Природа женщины. Культоролог Владимир Никитин о красоте, философии любви и почему мужчины учатся у женщин понимать жизнь

В этой необычной беседе 79-летний культуролог, архитектор и поэт Владимир Никитин делится глубокими размышлениями о женственности, любви и смысле человеческого бытия. Разговор начинается с древней индийской притчи о том, что «мир держится на желании женщины», и развивается в философское эссе о природе отношений.

Никитин вводит концепцию «душевного времени» по блаженному Августину — не физической протяженности жизни, а качества проживаемых мгновений. Отношения с женщиной он описывает как обмен этим особым временем, его насыщенностью и окраской. Гость различает мышление и понимание: первое — мужское, связанное с прорывами и логикой, второе — женское, наводящее порядок и постигающее жизнь через чувственность.

Особое внимание уделяется дому как женскому творению — не интерьеру, а живому пространству душевного опыта. Никитин читает собственные стихи, создавая поэтическую ткань разговора о невыразимом. Он предупреждает: современная цивилизация теряет чувствительность, уходя в виртуальность и совершенство искусственного интеллекта. Через женщин, через развитие «чувствилки, воображалки и понималки» он видит путь возвращения к человечности и подлинной жизни.

Юрий Романенко: Друзья, всем привет! Серферы и бездельники — любимые девианты. Продолжаем наши эфиры. И, как я обещал, у нас сегодня в гостях топовый гость — Владимир Никитин, которого вы все прекрасно знаете. У нас был где-то месяц назад эфир, где мы презентовали его книгу. И, собственно говоря, у нас выскочили ряд тем, и я вцепился... Я, на самом деле, за все вцепился, но я вот решил начать с женщин, потому что они играют в нашей жизни такую огромную роль, грех обходить эту тему. А Владимир Африканович, значит, он...

Владимир Никитин: Слушай, знатоков женщин не бывает.

Юрий Романенко: Да, это иллюзия.

Владимир Никитин: Да-да.

Юрий Романенко: Вы наблюдаете как минимум 60 лет в своём браке, как бы, конкретную женщину, это огромный, ну реально огромный срок, большинство его никогда не пройдут и не проходят. И это уже говорит о том, что что-то вы допонимаете. Итак, как вы пришли к пониманию?

Владимир Никитин: Давай так. Их природы. Начнём. Книжку «От играя ветра на облачном мосту». Кто не знает, облачный мост – это устойчивая метафора восточная, это мост между мирами или между влюблёнными. И там есть такой раздел «Игры божественных изумлений». И он начинается с раздела «Женственность». Всякое творение Господа — явление божественного искусства. И бабочки, и деревья, и дельфины, и медузы, и черви. Но самая восхитительная из них женщина. И ее надо постигать непосредственно, наивно и искренне, тогда через нее можно проникнуть к истокам жизни, радости и даже смерти.

Как я к этому пришел. Ну, начну. Знаешь, вот я это знаю, это хорошо. У Шмемона сказано, что поворотные или важные моменты в жизни – не какие-то события громкие, а это какие-то мгновения, когда ты что-то вдруг понял, что тебе сказали. И вот где-то прочитал в книге, кто-то тебе что-то сказал, и вдруг это на всю жизнь и оно тебя определяет. Вот два таких момента. Первая это притча. Я ее прочитал давно, но она на меня произвела впечатление.

Небесная дева Апсара влюбилась в бога Вишну. Очень... нашла его сидящим под деревом медитирующим. Ну и начала пытаться обратить на него, чтобы он обратил на нее свое внимание. Вишну оторвался от медитации, говорит: «Женщина, ты что, не видишь, что я занят важным делом? Я медитирую, я думаю о судьбах Вселенной, что ты хочешь?» Говорит: «Видишь, ну я тебя очень... не хочу, я... Давай сольёмся в любовном танце. Это же так важно и нужно». Вишну говорит: «Женщина, ну, иди, не мешай мне».

Заплакала Апсара, пошла к Брахману, к Верховному и говорит: «Вот так, я люблю Вишну, а он меня…» То есть Вишну там не Кришна, «…он меня отвергает». Вызвал Брахман Вишну и говорит: «Ты чего так поступил с Апсарой?» — «Ну ты ж пойми, я вот погрузился, у меня ж такие важные мысли. Я про судьбу мира, а она со своими глупостями». Тут Брахма говорит: «Ты что-то не понимаешь? Мир держится на желании женщины. И если это желание исчезнет, то все твои планы, твои размышления, все твои мысли ни фига не стоят. Поэтому ты будешь с этой поры бог пастухов и бог плодородия, может, чего-то весёлые пастушки и научат».

И вот этот момент противопоставления был очень важен. А сейчас он вдвойне важен. В Японии разворачивается такое мощное молодежное движение, называется движение за ограничение желаний. Они стоят на точке зрения, что надо жить по минимальной потребности. Они не покупают дом, они не строят семью, они вообще не хотят заниматься даже сексом. И если верить притче, конец мира близок.

Юрий Романенко: Япония, лидер в том, что антисексуальность на самых высоких позициях.

Владимир Никитин: Да, но не только там. Я это еще в Финляндии 20 лет назад, девушки обратили внимание. Мы говорим, почему, если сидит в ресторане девушка, так с неграми, а вон ваши парни сидят отдельно. Они говорят, они на нас больше не интересуются.

А второе, я занимался легкой атлетикой, спортшколе, и меня заболел тренер, у меня к другому тренеру направили — Юрий Михайлович. Он был, кроме того, журналист, писатель и большой любитель поэзии. И тогда же у него уже учился и Юра Рыбчинский. Он занимался прыжками с шестом. Думаю, что на это уже плохо. Но нам вот Юрий Михайлович вдвоем по отдельности очень много про поэзию. Он был, наверное, первый учитель, который мне объяснял вещи. И он мне как-то сказал. А мне шестнадцать или семнадцать было: «Володя, хорошо положить в постель пару красивых ног. Это приятно. Но потом же надо поговорить».

И вот это, что надо поговорить, оно впечаталось во мне на всю жизнь. И потом часто помогало выйти из сложных ситуаций, когда я... Были у меня разные ситуации. И я понял, что, допустим, с женщиной надо говорить не о бытовых вещах или не только о бытовых вещах, а о чем-то очень важном, о том, что действительно интересует и действительно важно.

