Майдан и Тахрир: почему Египет ближе к Европе

Оранжевые и посторанжевые продолжаются расставлять палатки, махать ленточками, ставить сцены, пытаясь вызывать социальную энергию, которая взорвала холодный ноябрь 2004-го. В свою очередь, противная сторона панически боится карго-заклинаний и потому опускается на уровень примитивных контрходов в духе «не пущать с помощью йолки».

Симптоматично, что сегодня годовщина оранжевой революции проходит под аккомпанемент столкновений на каирском Тахрире. Два этих События – украинский Майдан и египетский Тахрир на самом деле являются двумя полюсами революционного процесса, который блестяще описал Славой Жижек в своем эссе  «13 опытов о Ленине»

Не поленюсь привести отрывок, который полностью отражает причины провала Майдана и указывает на путь, что делать дальше

«Осново­полагающий урок революционного материализма заклю­чается в том, что революция должна нанести удар дваж­ды, причем по объективным причинам. Этот разрыв яв­ляется не просто разрывом между формой и содержани­ем: «первая революция» упускает не содержание, а саму форму — она сохраняет прежнюю форму, полагая, что свободу и справедливость можно окончательно реализо­вать, если просто воспользоваться уже существующим го­сударственным аппаратом и его демократическими ме­ханизмами. Что, если «хорошая» партия победит на сво­бодных выборах и «легально» проведет социалистичес­кие преобразования? (Чистейшим выражением этой иллюзии — на грани смешного — является тезис Карла Каутского, сформулированный им в 1920-х годах, о том, что логической политической формой первой стадии со­циализма, перехода от капитализма к социализму, явля­ется парламентская коалиция буржуазных и пролетар­ских партий.) Здесь есть прекрасное соответствие эпохе раннего Нового времени, когда оппозиция идеологичес­кой гегемонии церкви впервые артикулировала себя в качестве еще одной религиозной идеологии в форме ереси; точно так же сторонники «первой революции» хотят разрушить капиталистическое господство, вос­пользовавшись политической формой капиталистичес­кой демократии. Это гегельянское «отрицание отрица­ния»: сначала старый порядок отрицается своей же идеологическо-политической формой; затем отрицанию должна подвергнуться сама эта форма. Те, кто колеблет­ся, те, кто боится сделать следующий шаг, чтобы преодо­леть саму эту форму, — это те, кто (повторяя слова Робеспьера) хочет «революции без революции»; и Ленин показывает всю силу своей «герменевтики подозрения», уга­дывая различные формы этого отступления».

«Ленинский ответ состоит не в отсылке к другой совокупности «объективных фактов», а в повторении довода, использованного Розой Люксембург против Каутского десятью годами ранее, те, кто ждет, пока наступят объективные условия революции, будут ждать вечно — такая позиция объективного наблюдателя (а не заинтересованного участника) сама по себе служит главным препятствием для революции. Контраргумент Ленина против тех, кто критиковал второй шаг, выступая с формально-демократической точки зрения, заключается в том, что сам этот «чистый демократический» выбор утопичен; в конкретных российских условиях у буржуазно-демократического государства нет никаких шансов на выживание — единственный «реалистический» способ защитить подлинные завоевания Февральской революции (свободу организации и печати и т.д.) в том, чтобы продвинуться к социалистической революции, иначе победу одержит царская реакция.

{advert=4}

Мы сталкиваемся здесь с двумя моделями, двумя несовместимыми логиками революции: тех, кто ожидает созревания телеологического момента финального кризиса, когда революция разразится «в подходящее для нее время» в силу неотвратимости исторической эволюции; и тех, кто осознает, что у революции нет никакого «подходящего времени», тех, кто воспринимает революционную возможность как нечто, что возникает и должно быть ухвачено в обход «нормального» исторического развития. Ленин — не волюнтаристский «субъективист», он настаивает на том, что исключение (удивительное стечение обстоятельств вроде того, что было в России в 1917 году) позволяет подорвать саму норму. И разве такая аргументация, эта фундаментальная установка, не актуальнее сегодня, чем когда-либо? Разве мы точно также не живем в эпоху, когда государство и его аппараты, включая политических деятелей, все менее способны четко сформулировать ключевые вопросы? Иллюзия 1917 года о том, что неотложные проблемы, с которыми столкнулась Россия (мир, передел земли и т.д.), могли быть решены «законными» парламентскими средствами, в точности соответствует сегодняшней иллюзии о том, что, скажем, экологической угрозы можно избежать путем распространения рыночной логики на экологию (заставив тех, кто загрязняет природу, платить за причиняемый ими ущерб).

