Кто второй, после Путина, враг Украины и как его победить

В феврале 2019 г. Петр Порошенко заявил: «В Украине сейчас два врага: РФ … и второй враг – это бедность». Трудно согласиться как с первой (что врагов только два), так и со второй частью этой мысли: бедность – абстрактное понятие, причем является не первопричиной сложившейся ситуации, а следствием определенных действий или бездействия. К тому же, общественности поднадоела манипуляционная метафоричность, для нее враг привычно имеет если не персонифицированный, то по крайней мере субъектный характер. Проще говоря, надо называть вещи своими именами.

Нужно ли вообще искать врага?

Идейные основы внутренней политики Петра Порошенко усиливали накал страстей, часто перерастающий на бытовом уровне и в сетях в агрессию и насилие. С другой стороны, само понятие «враг народа» отдает ретроградным душком эпохи охоты на ведьм и сталинских репрессий. На смену воинствующей и раскольнической риторике Петра Порошенко пришли миротворческие и объединительные лозунги Владимира Зеленского, которые стали одним з главных факторов его победы на выборах. Более того, новая власть дает понять, что поиск врага – занятие небезопасное: по признакам разжигания вражды на телеканалах «Z ZIK» и «112 Украина» анонсировано проведение внеплановых проверок. И дело не в сути вопроса: дух времени разносится заголовками новостей.

Однако новогоднее поздравление Владимира Зеленского в духе «хіба наші відмінності мають значення… любити Україну – означає любити всіх українців» вызвало бурные дискуссии в СМИ и сетях. Большинство людей осуждают раскол по признакам языка, церкви или региона, но упорно не желают любить коллаборантов, коррупционеров и преступников. А многие интеллектуалы, например, Сергей Грабовский, в озвученной позиции лидера государства видят угрозу национальной безопасности и признаки надвигающейся политической катастрофы.

Время военного противостояния Украины и России играет против украинской власти, поскольку народ, несмотря на жертвы, привыкает к этому состоянию, но становится резистентным к объяснениям социально–экономических проблем в стране исключительно войной и начинает искать другие причины и других врагов. Этот процесс является естественным и находит свое объяснение, например, в теории К. Шмитта, о которой напоминает украинский политолог В.Кривошеин: «у ній (теорії К.Шмітта – О.Ч.) поняття «ворог» є ключовим, оскільки саме воно найбільшою мірою пронизане перш за все політичним, публічним началом. Політичний ворог – це сукупність людей, яка веде боротьбу і яка протистоїть такій самій сукупності. Саме здатність народу… самостійно визначати друга чи ворога К. Шмітт розглядав як сутність його політичної екзистенції».

Такая позиция не является проявлением «кровожадности» или экстремизма, наоборот, она по сути прогрессивная, поскольку если у народа «більше немає здатності або волі до цього розрізнення, він припиняє політично існувати. Якщо він дозволяє, щоб чужий приписував йому, хто є його ворог і проти кого йому можна боротися, а проти кого – ні, він більше вже не є політично вільним народом, він підкорений іншій політичній системі або ж включений до неї» (К.Шмитт). Таким образом, идентификация «врага» становится условием политической самоидентификации народа, а в нашем случае – условием выживания суверенного государства.

Бюрократия как враг народа: количество и качество

В результате российской агрессии оппозиция «мы» – «они» трансформировалась в украинской ментальности в оппозицию «друг» – «враг». Но теперь эта оппозиция получает еще одно, внутреннее измерение, в котором место «врага», согласно одной из точек зрения, начинает занимать бюрократия: «Сейчас мы переживаем период постреволюционного спада… У нас есть невероятное сопротивление паразитарных бюрократических структур. Они являются главным врагом реформ », – сказал историк Г.Касьянов в интервью журналу «Краина».

Речь идет о бюрократии как «совокупности» (термин К.Шмитта) должностных лиц, работающих в бюджетных учреждениях, организациях, органах власти и, независимо от должности (необязательно руководящей), имеющих возможность влиять на реализацию прав других граждан. Если «армия чиновников» противостоит реформам, то, как и в любом противостоянии имеет значение, в частности, ее численность.

По данным Нацагентства Украины по вопросам госслужбы в 2018 г. число должностей госслужащих составляло 244605 позиций, а фактически – 209785 человек. По количеству госслужащих на 1 тыс. граждан Украина не является особенной по сравнению с другими странами мира. По данным международных экспертов, в Китае эта цифра составляет 19 госслужащих на 1000 граждан, в Латвии – 26 в Эстонии и – 50, в России – 140, в США – 147, в Германии – 163, в Литве – 165, в Украине – 170, в Беларуси – 176, во Франции – 190.

Однако далеко не все бюрократы являются госслужащими, а об общей их численности можно судить по количеству поданных деклараций. Руководители разных уровней в государственных учебных и медицинских учреждениях, на государственных и коммунальных предприятиях, даже в спортивных федерациях, а также многие не-руководители, например, секретари судей, не являются госслужащими, но имеют главный атрибут бюрократа – власть. В 2018 г. декларации заполнили 822 869 человек – и именно эта цифра, очевидно, отражает реальную численность армии чиновников в Украине.