Потому что у нас есть вещи актуальные, из которых мы говорим, из которых не можем выбраться. Сейчас война, она фактически всё заблокировала. Мы только про это думаем. И это действительно так, новости с утра до вечера. Но есть вещи важные, не только актуальные, которые важны и всегда, и поэтому мы про них, как правило, не думаем. Всегда оставляем на потом.

Ну вот, все посмотрите, за что война идет. Но явно не за территорию. Война идет за женщин, за детей, за свободу быть собой, за возможность любить.

Оно же детство тоже, я помню «Маугли», хорошо. И вот когда пришли эти волки... И им надо было или убегать их немного, а волков много раз больше. И вот собрание волков и решение. За стаю, за всю стаю, за детенышей мы принимаем бой. И там была еще фраза, которая меня поразила. Когда уже шел бой, а их там Маугли обманул, они плыли по реке. И когда они выплывали на отмель, там такая фраза была: «И тут их добивали не знающие жалости волчицы».

Юрий Романенко: Угу.

Владимир Никитин: То есть вот тут я еще раз хочу подчеркнуть главную мысль для меня. Как мыслить, про логики, про методологию, про разные логии и все прочее я узнал от мужчин. Я знаю своих учителей, кто меня этому учил. Но через женщин я научился понимать что-то про жизнь. И вот это вот две вещи. На что ориентироваться? На мышление, на логики, на политику, всё или на жизнь? И сейчас это вопрос витальный.

На самом деле не только война. Несколько вещей происходит. Во-первых, примитивизация. Люди сильно обеднели и мышлением, и чувством. Это первое, второе. Технологии и переход на другие формы постижения. Это отход от жизни, общем-то. Это вход в виртуальность. И здесь, через женщин, мне кажется, единственный чуть ли не путь, как опять вернуться к жизни и к человечности.

С разных сторон сегодня буду говорить как мужчина, как сын, брат, дедушка, как муж, как культуролог, как учитель, как поэт. Это, как женщина, — меня вещь непостижимая, а поэзия это только для меня про невыразимое.

То я сегодня с вашего позволения, это, видимо, не в традициях канала, буду читать стихи.

Юрий Романенко: Вообще у нас очень широкое поле, где можно всегда экспериментировать.

Владимир Никитин: Я понимаю, я понимаю.

К тебе, твоей душе, через тебя,

Коснуться Бога и самому хоть понемногу

Прийти к себе, к словам о небе

И нашей жизни на земле.

Это вот, я же сказал, что от мужчин, но через женщин. Это очень важное различение, потому что женщина сама есть воплощение жизни и через нее к этому можно прикоснуться.

Юрий Романенко: У Конфуция была вот фраза такая, что женщина подобна цветку, нежная, хрупка, но в её корнях содержится несокрушимая сила.

Владимир Никитин: Да. Понимание женщины – это путь постижения жизни. А мы все больше в интеллект и мышление. И у нас пропадает чувствительность.

Я вот в последние годы в основном занимаюсь образованием, работаю с учителями, с детьми и все там. И очень видно, что происходит. То, что происходит, я потом к этому может вернуться, и наверное вернусь. У меня диагноз такой. Мы живем в неориентированном времени.

Вот можно по-разному описывать тот переход, который происходит. Но для меня базовый переход в времени. Мы привыкли время понимать в физико-математическом смысле. Но и там сейчас произошли коренные изменения. Уже утверждается, что время — это не субстанция, не атрибут. Это наша форма постижения, потому что в большинстве основных фундаментальных формулах, которыми описывается физическая картина мира, оно или отсутствует, или не имеет направления.

А вот есть человеческое время. И блаженный Августин, человек с очень сложной судьбой, в том числе через столкновение с женщинами, он первый написал книгу «Исповедь», где пытался переосмыслить свою жизнь и в том числе свое отношение к женщинам, к сыну. И у него такая формула. Время – это натяжение души.

То есть человеческое время — это время души. Это время, которое каждый приобретает для себя — свой темп, своя гармония, окраска и так далее. И каждый нарабатывает в жизни некоторый запас и опыт этого времени. И это единственное, чем мы владеем. Больше ничего у нас нет того, что наше. Все остальное уйдет. Собственность и все прочее исчезнет.

Так вот, взаимоотношение с женщиной — это обмен или дарение друг другу этого душевного времени. Не протяженности, а вот насыщенность, окраски, доброго.

Юрий Романенко: Актер Александр Абдулов говорил, Бог знает сколько тебе отведено жить, а вот как ты в ширину это время проведешь, зависит от тебя.

Владимир Никитин: Это про насыщенность жизни.

Для меня время — это качество. И вот если ты в своей жизни качество доброго времени, интересного времени скопил, тебе есть чем делиться. Но и она с тобой делится. Но для этого вы должны это иметь.

И вот я сейчас в последнее время, когда занимаюсь образованием, меня вот фокус внимания смещается на том, что дать человеку возможность приобрести собственный душевный опыт. Не знания, которые сейчас компьютеры и все прочее, а душевный опыт приобрести.

И вот это вот идея времени, в котором мы делимся.

Ты мне подарила букетик времён,

Я ясно услышал серебряный звон,

Колеблется воздух, гудит тишина,

Колеблется гулка сердечная тьма,

Пространство зелёное сжимает волна,

Мрак отступает, и будет она,

Но нежно звучит тот букетик времён,

Возможно, беседа, возможно, и сон.

И тут очень важная такая штука, это давно написано, вот это вот стихотворение, которое я сейчас прочту.

Мне кажется, молчание твоё протяжное и медленное слово,

Где между звуков времени иного

Вместилась суета моя,

И я не слышал голоса судьбы,

Ни ласки слов твоих, и ни твоей мольбы.

Это вот имя несовпадений времён, когда мы не понимаем вот эту разновременность нашу, не пытаемся их соотнести и только вот потом вдруг обнаруживаем, что что-то пропустили, что-то не поняли, или там сигналы шли по поводу одного, а ты думал совершенно другое, и темп другой, там очень много другого.

Ты сказала, я ответил, и молчим.

Снова скажешь, я пожму плечами, и всё поймём.

Есть нити между нами,

И каждый день возможен зачин иных слов и понимание.

Когда неспешно мы молчим

И говорим руками и глазами.

Дело в том, что когда я говорю про учеников, про школу, когда меня спрашивают, какие дети должны быть, что они должны уметь, я говорю, самое главное в них не убить три вещи. Понималку, воображалку и чувствилку.

