Социальные медиа как дружеские сети и как опасные ловушки

Социальные медиа носят принадлежность к медиа, хотя они не являются таковыми. Под медиа до этого подпадали средства вертикального распространения информации, идущие от одного источника, социальные медиа являются горизонтальным средством со множеством источников. Отсюда возможность интервенции в них, которая возникает когда источник вертикального типа начинает мимикрировать под горизонтальное распространение. Это могут быть государственные тролли, политические или бизнес-задачи, стоящие перед структурами, а не перед индивидуальными людьми. Потребитель не в состоянии разграничить случайный поток информации от преднамеренно под него созданный, ведущий его к принятию ложной информации как истинной.

Социальные сети возникают на пересечении новых технических возможностей и старых человеческих эмоций. Если с техническими возможностями все более или менее понятно, то человеческий фактор в нашем понимании учтен не в полной мере. А ведь именно человек и его поведение стали базой для коммерциализации Фейсбука.

Определение человека опирается на существование другого. Человек — это всегда группа. Понятно, что даже чисто биологическая выживаемость в группе будет лучше, чем у одного индивида. Но группа для своего существования должна иметь множество инструментариев, соединяющих ее членов в единый организм.

Одним из таких инструментов должна быть коммуникация: от примитивной (просто биологической с ограниченным количеством сигналов) до сложной, вершиной которой пока остается язык, с помощью которого мы можем строить содержание любого уровня сложности: от приказа до романа. Коммуникация превращает группу в единый организм, увеличивая ее возможности не только в сфере защиты или нападения, но и в сфере порождения высокоинтеллектуальной продукции, включая инновации.

Р. Данбар в свое время открыл число людей, с которыми мы можем поддерживать коммуникации, исходя из объема нашего мозга сохранять информацию о них индивидуального порядка [1 — 4]. Это число 150. Именно о таком количестве людей мы можем «поболтать». Именно поэтому таковы были размеры первых поселений и воинских подразделений.

Как отмечает Данбар, в отношении онлайн общения действует новый принцип: «Поскольку есть существенные ограничения на число людей, с которыми мы можем разговаривать в конкретный период времени в оффлайне, как и на количество времени, которое есть у нас для социального взаимодействия, с неизбежностью есть ограничение на размер нашей эгоцентричной социальной сети, так как отношения требуют времени. И напротив, нет ограничений на число людей, которые могут читать наши посты, следовательно, сайты позволяют нам уходить от ограничений, накладываемых живым общением. Возможность взаимодействия сразу со многими индивидами в одной и то же время позволяет нам существенно увеличить размер социальной сети» [5].

Чем большее число людей в обществе, тем сложнее должна стать коммуникация, поскольку возникает иерархия и разделение на группы. Из истории мы знаем, что письменность возникает, например, в Китае, когда хозяйственная деятельность перешла через возможности человеческой памяти удерживать все в голове. Или римская империя способна была удерживать управления с помощью опоры на более дешевый материал — папирус, поскольку требовались большие объемы материала для бюрократической переписки. То есть возникновение более сложного общества из более простого возможно исключительно с помощью усложнения коммуникации и увеличения информационных потоков. Бюрократ стал этим связующим звеном между разными группами людей.

Религия в этом плане также была удачным вариантом социальной коммуникации с высоким уровнем доверия к ее истинам из-за задействованности сакрального компонента. Она позволяла управлять ситуацией не только с помощью внешнего принуждения и наказания, а и с помощью внутреннего решения самого человека. Она активировала в человеке внутреннюю цензуру поступков, он должен был отказаться от поведения, признаваемого неправильным. Контроль этот интересен тем, что он осуществляется вне присутствия власти. С другой стороны, ее заменила несомненно более сильная, хотя в разные периоды истории эта сила то увеличивается, то спадает, сакральная власть.

Наличие социальные связей отражается на мышлении и размерах мозга, как пишет журнал Nature [6]. Тут представлены несколько визуализаций, отражающих социальные связи человека. Из 150 человек как максимального количества друзей (число Данбара) выделяют 3-5 наиболее личностной связи, 12 — 15 — близкие отношения, 45 — 50 — хорошие друзья. Еще есть три варианта объединений: 300 — близкое знакомство, 1500 — люди, которых можно узнать, — 5300 — идеальный объем по Платону для демократии.

Увеличение числа людей в общности выносит на первое место не просто проблемы контроля, которые выполняет государственная или сакральная власть (в СССР под сакральную подвели власть идеологического порядка), но отслеживание поведения, что показано в «1984» Дж. Оруэлла.

Сегодняшняя власть строится на максимальном наращивании внешнего типа контроля, который также пришел вместе с интернетом и компьютерами. Саския Сассен подчеркивает: «Ключевым моментом является новый аппарат слежения, который многие и многие наши «демократические» государства применяют. Эти технологии создали целое новое пространство: сбор государством огромного количества информации о своих собственных гражданах. И это не старомодная слежка за врагами. Логика этих всеохватывающих систем состоит в том, что для нашей собственной безопасности мы сначала сами должны стать подозреваемыми. Затем это рационализирует сбор информации о всех тех, кто находится на территории страны» [7].

Государство реально хочет знать все. Только потом оно будет решать, нужны эти данные ему или нет. Государство сдерживает только затратный характер получения такого всепоглощающего знания. Государство не столько говорит, сколько слушает, читает и записывает то, что говорят другие.

Если раньше король говорил «Государство — это я», то сегодня понятно, что «Государство — это коммуникации». Сильные государства делятся своими коммуникациями с другими. Мы смотрим американские телесериалы, читаем западные бестселлеры, получаем новости из Нью-Йорка, Лондона, Парижа. Даже за президентские выборы Трампа в США и Макрона во Франции мы переживали как за свои собственные.

М. Кастельс также связывает вместе власть и коммуникацию: «Власть больше, чем коммуникация, а коммуникация больше, чем власть. Но власть полагается на контроль за коммуникацией, тогда как контрвласть зависит от прорыва этого контроля. Но массовая коммуникация, коммуникация, которая потенциально охватывает общество в целом, формируется и управляется властными отношениями, коренясь в медиабизнесе и политике государства. Коммуникационная власть находится в сердце структуры и динамики общества. […] Почему, как и кем конструируются и осуществляются властные отношения с помощью управления коммуникационными процессами, и как эти властные отношения могут быть преобразованы социальными акторами в целях социального изменения с помощью влияния на общественное сознание. Моя рабочая гипотеза выражается в том, что наиболее фундаментальная форма власти состоит в способности формировать человеческое сознание. Способ, которым мы чувствуем и думаем, определяет способ наших действий — как индивидуальных, так и коллективных. Да, принуждение и способность реализовать его, легитимно оно или нет, является основным источником власти. Но принуждение само по себе не может стабилизировать доминирование. Способность устанавливать согласие или, по крайней мере, внушать страх и покорность в отношении существующего порядка является неотъемлемой частью внедрения правил, которые управляют институтами и организациями общества» [8].

