Сразу скажу, что тем, кто хорошо помнит «Дни Турбиных», смотреть сие творение категорически противопоказано – рвотные позывы гарантированы. Постоянная игра в низкопробных сериалах сказывается даже на изначально хороших актёрах, поэтому все персонажи картонные чуть менее чем полностью. Впрочем, возможно, это сказывается отупляющее влияние режиссёра.

Перед тем, как переходить к сюжету, хотелось бы отдельно пройтись по подбору персонажей. У нас несколько лет ходит поговорка «Странно, плохой фильм, а Гоши Куценко в нём нет» (намекая, что тот снимается исключительно в провальных фильмах), а теперь пора говорить «Ни один хреновый фильм не обходится без Хабенского». Ксения Раппопорт в роли Елены Турбиной-Тальберг (которая почти в два раза младше её) вызывает, мягко говоря, удивление. Я уже молчу, что «нерусскость» её лица слишком откровенна (это такая форма политкорректности, как у американцев с неграми в отряде Робин Гуда?). Фёдор Бондарчук играет Фёдора Бондарчука (он всегда его играет). Упитанный мальчик в роли Николки Турбина мало похож на жителя голодного Киева образца середины гражданской войны. Лопоухое чудовище, которое играет Лариосика вместо Иванова – образец несуразности. Равно как и «Самурай» из «Ментов» в роли франта Шервинского (рожей не вышел, уж больно рязанская) – после Ланового это также заставляет обращаться к слову «несуразно». Впрочем, этим словом здесь многое описывается.

Я не буду описывать все извращения сюжета, это отняло бы слишком много времени. Поэтому остановлюсь на самых явных (впрочем, тут мне пришлось задуматься, поскольку откровенными ляпами переполнена вся картина, что усложняет выбор).

Пожалуй, начну с того факта, что все, без исключения, персонажи фильма являются шовинистами. Что русские, что украинцы. Украинцы поголовно ненавидят «русских оккупантов», а русские презирают «украиноговорящее быдло». Для страны, свыше двух с половиной веков бывшей единым целым, согласитесь, немного странновато. Более того, русский шовинист даже гетьман Скоропадский, который в реальной истории проводил украинизацию.

Украинцы выставлены жадными и глупыми, начиная с тётки, которая продаёт молоко каждый день дороже, чем вчера, и заканчивая барышней, которая продаёт место на лестнице, чтобы можно было увидеть прибывающего в город Петлюру.

Петлюровцы настолько тупы, что пытаются атаковать с саблями наголо на узкой улочке пулемёт, простреливающий эту улочку на двести метров. Они же из тупости расстреливают все фонари, чтобы потом нести патрулирование в темноте. Ежи Хофман, с его запорожцами, пьющими из ночного горшка, отдыхает.

Отдельно доставляет образ петлюровского полковника Козыря. При подъезде к Киеву он выдаёт монолог, достойный Атиллы, а не провинциального учителя с пятнадцатилетним стажем. Оцените сами: «Оставить одни церкви, а весь остальной город сжечь. В городе воевать плохо, нужно воевать в степи». Прямо вождь диких степняков-кочевников, а не сельский учитель.

Он же потом (очевидно, из расовой ненависти) угрожает врачу, который должен перевязать его рану, «по национальному признаку». Даже самый неадекватный неадекват, истекая кровью, будет сдерживаться в отношении доктора, от которого зависит его жизнь (по крайней мере, до того, как выздоровеет). Иначе доктор может «случайно» вырезать ему что-то не то или забыть внутри него табуретку.

Впрочем, русские офицеры не менее картонны и неадекватны. Один, вечно пьяный, гробит целый взвод юнкеров на дальней заставе, не выставив охранение, просто потому что ему «жить противно». Второй, аки Рэмбо, с пулемётом в одиночку противостоит цельному кавалерийскому полку петлюровцев (хотя дома его ждёт престарелая мать и малолетняя сестра, о которых нужно заботиться). Третий хочет воевать, потому что «с университетом ни собаки не получается».

Турбин-старший, который в исполнении Мягкова был полон рефлексий и переосмысления своего предыдущего опыта, в варианте Хабенского – какой-то малахольный. Причём он в своей тупости не замечает, как его окружают стопятьсот петлюровцев, потом ему внезапно удаётся убежать от них, отделываясь ранением в руку, а абсолютно бездумное выражение лица не покидает его даже в момент, когда он стреляет в Козыря. Он как статист, не участвующий в событиях, а рассматривающий их со стороны.

