Новый Верховный Суд: смотрите, кто придет

5 декабря сего года Высшая квалификационная комиссия судей допустила к участию в конкурсе на замещение вакантных должностей членов нового Верховного Суда 231 кандидата. Если учесть, что вакантных мест на сегодняшний день 120 (из 200 возможных), то в среднем конкурс составляет два человека на место.

Обратившись к социальному портрету будущей судебной инстанции, несложно заметить, что 80% от общего количества допущенных к участию в конкурсе (183 человека) составляют профессиональные судьи, выходцы из системы судов общей юрисдикции (от районных до Верховного), включая нынешнего председателя Верховного Суда Ярослава Романюка. Есть даже потомственные судьи, как, например, Артем Маляренко, сын председателя Верховного Суда Украины в 2002-2006 гг. В. Т. Маляренко и сам судья Высшего специализированного суда по рассмотрению гражданских и уголовных дел, или работающая в том же суде Елизавета Евграфова, дочь ныне покойного судьи Конституционного Суда Украины.

Около 10 % составляют практикующие адвокаты и еще примерно столько же – преподаватели юриспруденции. Правда, здесь следует учитывать один нюанс. Многие из ученых-правоведов вынуждены совмещать преподавательскую работу, не сулящую солидного счета в банке, с более доходной юридической практикой, попадая тем самым в обе категории.

Еще менее многочисленную группу, состоящую буквально из нескольких человек, формируют чиновники, как, например, Ян Берназюк, руководивший Службой обеспечения связей Секретариата президента Ющенко с Верховной Радой и Кабмином, или Ефрем Лащук, начальник отдела в аппарате нынешнего Верховного Суда. В новый Верховный Суд номинируется также судья Европейского Суда по правам человека ad hoc от Украины Александра Яновская. В числе кандидатов – участник АТО, судья хозяйственного суда Харьковской области Александр Мамалуй, широко известный читательской аудитории своими очерками из зоны боевых действий.

Закономерен вопрос – чем же ценна для нас эта информация ?

Дело в том, что эффективность судебной деятельности во многом зависит не только от качества процессуальной регламентации, но и от самих судей, их правосознания. При этом особый вес приобретает, наряду со знанием права, отношение к самим нормам, подлежащим применению, то есть правовые эмоции судей. Именно эта взаимосвязь интеллектуального и эмоционального непосредственным образом отражается на результатах судебного познания. Иными словами, каковы бы ни были процессуальные законы, как бы ни была устроена судебная система, но творит правосудие человек. И от того, что у этого человека в голове, зависит уровень творимого им правосудия.

Будущий Верховный Суд – суд особенный. К его полномочиям относится анализ судебной статистики, обобщение судебной практики, дача заключений в отношении проектов законодательных актов, касающихся судебной системы, и ряд других (ст. 36 Закона Украины «О судоустройстве и статусе судей»). Но самое главное – Верховный Суд осуществляет правосудие как суд кассационной инстанции (от франц. casser – «разбить» или «сломать» решение), а это, в свою очередь, означает возможность рассмотрения тех дел, о пересмотре которых обращаются в Верховный Суд, исключительно по правовым основаниям (неправильное применение нижестоящими судами материального права, существенное нарушение ими процессуального закона и т. д.). Важно, что Верховный Суд, как правило, избегает рассматривать фактические обстоятельства дела («бил – не бил», «убивал – не убивал»), пытаясь в большей мере сконцентрироваться на сложных, неоднозначных правовых аспектах дела, послужившего поводом для обращения к нему. Верховный Суд как бы обсуждает с участием сторон (их представителей) правовые проблемы применения соответствующих норм права как с точки зрения интересов участников процесса, так и с точки зрения функционирования правовой системы в целом.

Не случайно, на Западе едва ли не каждое решение Верховного Суда, вынесенное в кассационном порядке, обсуждается в юридической науке, студенческих аудиториях, попадает в учебники по юридическим дисциплинам и т. д., не говоря уже о СМИ. По этой причине кассационная инстанция связывает право не только и, может быть, не столько даже с нормативным текстом, а предполагает, что понятие кассационного пересмотра содержит в себе некую содержательную характеристику. Тем самым кассационная деятельность судов характеризуется не только требованием подчинения закону, что является универсальным правилом для судов общей юрисдикции, но прежде всего признанием неотчуждаемых прав и свобод человека непосредственно действующими и определяющими самую суть правосудия.