Получается, что власть — это контроль коммуникации. Видимо, по этой причине священные книги всегда были связаны с жрецами, которые использовали свою власть для толкования происходящих событий. Вспомним, кстати, и роль пифий, предсказателей в древности, без них не принималось ни одно решение. И все потому, что они могли читать желания богов.

Позднее госуправление отделилось от сакрального. Физическая власть королей и императоров была настолько сильной, что включила в себя и сакральную власть. Царственные особы стали именоваться «помазанниками божьими», власть же рассматривалась как власть от бога.

Лютер пошел дальше и вывел сакральное управление из государственного. Этого не произошло в России, где Петр Первый оставил управление церковью государству. Если Запад, получив независимую церковь, получил дополнительное альтернативное управление, то есть право на многоголосие, то Россия, наоборот, усиливает одноголосие. Здесь диалог все время подавляется монологом.

Поэтому по сегодняшний день главной силой и одновременно слабостью России является ее сверхцентрализация, пришедшая не из византийской, а из ордынской модели устройства государства. Первое лицо в этом случае находится вне пределов критики и сегодня.

Борис Акунин, который сразу следует признать не является историком, но в то же время создал многотомную историю России и включает многие ее аспекты в свои художественные произведения, говорит: «Когда мой персонаж-историк, с которым я совершенно солидарен, говорит, что российское государство сохраняет ордынскую структуру, он оговаривается, что на каких-то этапах истории эта структура была эффективна и правильна. Эта структура предполагает собой несколько компонентов, которые являются константами российской государственности: жесткая вертикаль власти, в свое время созданная Чингисханом, когда вся страна управляется по одному принципу: начальник, начальник тумена – десятитысячник, начальник сотни, начальник десятка. Никаких других источников власти не предполагается. Абсолютная централизация, все решения принимаются только в центре, провинция не значит ничего, не участвует в решениях. Обязательно – сакрализация государя, великого хана, генерального секретаря, президента, как бы он ни назывался, потому что без этого вертикаль не работает. Очень важная роль спецслужб, которые у Чингисхана назывались «кэшик», а потом стали называться опричники, Третье отделение, жандармы, НКВД, как угодно. Это для вертикали единственная возможность контролировать всю длинную лестницу власти. И еще несколько признаков, которые с постоянством возрождались в России, как бы ни называлась страна и как бы ни сменялись режимы. И в докладе историка написано, что до тех пор, пока эта структура не будет переделана, в России всякая попытка либерализации и демократизации будет приводить к восстановлению той же структуры, иначе в жестко централизованной стране ничего работать не будет» [9].

По этой же причине имперского порядка после 1917 года Россия не отпустила от себя Украину. А. Желенин в статье «История советского империализма» пишет: «Характерно, что красноармейские части, направленные в Киев, возглавлял Михаил Муравьев — офицер царской армии, сторонник «единой и неделимой России», подполковник Временного правительства, присягнувший после октябрьского вооруженного восстания в Петрограде большевикам. Под его руководством Киев подвергся жестокой бомбардировке (было выпущено до 15 тысяч снарядов) и расправам, в ходе которых было расстреляно 5 тысяч человек.Справедливости ради надо отметить, что методы Муравьева вызвали осуждение даже у большевистского руководства. Так, председатель ВЧК Феликс Дзержинский позже вспоминал о нем: «худший враг не мог бы нам столько вреда принести, сколько он принес своими кошмарными расправами, расстрелами, предоставлением солдатам права грабежа городов и сел. Все это он проделывал от имени нашей советской власти, восстанавливая против нас все население»» [10].

В данном случае можно понять это и как то, что российская империя боялась утраты уровня своей сложности, поскольку это ведет к потере статуса империи. Как и сегодня Россия не хочет терять этот статус, уже будучи виртуальной империей, а не физической. Понятие Русского мира — это несомненно попытка выстроить информационную и виртуальную империю при отсутствии физической. Поэтому исчезновение российских каналов сразу деформирует эту структуру.

Империя — это структура особых коммуникаций, где заданы центральные и периферийные варианты, имеющие разный статус. Империи нарабатывают символическое наполнение своих коммуникаций в столицах, которые начинают транслироваться периферией. И это вновь усложнение коммуникаций. Тенденции могут меняться только сверху, внизу есть только механизмы для ретрансляций.

Интернет становится коммуникативным инструментарием для обеспечения очередного усложнения мира. Сложными, но вполне возможными путями сегодня можно добиться того, чтобы мейнстрим подхватил то, что появилось в периферийных коммуникациях. Или, например, мир, а особенно его экономика стали акцентировать необходимость разнообразия, что сразу было подхвачено политиками. Интернет, условно говоря, дал голос каждому, чего никогда не было в истории человечества.

Интернет напрямую связан с демократизацией. А демократизация это не просто подотчетность власти населению, но и новые типы коммуникаций, когда, например, за выдвинутые во время предвыборной гонки обещания избранный президент несет ответственность, чего пока никогда не было на постсоветской территории.

Любая малая группа становится резко сильнее, если ее голос получает более мощное распространение. Все это резко усложняет работу политиков. Если на постсоветском пространстве можно не обращать внимания на обвинения в сети, то сегодня в мире это является исключением.

Даже радикальный ислам выиграл, если не возник как сила вообще, получив возможность размещать свои нарративы в сети. Это дает возможность как распространять свою точку зрения, так и вербовать в свои ряды не только читателей, но и бойцов. Возникла реальная проблема, как, когда и почему читатель становится бойцом (см., например, попытку понять это с объективной точки зрения с помощью экспериментов в сфере нейропсихологии [11]).

Имея определенный уровень доверия, всегда можно влиять на другого человека. И Интернет открывает для этого поистину индустриальные возможности. Реклама уходит в Интернет, вербовка боевиков происходит в Интернет, Трамп кует свою победу Твиттере.

Являемся ли мы Интернет-зависимыми сегодня? Речь идет не только о молодежи. По данным Nielsen американцы от 35 до 49 лет проводят в социальных медиа шесть часов 58 минут в неделю, более, чем молодежь 6 часов 18 минут. Кстати, те, кто старше 50 проводят в соцсетях 4 часа девять минут [12 — 13].

