Украина на перепутье: между хуторянством и планетарным господством

Украинские события, радикально изменившие мировую повестку дня, сегодня порождают большое количество аналитических, геополитических и философских рефлексий. Все они в той или иной мере отражают концептуальные трансформации. Однако оценки авторов оказались разбросанными в широком спектре от всеобщего восхищения свершившимся актом революции, до масштабного порицания, очернения и шельмования. Постараемся посмотреть на украинские события с точки зрения анализа и консервативных установок, а также выявить возможные преимущества и риски современного положения Украины, особенно в сфере господствующих идейных установок. В конце сделаем попытку предложить наиболее оптимальный с нашей точки зрения вариант развития Украины.

Симулякр революции

На протяжении двадцати лет независимости перед Украиной стояла задача выбора модели своего государственного существования. Интеллектуальная коррозия постсоветского общества, оказавшегося в идеологическом вакууме, быстро подпавшего под влияние либеральных интеллектуальных площадок, которые, в свою очередь, привнесли тренды минимизации роли государства, изгнания оного из как можно большего числа сфер общественной жизни. Подобные качества украинской интеллектуальной среды, смешанные с околосоветской и националистической периферией, создали основные направления трансформаций. Победила типичная либерально-олигархическая модель минимизации государства как регулирующего института. Государство наполнялось всеми отрицательными качествами, ассоциировавшимися с советским наследием. В результате силы трансформации общества были направлены на минимизацию государственного представительства во всех сферах общества.

Экономика была отдана на откуп олигархическому капиталу, сформированному на осколках народного хозяйства. Культ невидимой руки рынка (а точнее олигархической руки) вытеснил государственные регулятивные механизмы экономики. Подобная смена собственника и децентрализация управления привела к созданию клановой системы.Карл Шмитт подобной системе полит-экономической организации дает четкое обозначение – поликратия, которая «в отсутствие подобной целостности и когерентности в общественной экономике развивается в сосуществование и хаос многочисленных, в значительной мере самостоятельных и независимых друг от друга автономных участников общественной экономики» [8, c. 138]. Результатом подобной дезорганизации становится подчинение государственного механизма узко клановым целям ограниченной группы лиц.

Деградация имела место и в политической сфере. С самого первого дня разработки главного закона страны украинские законодатели вели постоянную борьбу с любыми проявлениями четкой концентрации власти. Подобная борьба различных группировок и кланов в результате «оранжевой революции» привела к созданию конституционной системы, при которой политическая воля оказалась распыленной между тремя центрами силы: президентом, правительством и парламентом. Формировалась парламентско-демократическое партийное государство, которое Карл Шмитт окрестил как «лабильное партийно-коалиционное государство» [8, c. 134]. Подобная политическая конструкция могла функционировать при условии достаточно глубокого опыта государственности с укорененными политическими институтами и традициями неформальных связей, а также соответствующей минимизации геополитических рисков. Однако украинский сценарий, отвергший предыдущую традицию функционирования государственных органов власти в советский период и распыливший экономический суверенитет государства в руки финансово-промышленных групп (ФПГ), совершил фундаментальное перераспределение власти в руки олигархов, в итоге чего бюрократический аппарат института государства становился все менее значимым и постепенно трансформировался в придаток ФПГ.

К выборам президента 2010 г. Украина подошла раздираемой борьбой за влияние между различными ФПГ. Янукович как представитель одной из самых крупных ФПГ сделал ставку на самоличное завладение государственным механизмом в узких корпоративных целях. На тот момент он представлял собой чиновника, постепенно трансформировавшегося в олигарха, и олицетворял символ сращивания бюрократии и олигархата. Его победа на выборах была антигосударственной по своему характеру и явилась механизмом трансформации Украины в януковичевский «частноправовой аллод» [8, c. 139]. Для подобной операции Янукович решил использовать институт государства как возможность увеличения влияния собственной ФПГ посредством расширения полномочий (возвращение редакции конституции 1996 г.), перенаправлением финансовых потоков иностранных инвестиций на собственную ФПГ, ограничением и ущемлением иных ФПГ, в частности Коломойского.

«Реформы» Януковича при таком раскладе никак не могли стать возможностью усиления института государства, а явились еще фактическим признанием его полного уничтожения как суверенного актора. Именно Янукович, будучи президентом, окончательно подчинил институт государства узко групповым интересам и ликвидировал в нем любые остатки бюрократической компетентности.

Неразборчивое использование Януковичем любых иностранных инвестиций во имя усиления своей собственной ФПГ для Украины, находящейся на «цивилизационном разломе» [7, c. 42], означало только еще большее углубление геополитических противоречий в стране. Широкомасштабный запуск американских инвестиций в сферу добычи сланцевого газа, привлечение китайского капитала для создания одного из базовых проектов «великого шелкового пути», подписание харьковских соглашений о сотрудничестве с Россией, а также курс на подписание соглашения об ассоциации с ЕС – все это создавало довольно опасный катализатор из геополитических интересов, который при отсутствии субъектности суверенного государства, как и оказалось далее, взорвал украинское политическое поле.

В подобной ситуации недовольство криминализированной и коррумпированной властью населения, соединенное с тревогой иных олигархических центров силы, наложенных на геополитический расклад борьбы за Украину, привели к многоакторному майдану, который так и не стал субъектом и не смог определить стратегические цели революции. Вместо этого дискурс борьбы переводился в русло правого анархизма и узкогрупповых интересов. Та же самая минимизация власти, возвращение редакции конституции 2004 г. опять направляли политических акторов майдана по ложному пути.

