Майдан как продолжение «глобального 68 года»

Хочу отметить, все еще недостаточное понимание текущих событий в Украине. Это говорит о том, что рефлексия среди интеллектуалов недостаточна. Майдан как повторяющееся событие в новейшей истории Украины стоит, очевидно, в ряду т.н. «цветных революций», хотя и имеет свою специфику. Непонимание природы Майдана, также можно отнести (более глобально) на не понимание сути «цветных революций» случившихся в 2000-е в Сербии, Грузии, Киргизии, Украине. В этом же ряду видимо стоит упомянуть новую волну революций 2010-х — не удавшуюся революцию в России — «демонстрации белоленточников», а также события «Арабской весны». Украинский Майдан 2013/14 года приходиться на эту последнюю волну и одновременно продолжает внутренние тенденции, возникшие после предыдущего Майдана 2004 года.

Я одобряю такой лозунг: «Не бояться трудностей, не бояться смерти».

Необходимо работать с исключительной кропотливостью. Нужна исключительная кропотливость, небрежность недопустима, она зачастую ведет к ошибкам.

Пусть нас не трогают, и мы не тронем, а если тронут — мы не останемся в долгу.

Без разрушения нет созидания. Разрушение — это критика, это

революция. Разрушение требует выяснения истины, а выяснение истины и есть созидание.

То, что мыслимо, то осуществимо.

Цитатник Мао Цзе-Дуна

Причинами большей части революций называется недовольство большей (или значительной) части населения экономической ситуацией в их собственной стране. Или недовольством политическим режимом, который вынужденно или по доброй воле, но в неудачное время ослабил свой репрессивный аппарат. При этом непосредственным поводом могли быть и «подтасовка выборов» как в Украине 2004 года или России 2011, и подорожание продуктов питания как это случилось в странах ближнего Востока и северной Африки — Египте, Тунисе и Сирии. Решение властей о застройке парка стало поводом для столкновений на площади Таксим в Турции. Нужно отметить, что почти все эти страны как в Восточной Европе, так и на Арабском Востоке представляли собой режимы разной степени авторитарности, или же «управляемые демократии». Интересный вопрос заключается в том, почему недовольство населения властью, копившееся годами выплеснулось именно в тот, а не какой-то другой момент. Что заставляло массы или средний класс мериться с его положением дел? Только ли здесь дело в экономическом коллапсе? А может в выборе между «Европой» и «Азиопой» как в случае Украины? Или во всяких внешних силах и «доктринах Шарпа» ненасильственного протеста с помощью которых, как бы исподволь, внешние игроки осуществляют управление ситуацией в нужной стране?

В статье Джованни Арриги, Иммануиала Валлерстайна, Теренса Хопкинса «1989-й как продолжение 1968-го» преподносится важная мысль:

«Если верить сообщениям прессы, участники массовых акций, прокатившихся в 1989 году по Восточной Европе, любили переворачивать «89», превращая это число в «68». Тем, кто придает политическое значение этой символичной игре цифр, интересным покажется и вопрос о противоположных идеологических репрезентациях двух великих дат, ибо, в то время как 1968-й был «антикапиталистическим», 1989-й оказался в той же мере «капиталистическим». Такое противопоставление реально и не должно быть игнорируемо. Но в той же мере очевиден и тот факт, что в самых ключевых аспектах 1968-й выступил провозвестником 1989-го, который, в свою очередь, стал его продолжением.»

Здесь делается предположение, которое потом доказывается что «68» год не закончился в тот же год или даже в 70-х. По сути, мы видим, что те странны которые не прошли через свои студенческие протесты, массовые акции гражданского неповиновения, своеобразную «карнавальную революцию» и как бы счастливо их избежали (как это было с СССР) или где-то это было насильственно прервано или заморожено (как в Чехии, Польше и всем Восточном советском блоке) не в коей мере «не привиты» против «заразы» подобной «парижскому красному маю/пражской весне». В отличии от истеблишмента Западного блока, Восточный блок во главе СССР оказался абсолютно не гибким и никаких выводов не говоря уже о реформах не сделал. В итоге в 89-91 годах он был закономерно полностью разрушен как экономически, так и что боле важно даже в идеологическом плане не оказал абсолютно никакого сопротивления клише и штампам свежеизобретенного «неолиберализма».

