитин усматривает попытку восстановить смысл философии (хотя при этом упрекает в акценте на субстанциональные характеристики, при полном пренебрежении функциональными). 

Критика постмодернизма продолжалась со стороны докладчика даже тогда, когда он анализировал завоевания и открытия, сделанные этим философским течением. В частности, он признал за постмодернизмом заслугу выделения активных философских мыслеформ – экстремумов.  

Образцом такого экстремума Сергей Дацюк считает мыслеформу «Бог». Ведь она позволяла обсуждать множественные и абсолютные атрибуты, хотя в то же время порождала огромный соблазн упрятать внутрь нее все неясное. В свое время философия взбунтовалась против этой мыслеформы, что фиксировал Фридрих Ницше в знаменитом афоризме «Бог умер». На вопрос Ларисы Гармаш, шла ли речь о смерти Абсолюта, Сергей Дацюк ответил отрицательно: «Это идея, которая достойна оставаться всегда, о ней всегда можно мыслить. Мы можем осмыслять Абсолют, не отдавая ему свою жизнь, а с Богом так не получится, потому что за Богом стоят конкретные традиции, требующие нас социально. Сила Его в социальности, но слабость – в мышлении».  

Мыслеформы это генераторы основных смыслов, условия мыслимости. Были озвучены следующие экстремумы-оппозиции: структурность – аструктурность, территориализация – детерриториализация и ретереторриализация, принудительная каузальность – сингулярная событийность, бинаризм – антибинаризм, когнитивное осмысление – проблемность смысла, тотальность – нетотальность (или бесконечность), субъект – смерть субъекта, автор – смерть автора.  

В рамках этих мыслеформ постмодернизм пытался формировать установки мышления, но результаты этой попытки Сергей Дацюк оценивает негативно. Проблема – в нигилизме, в потугах мыслить «в изнанке от нормы». При этом в каждом следующем умозаключении приходится вновь апеллировать к норме! Например, допуская а-структурность, невозможно описать ее собственные нормы, разве что – отталкиваясь (каждый раз!) от проблем, пределов и парадоксов структурности. Что такое а-центризм – это множество центров (Греймас) или вообще отсутствие центра (Деррида)? 

Суммируя сказанное, Сергей Дацюк сформулировал такие требования к установкам мышления: 

1. Установки философского мышления не должны быть ограничивающими, разрушающими или отрицающими какую-либо идею или какой-либо концепт. 

2. Любые положительные и созидающие установки философского мышления обсуждаются, критикуются, но не запрещаются. 

3. Новые установки философского мышления не должные вступать в противоречие со старыми, они должны быть на новом уровне общности и сложности. 

Наметив таким образом позитивную программу, докладчик указал направление, которое соответствует данным требованиям – конструктивизм. Если он и не исчерпывает все содержание философской перспективы, то, во всяком случае, позволяет вернуться на содержательный простор мыслительной свободы, отнятый у нее постмодернизмом. В этой связи Владимир Никитин напомнил, что сам термин конструктивизм родом из модернизма, и является, таким образом, носителем отдельных его идей (во всяком случае, в архитектуре дело обстоит именно так). Но Дацюк обратил внимание еще на один важный аспект конструктивизма: он выводит философию за пределы очевидности, приучая мышление не испытывать страх, когда оно выходит за пределы пространственных или временных представлений, представлений о мире. 

Однако эти установки смогут быть затребованы миром только вследствие войны, уверен докладчик. Отвечая на вопрос Анатолия Гуцала, он акцентировал на ее неизбежности: «Постмодернистский мир – неизбежно потребительский, гламурный. Чтобы его поменять, простого разговора будет недостаточно, люди будут цепляться за старое до последнего. Когда рушится привычный мир – это страшнее всего. А отключение и газа и света… Если ориентиры есть – отключение света и газа временно».

Источник: КДК