Однако украинская юридическая практика, во всяком случае пока, ориентирована на нормативные акты, а не на общие принципы права и правовые ценности. Содержание правовых принципов, как правило, не определяет в нашей стране ни сущности юридических решений, ни их аргументации. Да и сама юридическая практика длительное время была ориентирована в лучшем случае – на букву нормативного акта, а в худшем – на указания ближайшего начальника.

Следовательно, приведение сознания практикующего юриста (что адвоката, что профессионального судьи) в соответствие с радикально иной парадигмой, используемой в кассационном производстве, переход к принципиально иному правопониманию представляет собой весьма непростую и часто психологически болезненную задачу, требующую не только определенной эмоциональной готовности, но и известного мужества. Тем самым переход юриста-практика, часто ограничивающего свое знание права пунктами соответствующих инструкций, к этим новым условиям ведет к существенной психологической ломке, почти незаметной у юриста-теоретика.

В этой связи абсолютно не зазорной, а напротив – заслуживающей одобрения, уважения и заимствования является сложившаяся в Высшем Арбитражном Суде России до его разгона Путиным в 2014 г. практика назначения всех сколько-нибудь известных учених-цивилистов (Д.И. Дедова, Т.Н. Нешатаевой, С.В. Сарбаша, ранее – В.В. Витрянского) на должности судей. С одобрением было встречено американской общественностью назначение крупнейшего теоретика права Р. Познера на пост федерального судьи Апелляционного суда Седьмого округа США (г. Чикаго). Полагаем, что для кассационного правосудия в Украине такие «интеллектуальные инъекции» тоже жизненно необходимы.

Наверное, не совсем корректно вести спор в абсолютных величинах – «теоретики или практики». Тем более, что у будущих судей Верховного Суда -выходцев из академической общины тоже могут быть свои недостатки, например, «синдром гениальности» (или, на языке современной психологии, «лобная психика»), выражающийся в уверенности в собственной безошибочности. Дело в другом. Традиционно континентальное право, к которому, при всех оговорках, все же принадлежит право украинское, развивалось под определяющим влиянием доктрины. При создании его норм научные абстракции, человеческий разум и деятельность ученых играли и играют решающую роль. Как следствие, сущность континентального подхода состоит не в том, чтобы найти в судебной практике и отшлифовать то или иное решение, как это имеет место в англосаксонской правовой семье, а в том, чтобы выработать некий идеальный принцип, а затем регулировать при помощи него общественные отношения. В результате в континентальной системе судьи общих судов становятся заурядными правоприменителями, вынужденными «преклонять выи под ярмо закона». Поэтому такие творческие и требующие в большинстве случаев нестандартного подхода задачи, как, скажем, судебное толкование неоднозначных норм, плохо сочетаются со слабостью и робостью судьи континентального образца.

Как бы там ни было, правосознание верховного судьи не должно быть нацелено только на разрешение юридически значимого дела как такового. В западной правовой традиции судья верховного суда стремится также расширить горизонт видения юридическим сообществом той или иной проблемы. К примеру, судьи Верховного Суда США, выполняющего в этой стране функцию конституционного контроля, ставят перед собой следующие задачи: а) убедить сомневающихся, что принятое решение является юридически правильным. Это выражается в том, что, прочитав судебное решение, учасники судопроизводства и граждане убедятся в том, что Суд выслушал и понял все аргументы, что «каждый честный, ответственный и разумный судья пришел бы к такому же выводу»; б) прояснить оспариваемые правовые нормы, то есть сделать их более четкими, чем они были ранее; в) в той мере, в какой некоторые из возможных решений кажутся более здравыми, чем другие, судья толкует закон в том направлении, которое он считает более здравым; г) сделать так, чтобы знакомящемуся с делом было интересно читать текст решения (в английском языке даже используется специальное прилагательное – «reader-friendly», буквально означающее «дружественный читателю»). Американским судьям нравится писать броско, поскольку они не хотят быть безликими бюрократами.

Не нами замечено, что практическое правосознание связано с опытом непосредственного воздействия на реальное общественное бытие. Однако наше «общественное бытие» настолько неоднозначно и небезусловно, настолько часто находится «на грани фола», что, несомненно, возникает риск того, что человек, попавший в новый Верховный Суд из прежней среды, начнет клонировать свою предыдущую профессиональную деятельность в его стенах. Более того, не секрет, что правовой нигилизм, ориентация на инструкции, а не на принципы, вульгарный нормативизм, суть которого хорошо передает фраза «я не знаю гражданского права, я знаю Кодекс Наполеона», «обвинительный уклон», переоценка собственного опыта как универсально применимого и многие другие пороки правосознания отечественных юристов как раз порождены стереотипами практической деятельности. Не учитывать этого нельзя.

Автор — аналитик Украинского Института Будущего