Радикальные силы националистов, декларировавшие объединение своих сил в направлении социального и национального освобождения украинского народа, перенаправили свою энергию на борьбу с не решавшими ничего в стране коммунистами и их памятниками. Это еще раз продемонстрировало отсталость политической сцены Украины лет так на 80 и напомнило румынскую ситуацию с легионерами Корнелиу Кодряну. Националисты, будучи героями майдана, «небесной сотней» его борьбы, были использованы финансово-промышленными группами и старыми политическими элитами для возвращения во власть. Конец февраля 2014 г. был единственным шансом Правого сектора продемонстрировать политическую волю, а также свою зрелость и самостоятельность и взять власть в свои руки, отодвинув олигархат и старый политический бомонд. Про это очень четко в февральские дни 2014 г. написал белорусский аналитик Александр Синкевич:

«Но в данный момент наиболее опасным представляется иной сценарий – в свете назревающей борьбы центральной власти за Севастополь и весь Юго-Восток Украины. Наилучшим решением для киевских политиков было бы направить Правый Сектор в Крым для «пацификации сепаратистов». Причем сам Правый Сектор может легко поддаться на данную провокацию в силу своей приверженности русофобским идеологическим конструктам. Данный вариант был бы весьма интересен и для многих зарубежных игроков, нуждающихся в дальнейшем нагнетании напряженности на территории между Евросоюзом и Россией. (…) Предотвратить подобные кровавые сценарии, ведущие к полной деградации Украины, как государства, сейчас в силах только самого Правого Сектора, как единственной дееспособной силы в Киеве в эти дни. Шансы на это сохраняются в случае, если лидеры Правого Сектора проявят политическую зрелость и ответственность, сконцентрируются на коренном изменении системы власти и управления в Украине, отказавшись от устаревших русофобских комплексов, и не допуская использования себя в качестве орудия для обслуживания интересов местных и зарубежных политических игроков. Это позволило бы избежать Украине сползания в «боснийский» хаос и заложить фундамент для построения устойчивого государства».

Как видно из приведенного текста, худший сценарий развития событий в Украине произошел. Можно предположить, что Правый сектор повел себя как несамостоятельная фигура, что и повлекло использование националистического подъема сил для окончательного разделения власти между различными ФПГ и уничтожения даже видимости суверенного государства Украина. Это можно проследить по ряду фактов. Вначале власть Януковича не смогла ввести чрезвычайное положение под давлением внешних геополитических игроков. После уже новое руководство оказалось не в состоянии объявить чрезвычайное положение из-за потери монополии государства на насилие, а значит и механизмов соблюдать чрезвычайное положение. Для государства же возможность введения чрезвычайного положения и является той лакмусовой бумажкой, которая высвечивает ступень его суверенитета. Ведь «сувереном является тот, кто принимает решение в чрезвычайном положении». Подобное исключительное положение должно вводиться при угрозе существования государству [10, c. 21]. Однако отсутствие монополии на насилие, а также собственного украинского Суверена подчеркивает невозможность подобной процедуры. Карл Шмитт также добавляет: «если отдельное государство не обладает более самостоятельной компетенцией, то оно не суть государство» [10, c. 24]. Наверное, подобные слова консервативного классика являются наиболее точным диагнозом того, чем стало Украинское государство. Ни Янукович, ни новое руководство не смогли обеспечить (да и не ставили перед собой такой задачи) суверенитет Украины. Государство Украина оказалось не в состоянии выполнять возложенные на него функции и в итоге его функции свелись к обеспечению интересов узких олигархических группировок.

А что же майдан и революция «достоинства»? Каковыми оказались их итоги? Кроме уже упомянутой потери государством монополии на насилие и неспособности защитить суверенитет и территориальную целостность, также следует вспомнить о возвращении редакции конституции 2004 г. с глубоким распылением власти, а также окончательное закрепление олигархов уже во властных кабинетах, что окончательно приватизировало институт государства финансово-промышленными группами.

И что же получилось, революция «достоинства» оказалась революцией с мнимыми и лживыми целями, анархической по своему характеру, а по существу олигархической. В этой революции высветился весь анахронизм украинской политической системы с мнимыми и отсталыми политическими силами и идеями. Революция ничего не изменила, но констатировала новую украинскую «руїну» ХХІ в., где националистический дискурс оказался использованным отнюдь не националистами. Такую же «руїну» ХХІ в. можно наблюдать и в пространстве идей, в конвульсиях пытающихся интерпретировать украинские события по методологическим лекалам и идеологическим установкам середины прошлого века. К сожалению, социальная энергия украинского народа, как и все более чем 20 лет независимости, перенаправляется на бессмысленные действия «ленинопадов» или борьбы с ничего не решающей КПУ. В сфере идей также ничего нового. Украинский национализм так и не вырос из лесов УПА на один уровень с современными вызовами. Украинские либералы так и остались на уровне гайдаровского разлива. Все это представляет более чем плачевную ситуацию.

Кажется, что это не Украина, а какая-то латиноамерикаснкая окраина. Символично, что на Донбасс из России съехались такие же ретрограды и белогвардейцы со стороны пророссийских сил, которые даже и пресловутыми «ватниками» назвать нельзя. Идеологический дискурс вокруг Украины ввергает нас в постмодерный микс, соединивший времена «гражданской войны наоборот» с борьбой УПА в Западной Украине. Иногда может показаться, что фигура реконструктора Гиркина-Стрелковаявляется каким-то метафизическим символом того абсурда, в который ввергнута Украина. Из-за отсутствия целеполагания украинское общество начало искать себя в реконструкции прошлого в самых различных ипостасях в зависимости от вкусов тех или иных групп. На этом фоне, как ни парадоксально это звучит, единственным проектом, который хотя бы пытается симулировать образ будущего, оказалась Интернет партия. Дарт Вейдер стал эдаким анти-Стрелковым и анти-Ярошом в одном лице. Только он презентовал хоть какой-то образ будущего.