Чем же в основном занимаются в соцсетях? Это исследование дало следующие результаты для американцев (это данные для тех, кто проводит там 3 и более часов):

— посмотрел профиль/страницу друга — 57%,

— комментировал пост друга — 55%,

— послал сообщение или электронное письмо — 50%,

— смотрел видео — 50%,

— размещал картинки — 50%,

— ставил лайки — 47%,

— делал обновление статуса — 42%,

— обновлял профиль — 30%,

— следовал или становился «фаном» чего-то или кого-то — 25%,

— играл в игры — 23%.

Как видим, «простое человеческое счастье» уходит от любых сложностей. Мы явно видим какой-то уход от “светлых” целей, на которых воспитываются поколения. Поэтому возникает странный вопрос: а может личностные интересы всегда такие, а “светлые” цели спускались нам сверху?

Наступление Интернета идет на многие другие сферы: реклама на социальных сайтах движется к половине всей рекламы, а это уход больших денег. Меняется роль журналистов, которые когда-то были «королями» информационных потоков. Британское исследование политических кампаний в социальных медиа из Лондонской школы экономики говорит следующее: «Журналисты в признанных новостных организациях были основным фильтром, сквозь который публика получала новости о политических кампаниях. Сегодня политические партии и их представители могут общаться с потенциальными избирателями прямо через социальные медиа другие онлайн-сервисы такие, как YouTube, и большая часть политических дискуссий ведется на тих платформах. Это ставит технические компании в сильную позицию «привратника» информации, способного облегчать или сдерживать распространение информации» [14].

Кстати, это интересная роль, на которую жизнь время от времени выталкивает Фейсбук. Отсюда следует странная закономерность сегодняшнего дня — нельзя быть просто распространителем информации, тебя все равно начинают использовать другие.

Д. Тамбини, который был директором этого исследования, говорит о главной опасности, с которой столкнулась Британия на выборах — большие деньги могут манипулировать политическими дебатами: «Есть настоящая опасность, по которой мы движемся американским маршрутом, когда тот, кто потратит больше денег, скорее всего победит. По этой причине мы всегда контролировали расходы в этой стране. Но этот контроль более не работает» [15].

Социальные медиа удовлетворили потребности человека в создании вокруг него даже не информационного, как это принято, а коммуникативного «кокона». Сидя дома, человек ощущает себя в центре вселенной. У него множество друзей, хотя они такие же активные одиночки, но в сумме создается ощущение если не реального, то хотя бы коммуникативного счастья.

Наше счастье не бывает без проблем. С какими проблемами человечество столкнулось в случае интернета? Перечислим основные пять из них:

— государства пытаются управлять содержанием, и их можно понять, поскольку государства привыкли контролировать все, начиная со свободы граждан, отсюда активные тролли, нарушающие идиллию,

— психическое заражение в сети, яркими примерами чего были эксперименты Фейсбука и существующие (или нет) группы «синих китов», подталкивающие подростков к самоубийствам,

— информационные пузыри, возникающие в результате подбора однородного типа информации для пользователя, например, в Фейсбуке,

— распространение языка вражды, комменты вообще стали пространством, где аноним может излить свой яд на всех,

— использование социальных медиа как средства связи и вербовки новых членов радикалами.

При этом следует признать, что борьба на этих пяти фронтах ведется, так что проблема известна и ищутся пути, как от нее избавляться.

Модель информационного пузыря существует не только в Интернете. В ее основе лежит желание человека находить более комфортное для себя информационное пространство, которые не вызывает желания спорить, а подтверждает его точку зрения. Такая модель существует и существовала и в оффлайне.

Условные информационные пузыри расцвели с приходом интернета, когда алгоритмы стали подбирать важную и интересную информацию для пользователей. И она автоматически оказалась такой, которая подтверждает его точку зрения. Это в сильной степени занижает возможности Интернета породить полноценный информационный поток.

Как отмечают исследователи, человек сам ищет такую спокойную информационную «гавань», исключая из потока то, что может отклоняться от его точки зрения: «Лайк, репост, настройка и фильтрация фид-ленты, фрэндинг, подписка и бан-листы — вот неполный список основных инструментов самосегрегации. Поскольку в соцсетях люди, как и в обычной жизни, ищут людей и мнения наиболее им близкие, то не только прямое ограничение (например, подписка на ресурс или ее удаление), но и любое выражение предпочтений — это часть общей стратегии по притягиванию одних источников информации и отталкиванию других. Каждый в соцсети является источником информации, а значит контент вашей страницы и ваши лайки — главные факторы, влияющие на то, кто именно вас зафрендит, особенно если пользователи не знакомы» [16].

Сегодня социальные медиа стали головной болью военных. Они должны общаться со своим населением, с населением противника, с населением нейтральных стран. Поэтому соответствующие подразделения стали функционировать во многих странах.

Британские военные предлагают свое понимание характерных особенностей социальных медиа. Правда, начинают свой рассказ с красивой фразы «Давным-давно был когда-то мир без социальных медиа». А затем приводят реальные данные, что с 2004 по 2014 были запущены все 22 самых больших сетей социальных медиа, включая Фейсбук, который начался 4 февраля 2014 г.

Они видят их в таком виде [17]:

— социальные медиа можно рассматривать как медийный канал, подобный радио, телевидению и газетам,

— однако социальные медиа является интерактивными,

— социальные медиа являются коммуникацией внутри сети,

— социальные медиа действуют близко к реальному времени в сети сенсор — сенсор.

К этому следует добавить еще одну характерную особенность — социальные медиа не производят контента, это делают сами пользователи [18]. Социальные медиа также оказались транснациональными. Это позволяет как бы перескакивать с местной на международную «волну».

Это подчеркивают и другие исследователи, говоря, например, об арабской весне: «Порыв революции не замыкался в государственных границах: он прошел каскадом по соседям, странам и континентам. Разные поводы для недовольства были несомненно важны в разных местах, но также несомненно и коммуникативные технологии, такие, как Твиттер и Фейсбук, усилили распространение» [19]

Правда, следует помнить, что мобилизация, выход людей на улицы является более сходным процессом, чем распространение информации, даже самой «вредоносной» для власти. Вероятно, здесь имеет место также каскад, когда за первой малой группой, которая оказывается затронута сильнее, выходят более широкие массы.