Юрий Романенко: А как мы учим детей, как сами на что обращаем внимание?

Владимир Никитин: Вот у нас все три фактически школа убивает. Мы считаем это второстепенным. Была такая книжка антрополога Лобка с очень невероятной гипотезой. Он утверждал, ну, мы все учили, я имею в виду, работу Энгельса о происхождении семьи, частной собственности и государства. И там рука, которая сделана по производству орудий, у него совершенно другая гипотеза. Он сказал, что что-то с людьми произошло. Вот он ссылается на райский сад и грехопадение Евы.

Что что-то съели, какой-то плод, а тогда же людей было совсем немного, мы все потомки очень небольшой группы. И у женщин пропала течка. У всех животных есть течка. Есть время, когда женщины хотят, когда они пускают и так далее. А у женщин нет. Они могут и хотят всегда. А мужчины не поменялись. У них возможности остались прежние.

И он утверждает, что тогда вот возникла именно идея вот этих ласк, идеи чувственного отношения, которое не является половым актом. И вот он говорит, что человеческая рука развилась не трудом, а именно тем, что она вырабатывала чувствительность, ласкать женщину. И относиться можно к этому по-разному, но чувствительность вещь чрезвычайно важна.

Без нее никакого мышления быть не может. Могут быть преобразования того, что известно. А вот новое надо сначала почувствовать, пережить. А чтобы пережить, надо это чувствовать. Потом понять.

Вот про Соломона.

Юрий Романенко: Очень интересная мысль, честно говоря, вот впервые слышу, вот этого антрополога.

Владимир Никитин: Ну, я первый, это такая необычная вещь. Про Соломона.

Четыре вещи в мире не понимал он. Путь корабля в море, путь орла в небе, Путь змеи в пустыне и путь мужчины к сердцу женщины.

И я понял своё непонимание. Что человек может понимать без беседы с Богом? Как мужчина может мыслить без столкновения с женщиной? И что мыслитель может иметь в мысли, кроме откровений любви.

Меня в Библии всегда привлекала... Библия, в общем-то, книжка поэтическая. Там есть явные поэзии, это «Экклезиаст», «Песнь песней» и даже «Откровение Иоанна Богослова».

К сути можно только прикоснуться,

Не проникнуть, не постигнуть, не познать,

Только след касания удержать.

Можешь словом, можешь жестом,

Можешь кистью вспоминать, пытаться, забывать.

Сколько в женщину войдёшь, неважно,

Ничего собой и не поймёшь.

А легко, коснувшись губ случайно,

Может душу разом потрясёшь,

Ощущением радости и бездны,

И, возможно, бережно и нежно

Трепет сути к сердцу донесёшь.

Вот если говорить о как посмотреть на проблему, на женщину, я бы выделил четыре аспекта. Это образ женщины, это роль женщины – это суть женщины и эта женщина. Вот это самое важное – постигнуть эту женщину.

Вот такой пример. Когда-то на юге Франции была оксиканская цивилизация. Это район нынешнего Прованса в основном. И там возникли несколько уникальных вещей. Во-первых, признали красоту и важность человеческого тела. В это время католичество решительно отрицало. Это греховное, с этим надо бороться, надо истязать и так далее.

Юрий Романенко: Тренируется.

Владимир Никитин: Да. Они признали, что тело это божественное. Соответственно возник культ прекрасной дамы и трубадуры, эти, которых мы говорим, это всё писали не на французском, на оксиканском языке трубадуры, которые восхваляли прекрасную даму. При этом культ прекрасной дамы отрицал необходимость полового сношения, только вот некоего создания образа. И там было разработано целое... как бы требования к рыцарю, который поклоняется прекрасной даме. Там было очень много. Он должен быть и чувствительный, и понимательный, и заниматься гигиеной. Много там целое перечислено было. Такое интересное движение.

Ну, потом пришли французы, устроили... Они же еще там ввели представление о добром человеке, что все люди добрые и добрые. Это решительно не понравилось королевству Франции. Они уничтожили эту оксиканскую цивилизацию вместе с трубадурами и культом прекрасной дамы.

Но вот в конце XIX-го Владимир Соловьёв, внучатый племянник Сковороды, философ, он заговорил о культе женственности, о вечной женственности, о культе Софии. И у него были последователи. Три поэта решили возродить культ прекрасной дамы. Это Блок Александр, сын математика Бугаева Андрей Белый, ну и Сергей Соловьёв был. Это два больших поэта.

И они решили превратить прекрасную даму в конкретную женщину — Любовь Дмитриевну Менделееву. Она была женой Блока, и тут начался конфликт. Они к ней как к прекрасной даме, культ, соответственно, она хочет детей, она хочет семью, в конце концов, она ушла.

Поэты вообще очень странная штука. Поэты могут создать очень красивый образ. Даже иногда проникнуть к роли и сути женщины. Они очень плохо понимают про эту женщину. Это не только Блок.

Я очень люблю Заболоцкого. И у него прекрасная лирика. Когда я узнал, что он вообще свою жену третировал... И заметил ее только тогда, когда она ушла. И потом уже написал, вернул ее с большим трудом.

У Чеслава Милоша, нобелевского лауреата, к 90-м годам прекрасные стихи появились. У него там в двух стихах в «Орфее и Эвридике», ещё там в одном мысль такая проводится, что у поэтов профессиональная болезнь – оледенение сердца. И он там пишет, что я, вероятно, попаду в ад. Но это будет специальный ад для художников и поэтов, для людей, которые предпочли совершенство своих произведений отношениям к любимым и родным.

Это очень... Можно много красивого сказать, и это надо, это надо видеть, но понять эту женщину, этого жизни не хватает. И поэтому вот я в этом стихе говорю, что что-то с ней спишь — это ничего. Если ты каким-то чудом не коснулся души и не произошло это потрясение, оно может произойти даже от касания губ, а не от того, что ты входишь.

Мёртвое дерево с нанесённой краской

Излучает свет, подаренный небом мастеру

И отданный сердцем и глазу

Мудрой рукой иконописца.

Ты небрежно скинула платье,

Засветилась кожа, залучились глаза,

Ток пробежал между пальцами

Сомкнувшихся рук.

В мудрости любви и любования

Ты тоже дар небес и место для молений,

Как всякое создание Божье,

Когда Он был в творении радости.