Все подобные размышления еще раз подтверждают, что Украина пережила симулякр революции, ее имитацию, которая только и забрала большое количество народной энергии на мнимые и лживые цели. Главная задача украинского народа стать мощным геополитическим субъектом в мировом пространстве и сувереном у себя в стране, так и не осуществилась. Симулякр революции съел народную энергию и в скором времени породит глубокое разочарование и нигилизацию украинского общества.

Протрезвление вызовами

Однако чтобы сформулировать, в том числе и интеллектуальную повестку дня, сегодня украинцам следует трезво оценить все происходящее, как в своей родной стране, так и в мире в целом. Внутриукраинская ситуация довольно ясна и описана была выше. Теперь возникает вопрос о тех геополитических и мировоззренческих реалиях, в которых находится сегодня мир.

После 1991 г. биполярная система была фактически разрушена. На ее месте возникает ситуация неопределенности, когда казалось бы евроатлантический блок должен праздновать победу, но достаточно уверенное развитие Китая и сопротивление других регионов ставит под сомнение его гегемонию. В данной геополитической раскладке сказалось фундаментальное противоречие глобализирующегося капитала и суверенитетов государств. Именно государственный суверенитет явился ограничительным механизмом капитала ТНК, которые для логичного увеличения собственной прибыли и власти продолжают линию подчинения, либо минимизации государства. В связи с этим одним из камней преткновения между ТНК и государственными институтами является продолжающаяся монополия последними права на насилие, т.е. возможность единоличного права удерживать вооруженные силы на подконтрольной территории. Появление еще в середине ХХ в. института частных военных компаний (ЧВК) резко изменило повестку дня в сфере международной безопасности. Только продолжающаяся холодная война удерживала быстрое распространение ЧВК по миру. Но после 1991 г. можно с уверенностью говорить о постепенной утрате государственной монополии на насилие, на что указывает и Ален де Бенуа: «мы видим ускорившуюся приватизацию всего того, что имеет отношение к безопасности (или предотвращению рисков). Приватизация войны развивается не только благодаря тому, что на многих театрах боевых действий воюющими сторонами являются гражданские лица, взявшиеся за оружие, или из-за того, что некоторые преступные организации сегодня используют настоящие частные армии, например наркоторговцы. Другой важный факт состоит в возрождении частных армий наемников, особенно в США, где из-за отсутствия призыва число служащих регулярной армии относительно невелико, если сравнить с общей численностью населения» [2, c. 51-52].

В этой связи евроатлантический мир является эдаким ядром интересов капитала, борющимся с институтами государства, размыванием любых ограничений для господства ТНК, каковыми являются как раз идентичность, суверенитет, определенные производственные стандарты и любые иные ограничения. Поэтому прогноз Карла Шмитта на счет двух возможных сценариев глобализации сегодня становится все более реальным. Однополярный экономический мир, где любые сферы политического нивелируются агентами капитала – ТНК, становится одной из угроз существованию наций, государств или суверенных геополитических блоков [2, c. 155]. И здесь далеко идти не стоит. Подобная турбокапиталистическая однополярная глобализация происходит параллельно с вестернизацией (культурной унификацией по евроатлантическому образцу) и модернизацией (подгонкой народного хозяйства под потребности однополярного капиталистического мира). Идеологическим ядром евроатлантического однополярного унификационного мира капитала выступает социал-либеральное мировоззрение «прав человека», обеспечивающее возможность транснациональным элитам вмешиваться в суверенные дела государств, благодаря международным организациям: «Борьба во имя блага позволяет не только вмешиваться в международные дела суверенного государства (во имя человечества, свободы, демократии или прав человека), но также ограничивать свободы, открывать лагеря, в которых содержатся пленные, лишенные всякого юридического статуса, бомбардировать гражданское население, разрушать промышленную инфраструктуру, использовать пытки, напалм, белый фосфор, снаряды с обедненным ураном, осколочные бомбы, противопехотные мины» [2, с. 49].

Подобные правовые и силовые механизмы международных организаций дополняются и приближающейся точкой бифуркации в экономической сфере. Логика экономицистской глобализации по сценарию однополярного мира согласно Валлерстайну пришла к кульминационной точке. Мир, разделенный на капиталистическое ядро, периферию и полупериферию все больше будет поляризоваться. Полупериферию ждет распад, в результате которого большая ее часть окажется в зоне периферии, а избранные присоединятся к ядру [12, c. 89-90].

Глобальные игроки уже поняли логику однополярной экономицистской глобализации и на протяжении последних лет методично готовятся к переформатированию мира. 2015 г. в этом плане имеет все шансы стать революционным. США уже практически подготовили два фундаментальных договора о свободной торговле с ЕС и странами Тихоокеанского бассейна. Таким образом, США (а точнее американские ТНК) желают окончательно закрепить свой статус ядра однополярного глобального мира, куда будет переливаться и аккумулироваться капитал. Другим частям глобального проекта уготовано место периферии, экономического придатка, обслуживающего интересы ядра.

И здесь возникает справедливый вопрос: какое место может занять Украина в этом мире? Очевидно, что в подобном геополитическом раскладе Украина как суверенный актор рассматриваться не может. Чтобы понять ее роль, следует вспомнить об альтернативных геополитических проектах анонсированных Китаем и странами Таможенного союза.

Китай сегодня является наиболее мощным конкурентом для евроатлантического блока. Его задачей является свободный выход к странам ЕС и переход на собственные конкурентоспособные технологии, обеспечившие самостоятельность конструкторских центров от западных аналогов. Первая задача Китая должна была решиться через проект великого шелкового пути, обеспечивший китайцам в обход России выход к странам ЕС. Украина в подобной конфигурации получала роль окна в ЕС, места выхода китайских интересов в евросоюзовское пространство. Поэтому в бытность Януковича китайское руководство довольно активно лоббировало свои интересы по созданию мощной логистической базы в Украине, для чего имело цель выделить немаленькие суммы средств. Изменение статуса Крыма, который по плану являлся одним из основных мест инвестиций, заставило Китай пересмотреть роль Украины в своем проекте и тем самым фактически поставило под вопрос ее место в великом шелковом пути.