Много это или мало? По разным источникам количество чиновников в Украине в 1991–1992 году составляла 60–70 тыс. или даже 15,5 тыс. человек. Таким образом, в Украине количество тех, кто «не строит, не пашет, не сеет» за годы независимости выросло по разным оценкам в 6–50 раз.

Если говорить о «качестве» бюрократии, то неэффективность управления на всех уровнях в стране стала притчей во языцех, а в общественном сознании сложился примерно такой психологический портрет, собирательный образ чиновника:

• некомпетентность, являющаяся следствием тотального непотизма (кумовство) и клиентелизма («патрон-клиент», «ты – мне, я – тебе», иерархия межличностых должностных и политических зависимостей, построенных в т.ч. на подкупе и шантаже);
• приоритет личных материальных интересов над всеми другими и превращение процесса личного обогащения в самоцель, маникальность которой часто граничит с утратой чувства самосохранения;
• неискренность и лицемерие, превращающие манипуляции в способ коммуникаций;
• абсолютная уверенность в своей незаменимости и безнаказанности;
• наглость и спесь, которые можно заменить эвфемизмом «абсолютное равнодушие к общественному мнению и пренебрежение им»;
• неадекватность в самооценке и оценке каких-либо ситуаций или явлений, лежащих за рамками собственной реальности и системы ценностей;
• паразитирующий характер: до 70% рабочего времени чиновников уходит на объяснение проверяющим органам целесообразности своих решений и действий, причем 31% от общего количества госслужащих составляют руководители, то есть один из трех – «гетман», управляющий двумя подчиненными;
• склонность и высокоразвитая способность к собственному расширенному самовоспроизводству.

Многочисленность и порочность украинской бюрократии настолько очевидна, что любая новая власть объявляет ей если не войну, то «борьбу» с ней.

Борьба нынешней власти с бюрократией

Новая власть в лице президента Владимира Зеленского и «слуг народа» наперегонки и с энтузиазмом взялась за сокращение чиновничества. Президент сократил численность своей администрации (Офиса) и Института стратегических исследований. Кабмин одобрил сокращение штата областных и районных администраций на 50% (в частности, сотрудников райгосадминистраций на 18,5 тыс. с имеющихся 48 тыс.), сократил количество региональных таможен с 26 до 16 и уволил почти 1770 сотрудников Госстата. Премьер-министр Алексей Гончарук анонсировал сокращение государственного аппарата в 2020 году минимум на 10%. Верховная рада сократила количество прокуроров с 15 до 10 тысяч, военную прокуратуру вообще ликвидировала и замахнулась на сокращение количественного состава Верховного Суда и себя самой. Параллельно с сокращениями новая власть взялась за массовую замену старых чиновников на «своих людей» с введением ряда инструментов, призванных поднять квалификацию новой бюрократии: конкурсные комиссии, аттестации и проч.

Некоторые соображения ставят под сомнение возможную победу властей в этой «борьбе».

• Новая власть не является первопроходцем в попытках сокращения армии чиновников. В феврале 2015 г. премьер–министр Украины Арсений Яценюк заявил о планах сократить количество чиновников на 20% или около 50 тыс. человек. В июне 2018 г. Президент Украины Петр Порошенко уже без Яценюка в должности премьера заявил, что количество госслужащих в Украине с 2015 г. действительно сократилась именно на 20%. Эти заявления – пример манипуляций, так как именно усилиями Арсения Яценюка и Петра Порошенко в течение 2014 г., накануне этого «сокращения», количество госслужащих было увеличено на 70 тыс. человек. Вполне вероятно, что нечто подобное будет происходить и впредь: на смену упраздненным органам будут создаваться новые комитеты, агентства, институты, департаменты и комиссии, а внутри существующих органов будет происходить «тихое» восстановление численности. Так повелось, что оптимизация (сокращение) носят в Украине кампанейский и популистский характер.
• В связи с диджитализацией сокращается Госстат, но почему тогда, например, в связи с либертарианством не сокращается Минэкономики, в котором (это без двух присоединенных министерств) по штату на развал экономики трудятся более 800 человек? Чем обосновывается численность сокращений, например, Верховной рады именно на треть а госаппарата именно на 10%? Знают ли в Кабмине, что создание объединенных территориальных общин на практике ведет не к сокращению аппарата, а его увеличению? Почему в госбюджете при планах сокращения чиновничества расходы на его содержание растут? Где программы социальной адаптации сокращенных госслужащих, которые «ничего больше не умеют»? Если к 2024 году планируется перенести все госуслуги в смартфон, то где экономические расчеты количества высвобождаемых чиновников, опять же затрат на их соцадаптацию, а в конечном счете – экономический эффект всеобщей диджитализации? Как объяснить, что в Эстонии, где лучшее электронное правительство в Европе, на 1000 жителей приходится в 3,5 раза больше госслужащих, чем в Украине? Вообще в деятельности власти сокращение чиновничества и программа диджитализации – это как бы два параллельных процесса, а не составляющие одного, что свидетельствует об отсутствии системности в этой деятельности.
• Главное – не в численности чиновничества как таковой, а в его свойствах, ценностях и характере деятельности, так называемых «правилах игры».