Вот что пишут вышеупомянутые авторы об природе и причинах борьбы масс против своих государств, об истоках акций массового гражданского неповиновения как бы возникших из ниоткуда для неподготовленного поколения «родителей»:

«На обыденном уровне ответом на моральный упадок национальных сообществ как носителей нравственных ценностей стали массовые проявления фрустрации, гнева, неуважения и цинизма. Но, что еще более существенно, реакцией на это уже давно выступает смещение поиска первичной лояльности и этического руководства в сферу иных моральных сообществ. Этот процесс идет более бурно в тех случаях, когда само государство расколото, а альтернативные сообщества способны обеспечить защиту личности и собственности. Одной из разновидностей альтернативных моральных сообществ можно считать национальные движения, борющиеся за создание новых государств; они, однако, не предполагают никакой исторической альтернативы «государственности» как таковой (как определенной формы властных отношений) — их единственная цель заключается в том, чтобы, отделившись от существующего государства, самим стать государством.»

Как раз подобное мы наблюдаем в Украине. Протесты имеют карнавальные, провокационные черты. По городу разъезжают «автохунвэйбины» блокирую здания и дезорганизую работу власти. Многие лозунги протестующих носят, очевидно, абсурдистский, провокационный характер. Мысль что «власть – картонный тигр» носиться в воздухе, хотя и не отвечает никакой реальности. Сергей Дацюк в статье «УСПІШНІ ТА НЕУСПІШНІ РЕВОЛЮЦІЇ або філософія протесту 2013-2014 років в Україні, частина 2» отмечает в абзаце посвященном последствиям 68 года:

«Остання спроба французького інтелектуального лідерства – постмодерністська інтелектуальна революція 60-70-х років, яка здійснила критику модерністського проекту. Остання французька недореволюція (1968) з її головним постмодерністським гаслом «Забороняти забороняється» стала основою нового індивідуалістичного руху розгнузданої вседозволеності та споживацтва. Постмодернізм відтоді став глобальною філософією, але в силу дефіциту конструктивних ідей не зміг здійснити жодні соціальні перетворення, окрім сумнівного надання прав різним традиційно упослідженим верства – емігрантам та секс-меншинам. Нинішня світова криза – наслідок еклектичного постмодерністського проекту.»

Соглашаясь с оценкой Дацюка, подчеркнем разрушительную, «деконструктивистскую» (как раз в духе постмодернизма) роль революций 68. Важнее, однако, глобальность, этапность этого, по сути, всемирного социального переворота. Восстание масс оказывается всеобщим явлением и есть отражение деградации государственных институтов, «национального государства» как такового, пораженных коррупцией, становящихся неэффективными. Вначале это явление возникло в центре мир-системы, в странах «первого мира», а также на окраине «второго мира» «советской империи» — кризис 70-х; затем последовала перестройка стран центра – Западной Европы и США – их ответом на кризис стала доктрина «неолиберализма/неоконсерватизма» и «Вашингтонский консенсус». В результате в 1989-91 году вся «советская империя» была разрушена, поскольку так и не прошла аналогичной трансформации, оказалась негибкой, слишком заточенной на «индустриализм» первой половины/середины 20 века. По третьему миру (большего всего в Латинской Америке) в 70-80-е пусть и неравномерно и не везде прошла волна партизанской воны, мирного прихода к власти левых (как в Чили), и ответной реакции справа – военных переворотов и насилия.

Но в рамках СССР (в отличии от подконтрольной ему Восточной Европы) никаких событий аналогичных процессам 1968-89 годов не произошло. 91 год и путч ГКЧП, события в Москве иногда считают неким аналогом «бархатных революций» в Чехии и прочих странах. Однако на самом деле московские события были очень верхушечными, ограниченными только Москвой, и как результат — «дворцовый переворот» с переходом власти от Горбачева к Ельцину. Фактически постсоветские страны бывшего СССР оказались непаханым полем для идеологий и ценностей возникших как в результате так и после «глобального 68 года». И поэтому так раздражающие многих технологии Шарпа с «шариками, цветами и мирным протестом», а также издевательство над государственными институтами (в особенности теми которые исполняют карательно-охранительные функции), только отражают, на мой взгляд, непонимание той новой специфики, которую несет ценности «глобального 68». Уже «революции 89-91» показали, что такие перевороты могут быть не только левыми, но и правыми (очень важным прецедентом, безусловно стоящая в этом ряду, была Иранская революция аятолл 1979 года!). Так что сетование украинских левых на то что Майдан «правый» то же смешны. Он не просто правый – он консервативный (в смысле некоей народной архаики/старого национализма 19 века)! Его смысл в том что он высказывает недоверие старым госинститутам «Второй украинской республики» и тем механизмам патерналистской власти, которая досталась нам в мало измененном виде еще от УССР. На наших глазах разворачивается новая волна протестов. Народ и войска МВД, милиция осознают друг друга открытыми врагами – как раз в духе того же 68 года. Люди, выступая массово против карательных органов, являющихся опорой любого как диктаторского, так и самого «демократического» режима, как раз и перестают быть теми самыми обывателями патерналистского государства, которое «заботиться о каждом пока он спит».