Страны ТС предложили иной проект, более известный как проект интеграции интеграций, экономического объединения ЕС и ТС от Лиссабона до Владивостока. Согласно логике подобного проекта ЕС постепенно все более становится зависимым от США и ТНК, что создает немаловажные экономические проблемы внутри его стран участниц. С другой стороны, страны ТС сами по себе представляют достаточно деиндустриализированный, маргинальный регион, цель которого при однополярном экономицистском раскладе сил сдерживать Китай в Центральной Азии и на Дальнем Востоке. Мириться с подобной ролью регионального «смотрящего» по глобальной безопасности и экономической периферии страны ТС не согласны. В связи с этим была предложена формула кооперации между ТС и ЕС, где каждый из игроков получал бы толчок к геополитической эмансипации. ЕС эмансипировался бы в энергетическом и политическом плане от атлантической зависимости, а также получал прямой выход к энергоносителям. ТС же в кооперации получал выход к новым технологиям и смог бы претендовать на статус альтернативного центра силы.

В подобных сценариях неопределенный статус Украины, в которой сходятся интересы множества геополитических игроков, ставит последнюю в неустойчивое положение больше известное согласно Самюэлю Хангтингтону как «цивилизационный разлом», который несет не меньшие, а в современном глобальном мире и большие риски суверенитету государства. Тот же Хангтингтон выделил шесть рискованных точек для государств, находящихся на подобных «цивилизационных разломах». Процитируем автора дословно: «На глобальном, или макро-уровне, возникают конфликты между стержневыми государствами — между основными государствами, принадлежащими к различным цивилизациям. В этих конфликтах проявляются классические проблемы международной политики, среди которых:

1. Оказание влияния на формирование глобальных процессов и на действия мировых международных организаций, таких как ООН, МВФ и Всемирный банк;
2. Уровень военной мощи, что проявляется в таких спорных вопросах, как нераспространение и контроль над вооружениями, а также в гонке вооружений;
3. Экономическое могущество и благосостояние, что находит свое отражение в разногласиях по вопросам торговли, вложения капиталов и пр.;
4. Конфликты из-за людей, к которым относятся стремление государства одной цивилизации защитить своих соплеменников в другой цивилизации, проведение им в отношении людей, принадлежащих к другой цивилизации, дискриминационной политики или применение мер, направленных на вытеснение указанной группы со своей территории;
5. Моральные ценности и культура: конфликты в этой области возникают тогда, когда государство навязывает собственные ценности людям, принадлежащим другой цивилизации;
6. Территориальные споры, во время которых стержневые государства, превращаясь в «прифронтовые», участвуют в конфликтах по линиям разлома» [7, c. 324-325].

Как видно, риски, описанные Хангтингтоном, можно сравнить с чрезвычайным геополитическим положением, требующим соответствующих мероприятий для защиты суверенитета и субъектности государства. Подобный объективный геополитический фактор сам по себе требует выработки адекватной формулы внутреннего политического устройства, нивелирующего риски для суверенитета страны. Требования и возможное устройство нового Украинского государства согласно этим рискам, будут описаны нами ниже.

Вторым не менее важным геополитическим вызовом для Украины, но уже на макроуровне, является диалектика суверена и капитала. Если микроуровень цивилизационного разлома ставит под сомнение суверенитет Украины на региональном уровне, то логика экономицистской глобализации ставит под вопрос суверенитеты всех государств мира. Капитализм как система вбирает в себя не только формы хозяйственной организации жизни, но и ментальные, экзистенциальные установки. Максимизация прибыли при минимизации рисков выступает центральной установкой капиталистической системы. В ней любые внеэкономические ограничения являются теми точками, которые следует преодолеть или ликвидировать. Идентичность, культурные, ментальные особенности, институт государства и даже шире, вся сфера политического выступают помехами в логике капиталистической глобализации. И здесь возникает вопрос: на чьей стороне выступит Украина. Будет ли она агентом капитала в регионе, или все же займет место проводника идей политического, защиты суверенитета. Подобный выбор в Украине сегодня тем более затруднен в связи с постепенным и все более набирающим обороты перетеканием власти в руки олигархических кругов, т.е. фактическим превращением института государства в Украине в инструмент капиталистической логики, что означает фактическую его ликвидацию.

Таким образом, главным вызовом для Украины на сегодняшний день является возможность утраты суверенитета. Причем риск имеет место сразу на трех уровнях: 1) внутригосударственной олигархической модели политического устройства; 2) цивилизационным разломом как региональной особенностью геополитического положения; 3) и в связи с логикой капиталистической глобализации и вестернизации как прямым вызовом институтам и явлениям, ограничивающим капитал, т.е. государство, идентичность, культура, ментальность, политическое как сфера и т.д.

Все эти факторы являются вызовами перед современной Украиной. И любая интеллектуальная рефлексия, или предложение проекта будущей Украины должны исходить не из грез, оторванных от реальности, либо идеологических догматов, а из реальных вызовов и инструментальных возможностей, соединенных с ценностным посылом мыслителя. А для этого следует выработать телеологию и определить стратегию, ответив на вопрос какой Украина должна быть в будущем. И уже из этого следует исходить при разработке конкретных доктрин и идей новой Украины. Можно сформулировать следующие условия, которые обеспечат существование самостоятельной Украины:

1. воссоздание Украинского суверенного государства и возвращение сфере политического монополии над внутренней системой Украины;
2. возвращение институту государства собственной суверенной роли в сферах жизни общества;
3. разработка стратегии преодоления цивилизационного разлома и геополитической конфронтации между западом и востоком, проходящего по Украине;
4. создание доктрины развития исходящей не из принципа догоняющего развития, а из модели футуристичного, т.е. обгоняющего моделирования будущего (не модернизация, а футуризация).