Модель последней украинской революции состояла в выходе студентов, протестовавших против одной ситуации, но после разгона этого протеста возникает «протест против разгона протеста», который оказывается более опасным для власти.

Развитие арабской весны предлагают описывать с помощью модели из шести стадий [20]:

— подготовки, когда выстраиваются сети солидарности,

— воспламенения, когда правящие режимы не замечают символического события,

— протеста, когда с помощью оффлайновых сетей и дигитальных технологий малые группы превращаются в большие,

— международного оповещения, когда местное освещение сменяется международным,

— кульминации, когда режим пытается погасить недовольство репрессивными акциями или улучшением экономического положения,

— информационного продолжения, когда все действующие лица соревнуются в формировании будущего гражданского общества и информационной структуры, которая сделает его возможным.

При этом авторы этой модели считают, что информационные технологии могут также усиливать силы безопасности, например, Объединенные Арабские Эмираты имеют самый высокий уровень электронного правительства арабском мире, но там нет никакой оффлайновой мобилизации. Саудовская Аравия, Китай и Иран создали достаточно сложную информационную цензуру. Технологии сами по себе не приносят демократизации.

Их суммарное мнение таково: «Абсолютно неверно обсуждать, как много блогеров потребуется для того, чтобы сделать демократию. Вместо рассмотрения простых или одиночных причинно-следственных объяснений того, что делает страну восприимчивой народным восстаниям, или того, что позволяет народным восстаниям достигать своих целей, мы должны понимать, что должны быть сложные причинно-следственные модели или даже несколько таких средств, дающих аналитический результат по нескольким наборам ситуаций. Более того, зная то, что известно о социальных движениях и сменах режимов, имеет больше смысла искать «совместные причинные условия», набор множества индикаторов, которые вместе дают завершенный нарратив для понимания политических последствий».

Украина имела опыт двух таких смен режимов, которые не были на самом деле сменами режимов, поскольку все равно были президентские выборы. Приход Ющенко скорее опирался на телевизионное воздействие, а уход Януковича также имел важную телевизионную составляющую, поскольку телекартинка с разгоном студентов стала символической именно за счет ее визуальности. Никакой рассказ не мог бы так ее раскрутить: хорошее визуальное сообщение, как правило, побеждает вербальное.

У Дж. Ная, известного как создателя теории мягкой силы, было важное замечание по поводу информационной революции. Он говорит, что информационная революция состоит не в скорости коммуникаций, а в цене передачи информации [21]. Когда цена технологии падает столь резко, то исчезают все барьеры. Он считает, что власть постепенно уходит о правительств к неформальным группам, хотя правительства все равно остаются главными игроками. Точнее можно сказать так, что благодаря информационным технологиям вырастают новые акторы, с которыми правительствам приходится считаться, даже когда они этого не хотят. Кстати, по этой причине современным правительствам приходится трудиться в гораздо более сложной ситуации, чем это было до появления Интернета. Теперь любой негатив правительству гораздо сложнее затормозить, чем это было раньше. Поэтому распространенной технологией становится переключение внимания, когда внимание активной части населения направляется на иные объекты для обсуждения.

Британская школа информационных операций требует учитывать такие четыре фактора при информационном воздействии [22]:

— резонанс месседжа: будет ли резонанс с аудиторией для изменения ее поведения,

— подтверждение месседжа: можно ли ожидать, что аудитория подтвердит получение месседжа,

— доставка месседжа: сможет ли месседж достичь целевой аудитории.

Каковы последствия возникновения нового коммуникативного инструментария для политики и бизнеса? Это важно, поскольку именно в этих сферах происходят наиболее активные процессы, вовлекающие туда и мозги, и деньги, что позволяет находить все новые и новые способы использования.

Интернет расширил политическое пространство, вывев его в электронную сферу, в норме оно включает в себя свободу собраний, свободу выражения и свободу выборов [23]. Свободу в самом интернете видят в обеспечении следующих действий: поиск информации, размещение чужой информации, порождение своей информации.

Разграничивая авторитарные и гибридные режимы, подчеркивается, что гибридные режимы номинально гарантируют гражданские свободы и в определенной степени уважают их. Для давления они используют более скрытые методы. Это могут быть налоги, разного рода обвинения, законы о клевете. Все это используется достаточно избирательно. Сегодня любой «борец с режимом» знает, что у власти всегда найдется ключик то ли к его прошлому, то ли к его настоящему, то ли к его будущему. Поэтому и он, и власть постоянно лавируют в этом пространстве.

Интересно и такое замечание данного исследования — Интернет не меняет поведения. Здесь говорится: «Небольшая разница в в политическом плане между Интернет-пользователями и теми, кто не пользуется, что обнаружили ранние исследования, исчезает, когда принимается во внимание проблема выборки, возникающая поскольку оппозиционные режиму пользователи использует Интернет чаще, так как они не верят новостям традиционных медиа, жестко контролируемых правительством. Позитивная корреляция между анти-режимными отношениями и использованием Интернета исчезает, когда статистические модели учитывают неслучайное обращение к Интернету».

Правда, среди шести основных выводов есть и такой: онлайновая информация может подрывать стабильность недемократических режимов, запуская информационный каскад. Это типичный для нас переход от негативного события к критике власти в целом. Это такой триггер, после которого трудно приостановить информационный поток. Одним из таких примеров было появление фотографии с сыном президента в футболке с надписью Россия. Когда поток пошел, остановить его никакими объяснениями уже нельзя.

Интересен и такой вывод: расширение онлайнового социального пространства может вести к расширению политического пространства, даже когда пользователи не использует Интернет в политических целях. И это естественно, поскольку свобода, полученная в одном секторе, легко переносится на другой.

Справедливым представляется и такой вывод: онлайновая мобилизация скорее проявит себя на улицах, если будет направлена против конкретного политического результата, а не против режима. Если вспомнить 2014 г. , то протесты как раз были направлены в первоначальный период не против режима. Сначала — студенты против неподписания, а потом протесты против разгона студентов. Кстати, в принципе есть такое положение, что поднять людей можно только в течение двух лет ухудшения ситуации, поскольку после этого срока люди свыкаются с ней.

Кстати, в последнее время прозвучало несколько новых фактов о последней революции 13-14 гг.. Инна Богословская высказала мнение, что майдан был частью путинской игры, однако «участники Майдана точно этого не знали. Но то, что Путин своими спецоперациями провоцировал это, совершенно очевидно» [24]. И еще она рассказывает: «У меня нет прямых документальных доказательств, но есть огромное количество рассказов участников событий. Самый серьезный рассказ — о том, что 20 человек из одного из подразделений Беркута пригласили в дом отдыха в Конча Заспе, и оставили там. Забрали у них полностью экипировку, оружие, жетоны. В этой экипировке, оружии и жетонах на Майдане были другие люди…».