Если еще заглянуть еще глубже, то понятно, что экономический кризис 70-х и «глобальный 68-год» фактически есть разными гранями сложного социоисторического процесса исчерпания ресурсов у «индустриального способа производства». Вот что пишет по этому поводу Александр Тарасов в статье «1968 год в свете нашего опыта»:

«Всемирное наступление на индустриальный способ производства – причем сразу в обеих его ипостасях: в капиталистической (основной фронт наступления) и в суперэтатистской (локально: в Польше, Чехословакии и Югославии) – в «68-м» потерпело поражение. Через 20 лет это привело к гибели Восточного блока (как более слабого варианта индустриализма): накопившиеся социально-экономические противоречия, породившие общественное недовольство, были в эпоху неоконсервативного (неолиберального) контрнаступления канализованы именно в это русло – русло борьбы с «реальным социализмом» (суперэтатизмом). Это было связано также и с тем, что правящие круги Запада (во всяком случае, в «первом мире» — в «третьем» применялись и репрессии) ответили на «68-й» сложной системой уступок и псевдоуступок, то есть изменений (даже псевдоуступки – все равно изменения). А правящая номенклатура на Востоке (в суперэтатистских странах) тупо и примитивно отвечала на «68-й» только репрессиями. Помимо прочего, тот же подход, обрекший спустя 20 лет Восточный блок на гибель, наблюдался и в сфере идеологии: на Западе «68-й» и «новых левых» изучали (с разными целями: пытаясь понять, приручить, изменить, подавить), а у нас изучение было заменено шельмованием и клеветой.»

Все это Переслегин назвал «постиндустриальным барьером», имея ввиду экономические, социально-политические и даже онтологические проблемы от «индустриальной фазы» к другой «когнитивной» (чаще называемой другими «постиндустриальной»). Этого барьера при определенном уровне развития производства (читай – уровня разделения труда) а также развития социума видимо избежать невозможно. Однако, возможно лишь замедлить процесс, или «отскочить» от барьера – с погружениям в практики и мироустройство прошлых эпох.

С другой стороны мир в странах ядра т.е. на Западе к 80-м был не столько получен с помощью репрессий (хотя этого тоже хватало), но что важно куплен экономическими преференциями (прежде всего доступными потребительскими кредитами и ипотекой), а также возобновившимся к середине 80-х ростом экономики и бесконечными уступками в вопросах прав меньшинств или ущемленных страт (негров, цветных, женщин, геев/лесбиянок, или вот даже велосипедистов), такая политика рассекала единый фронт борьбы с Системой на отдельные части и показала свою эффективность. Кстати именно с тех пор много лет борьба «за права» преподноситься леволиберальной и просто либеральной общественностью как единственный «правильный» способ борьбы «за счастье» и «прогресс». Текущий экономический и социальный кризис, правда, уже показывает что этот «классовый мир» куплен ненадолго. Запад ждет, вероятно, новая трансформация.

То что происходит сейчас в Украине можно назвать третьей или даже четвертой волной «глобального 68». Поэтому можно уверенно предсказать, что в Украине Майданы или аналогичного типа протесты будут повторяться до тех пор, пока украинское общество и его отражение – государство не претерпят соответствующих трансформаций – не станут более прозрачными для общества (хотя бы внешне), а государство менее репрессивным и патерналистским. Очевидно, Россия, которая не прошла пока ни через один подобный процесс до конца копит в себе грандиозный потенциал аналога «68 года», который запросто может превратиться в «новый 1917». Такого рода события можно было только заморозить или отсрочить, но никак не избежать.