Постараемся составить основной план действий для Украины.

Потребность Суверена

«Свобода порождается дисциплиной – ибо она создает новые умения».
Арнольд Гелен

«Первый необходимый шаг революции справа состоит в том,
что она эмансипирует государство».
Ханс Фрайер

Наверное не вызовет ни у кого сомнения тот факт, что суверенитет Украинского государства является базовым пунктом, от которого формируются все дальнейшие возможности трансформации мира, где бы Украина играла собственную роль. Однако современная политическая реальность в Украине такова, что сегодня отсутствуют силы, мыслящие государственнически. Вспомним слова Ханса Фрайера про революцию справа: «внутри системы индустриального общества народ пробуждается к политической жизни: он становится исторической волей, он становится государством – и в этой живой и твердой форме он начинает наступление на отживший принцип, владеющий современностью. Это и означает: справа» [6, c. 82-83]. Неважно как эта новая и окончательная революция должна пройти, через майдан или иным способом. Главное, чтобы эта новая революция смогла покончить с тем положением, в котором оказалась Украина и возвратить ей субъектность. Поэтому справедливы слова Карла Шмитта, что «общество, само организующее себя в государство, находится на пути перехода из нейтрального государства либерального XIX века в потенциальное тотальное государство» [8, c. 123].

Сегодня ни одна политическая сила Украины не в состоянии это провести в жизнь. Как и во времена Дмитра Донцова Украина остается провансальской, хуторянской и отсталой во внутриполитической повестке дня от мировых процессов. Индивидуализм и анархизм продолжают сохранять у украинцев равнодушие «к идее государственности» [3, c. 69]. Особенно беспокоит состояние украинского правого фланга, закупорившегося в собственном «Я» и не имеющего понимания о реальности. В этой связи стоит обратиться к идее государственного строительства и принципу вершенства государства. Ибо только государство сегодня в состоянии от имени украинцев выступать как субъект, а не как объект международного права и сделать выбор между глобализацией по сценарию мультикультурного и вестернизирующегося капитала, либо стать одним из зачинателей альтернативной геополитической модели глокализации с вершенством политики над экономикой и многоукладностью мира. Поэтому Украине нужны «новые правые» – правые ХХI в.

Для Украины сегодня важен вариант защиты и продвижения государственного суверенитета. И подобная цель появляется не на пустом месте. Построение национального государства, так мощно озвученное деятелями украинского национального возрождения, коренится в эмансипации народа посредством создания государства. Высшая степень организации и эмансипации народа открывается только на уровне эмансипации государства, выходе на ступень четкого и строгого дисциплинированного организационного механизма, который бы позволил Украине как самому крупному государству Европы предложить собственный геополитический проект интеграции, исходящий из преодоления современных вызовов.

Однако для подобного государства требуется Суверен, который «создает и гарантирует ситуацию как целое в ее тотальности» [10, c. 26]. Исключительный случай, исходящий из чрезвычайного геополитического положения, соединенный с внутренним вызовом анархо-олигархического капитализма и фактором внешней глобализации требует формирования авторитарного централизованного государственного организма. В этой связи государство должно подавить, ликвидировать любое сопротивление суверенитету внутри себя, вернуть монополию на власть, насилие, принятие политических решений, эмансипироваться от гражданского общества как агента анархистских и антигосударственных идей. Ведь анархист как справедливо замечает Шмитт, «при помощи аксиомы о добром человеке и испорченном правительстве делает вывод, что любое правительство нужно свергать именно потому, что каждое правление представляет собой диктатуру. Любое притязание на принятие решения должно быть для анархиста злом, ибо правильное образуется само собою, если только не нарушает имманентность жизни подобными притязаниями» [10, c. 96].

В этом случае анархизм, антисистемность, распыленность и отсутствие концентрации власти выступают и экзистенциальным фактором рабского мышления. Ведь суверенность – это, прежде всего, ответственность за решение в границе «друг-враг», политический риск, который в подобной оппозиции равен экзистенциальному риску «жизнь-смерть». Выбор суверенитета открывает путь к преодолению национального рабства, вначале от других народов, а после и от экзистенциальных и онтологических установок самого рабства. Как справедливо заметил Жорж Батай: «Суверенный мир – это мир, где граница смерти уничтожена. Смерть присутствует в нем, ее присутствием и определяется этот мир ярости, но смерть присутствует в нем лишь для того, чтобы быть отрицаемой, только для этого она в нем присутствует. Суверен – это человек, который есть, как если бы смерти не было» [1, c. 332].

Подобный экзистенциальный порыв Суверенности как онтологического антипода логики капиталистической минимизации рисков, является фундаментом преодоления отчуждения, как личности, так и нации в целом. Суверенность – это специфическая онтологическая реализация нации, ее наивысшая точка. Нация ставит вопрос о собственном политическом существовании и тем самым преодолевает капиталистический механизм самонивеллирования. Государство же, как целостный организм, является конкретной точкой проявления суверенитета. Именно государство «приостанавливает действие права в силу, как принято говорить, права на самосохранение» [10, c. 25].

Однако суверенному государству, как наивысшему пику организации общества, требуется Суверен, являющийся не экономической фигурой, но фигурой политической, ставящей политическую реальность превыше реальности общества потребления, логики накопления капитала и максимизации прибыли. Выбор между «быть или иметь» в этом случае можно перевести как выбор между политическим суверенитетом и капиталистической системой. Это в большей степени экзистенциальная дилемма виделась Юрию Липе как признание в потребности авторитета «в том устройстве, который бы просвещал и всегда предоставлял моральную поддержку! – так говорит Дух Украинской нации» [4, c. 212].