Женщина становится женщиной... Да, тут очень важная мысль, я её как бы пропустил. Важно не женщина и мужчина, а важно женское и мужское. Потому что, ну как у даосов, это понятно, у каждого мужчины содержится женское, у каждой женщины содержится мужское, и доля разная. Мы недаром говорим, что у некоторых женщин железные яйца, а у других мужиков ничего такого нет. И вот это вот надо всё понимать и лелеять, что в тебе и женского, потому что через это ты будешь понимать, что в тебе будет мужское, через это ты будешь мыслить.

И вот женщина тоже под мужским взглядом чувствует себя женщиной.

Прибой омывает ноги, платье присобрано, Улыбка согревает душу, Женщина и море, стихии и глубины. Афродита рождается с каждым восходом, Если мужской взгляд обрисует движение и откроются чуды, Тогда богиня выйдет из моря, станет женщиной, Тогда и прибой приобнажит её сущность.

Вот, значит, образ женщины, допустим, образ прекрасной дамы или роковой женщины, лилий там, всё. Есть роль женщины. И мать... Мать, любимая, жена – можно еще перечислять роли, но это базовые. И, в общем, наша цивилизация началась с культа великой богини. Вот есть Фрэзер, «Золотая ветка» о том, что царь – это жертва великой богини. Богородицы. Это наиболее известное, наиболее проработанное, воспетая и образ, и роль женщины. Быть матерью, быть любимой, быть женщиной.

Сегодня много говорят о том, что наступает эпоха, когда нужно власть отдать женщинам, потому что мужчины уже натворили столько, что пора бы понять, что натворили и привести в порядок.Что такое понимание? Вот у мужчин...

Юрий Романенко: Утопия. Мы же понимаем, что это утопия. Ну, что это не работает друг без друга.

Владимир Никитин: Конечно, не работает. Но если об этом говорят, нужно тут достигнуть баланса. Но если об этом не говорить, этого не будет. Да. Мышление – это прорыв. И мужчина, они куда-то рвутся, прорывают. А понимание – это наведение порядка после того, как всё порвано.

Юрий Романенко: Ну, вот мужчина притащил что-то в дом.

Владимир Никитин: А женщина должна найти ему место.

Юрий Романенко: Применение, да.

Владимир Никитин: Место и применение. Вот это есть понимание. Найти место и применение.

Но для меня самое главное из этих ролей – это сотворение дома. Ну, когда-то как архитектор я к этому прикоснулся. Но как муж я это ощутил, и ну, жена архитектора, я архитектор. И мы понимали, что творение дома – это труд. И это то, вот это вот душевный опыт, которым мы обмениваемся.

Но вот сейчас для меня произошла интересная вещь. У меня в Киеве хорошо сделана квартира с душой. Вложились мы туда. Очень небольшая, но очень приятная, хорошая, комфортная, наше место. Но с началом войны мы переехали в загородный дом. Это была дача. Сейчас там живут жена, дочка.

И я вдруг совершенно ясно ощутил, что дом для меня сместился туда. А где женщина? Там, где жена, дочка, вот туда дом сместился. Даже в речи, я уже говорю, поехал домой, это значит, поехал за город, а не в киевскую квартиру.

И вот про дом, это сейчас же очень распространено. Купить квартиру, сделанную модным дизайнером, можно сказать, под ключ. Картины развешанные, всё куплено, всё красивое.

Женщина – это дом, от которого уходят И куда возвращаются странники. Ведь женщина – прародительница миров, И она уверена, что все миры и она – это одно и то же.

Отлетело тело и сила и власть,

Опустело душа, стало нечего красть.

Залетела печаль, режет тоской крылом,

То уйдёшь и уже дом годится на слом.

И опять о тебе, и опять всё о том,

Ты и сила моя, и господство и дом.

Написано очень давно.

Вечность спускается к нам в сад жизни, Берёт в руки всякий злак и всякую тварь. Взяло и меня, и я обрёл временный дом. Я вышел в малый сад последних лет, Взял твои руки в свои, и мы создали дом Для внуков, книг, воспоминаний, Чтоб нашему времени было где войти в вечность.

Косые струйки дождя на стекле, Голые ветви деревьев, склонённые ветром, Крыша грохочет раскатами, кажется дом дрожит И готов сорваться. Но в душе покой, Ты вернулась домой, и он стоит крепко.

Холодный ветер, а зябли руки, Зябко внутри, но дом уже близко, Дымок из трубы, ты ждёшь, согреешь душу, Напоишь чаем, помолчим в тепле. А что ещё ждёшь в пути? Разве услышать птицу, да поговорить с ветром?

И вот то, что идея дома пропадает, ведь люди перестали понимать, что божественное оно не в церквях. Оно там есть тоже, присутствует, но божественное оно проявляется в повседневности, в наших отношениях, в том, как мы воспринимаем своё время, себя, свой дом. И вот ежедневный и интимный культ жизни.

Полить цветы, посадить куст, покормить птиц, Послушать гудение пчёл у прудика, Помочь ручью вольно бежать лугом, Поцеловать любимую, погладить ствол дерева. Этот культ не требует страсти, Но усилия причастности, подвижности мира День за днём, час за часом здесь... И там, на краю жизни.

Это культ жизни, и поэтому женщина, которая делает дом, она творит жизнь.И очень важно это понять и приобщиться к этому.

Юрий Романенко: Я понимаю.Подвивать эти начинания, поддерживать их.

Владимир Никитин: Поддерживать, её поддерживать и самому участвовать. Я понимаю, меня вечно конфликты в этом. У меня книги, меня мысли, у меня всё. А тут дом надо... Ну, всё-таки... Ай. Это как раз то, что создаёт жизнь в доме.

Это очень хорошо чувствуется, когда приезжаешь в дом, в котором вы жили. Вроде всё то же самое, мебель то же самое, а жизни нет.

Юрий Романенко: Он пустой.

Владимир Никитин: Он пустой.

Откуда взять мне дар соблазна?

Не соблазнять, быть покорённым

Не только голосами платья

А этим воздухом влюблённым

И этим сном, и этой далью

Словами, жестами, ладонью

Что погибать и возрождаться

И быть тебе непосторонним.

Это для меня очень важно. Нельзя установить отношения раз и навсегда. Их всё время надо поддерживать разговорами, соучастием, интересом.