А. Донской из Генпрокуратуры в интервью «Новой газете» сказал следующее «И тогда, и теперь Россия ставила не на Януковича, а на Азарова и Клюева « [25]. Нам представляется, что это во многом объясняет непонятное поведение Януковича, который бросался из стороны в сторону, поскольку, как оказывается, Россия также хотела забрать у него власть. То есть он ощутил себя в роли Николая Второго, которого в любой момент заставят отречься от престола в пользу конкретного человека.

Социальные медиа того времени четко были не на стороне Януковича. Это другой пласт населения, более молодой и более активный, именно он находился в социальных медиа.

И это говорит еще и о том, что необходимо изучать людей-громкоговорителей, способных вступить трансляторами нужных месседжей. И они лишь частично могут пересекаться с «лидерами общественного мнения» или «агентами влияния». Их задачей является громко кричать, а не аргументировать, поскольку аргументировать будут другие.

Дж. Такер сформулировал правило сегодняшнего дня: «Практически невозможно представить важный политический протест или переворот, происходящий без участия социальных медиа как в самом событии, так и в последующем нарративе» ([26], см. также [27]).

Эта лаборатория Нью-йоркского университета, изучающая связь социальных медиа и протестов, занималась Евромайданом, чтобы увидеть активацию украинского языка как активацию национальной идентичности в онлайне [28]. Но результат оказался не тот, который они ожидали: «Более конкретно, как те, кто предпочитали русский, так и те, которые предпочитали украинский, начали использовать русский с большой частотой после аннексии Крыма, и это длилось до конца временного периода. Способность этого метода находить изменения в использовании языка продемонстрировали свои возможности, негативные результаты открывают целый новый набор интересных загадок и метод для их изучения, что может служить базой для будущих исследований».

В этой лаборатории были также проведены онлайновые эксперименты по снижению агрессивности, связанной с расовой принадлежностью в сети [29]. Пользователи получали письма о недопустимости использования определенного типа лексики. Интересно, что это действовало только на анонимных пользователей, которые уменьшали такое употребление. Пользователи с открытыми личными данными профиля, наоборот, усиливали в ответ свои оскорбительные интонации. Кстати, это второй пример того, как результаты экспериментов могут не совпадать с нашими ожиданиями.

Теперь перейдем бизнес-проблемам. Бизнес фиксирует особенности поведения в Интернете нужных ему групп населения. Особенно много внимания уделяется так называемым «милленниалам», которые приходят в ближайшее будущее не только в магазины, но и к власти. Например, есть следующее наблюдение, вытекающее из того, что эта возрастная группа активно делится информацией в сетях: «Для брендов и рекламщиков привлечение людей делиться контентом может помочь в более органичном распространении их маркетингового месседжа, чем рекламный таргетинг. Это подчеркивает важность нативной рекламы и потенциал влияния на милленниалов с соответствующим контентом, которым они захотят поделиться» [30]. Собственно говоря, если задуматься, то мы точно так делимся политической информацией со своими друзьями и знакомыми в Фейсбуке. Это как вариант анекдота или слуха, который человеку трудно удержать в себе. Это в определенной степени «горящая информация».

И тут следует вспомнить, что Интернет создавали не только техники. Важную роль в его создании сыграл Дж. Ликлайдер, специалист по психоакустике [31]. Он был подключен к военной проблематике, поскольку просто машинной обработки информации было мало, следовало, создавать удобную для человека подачу информации. Его рассматривают как в определенной степени «визионера», который видел будущее информационных технологий. Например, еще в семидесятые годы у него были интересные идеи о библиотеках [32]. Он считал, что электронная база дает возможность получать любую информацию, а не только тот набор книг, который у тебя есть. Кстати, он подчеркивал, что надо отслеживать социальные процессы, вызываемые новыми технологиями. Это еще потому, что его подключили к военным проектам как представителя поведенческих наук.

Пиком использования социальных медиа можно считать выборы Дональда Трампа. Сам он стал писать в Твиттере с марта 2009 года [33 — 34], и тогда у него было всего 216 подписчиков. В период выборов он достиг пика. Он и сегодня активно пользуется своим Твиттером, например, показывая одновременность встречи с министрами иностранных дел России и Украины (его адрес twitter.com/realDonaldTrump).

В одном из своих интервью он сказал, что не выиграл бы выборы без этого, поэтому он не жалеет ни об одном из них: «Без твитов меня бы здесь не было. У меня 100 миллионов последователей в Facebook, Twitter, Instagram. Более 100 миллионов. Мне не надо идти в фейковые медиа» (цит. по [35]).

Кстати, плюс, который увидел Трамп — это отсутствие посредника между ним и его избирателями. Исторически американские президенты всегда искали такого рода механизм, поскольку трактовали журналистов как фильтр, который может какую-то информацию пропускать, а какую-то придерживать.

Социальные медиа являются живой средой, которая все время приносит проблемы. Так, после демонстрации убийства ребенка в прямой трансляции на Фейсбуке Цукербергу пришлось нанять еще 3000 модераторов контента в дополнение к уже имеющимся 4500 [36]. Возникли также обвинения в активном участии Фейсбука в некоторых политических кампаниях: «И руководство предвыборного штаба Трампа, и лидеры кампании за выход Британии из ЕС были клиентами и тесно сотрудничали с компанией Facebook, которая, возможно, знает о каждом из нас значительно больше, чем нам хотелось бы» [37].

Британия также объявила о начале расследования «по использованию аналитики больших данных для политических целей» [38]. В своем отчете за 2016 г. Facebook признал, что его платформа использовалась для вводящей в заблуждение политической пропаганды [39]. Одновременно он начал обучение новой программы по распознаванию таких страниц.

Это правительственное расследование и его руководитель специальный уполномоченный по информации Э. Денхем говорит: «После революции больших данных стало понятно, что политические кампании используют потенциал самых современных средств анализа больших данных для того, чтобы выиграть голоса. Публика имеет право ожидать, что все это происходит в соответствии с законом, имеющим отношение к защите данных и электронному маркетингу». С другой стороны, это выглядит несколько странным, поскольку США уже не первые президентские выборы проводят именно в методологии микротаргетинг. Практически выборы Трампа уже четвертые, поскольку все уже начиналось на вторых выборах Буша.