Авторитет должен быть в этом случае политическим, чтобы являться Сувереном. Последнее ставит перед авторитетом конкретные задачи:

1) установление примата легитимности над легальностью, ибо политическое во многом антинормативистское и экзистенциальное, ибо «различность править и подчиняться даже может, по сути, чудовищно усилиться и увеличиться, если только те лица, кто правит и приказывает, остаются в субстанциальной однородности народа. Если они получат одобрение и доверие народа, к которому относятся, то их господство может быть более строгим и жестким, их правление более решительным» [9, c. 86];

2) унификация политической среды, ибо «норма нуждается в гомогенной среде» [10, c. 21];

3) установление не побоимся этого слова диктатуры, ибо «диктатура возможна только на демократическом основании, поскольку она противоречит принципам либеральной правовой государственности уже потому, что в диктатуре диктатору не передается предметно описанная, в целом нормированная компетенция, но объем и содержание его полномочий зависят от его усмотрения, так что вообще не имеет места компетенция в смысле правового государства» [9, c. 87];

4) примат политики над экономикой, подчинение капитала государству и Суверену, где «от долевой системы (при которой государству полагается лишь доля национального дохода, своего рода дивиденд с чистой прибыли) к системе контроля, при которой государство – вследствие интенсивных отношений экономики финансов и народного хозяйства, вследствие сильного увеличения как государственных потребностей, так и государственного дохода, – в качестве совладельца и нового распорядителя национального дохода, производителя, потребителя и работодателя участвует в народном хозяйстве определяющим образом» [8, c. 124].

Только подобные качества Суверена дают возможность Украине вздохнуть свободным воздухом. Только в этом случае Украинское государство сможет выйти на уровень самостоятельного принятия решений. Конечно, может испугать диктаторская перспектива суверенного государства. Но следует четко различать диктатуру и тиранию. Сегодня имеет место довольно большое количество инсинуаций, связанных с диктатурой. Не следует забывать, что «Лишь специфически либеральная часть, посвященная правовому государству, соединяющаяся с демократическим элементом конституции, ведет к тому, что власть государства смягчается и ослабевает в системе контроля и сдержек. Для демократии как политической формы эти тенденции не являются сущностными, а, вероятно, даже являются чуждыми» [9, c. 87]. В этой связи диктатура является высшей степенью демократии и национального государства, где суверенитет государства и нации в чрезвычайном геополитическом положении защищается самым радикальным образом.

Таким образом «Общество, превратившееся в государство, становится государством экономики, государством культуры, государством обеспечения, государством благосостояния, государством снабжения; превратившееся в самоорганизацию общества, следовательно, практически неотделимое от него государство захватывает все общественное, то есть все, что касается человеческого общежития. В нем больше не существует области, относительно которой можно было наблюдать безусловную нейтральность государства в смысле не-интервенционизма» [8, c. 122-123].

Внутри же самого государства требуется также подчинить капитал, чем обрести примат политического над экономикой, ибо «отношение государства к экономике сегодня и есть подлинный предмет актуальных внутриполитических проблем, а традиционные формулы предшествовавшего государства, основанного на разделении государства и общества, способны лишь скрыть данное положение дел» [8, c. 125]. Поэтому Освальд Шпенглер актуально поставил задачу «подчинения этих хозяйственных отдельных профессиональных отраслей общему порядку государства» [11, c. 144]. Экономика как сфера должна быть трансформирована в хозяйство, где целью выступает не максимизация прибыли, но качественное, интенсивное развитие. В этой связи является актуальной наравне с идеей национального освобождения посредством суверенизации государства, также и идея социального освобождения от господства капитала и его носителей. Про это еще говорил один из классиков украинского национализма Петро Федун: «Идею УССГ украинский национализм понимает не только как идею политического освобождения украинского народа, но также и как идею его социального освобождения, как идею такого общественно-экономического устройства в Украине, при котором не существовала бы эксплуатация человека человеком и будет построено бесклассовое общество» [4, c. 220].

В этой связи следует пересмотреть и отношение к собственности. Консервативно-революционная точка зрения рассматривает «собственность не как частную добычу, а как нечто только порученное собственнику неким целым» [11, c. 139]. В этой связи государство как институт должно иметь право золотой акции на все формы собственности во имя обеспечения суверенитета. Такое понимание собственности выходит за рамки либерально-капиталистической либо социалистической модели. Многообразие форм собственности приводится к знаменателю тотализации политического, что является гарантом суверенитета государства. В подобном государстве, «ставшем самоорганизацией общества, уже нет ничего, что – по крайней мере, потенциально – не было бы государственным и политическим» [8, c. 123]. Поэтому капитал в нем четко подчинен политическому и не является самоцелью.

В подобном случае максимизированная прибыль начинает взаимодействовать с максимизированным риском. И вместе они направляются не на удовлетворение накопительной или потребительской потребностей, но на рискованное и планомерное развитие. В этом отношении суверенное государство как политический институт имеет преимущество перед капиталистическим обществом в возможности управления рисками и их использования в расширении и углублении компетентности, а также в господстве инновационного принципа. Если капиталистическая модель хозяйствования направляет свою деятельность на проедание прибыли, а социалистическая на уравнивающее ее перераспределение, то новое суверенное хозяйство направляет средства на развитие в виде научных рискованных исследований, т.е. формирует инновационную, мобилизационную экономику, направленную на проектирование и формирование будущего.

Таким образом, Украина в чрезвычайном геополитическом положении и при довольно рыхлой внутренней политической системе может существовать как субъект только при условии трансформации в суверенную тотальную демократию с инновационным и мобилизационным хозяйством.