Есть, например, очень простая. Я знаю, что моя жена и других женщин знала. У меня дважды я сознательно шёл к женщинам-руководителям. Это были незаурядные женщины, я много научился у них.

Причастность, это вот... Но для этого надо видеть. Надо постоянно видеть и постоянно разговаривать.

Люди видят тебя в рубашке и джинсах,

В длинном пальто или золотистом платье,

А я, одетой светом и нежной белизной,

А иногда твоё тело сама тьма,

Нераздельная с трепетом творения,

Облачённая в мои касания,

А поцелуи на коже светятся,

Как звёзды нашего неба перед рассветом,

С ясным взглядом, тёплыми губами

И болтовнёй за утренним кофе.

Это середина пути, можно сказать, культ повседневности и культ постоянного дарения друг другу душевного тепла.

Юрий Романенко: Вот понимаю, сейчас вот тоже говорят, коммуникаций стало в сетевых больше, а одиночества стало намного больше.

Владимир Никитин: Люди уже не умеют дарить друг другу тепло. Через экран, через это не проходит, это надо непосредственно.

Вот была выставка, я помню, «Картина», там был натюрморт художника Кальфа с наутилусом, эта раковина.

Всё светится расплавом изнутри,

Высвечивая формы оболочки,

Стекла, фарфора, солнечные точки

В лимонной кожице и в яблоки горят.

Укрыто остальное темнотою.

Бывает так с тобою и со мною.

Засветятся глаза, И пальцы токами скользя льются,

Фарфор стекло волос пробьются,

И с темноты и свет дрожит

В лице, зрачках, на коже,

И Кальфа натюрморт наполнен этим тоже.

Внутри своих цветов сплетение глубин,

Как будто мир любви и мир картин единый.

Знаешь, у меня сейчас такое вот интересное состояние. У меня с гормонами уже покончено. И у меня взгляд. Как бы, ну нет, гормонов уже, так что всё кончилось. Нет, оказалось наоборот. Оказалось наоборот, что в старости я стал яснее видеть вот эти отношения. Они уже не замылены гормонами.

Как любят молодые, понять не трудно. Страсти, нежность, запахи, касания, Химия и музыка, всё прекрасно. Но как любят старики, вопреки всему, Великое чудо, недоступно пониманию молодых и учёных. Это любовь, касание душ Со стёртой временем кожей, Не требующая красоты, Но спаянная сочувствием и молчанием.

Юрий Романенко: Очень глубоко.

Владимир Никитин:

Память — смешная штука, казалось, всё так серьёзно,

Тень сгущается, а вдруг всплыла сценка школьных лет.

Как я так и не осмелился поцеловать подружку.

Но до сих пор помню очертания её губ, скривившихся в насмешке,

И профиль груди под ситцевой блузкой.

Может, это и важно среди горя этих дней,

Как отсвет надежды, изменчивая жизнь.

Скопило сердце тёмную печаль,

Солнце дня его не освещает,

Возможно, горький день вернуться обещает,

А может сгусток тьмы рожденье предвещает

Туманных строк о жизни и любви?

Что старику мерцание красоты

Мелькнувших женщин абрисы и жесты,

А всё-таки прельщение суеты

В душе себе отыщет смысл и место?

Что вечность смертным, что бегущий свет

Далёких звёзд среди земных касаний.

И всё-таки как любят старики,

Как пустяки их сердце нежно ранит.

Вот пустяки — это, между прочим, плоть жизни. Жизнь подробна. Это не обобщение в теории, которую я тоже умею делать. А вот замечать пустяки оказывает, что часто именно пустяки есть самое важное.

Бунин, лауреат Нобелевской премии, в районе 80-ти, 70-80-ти написал свои самые лучшие рассказы о любви. «Тёмные аллеи», там всё. Вот там есть такой рассказик - «В такую ночь», маленькая, зарисовочка.

«В такую ночь» Бунин написал ближе к восьмидесяти. Погружённый в одиночество всемирности. Ощутил мгновение жизни, разлитое во всём — стихах, луне, беседе, женской прелести. Шелесте прибоя и неизбежности расставания, тяги к близости и желания, и поцелуя. Начиная с чудной ножки, освобождённой из башмачка. В этом возрасте образы сгущаются, захватывая всю жизнь, И не только свою, уже нет имени и биографии, а только трепет жизни, явленной через подробности мгновений, Услышать пение, созерцать Луну, целовать пальцы.

Это моё старое как бы видение без гормонов.

Юрий Романенко: Вы просто такие образы создаете, что ты просто чувствуешь вот это. Это круто, очень круто. И, кстати, вам большой респект от зрителей, потому что все в восторге слушают эту поэзию.

Владимир Никитин:

Я высох, время вытекло во мне, Что было в глубине уже лежит наружу, И вся душа, как будто после стужи, Свернулась, сжалась, спряталась во мне. Из старых чувств лишь маленькие лужи Плеснут, как птицы серые во сне. Коснись меня и нежными губами омой мой лоб И снова ненемой... Про бабочку, нелёпыми стихами, Про этот мир, что приоткрыл с тобой.

Я руку во сне на твою положил

И крови движениями трепетом жил,

В меня потекли сновидения,

Печали твои, волнения.

Надолго сомкнулись рука и рука,

И смутных видений река потекла,

Оставив в степени сухого песка

И боли сверчок у пустого иска.

А тени твои по пустыне брели

И влагу искали, воссевшие пыли,

Ушедших в меня сновидений,

Печали твоих и сомнений.

И кровь загустела под утро моя,

Проснувшись, я долго глядел на тебя,

Не зная откуда все знания и боль,

Откуда в крови эта жгущая соль.

Не верю, что были случайны и сны, и касания тайны….

Подлинное знание неотличимо от незнания. Их нераздельность — это возможность творить Вне и до языков, теорий и логик. Я никогда не узнаю тебя, Хотя знаю всю и всё за долгие годы совместности. Но тайное чудо, причастность с обитию вдвоём И в мире, а может далеко и за.

Уже не зима, но ещё не весна,

Ещё не любовь, но уже тяготение

Едва не стремление, но снова сомнения,

Так видно живут облака и волна

А всё же среди непрерывных течений

Всегда твоё слово, касание, рука

И выдержит можно весь трепет мышления

И тяжесть всех слов, и игру превращений

И музыку ночи, и ужасы дня.