В своем выступлении Денхем подчеркнула, что технологии развиваются быстрее законов, особенно когда речь идет о больших данных [40]. А защита персональных данных как раз является ее прямой обязанностью как уполномоченного.

И напоследок не менее важная проблема — как избавиться от зависимости от социальных медиа? Кстати, Трампу, как считают его советники, удалось более-менее помириться с Мексикой, когда его удалось отговорить писать твиты. Вот набор некоторых рекомендаций из Wall Street Journal [41]:

— ограничьте триггеры: рабочие инструменты не должны иметь доступа к социальным медиа,

— не читайте статьи сразу, а собирайте и откладывайте на потом, поскольку наш мозг нуждается в отдыхе: «смотрение в пространство лучше обновления Фейсбука»,

— создайте границы, чтобы социальные медиа иногда были недоступны,

— создавайте новые нормы, например, на служебных встречах следует оставлять лептопы и телефоны в определенном месте,

— производителям приложений следует помнить, что интерфейсы должны быть более полезными, а не требовать больше времени.

В Британии были проведены исследования, которые зафиксировали негативный эффект соцмедиа на молодежь [42 — 44]. 91% молодежи от 16 до 24 лет пользуются социальными медиа. Одновременно возникли мнения о негативном влиянии этого общения на ментальное состояние молодого человека. 4 из 5 говорят, что это общение ведет к возрастание тревожности. Исследователи изучали депрессию от Фейсбука, поскольку возникает давление из-за нереалистического представления о реальности от сверстников. Сегодня алгоритмы позволяют предсказывать наличие депрессии по постам. Изучение индивидуальных постов в Твиттере делает это с точностью в 70%.

Далее следует плохой сон, который возникает из-за плохого ментального состояния, а недостаток сна ведет к плохому самочувствию. 9 из 10 девушек недовольны своей фигурой. Instagram имеет в этом плане наиболее негативное влияние. [45 — 46].

Правда, есть и положительные эффекты. Так, 5 из 10 подростков говорят о помощи, которую получают от социальных сетей в тяжелые времена. По позитивности/негативности соцмедиа были оценены молодежью следующим образом: YouTube (наиболее позитивно) — Twitter — Facebook — Snapchat — Instagram (наиболее негативно).

Все это в некотором роде общие последствия множества новых технологий, возникших в последнее время. И пока мы не можем их адекватно оценить. Но они явно ведут нас к выработке новых правил поведения.

Netflix, например, является таким же трансформирующим вариантом новых медиа, хоть и не социальным, поскольку здесь информация распространяется вертикально, а не горизонтально. И хотя масштабы его распространения, как отмечают финансисты, замедлились в последнее время [47], это не отменяет его инновационного характера, меняющего наше поведение. Кстати, американские семьи в отличие от украинских уже давно избавляются от телевизора, отдавая предпочтение Netflix’у, и от стационарного телефона в пользу мобильного, поскольку не видят в нем потребности. Но в базе Netflix’а лежит старый принцип: о том, что смотреть, рассказывают другие люди, друзья [48].

Социальные медиа создали новые условия для открытости правительств и развитию демократии в мире. Особую роль они играют в трех анти-коррупционных направлениях: административной реформе, обеспечению правопорядка, социальным изменениям [49].

Исследователи отмечают причины, позволившие сделать это: «Интернет значительно снизил стоимость сбора, распределения и доступа к правительственной информации, услугам и ресурсам, создав новые возможности для того, чтобы объединить правительства и людей вместе» [50].

Однако и опасности пришли более серьезного уровня. Вот как журнал Time описывает российскую атаку, ссылаясь на отчет американской контрразведки от 2 марта 2017: «Там описывается, как Россия перешла от элементарных эймейловых ударов против политиков, использовавшихся в 2016 году. Теперь русские произвели более сложный удар по Твиттеру. В отчете говорится, что русские разослали квалифицированно сконструрированные месседжи с вредоносными программами более 10000 пользователям Твиттера из Министерства обороны. Опираясь на интересы целей, месседжи предлагали линки на сообщения о последних спортивных событиях или вручении Оскаров, которые происходили на предыдущей неделе. После клика линки отправляли пользователей на контролируемый русскими сервер, который загружал программу , позволявшую московским хакерам взять контроль над телефоном или компьютером жертвы, а также его Твиттер» [51]. В 2014 г., после Крыма, россияне засылали сообщения помощникам конгрессменов, чтобы попытаться определить их реагирование, собираясь таким образом понять, с кем можно продолжать работать дальше.

Еще примеры активной российской работы. Российский военный вел политические дебаты, представляясь американской домохозяйкой 42 лет, используя при этом специально сконструированные месседжи. В другом случае Россия создала фальшивую страницу в Фейсбук для распространения информации по политическим проблемам, нацеленную на журналистов, которые, как предполагалось, поддаются влиянию.

Американская контрразведка также подчеркивает, что этим занимается талантливый русский программист, который после десяти лет работы в сфере социальных медиа в США, вернулся в Москву, прихватив с собой набор алгоритмов, используемых в операциях влияния. Контрразведчики так и сказали журналистам «Тайма», что «инженер, который создавал им алгоритмы, обучался в США».

Есть и подобного рода украинские примеры: «во время активных боевых действий в 2014–2015 годах на востоке Украины силы пророссийских сепаратистов открывали огонь по точкам, где фиксировалась работа мобильных телефонов. Их данные, вероятно, были получены и при помощи российских интернет-ресурсов. Как они их получили – от российских спецслужб или каким-то другим образом – это второй вопрос, но факт, что такие случаи были» [52]. Телефоны использовались и для того, чтобы рассылать им СМС-сообщения с рассказами о том, что Украина их бросила и под. (см. некоторые западные исследования на эту тему [53 — 54]).

Facebook также признал, что его использовали правительства других стран ([55], см. также [56 — 57]). Они даже создали свое определение информационных операций: это «действия, производимые организованными акторами (правительствами или негосударственными акторами) с целью искажения внутренних или зарубежных политических мнений, что наиболее часто делается для достижения стратегических и/или геополитических результатов». Вводится также отграничение дезинформации от «мисинформации» (misinformation). Дезинформация является намеренным искажением в отличие от «мисинформации», которая может быть случайным действием.

Когда в такую борьбу вступают люди в погонах, возникают наиболее сложные ситуации. Становится возможной замена физических действий информационными. Это требует особо тщательной подготовки, но в принципе не является невозможным (см. некоторые взгляды военных на такую ситуацию [58 — 60]).