Планетарный рывок

Подобная внутриполитическая структура одновременно суверенной и тотальной демократии открывает для Украины возможность выхода на уровень геополитической субъектности, где появляется четкий выбор еще обозначенный Шмиттом более 70 лет тому назад: между однополярным экономицистским миром капитала, где все политическое будет зачищено, а значит логика направленности развития будет происходить по траектории унификации государств, идентичностей, культур, по принципу вестернизации. Либо многополярный «политический» мир «больших пространств», где экономическое начало будет подчинено политической суверенности [2, c. 155].

К сожалению, современная Украина даже не мыслит себя как субъект геополитических трансформаций. Внутриполитическое хуторянство дополняется геополитическим провансальством. Рассмотрение себя как изоляционистского отшиба мира, либо как геополитического придатка запада/востока, производит ужасающее впечатление. Однако еще классик украинской геополитики Юрий Липа подчеркивал:

«Новая украинская государственность – это великая идея господства. Не прозябание в существующих куцых этнографических границах, а авторитарный размах и энергия, выступающие за границы существующей страны. Для быстрого подъема авторитарности центру будут нужны и новые методы, и новые люди. Национально-географический принцип – это не решение проблемы. Великой идеи господства должны служить не только украинцы, но и иностранцы, – и в первую очередь национально близкие украинцам племена и народы. Одновременно методы господства не могут основываться исключительно на узкие методы украинского возрождения последнего столетия. Нам требуются национальные великодержавные методы» [4, c. 209].

Украине следует преодолеть эмоциональное возбуждение, вызванное геополитическими колебаниями и начать рассудочно разрабатывать стратегию своего геополитического будущего. Следует при этом иметь в виду, что без качественной модели развития как потенциального примера для подражания, Украине не удастся склонить к собственному геополитическому проекту соседние страны и предложить им альтернативу. Удел геополитического центра, еще раз повторим, может иметься только у капиталистического транснационального центра, либо у суверенного геополитического большого пространства. В этой связи для Украины возникает реальный выбор еще определенный Зомбартом – между торговцами и героями. Какой путь хозяйственной системы она выберет и сможет предложить в качестве альтернативы для других политических игроков региона, пока остается загадкой.

Можно предложить модель построения большого геополитического пространства, исходя из той предполагаемой украинской политической альтернативы описанной выше, основанного на примате экономики развития, а значит и суверенной модели с привлечением механизмов преодоления чрезвычайной геополитической ситуации разлома цивилизаций, в которой находится Украина. Подобный проект должен предусматривать достаточно большие демографические, ресурсные и территориально масштабные интеграционные процессы. Сегодня Украина не может в этом плане обойтись региональными и устаревшими проектами семидесятилетней давности. Ни проект Срединной Европы, ни Балто-Черноморского коллектора, вместе с проектом Трансчерноморской интеграции даже в идеальных условиях не смогут иметь потенциала, требующегося в современной геополитической конкурентной среде глобализации. Все вышеперечисленные проекты имеют по своим качествам интеграцию разлома, что несет еще больший риск, ибо радикально противопоставляет Украину сразу двум конкурирующим за данные территории цивилизационным пространствам. Этот фактор, соединенный с темпами глобализации на современном этапе, создает все предпосылки для констатации утопичности и трагичности подобных провансальских проектов.

Единственным выходом для Украины является проект преодоления своего чрезвычайного геополитического положения посредством преодоления статуса территории на разломе цивилизаций. Подобный проект возможен при условии интеграции запада и востока между собой, где Украина станет центром притяжения, ядром континента. «Интеграция интеграций» от Лиссабона до Владивостока, а возможно и до Токио выступает тем возможным компромиссом, способствующим консолидации украинской нации и выходом на глобальный уровень. Таким образом, политическое разделение мира Шмиттом требует не только определение врагов, но и нахождение друзей [5, c. 125].

В этой глобальной игре, если Украина делает ставку на национальный проект, то она должна понимать, что построение капитализма в отдельно взятой стране невозможно. Логика капитала постепенно уничтожит суверенитет и независимость государства, сотрет идентичности. Поэтому украинский геополитический путь – противостоять логике глобализации через альтернативу глокализации, построения Геополитического блока больших пространств. В геополитике больших пространств акцент производится на развитие, суверенитет, идентичность и кооперацию самостоятельных государственных образований. Поэтому, согласно логики Гегеля, большое пространство является синтезом имперского и национального начал. Сложность одного не противопоставляется, но дополняется структурой другого, выливается в усиление сферы политического и формирует кроме национального уровня также наднациональный, интеграционный имперский, который усиливает суверенность первого через интеграционную кооперацию политических начал. С другой стороны сохранение суверенитета при существовании стратегической интеграции создает возможность политического контроля над капиталом, что и является одной из основ, формирующих его перераспределение на развитие.

Перспективы археофутуризма

Логика развития геополитики больших пространств требует принципов, на которых они могут основываться. В этой связи до-модерные или модерные модели и рецепты решения проблем в чистом виде уже не могут иметь места. Новая мобилизационная волна требует совершенно иных подходов, соединивших экспансионистское и креативное начала. Можно справедливо утверждать, что единственным способом конкуренции сможет стать перераспределение средств на самые рискованные проекты. В ближайшие пятьдесят лет таковыми будет являться освоение космоса, которое можно сравнить с великими географическими открытиями и созданием новых колоний. Освоение космоса потребует огромных демографических и энергетических ресурсов и принесет довольно большие расходы. Капиталистическая система из-за огромных рисков сегодня не в состоянии интенсивно заниматься космосом. После распада биполярной модели конкуренции космические исследования свелись к минимуму. Про колонизацию Луны, а тем более Марса на сегодняшний день актуально никто не заявляет, ибо подобные проекты требуют больших затрат, а их прибыль сомнительна. Они могут быть реализованы только политической волей, основанной на суверенитете больших геополитических пространств, в которых сконцентрировано достаточное количество ресурсов. Таким образом, геополитика больших пространств должна плавно переходить в астрополитику. Территориальная экспансия сможет вылиться в экспансию космическую.