Тайна женщины совпадает с её телом? Или есть женщины без тайны, даже с восхитительным телом? Может тайна много глубже лона, хотя иногда и проявляется через него? Есть хранительницы тайны, независимо от их тела и возраста, и узнать её — заглянуть в глубь, а не останавливаться на пороге, решив, что, войдя в тело и не обнаружив тайну, познал женщину, Так как не способен открыться иному.

Юрий Романенко: Вопрос можно от зрителей? Зрители задают вопрос. Что мотивирует автора к таким стихам? Талант? Дарья спрашивает.

Владимир Никитин: Удивление. Мне уже много лет, но я по-прежнему удивляюсь. И вот если женщины раньше притягивали, как мужчину, то теперь они меня удивляют. Я могу увидеть наклон шеи, могу увидеть походку, могу услышать слова, могу просто посмотреть в глаза и уйти куда-то в глубину. И меня это всё очень...

Обнажённая женщина и одетая женщина – две разные сущности. И не скажешь, какая истина. Обе раскрывают единство И задают мне меры непостижимого. Ибо, говорил святой Бернар, мера любви — безмерность.

Это вот очень нужно мне. Если я хочу думать, вот мы различаем мышление, как оперирование логиками, знаковыми системами, и машина искусственного интеллекта, может, и думание. А думание — это образы, символы, переживания. И...

Если только коснулся, проникнул в суть,

Но как сладко повторять милое любимое солнышко,

Шептать, рождая нити узора нашей взаимности.

Вот меня в свое время потрясло у Германа Гессе в «Степном Волке» есть такой эпизод, театр как бы его. Он вдруг стал видеть возможные романы из жизни с другими женщинами, с которыми он иногда только столкнулся. Он её там увидел один раз или поговорил или чего. И вдруг он видит вот это всё, как могло бы быть, если б у них был роман, любовь, брак.

И это вот как-то многообразие, такое воображение, оно задаёт многомерность.

Пробуждение возвращает к трезвому я

Из сотен превращений, которых не было.

Или это память о жизни до и после?

«Степной волк» Гессе пережил сотни не случившихся романов,

С женщинами, прошедшими мимо,

Но ненароком зацепивших сердце.

Так и память снов занозит надолго,

Саднит мнимой болью сожалений.

Говорят, жизнь – сон, но ты рядом.

И это единственная реальность привидевшейся жизни.

Я никогда вообще в своей жизни, только сейчас стал читать стихи. Я никогда не... Я всё время боюсь людей.

Юрий Романенко: Слушайте, очень круто на самом деле, ну реально круто.

Владимир Никитин: Людей как-то этим всем пере...

Юрий Романенко: Я думаю, что у вас сейчас появилась очень благодарная аудитория. Во всяком случае, я смотрю по реакции, все в восторге.

Владимир Никитин: Здесь ещё одна вещь, которая меня занимает. Это разница между совершенством и красотой. Она мне сейчас очень важна по отношению к формированию вот этой цифровой цивилизации. Вот я из своей книжки процитирую там про это размышление.

Как писал Бертран Рассел: «Правильный взгляд на математику открывает не только истину, но и безупречную красоту, холодную и суровую, как скульптура, отстранённую от человеческих слабостей, лишённую изысканных уловок живописи и музыки, горную хрустальность и строгое совершенство великого искусства. Подлинный вкус наслаждения, восторг, освобождение от бренной человеческой оболочки — всё это критерии высшего совершенства, которыми математика обладает наравне с поэзией».

Вот я с ним про последнюю фразу не согласен, потому что поэзия у меня как раз про несовершенство. Для меня это предмет размышлений. Тут в этой книжке довольно много про это, потому что искусство для меня это как раз выявление этих ошибок, которые являются очень существенными и, собственно, определяют... Сейчас, секунду, когда я задел кусок, который мне нужен.

Юрий Романенко: Спрашивают зрители: жена слышала эти стихи, хоть некоторые?

Владимир Никитин: Да. Во-первых, большая часть опубликована уже. А во-вторых, перед публикацией она книжки мои читает. И я очень прислушиваюсь к её оценкам. Она не говорит, она не редактор, она не говорит, вот это плохое или хорошо, относится к этому.

Юрий Романенко: Пишут: шедевры, выпускают эти книги.

Владимир Никитин: Друзья, Владимира Африкановича как раз выпускает, книги выпущены. Вот эта книжка, множество этих стихов, сейчас вот...

Юрий Романенко: Да, она уже выходит из...

Владимир Никитин: Я дам ссылочки.

Юрий Романенко: Как после прошлого эфира, где можно заказать и я думаю, что вы не пожалеете, потому что, во всяком случае, думаю, вы получаете такое же эстетическое удовольствие, и я.

Владимир Никитин: Тут. Говорят, есть совершенство. А по мне, красота — это ошибка в понимании совершенства. Ведь без этой родинки на щеке и слегка косящих глаз, лицо любимой утратило бы очарование единственности. И смысл стиха — ошибки, нарушение логики, как совершенство мысли и универсальность и последовательность, я думаю, растрёпанно сплетая несовместимое, и этот узор, и считаю, смыслом. Стихия или открытия. Ведь и жизнь, подвижная путаница разного, и только логика вытягивает всё в единой нити временный причин застывшего порядка совершенства.

Бражу по музею в отделе древнего Египта

Кошка, блеск чёрного камня, драгоценные камни узких глаз

Недвижимо четыре тысячи лет, но как божественно красивая

Форма совершенная ничего не изменишь,

А мои я упорно не хотят остановиться

И побыть в единстве хотя бы пару минут,

И никогда не достичь мне красоты формы,

Так и буду течь, как вода в стряпках музейной уборщицы,

Но может и мной кусочек пространства станет чище.

А красота, так же совершенна и недоступна, как и кошка в музее.

Не погладишь, не согреешь.

Это вот всё к тому, что надо увидеть эту женщину, её... У меня же стихов много, же их много сотен. У меня есть стих о том, что кто понимает, скрывает любимую от власти красоты и совершенства. Потому что там другое, там гармония вот этого душевного времени и возможности с ним как-то взаимодействовать.

Ну и, конечно, противоположность Даосу. Я очень уважаю даосизм, потому что прочитал даосов гораздо раньше Евангелия. В Советском Союзе это было понятно. Дао Дэ Цзин можно было читать, а Евангелия достать было невозможно.

