Мы ничего не знаем о мире. Сегодня слова о мире сами по себе вызывают недоверие: кого с кем, кто за этим «миром» стоит. Собственно, что такое мир? Когда не стреляют и работают супермаркеты или когда восстановлена справедливость? Мир – это после сатисфакции или мирного договора? Где мира нет – лишь на Донбассе, в Крыму или во всей Украине? Самое главное: зачем нам вообще мир? Как именно мы планируем им воспользоваться? Хуже того, «мир» раскалывает наши сообщества, стимулируя еще большее недоверие как социальный феномен в Украине.
В рамках одной образовательной программы я имел отношение к довольно интересному исследованию «Семиотика войны и мира: 2014 — 2016», которое включало контент-анализ украинских медиа и несколько фокус-групп. Так вот, наши СМИ упоминали мир, в основном, в контексте дипломатических переговоров, а также «минского процесса». Географически «мир» в медиа относился преимущественно к Донбассу, а не ко всей Украине.
- Среди словосочетаний «Мир на Донбассе», «Мир на Востоке» и «Мир в Украине» наиболее упоминаемым был «Мир на Донбассе» (63%). «Мир в Украине» в апреле-мае 2014 года упоминался чуть больше чем в половине случаев, в периодах за 2015 и 2016 гг. доля упоминаний сократилась до 19%
- Количество упоминаний по теме «Достижение/Возобновление мира» максимально было в период апрель-май 2015 года. Чаще всего в этом контексте приводились заявления зарубежных лидеров и украинской власти. Восстановление мира также упоминалось как условие возобновления социальных выплат на оккупированных территориях.
Но самое интересное – это такие и аналогичные ответы на фокус группах:
«…Но вот это ощущение, что всё-таки у нас война, да, поэтому давайте создавать какие-то островки мира»; «…мира и не может быть, потому что война не объявлена»; «Вначале было в Славянске, когда отстроили какую-то там школу,…говорят в новостях, мол, мы освободили этот город и мы начали его отстраивать. Вот это единственное позитивное, мирное в новостях, что я помню за весь период…» «Нет четкости. Каша в голове. Будет структура – будет понимание». «Информация частичная – дают [в новостях] то, что им нужно дать, чтобы мы понимали». «На данный момент, если сравнивать с состоянием, которое было полтора года назад, то как-то так все очень смазано. Тогда было реально ощущение тревоги, что произойдет что-то плохое. Сейчас нормализовалось более-менее. И, скорее, охарактеризовал как состояние мира. Как сделать человеку хорошо? Надо сделать ему плохо, а потом как было». И так далее.
Эти и похожие ответы получены в группах в ходе активного обмена значениями «мира». Кто-то начинал с того, что мир – это спокойствие здесь и сейчас, такие себе «домашние тапочки», кто-то говорил, что мир без нашего парада победы — невозможен. Вместе с тем, «нет четкости» и «все смазано» – это фактически результат всех дебатов.
Люди формулируют, но еще не осознают, что «нет четкости» — это, вероятно, и есть мир. Сегодня часто внутри политического класса представления о мире и войне разделены на черное и белое. А черно-белый мир — опасен. Любые лубочные изображения «миру-мир» или «парад в честь нашей победы» — могут восприниматься людьми как архаизмы. Либо как стереотипное наследие холодной войны или традиционной советской пропаганды.
«Нет четкости» — это своего рода смысловая конвенция. Обменявшись позициями, обсудив все варианты, люди в группе могут прийти к такой интерпретации. Но интерпретации чего? Эту работу важно довести до конца и придать значение тому, что мы называем «неопределенность».
Что остается за скобками «неопределенности»? Как придать ей значение?
Дискурс о мире может дать нам инструментарий для смыслового синтеза — выявления новых значений. Очевидно, когда «все смазано» и «нет ясности» – нужны дополнительные вводные. Коммуникация о мире требует усложнения. Для лучшего понимания «мира» в уравнение нужно ввести больше переменных. Строго говоря, нужен организованный дискурс на базе большого массива данных (детальной статистики в том числе) о различных аспектах мира, освобождении оккупированных территорий (в максимальном приближении), деталях и нюансах мирного процесса, многочисленных международных кейсах реинтеграции, опыте мирных переговоров не только в параллельных войнах (которые идут сегодня), а в ретроспективе, начиная, например, с 45 года прошлого века (разговор о методе — отдельный).
Если так, то переменными станут не только некий «мирный процесс», а и сопутствующий медиа-террор, международный криминал, традиционный терроризм. Например, когда мы будем говорить о войне (или гипотетическом завершении), то сможем подразумевать ее шире: противодействие вражеским ДРГ глубоко внутри на своей территории (в Киеве, Мариуполе, Одессе, например), подкуп маргинальных политических сил, ежедневное взаимодействие с вражескими бот-армиями в соцсетях и мессенджерах, организованный взлом персональных аккаунтов, фейки и дезинформация.
Расширив рамки войны и мира, мы увидим, что скорее всего, мир (или его ощущение) вряд ли настанет, даже если на фронте, в силу тех или иных причин, перестанут стрелять, а при этом одна из самых многочисленных армий мира продолжит проводить наступательные учения возле нашей границы (и даже если полный контроль над границей будет нами восстановлен). Если в это же время оккупант активизирует традиционный, кибер- и медиа-террор внутри Украины.
Вероятно, мы предположим, что война, скорее всего, в той или иной форме будут постоянно в обозримом будущем. Возможно, окажется, что мир – это вообще внутренняя часть перманентной войны. Не исключено, мы увидим, что мир – это вовсе и не цель и не нужно больше стимулировать завышенных ожиданий.
Часто говорят, мол, давайте договариваться, т.к. любая война заканчивается мирным договором. Не факт. Сейчас, как известно, войны не объявляются и не заканчиваются. Тем более подписи никто не ставит. И извиняться оккупант перед нами не будет. Мир – это скорее про устойчивость страны, а не про переговоры с врагом, больше про эффективную организацию непродолжительной мирной жизни между неизбежными новыми вызовами.