Политический акт построения космического государства, в полном его смысле слова, потребует пересмотра внутренней социально-экономической доктрины. Тотальная мобилизация здесь должна будет объединить как минимизацию потребления, так и максимизацию прибыли, направленную на космическую колонизацию. К этому следует прибавить достаточно жесткую демографическую политику качественного роста, способную обеспечить космическую программу. Однако подобные экстремальные условия должны иметь идейную базу для мобилизации, которой может явиться концепция археофутуризма, соединяющая онтологическую стабильность и динамическое развитие. Ее автор Гийом Фай довольно четко ставит цель «объединитьЭволу и Маринетти, избавившись от понятия «современности», введенного идеологией Просвещения» [5, c. 38].

Выделим три момента археофутуризма: 1) технологическая наука – естественное этнокультурное наследие; 2) археофутуризм – динамичное, изменяющееся мировоззрение; 3) археофутуризм – концепция порядка. Гийом Фай отмечает:

«Сила семейных ячеек, наделенных властью и несущих обязательства перед своими отпрысками; закрепленное законом предпочтение наказания предотвращению; подчинение прав обязанностям; конструирование индивидов в рамках коммунитарных структур, а не привлечение их туда; сила социальной иерархии, снова заметная благодаря торжественным социальным обрядам, выполняющим эстетико-магическую функцию; реабилитация аристократического принципа, состоящего в награждении лучших и наиболее достойных (храбрых, полезных, умелых), сопряженного с уверенностью, что избыток прав ведет к избытку обязанностей и что аристократиям никогда не следует вырождаться в плутократии, не следует передавать этот статус по наследству». [5, c. 75].

Археофутуризм строится на концепции традиции как передачи компетентности, т.е. знаний, умений и навыков из поколения в поколение. Футуристичным здесь является то, что европейская цивилизация не просто передает уже зафиксированную компетентность, но и расширяет ее посредством рискованного познания нового. Традиция тем самым расширяется, а технологическая наука становится одним из ее формальных принципов. Фундаментальное онтологическое наличие расширяется как во времени, так и в пространстве. Однако в отличие от модерна, отмежевывающегося от опыта, желающего его революционным способом ниспровергнуть, археофутуризм предлагает производить революцию не против предыдущего опыта, но на его основе. Традиционные ценности, обеспечивающие фундаментальное, базовое наличие, становятся базисом для динамического развития. Преодолевается бессмысленная, нигилистическая «эмансипация для эмансипации», т.е. деконструкция основ существования, обеспечивающих наличие. Человек закаляется не только риском, но и методами воспитания, которые должны его подготовить к решению глобальных задач. Все это с одной стороны обеспечит устойчивость в момент космического рывка, но с другой стороны, даст возможность мобильного спектра действий, что является немаловажным в момент, когда человечество будет сопряжено с опасным один на один в его космическом масштабе.

В Украине археофутуризм выливается в симбиоз двух начал: Украины Гетманской – архаичной и Украины советской – футуристической. Первая Украина выступает патриархальной и семейной основой, магическим и метафизическим базисом, из которого органически вырастает второе футуристическое, революционное начало изменений, уплотняющейся динамики, технократического «рая». Индустриальность и патриархальность, авторитет и технология – все это требует симбиоза, синтеза для Украины. Украинская нация должна усложняться в структурном и качественном смыслах, вбирать в себя меритократические принципы постэгалитаризма. Свобода в новой Украине должна полностью совпадать с мерой ответственности. Следует отказаться от ее размытого и во многом эмоционального толкования, что позволит ее четко определить, а значит и почувствовать.

Украина стоит перед глобальным выбором между археофутуризмом и вестернизированным, капиталистическим глобализмом. Будет ли Украина суверенным ядром большого космического пространства или же станет сырьевым захолустьем глобального ретроградного капитализма – покажет время.

Изображение: Rise of Niburu matte painting

Источник: Politosophia.org

Литература:

1. Батай, Ж. «Проклятая часть»: Сакральная социология / Жорж Батай; пер. с франц. под ред. С.Н. Зенкина. — М., 2006.
2. Бенуа, А. де. Карл Шмитт сегодня / Ален де Бенуа; пер. с франц. С. Денисова. — М., 2013.
3. Донцов, Д.І. Націоналізм / Дмитро Іванович Донцов. — Київ, 2011.
4. Український націоналізм: Антологія. Т. 1 / Упор. В. Рог. — Київ, 2009.
5. Фай, Г. Археофутуризм / Гийом Фай. — Тамбов, 2011.
6. Фрайер, Х. Революция справа / Ханс Фрайер; пер. с нем. Ю.Ю. Коринца. — М., 2009.
7. Хантингтон, С. Столкновение цивилизаций / Самюэль Хантингтон; пер. с англ. Т. Велимеева, Ю. Новикова. — М., 2003.
8. Шмитт, К. Государство: Право и политика / Карл Шмитт; пер. с нем. и вступ. ст. О.В. Кильдюшова. — М., 2013.
9. Шмитт, К. Государство и политическая форма / Карл Шмитт; пер. с нем. О.В. Кильдюшова. — М., 2010.
10. Шмитт, К. Политическая теология. Сборник / Карл Шмитт; пер. с нем. А. Филиппова. — М., 2000.
11. Шпенглер, О. Пруссачество и социализм / Освальд Шпенглер; пер. с нем. Г.Д. Гурвича. — М., 2002.
12. Wallerstein, I. Utopistics: Or, Historical Choices of the Twenty-First Century. — New York, 1998.
13. Wallerstein, I. The Twentith Century: Darkness at Noon? Keynote address. — Boston, 2000.