Так вот, даосы утверждали, что подлинное мышление или понимание телесно от внутренностей, потому что они так говорят, тело намного старше мозгов, и поэтому тело соображает и принимает решения раньше, чем это осмыслят мозги. И поэтому вот то, что мы называем женской логикой, это вот часто вот вот мышление телесное, которое не имеет обоснований, но которое ясное. Вот делать надо так. Решение принимается так, и поэтому...

Если ты развиваешь эту чувствительность, например, архитектора очень понятно, думают руками. Кстати, учитель Щедровицкий говорил, что и он думает руками. Да, а есть книжка такая финского архитектора, называется «Умная рука» или «Творящая рука». И поэтому...

Если мы хотим дать искусственному интеллекту, пусть он занимается мышлением, а открытие иного, возможность совместности, возможность любви, держится на чувствительности.

И вообще надо выбрать, мы про жизнь или про совершенство, о котором писал Рассел. Безусловно, искусственный интеллект, то, что даже он сейчас творит, картинки, это совершенно. Но оно не трогает душу.

Юрий Романенко: Нет искры в жизни на это.

Владимир Никитин: Да, у меня есть стихотворение, что наивная живопись трогает душу, потому что профессионалы творят совершенство. Оно совершенно, но не задушу берет.

Если мы про уникальность... сейчас в образовании же борются несколько линий. Я веду линию, она очень получается вот эпичная. Не в смысле, учителя это могут. Это запрещает государство. Персональную подготовку, персональное обучение, оно работает с вариантами, а не с принципиально разным. А вот принципиально разная уникальность требует уникального постижения. Если уникальное начинаешь стандартным, оно превращается в стандартное. То же самое с женщиной.

Надо понять уникальность каждой. Не все женщины – женщины. Я имею в виду, когда говорю о женщинах, это тех, в которых женственность божественная разы присутствует. Потому что есть много женщин, которые про себя этого не понимают. Для них всё очень просто. И все эти учебники по сексу, и все эти сексуальные ролики. Кстати, молодёжь на них уже не ведётся, как мне говорят.

Ну вот, если есть вопросы...

Юрий Романенко: Есть вопросы. Вот пишут: «Восторг от гостя. Такие эмоции в середине, я даже не знаю, как их описать. Это что-то, чего раньше не чувствовалось». Наталья пишет.

«Что есть женственностью для автора?» Дарья пишет.

Владимир Никитин: Жена... Участвуйте. Она подательница жизни. Была такая формула у египтян по отношению к богине Хатор, богине любви. Я же не поговорил про... про... У меня есть поэма, называется «Итака». Это про то, как Одиссей вернулся. Это как бы продолжение. Он вернулся, и там оно идёт вот такими... называть. Каждая главка это от отдельного голоса, отдельного персонажа. И там есть Пенелопа, и там есть её моление Гестии.

Гестия — мы про неё мало знаем, она старшая сестра Зевса, она должна была сидеть на Олимпе. Она добровольно уступила своё место Дионисию и спустилась к людям. Она богиня домашнего очага. И в этом смысле очаг. И там вот у меня моление Гестии для того, что она хочет, чтобы Одиссей остался дома. Она благодарит, что он вернулся. Она просит помощи, потому что Афина куда-то его всё время зовёт дальше.

Там у... Плюс там есть очень большой диалог самого Одиссея, который говорит, что богини не умеют любить. Они могут испытывать страсть, но не знают любви, потому что они не знают смерти. Они не понимают мгновенного. А любовь – это хранение мгновенного.

Юрий Романенко: Да, очень чётко.

Владимир Никитин: Да, вот любовь к женщине, она... вот страсть, она живёт недолго. Есть вопрос, когда уходит страсть, что остаётся? Привычка? Или есть ещё возможность всё время открывать что-то новое? Не в смысле секса и там игры и тому подобного, а в смысле вот этого душевного.

И вот это для меня самое важное, чего я понял. Я немного понял, но вот эти вещи я понял, что надо разговаривать, разговаривать о важном, надо понимать, надо слышать. Я вот в своё время очень чётко понял, что у моей жены интеллект ничуть не уступающий ему, он другой. И вот это, что он другой, и ты можешь к этому другому прикоснуться и от него что-то получить, вот это важно.

Вот это для меня движение вот феминисток, которые хотят стереть грань между мужчиной и женщиной, бессмысленно. Они равноправны, равнозначны, хотя в разных ситуациях по-разному, но они разные. Но вся наша цивилизация не умеет жить разным. Мы хотим найти одну истину, одну модель, одни правила.

Но сейчас переходим в это неориентированное время, в котором надо заново искать ориентиры какие-то, но уже не законы, а что-то очень глубоко внутреннее. Мне кажется, любовь, женщина, дом — это те ориентиры, на которых можно... те реперные точки, на которых строить можно другой мир. Взяв из того мира это…

Но и вот развитие, чувствительность, чувствилки, воображалки и понималки. Ну, без этого у нас нету перспектив у людей. Искусственный интеллект прекрасно нас обыграет.

Юрий Романенко: Здесь пишут: «Давайте сделаем для этого поэта государственные премии, признание, награда и прочее уникальным учителям нашего будущего. Я безмежно вдячний за этот эфир, вы просто про голубились нам и верно. За последние годы, это наше лучшее, что мне довелось слушать, и бажаю, что этот эфир должен послушать каждый человек». «Якщо учився?»

Владимир Никитин: Можу сказать, что п'ять книжок українською мовою.

Юрий Romanenko: Що вірші не тільки російські, а українські.

Владимир Никитин: Опять-таки я дам ссылочку, по которой вот эту книгу можно будет купить, потом где ваших дней можно купить в книгарнях.

Ну вот по этой же ссылке там ещё есть моя книга «Основатель». Это сага, и там тоже есть... Вот, стих был из этой книжки. Она небольшая, для меня она была важная.

Юрий Романенко: Я вам, друзья, вам обещаю, что вот я сам просижу над этим эфиром, вырежу, наложу музыку и всё остальное, потому что у меня слюна течёт как у медийщика, я просто вижу материал, который можно расширить на мыслящую аудиторию, которая это всё поймёт, и поэтому, поверьте, я проработаю всё так, что очень много людей это всё услышат.

Владимир Никитин: Так, мои книги, издательство «Колесо жизни» и их интернет-магазины, там украинские книги.

Юрий Романенко: Интересная хорошая мысль, что отношения к женщине формируют благо в обществе.