В этих строках и есть описание причин неудачи Майдан и возможной удачи Тахрира. Египтяне сегодня пытаются довести до конца «отрицание отрицания», тогда как «оранжевые массы» отрицая по форме режим крупного капитала, сформировавшийся при Кучме, фактически его легитимизировали его гегемонию остановившись после первых побед.

Египетские массы свергли режим Мубарака в феврале, но остановились, ожидая, что военная хунта реформирует политическую систему и улучшит их жизнь. Однако, как и следовало ожидать, хунта не хотела и не знала, что делать дальше. По-сути, в Египет установилось двоевластие, как в России в 1917 году между Февральской революцией и Октябрем. Формально власть была в руках военных, но все большее влияние набирали политические партии вроде «Братьев-мусульман». Попытка военных законсервировать ситуацию далее взорвала египетское общество, что привело к новым столкновениям на Тахрире, в ходе которых погибло более 20 человек. На лицо готовность египетского общества довести до конца начатое зимой и создать новый политический режим, который будет защищать интересы большинства. Египтяне не ждут, когда сформируются новые условия, когда «пройдут выборы» (а выборы там 28 ноября) они здесь и сейчас пытаются «прогнуть изменчивый мир».  Именно поэтому сегодня египтяне ближе к Европе, потому что они действуют в духе лучших европейских традиций.

{advert=6}

Посмотрим на Украину. В ноябре 2004 года оранжевые массы отрицали правящий режим Кучмы по форме и, по сути. Победа Ющенко изменила форму, но не изменила суть. Обществу ворочало на Ющенко и ему не нравились действия олигархов, которые начали быстро распиливать остатки государственной собственности, но получило кость в виде доступных кредитов, которые были направлены на улучшение жизненных условий. Кредит, прежде всего, стал частью сделки между крупным капиталом и мелкой и средней буржуазией, которая удовлетворила часть своих требований, которые вывели ее на Майдан.

Глобальный экономический кризис создал принципиально новые условия, которые заставили олигархов начать оптимизацию государства с целью уменьшения издержек. Издержки вновь переложили на низшие слои, что привело к разрушению тех пактов, на которых 20 лет зиждилась относительная стабильность в Украине.

Экономический коллапс к которому приближается Украина, для самых широких слоев вновь актуализирует вопрос о логическом завершении «отрицания отрицания». Принципиальное отличие от ситуации 2004 года заключается в том, что сегодня для этого созрели и запад, и восток, и юг, и Киев. Как и в 1917 году, все большее количество людей понимает, что, перефразируя,   «иллюзия о том, что неотложные проблемы, с которыми столкнулась Украина могут быть решены «законными» парламентскими средствами», является всего лишь иллюзией, к тому же опасной, учитывая критические вызовы, перед которыми оказалась страна.

Отсюда вытекает всеобщее ощущение надвигающейся бури. И элита, и недовольные социальные группы готовится к решающей схватке. Власть уничтожает экономическую платформу, которая позволила бы создать альтернативные политические силы. С точки зрения инстинкта самосохранения это логичный ход, но, уничтожая врагов экономически, власть плодит их количественно, поскольку все большее количество людей опускается на социальное дно.

{advert=7}

Налицо необходимость появления партии большевистского типа, которая будет ориентирована не на парламентскую борьбу, которая сегодня превратилась в фарс, а на захват власти. Появлению такой партии будут способствовать конфликты внутри партии власти. Рейдерские захваты, бизнес-конфликты между регионалами показывают, что олигархическая революция 2004 года за семь лет подошла к логическому концу. Сегодня Донецкий Сатурн начинает пожирать своих детей. Это будет заставлять последних искать инструменты защиты своих интересов. В свою очередь,  это означает, что  возникают перспективы для появления смычки между частью олигархов, чьи капиталы оказались под угрозой из-за передела, умирающей прослойкой буржуа и маргинализированными слоями, которые оказались перед угрозой голодной смерти или окажутся перед ней по мере развития кризиса.

Сегодня единственная причина по которой такая партия еще не появилась – отсутствие идеологии, которая бы замкнула интересы афганцев, мелкого и среднего бизнеса, чернобыльцев, крестьян, бюджетников, которые пока что пытаются защитить свои интересы посредством спонтанных и не до конца продуманных акций протеста.

Как только возникнет смычка интеллектуалов с живыми организациями которых поддержит средний и мелкий бизнес Украина перейдет от отрицания существующего режима по форме к отрицанию по сути. Это и будет настоящая революция.