Во всех подобных ситуациях мы начинаем сталкиваться с непонятной схемой: войной в рамках мира или миром в рамках войны. Все это часто бывает связано с тем, что атакуемая сторона не видит конечных целей этой атаки, точнее, то, что ей кажется, что она видит, на самом деле не является реальной целью.

Вот мнение аналитиков РЕНД по этому поводу: «Российские средства вне войны необязательно направлены на немедленное воздействие. Скорее, они используются для создания местной поддержки, доверенных лиц и ресурсов, что позволит обеспечить будущую возможность, которая будет использована позднее. Один из примеров российской возможности создания будущих средств влияния имел место в Эстонии в 2007 году. Российская пропаганда и контролируемые государством неправительственные организации создали платформу для местных русскоязычных жителей протестовать против решения Эстонии передвинуть военный памятник советской эры, известный как Бронзовый солдат из центра Таллина, столицы страны. Россия, как сообщается, разжигала кризис, подталкивая анти-эстонских протестующих и, возможно, поощряя кибератаки для подрыва эстонский экономики и власти. В настоящее время российская стратегия на Украине включает развитие рычагов, которые могут использоваться для усиления контроля Кремля над сепаратистскими восточными регионами в кратчайшие сроки. Ключевой урок для западных политиков: не концентрируйтесь только на том, что Россия делает сейчас, но также распознавайте и пытайтесь противостоять российскому долговременному подходу» [61].

Получается, что перед нами еще один аспект гибридной войны: происходящее перед глазами является неважным только потому, что никто не может и не пытается увидеть развитие ситуации в будущем. Сегодняшний якобы позитив или даже нейтральная ситуация проявится негативом завтра, поскольку ситуация запланирована именно на такое развитие. И чужие специалисты давно уже просчитали следующие шаги развития ситуации. А основным средством для подготовки общественного мнения в нужном направлении как раз и являются социальные медиа.

Социальные медиа, как видим, могут выступать в роли врага или друга. Но мы на них, к сожалению, всегда смотрим только как на друга, не подозревая об опасностях, которые могут за ними стоять. Чем чаще мы чем-то пользуемся, тем спокойнее к нему относимся.

Социальные медиа трансформируют людей, как нам представляется, еще и благодаря тому, что они кажутся не таким значительным явлением, способным что-то изменить. Но в результате люди получают удовольствие от распространения и получения информации именно таким путем. Они выполняют работу медиа, создают коммерциализацию сетей, — и все благодаря незначительному информационному шагу, который может сделать каждый. Но миллионы таких шагов и создают в результате океан информации.

Литература

1. Dunbar R. a.o. Grooming, Gossip, and the Evolution of Language. — Cambridge, 1996

2. Dunbar R.I.M.The Social Brain Hypothesis // 44984771-a-62cb3a1a-s-sites.googlegroups.com/site/dmobbs/relatedness_class/Dunbar_1998.pdf?attachauth=ANoY7crDkYr9cPPSJc82z-XJxtTcX9ShHAnhI0xwF8RR3SH_jhy4XdceHCmeh9yTmmUgYkedb58BB6zsghIAVyR7YX0i_jE8CvjO0OnkKxCqa-ToDxPA3tQtVoX4uLKSXAy8NyfsZyqjxemBmQjg-HXCtlK4njx0UMzNv89MaP4wIiWJpxLSILPeNyEwwyFS_tS7MrGIE-fcJ0Ptz112-8GW0fPf5i4fm2NzKiTuB6W9IYNw7frl-vo%3D&attredirects=0

3. Ludden D. Why you were born for gossip // www.psychologytoday.com/blog/talking-apes/201502/why-you-were-born-gossip

4. Bennet D. The Dunbar Number, From the Guru of Social Networks // www.bloomberg.com/news/articles/2013-01-10/the-dunbar-number-from-the-guru-of-social-networks

5. Dunbar R.I.M. Do online social media cut through the constraints that limit the size of offline social networks? // rsos.royalsocietypublishing.org/content/3/1/150292

6. Wald C. Better together // Nature. — 2016. — Vol. 531. — March 3

7. Sassen S. Trust — in a system nuilt in stone // www.opendemocracy.net/saskia-sassen/trust-in-system-built-in-stone

8. Кастельс М. Власть коммуникации. — М., 2016

9. Барышников В. 500 лет орды Интервью с Г. Чхартишвили // www.svoboda.org/a/28381807.html

10. Желенин А. История советского империализма // www.rosbalt.ru/blogs/2017/05/07/1613551.html

11. Zahedzadeh G. a.o. Persuasive Narratives and Costly Actions // Terrorism and Political Violence. — 2017. — Vol. 29. — N 1

12. Casey S. 2016 Nielsen social media report // www.nielsen.com/us/en/insights/reports/2017/2016-nielsen-social-media-report.html

13. 2016 Nielsen social media report. Social studies: a look at the social landscape // www.nielsen.com/content/dam/corporate/us/en/reports-downloads/2017-reports/2016-nielsen-social-media-report.pdf

14. Tambini D. a.o. The new political campaigning // eprints.lse.ac.uk/71945/7/LSE%20MPP%20Policy%20Brief%2019%20-%20The%20new%20political%20campaigning_final.pdf

15. Cadwalladr C. ‘Dark money’ is threat to integrity of Uk elections, say leading academics // www.theguardian.com/politics/2017/apr/01/dark-money-threat-to-uk-elections-integrity

16. Кудряшов И. Самосегрегация в сетях // syg.ma/@ivan-kudriashov/samosieghrieghatsiia-v-sotssietiakh

17. Tunnicliffe I., Tatham S. Social media — the vital ground: can we hold it? — Carlisle, 2017

18. Hänska M. Social media and the Arab Spring. How communication technology shapes socio-political change // www.haenska.net/wp-content/uploads/2016/11/H%C3%A4ska-2016-Social-Media-the-Arab-Spring-How-communication-.pdf

19. Howard P.N., Parks M.R. Social Media and Political Change: Capacity, Constraint, and Consequence // Journal of Communication. — 2012. — Vol. 62. — I. 2

20. Hussain M.M. a.o. What Best Explains Successful Protest Cascades? ICTs and the Fuzzy Causes of the Arab Spring // International Studies Review. — 2013. — Vol. 15. — I. 1

21. Nye, Joseph S. 2014. The Information Revolution and Soft Power. Current History 113(759) // dash.harvard.edu/bitstream/handle/1/11738398/Nye-InformationRevolution.pdf?sequence=1