Владимир Никитин: Вы понимаете, я в своё время прочитал такую мысль, что будущее страны определяется тем, кого нынешние девушки выбирают в мужья. На кого ориентируются девушки, когда выбирают, соответственно, как их обучили, как им объяснили. Соответственно, будут выбирать торгашей или будут выбирать героев, или будут выбирать мыслителей, или будут выбирать... Вот кого они будут выбирать, те и будут составлять основу следующего шага, следующего общества. Поэтому от того, как подготовлены девушки, насколько они понимательны, насколько у них горизонты, зависит будущее. Девушек надо готовить тоже. Не только мужчин понимать женщин, но и женщин понимать и себя, и будущее.

Юрий Романенко: Я думаю, что мы мужскую тематику тоже сделаем как-нибудь.

Здесь была ещё мысль. Секунду. Вот у меня мышка села. Интересно. Лилия Франкова спрашивает: «Интересно, а что из женского в себе обнаружил уважаемый Владимир Никитин?»

Владимир Никитин: Когда вы говорили, что в мужчине и в женщине у каждого есть вот это сад. Очень много. Очень много. Ну вот, чувствительность. У меня есть люди, у которых зрение, у кого слух, а у меня пальцы, у меня осязание. И вот эта вот осязательность, чувствительность во мне очень развита, я её очень ценю, я думаю, что это женская во мне. Так.

Юрий Романенко: «Всем добра, только зашла и услышала, и услышанные слова взяли за душу. Мой родной дом пустой, а я с мамой в Польше, и в доме Украины у меня никто уже не живёт».

К сожалению, есть и такое.

«Дай Бог всем сохранить светлый ум в зрелости. Не люблю слова старость, как у Владимира». Тоже вот благодарят. «Тайна женщин», пишет Елена Кистрица, «рождается в душе мужчины, как в зеркале, и тоже добавляет какой прекрасный человек».

Вот Дарья тоже у нас сегодня особенно активная. Пишет: «Так тонко чувствует женщин, привело автора к неверию в искренность женщин. Вопросительный знак». Но я, честно говоря, не слышал, наш гость об этом говорил.

Владимир Никитин: Нет, я не говорил про это никогда. Я говорил наоборот, что понять женщину можно только искренне. Я против этих игр, кто кого переиграет, обманет, кто над кем возьмёт власть. Для меня вот это всё... Я не маленький ребёнок, я знаю, как это всё происходит, как можно подчинить или муж подчиняет жену или жена подчиняет мужа. У меня этого абсолютно нет.

Я знал, что женщина обманщица. Ну так, есть такие. Но я оценю. Я же сказал, мне важны не все женщины подряд, а те, в которых это женственность. А женственность для меня это ещё и искренность.

Юрий Романенко: Танчи84 пишет: «А давайте проводить вечера чтение стихов с гостем». Ну, я не знаю, насколько это возможно.

Владимир Никитин: Я могу организовать, то есть без проблем.

Юрий Романенко: Понимаешь, я всегда сомневаюсь, что людям это надо.

Владимир Никитин: Это надо, поверьте, но моей аудитории это точно надо.

Юрий Романенко: Я думаю, что свои...

Владимир Никитин: Ну пожалуйста, можно тематически, можно про Бога, можно про смерть, можно про искусство.

Юрий Романенко: Я думаю, мы разовьём это всё, потому что Владимир Африканович просто какой-то кладезь мудрости и глубины. Я даже не хочу говорить знаний, вот именно глубины познания.

Владимир Никитин: Так. Постижение мы уже с Гребешко договорились, чтобы слово знание не звучало.

Юрий Романенко: Так, «Какими тремя словами,- хотя, мне кажется, это интимный такой вопрос,- какими тремя словами гость даст описание своей женщины?». Почему тремя? Можно не давать.

Владимир Никитин: Это настоящая женщина.

Юрий Романенко: Художник женской души, - Страп пишет. Вот видите, такое брендирование появилось. «Игры это больше в молодости, а потом совсем другое в зрелости. Такая поэзия и тема необходима», пишет Полторак. Я тоже считаю, что это необходимо, потому что это позволяет вернуть нас к пониманию жизни. Мы слишком много во всякой текучке увязаем, и эта текучка нас тянет вниз, вот в трясину, в которой теряется перспектива.

Владимир Никитин: Да, смысл теряется. Есть такой прекрасный американский рассказ, фантастический. Генерал типа Трампа, значит, сказал, что каждый должен в обществе быть инструментом на своём месте. Все были поделены на инструменты. Война, все на войны. Тут там случилась какая-то мистика. А война шла за американскую мечту и поэзию. Когда понадобился историк, нашли в тюрьме. А когда понадобился поэт, оказалось, что в Америке больше нет поэта. Хотя войну вели за американскую мечту и поэзию.

Юрий Романенко: Хорошо, так можно онлайн книгу на Амазоне спрашивает, в онлайн нет книги. Дадите ссылочки, я всё это распространю.

Юрий Романенко: Друзья, просто Владимир Африканович, это всё возьму и у себя в телеге, в фейсбуке выложу и вы сможете как бы... Так сказать, приобщиться ко всей этой красоте. Мы будем заканчивать, потому что мне нужно нашего гостя ещё отвезти, забрать машину, отвезти, и у нас тут просто немного, времени уже практически не осталось. Поэтому я бы с удовольствием эту беседу ещё продолжал, продолжал, но я думаю, не последняя, надеюсь.

Владимир Никитин: Що занадто, то не здраво.

Юрий Романенко: Да, мне кажется, что было очень хорошо, вкусно. Я просто получил огромное удовольствие. «Спасибо за такой прекрасный вечер», пишут все. Поэтому вы знаете, что делать. Читайте, распространяйте, полемизируйте, задавайте вопросы. В следующий раз я самое интересное выведу в эфир, и мы сможем дальше наслаждаться вот этой глубиной, которую нам даёт господин Никитин.

Всё, всем тихой ночи, завтра в 6 часов, по-моему, мы начинаем, и, собственно говоря, завтра. Ещё раз, Владимир Африканович, спасибо,огромное удовольствие я получил. Даже не хотелось вклиниваться вот так просто, как по реке такое ощущение у меня было, что ты как по реке плывёшь, такая красивая огромная река, красивые горы вокруг берега и вы такие образы сочные просто генерируете, что мне даже перебивать не хотелось и встревать. Хорошо, друзья, всем пока.