Мышлаевский, который в исполнении Владимира Басова был прожжённым циником, окопным офицером, прошедшим две войны и не желающим больше умирать ради «господ генералов», в версии Михаила Пореченкова превратился в туповатого служаку «сей момент» и «так точно-с». Вспомните, как у Басова «Я, Виктор Мышлаевский, сим официально заявляю, что дел с этими прохвостами-генералами больше иметь не желаю». Так вот, в данной версии ничего подобного нет.

Популярні новини зараз

Польські фермери готують повне перекриття кордону з Україною

Le Monde розкрила секретні переговори щодо європейської військової місії в Україні

Від 33 гривень: АЗС опублікували нові ціни на бензин, дизель та автогаз

АЗС знизили ціни на бензин та дизель на початку тижня: автогаз продовжив дорожчати

Показати ще

Впрочем, здесь нет и много другого. Ни наивного романтизма Лариосика, ни «Пан гетьман, любезно высуньтесь», ни «И прослезился», ни «А если я скажу «Покажи портсигар», ни «Знаете ли вы, что это за вино?!… Так себе винишко, обыкновенный Абрау-Дюрсо», ни даже «Ругай-ругай родного брата, стреляй-стреляй в родного брата». И уж конечно, там не было и намёка на «Народ не с нами, народ против нас».

Зато в этой экранизации есть лысый поэт-наркоман-диверсант в исполнении Фёдора Бондарчука, выполняющий подрывную деятельность со стороны большевиков. С ним связана примерно половина всего маразма в фильме.

Начать со сцены поселения его на конспиративную квартиру (привезти с собой барышню, планируя диверсионно-подрывную деятельность – это круто). Сцена «проявления любви» была приторно-пафосной. Живые люди так себя не ведут.

Актриса, изображающая барышню, пересмотрела немого кино – там такое картинное переигрывание было характерно и даже уместно. Но принимать неудобную манерную позу, сидя на ободранном диване в одной ночной рубашке (и это в декабре в плохо отапливаемом доме с сорванными обоями) – это уже чересчур.

Или диверсия с бронемашинами. Лысый большевик выводит из строя четыре бронемашины, входящие в бронедивизион армии Скоропадского, насыпав в бензобаки сахар. Ни само действие, ни способ его осуществления не имеют никакого смысла. К этому моменту уже понятно, что Скоропадский падёт, поэтому эта диверсия никак не ускоряет его падения. Более того, четыре броневика могли бы нанести существенный ущерб армии Петлюры, с которой большевикам потом придётся воевать. Если бы, с другой стороны, он хотел предотвратить попадание броневиков в руки Петлюры, то их нужно было взорвать. Ибо сахар из двигателя можно вымыть, а пулемёты с бронемашин просто снять. Где в этом логика – непонятно.

Или сцена с прибытием петлюровцев к Софиевскому собору. Представьте себе (кто хоть немного знает Киев, легко это сделает): ко входу в собор подъезжает полк петлюровцев. А в это время с колокольни агитаторы большевиков разбрасывают листовки. Это ж подарок судьбы! С колокольни вниз ведёт единственная узкая лестница, выходящая как раз ко входу во двор собора. Петлюровцам всего-навсего нужно было пройти десять метров к основанию лестницы и сказать «Хлопцы, ком цу мир, мы вас будем немножко вешать». Между тем, агитаторы-диверсанты успешно скрываются.

Не менее маразматично изображено вступление в Киев красных. Алексей Турбин с холма наблюдает, как отряд красноармейцев идёт вдоль берега Днепра, затем часть солдат останавливается (явное нарушение дисциплины) и начинает бессмысленно палить из винтовок по статуе Святого Владимира. Это чтобы подчеркнуть безбожность «кровавого режима». Затем они начинают палить по мирно стоящему Турбину. Это чтобы подчеркнуть кровавость «безбожного режима».

Вы заметили, что я практически ничего не пишу о действии, разворачивающемся вокруг семьи Турбиных? А оно здесь второстепенно. Главные мысли этого сериала в другом: украинцы тупые и ненавидят русских, русские тупые, но хорошие, немцы тупые, но сбежали с украинских хлебом, большевики тупые, но коварные и кровожадные безбожники.

Боже, Путина храни! Он защитит всех паразитов из «креативного класса» от народного гнева.