22. Rowland L. a.o. Strategic Communication & Influence Operations: Do We Really Get ‘It’? // smallwarsjournal.com/blog/journal/docs-temp/483-tatham-rowland.pdf

23. Tkacheva O. a.o. Internet Freedom and Political Space. — Santa Monica, 2013

24. Богословская И. Есть три типа воров в украинской политике. Интервью // hvylya.net/interview/politics2/inna-bogoslovskaya-est-tri-tipa-vorov-v-ukrainskoy-politike.html

25. Донской А. Я готов слушать его днями. Интервью // www.novayagazeta.ru/articles/2017/05/16/72455-aleksey-donskoy-kreml-spasaet-yanukovicha-no-tsenu-emu-znaet

26. Tucker J.A. a.o. Protest in the age of social media: technology and Ukraine’s #Euromaidan // www.carnegie.org/media/filer_public/83/c2/83c2aac2-0089-4426-b6c3-7f4e71c3f13a/ccny_creporter_2014_vol7no4.pdf

27. Metzger M. a.o.Tweeting Identity? Ukrainian, Russian, and #Euromaidan Journal of Comparative Economics. — 2016. — Vol. 44. — I. 1

28. Ейсмунт В. Соціальні мережі знизили ризики для протестувальників // osvita.mediasapiens.ua/mediaprosvita/master_clas/sotsialni_merezhi_znizili_riziki_dlya_protestuvalnikiv_doslidnik_nyuyorkskogo_universitetu_dzhoshua_taker/

29. Munger K. Tweetment Effects on the Tweeted: Experimentally Reducing Racist Harassment // Political Behavior (2016). doi:10.1007/s11109-016-9373-5

30. Gallagher K. Millennials are still most likely to share content on Facebook // www.businessinsider.com/facebook-is-millennials-top-spot-for-sharing-2017-5

31. Fano R.M. Joseph Carl Robnett Licklider

// www.nap.edu/read/9649/chapter/12#192

32. Novak M. Internet Pioneers Discuss the Future of Money, Books, and Paper in 1972 // paleofuture.gizmodo.com/internet-pioneers-discuss-the-future-of-money-books-a-880551175

33. Oborne P. a.o. How Trump Thinks: His Tweets and the Birth of a New Political Language. — London, 2017

34. Conrad P. How Trump Thinks: His Tweets and the Birth of a New Political Language by Peter Oborne and Tom Roberts – review // www.theguardian.com/books/2017/may/09/how-trump-thinks-tweets-birth-new-political-language-peter-oborne-tom-roberts-review

35. Alvarado C. Donald Trump Does Not Regret Any Of His Tweets And Believes They’re A Reason He Was Elected // uproxx.com/news/trump-tweet-election/

36. Gibbs S. Facebook Live: Zuckerberg adds 3,000 moderators in wake of murders // www.theguardian.com/technology/2017/may/03/facebook-live-zuckerberg-adds-3000-moderators-murders

37. Расследование Би-би-си: Как Facebook помог Трампу и «брекситу» // www.bbc.com/russian/features-39842536?SThisFB

38. Booth R. Inquiry launched into how UK parties target voters through social media // www.theguardian.com/technology/2017/may/17/inquiry-launched-into-how-uk-parties-target-voters-through-social-media

39. Sloane G. Facebook’s new ad cop: artificial intelligence // Advertising Age. — 2017. — May 17

40. Denham E. GDPR and accountability // ico.org.uk/about-the-ico/news-and-events/news-and-blogs/2017/01/gdpr-and-accountability/

41. Fowler G.A. Free your brain from social media // Wall Street Journal. — 2017. — February 2

42. #StatusOfMind Social media and young people’s mental health and wellbeing // www.rsph.org.uk/our-work/policy/social-media-and-young-people-s-mental-health-and-wellbeing.html

43. Social media and young people’s mental health and wellbeing // www.rsph.org.uk/our-work/policy/social-media-and-young-people-s-mental-health-and-wellbeing.html

44. Campbell D. Facebook and Twitter ‘harm young people’s mental health’ // www.theguardian.com/society/2017/may/19/popular-social-media-sites-harm-young-peoples-mental-health

45. Instagram ranked worst for young people’s mental health // www.rsph.org.uk/about-us/news/instagram-ranked-worst-for-young-people-s-mental-health.html

46. Gajanan M. Young women on Instagram and self-esteem: ‘I absolutely feel insecure’ // www.theguardian.com/media/2015/nov/04/instagram-young-women-self-esteem-essena-oneill

47. Netflix adds fewer viewers // Wall Street Journal. — 2017. — April 18

48. Poggi J. Marketer of the year. Netflix // Advertising Age. — 2016. — December 5

49. Berlot J.C. a.o. Using ICTs to create a culture of transparency: E-government and social media as openness and anti-corruption tools for societies // Government Information Quarterly. — 2010. — Vol 27. — I. 3

50. Berlot J.C. a.o. Social Media Technology and Government Transparency // Computer. — 2010. — Vol. 43. — I. 11

51. Calabresi M. Inside Russia’s Social Media War on America // time.com/4783932/inside-russia-social-media-war-america/

52. Ивахненко В. Лишить доступа к пропаганде // www.svoboda.org/a/28496179.html

53. Kofman M. a.o. Lessons from Russia’s Operations in Crimea and Eastern Ukraine // www.rand.org/pubs/research_reports/RR1498.html

54. Powell B. Inside Putin’s campaign to destroy U.S. democracy // www.newsweek.com/2017/05/26/inside-putin-campaign-destroy-us-democracy-610401.html

55. Weedon J. a.o. Facebook and information operations // fbnewsroomus.files.wordpress.com/2017/04/facebook-and-information-operations-v1.pdf

56. Facebook Says It Will Battle Disinformation Operations // fortune.com/2017/04/27/facebook-disinformation-operations/

57. Ingram M. Facebook Admits It’s Being Used by Political Actors to Manipulate Opinion // fortune.com/2017/04/27/facebook-security-report/

58. Tomes R.N. Socio-Cultural Intelligence and National Security // Parameters. — 2015. — Vol. 45. — N 2

59. Bukkvoll T. Russian Special Operations Forces in Crimea and Donbas // Parameters. — 2016. — Vol. 46. — N 2

60. Gery W.R. a.o. Information Warfare in an Information Age // Joint Force Quarterly. — 2017. — I. 85

61. McClintock B.H. a.o. Russia in action, short of war // www.rand.org/blog/2017/05/russia-in-action-short-of-war.html