Любой политический режим имеет свою социальную базу, и такой консервирующей опорой, электоральным ядром для него в Украине является бюрократия. Без украинской бюрократии невозможна реализация властных действий кучки олигархов. Она является носителем и распространителем клептократической ментальности и клиентарных отношений, средой, где сосредоточена коррупция и нарушаются принципы социальной справедливости. Именно бюрократия является цементирующим элементом режима, скелетом, который обеспечивает ему устойчивость несмотря на смены Президентов, составы парламентско–олигархических групп, экономические трудности, революции и войну. Бюрократию необходимо не просто сокращать, а менять ее характер. Трудно не согласиться с Александром Пасхавером: «Коли ми станемо повноцінною державою – питання, адже це тривалий процес, який може тривати не одне десятиліття. Але я можу назвати один показник: коли у нас сформується державницька бюрократія. У нас її ніколи не було… державницька бюрократія – найважливіший шар для повноцінної держави. Це коли держава у тебе в серці, а не ти просто служиш на якомусь зручному і вигідному місці… це означає, що інтерес держави стане жорстким обмежувачем особистих інтересів».

Что делать?

Как было сказано в начале статьи – для начала правильно идентифицировать врага. И таковым является отнюдь не бюрократия. Бюрократов нигде не любят, но без них невозможно осуществлять управление организациями, учреждениями и страной. В известной степени украинская бюрократия сама является жертвой. В условиях существующего политического режима она создается и воспроизводится по социальному заказу, образу и подобию… так называемой «политической элиты», которая для бюрократии является негласным «эталоном» описаного выше собирательного образа. Являясь номенклатурной верхушкой бюрократии, «политическая элита», исходя из своих собственных интересов, формирует систему ценностей и правил игры, формальных и, главное, неформальных политических практик. Этимологически и в своей сущности «совокупность», о которой идет речь, не только не имеет ничего общего с понятием элиты общества, но полностью ему противоречит. В эту «совокупность» входят не только большинство бывших и нынешних представителей правящей верхушки и ее так называемой оппозиции, но и множество региональных депутатов, олигархов и чиновников, осуществляющих местные политические «режимчики». Социолог А.Вишняк в одном из своих интервью заметил, что среди народных депутатов, большинство из которых он знает лично, поскольку они являются его клиентами (речь шла о прошлом созыве), порядочных наберется с десяток. Очевидно, аналогичная «пропорция» сложилась и в других средах – прокурорской, судейской, местного самоуправления и органах исполнительной власти.

Любая политическая сила, провозглашающая какие бы то ни было благие задачи, но не ставящая главной первоочередной целью изменение политического режима – потенциальные воры. Не только потому, что без изменения модели государственного управления и «правил игры» такая сила пожирается и переваривается системой, превращаясь в очередную плеяду коррупционеров, а потому, что она крадет у народа нечто более ценное, чем деньги и природные ресурсы: она крадет у него время.

Существует только два пути смены политических элит. Первый из них – диктатура. И ничего фатального в этом нет, смертельным для государства может оказаться как раз сохранение status quo и бездействие. Становление азиатских экономических тигров (Гонконг, Сингапур, Южная Корея, Тайвань) происходило в условиях авторитарных режимов. Вероятно, не просто отчаяние заставляло Георгия Туку в его бытность заместителем министра временно оккупированных территорий и внутренне перемещенных лиц в 2017 г. неоднократно говорить о необходимости диктатуры как единственном способе выхода страны из кризиса. Попытки Владимира Зеленского и «слуг народа» узурпировать власть, в которых их часто обвиняет оппозиция, могут иметь рациональное объяснение: для наведения порядка в стране для начала необходим полный контроль над системой госуправления. Хотя вряд ли стоит опасаться узурпации власти со стороны именно этих политических сил: для установления диктатуры необходимо нечто большее, чем артистизм и кураж.

Наконец, есть второй путь – демократический. Образование новой «совокупности», противопоставляющей свои принципы и ценности существующей политической псевдо-элите, объединение этой «совокупности» в политическую партию, победа на выборах, реформа модели госуправления и смена политического режима, проведение реальных социально-экономических реформ. И только потом и тогда эта «совокупность» заслужит право именоваться политической элитой страны. Разговоры о «кадровом голоде» в стране – манипуляции. Кадровый голод существует только в окружении власти, практикующей непотизм. В Украине достаточно компетентных и порядочных людей, в том числе обладающих опытом государственного управления. Не достаточно их воли для объединения. В 2014 г. добробаты каждый по своему любили Украину, но больше объединила их общая ненависть к врагу, ибо, как писал в «Записных книжках» Антон Чехов, «не так связывают любовь, дружба, уважение, как общая ненависть к чему-нибудь». Очевидно, для объединения против политической псевдо-элиты еще не наступила точка кипения ненависти.

И остается надеяться, что такое объединение – вопрос времени. Которое пока что у нас крадут, и которого остается все меньше.

Если вам текст понравился, то вы можете поддержать автора любой суммой на карточку Привата 4188 3701 0035 2627

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook