Литература в системе технологий свободного времени человека

Литература попадает в периоды своего расцвета, когда, например, в индустриальную эпоху люди получили разделение своего времени на рабочее и свободное, поскольку до этого все было только рабочим. И вдруг сельский труженик стал рабочим. Такой переход на новый тип жизни психологически был очень тяжелым. По Лондону, например, возили в тележках на продажу джин, которым снималось напряжение рабочего дня. И с тех пор эта тенденция разного поведения в двух мирах — рабочем и внерабочем — только усиливается. Объемы свободного времени будут расти в будущем, поскольку будет сокращаться рабочее время. Причем есть проекты и полного ухода от  работы, которые будут делать роботы, а людей придется чем-то занимать, чтоб уберечь их от алкоголя и наркотиков.

Литературный текст является таким же механизмом свободного времени, как игровые автоматы, видеоигры и под. Текст — это разрешенный и выверенный с точки зрения неопасности метод ухода в другую действительность.

Метод погружения в виртуальную реальность имеет и чисто позитивные последствия, как с точки зрения развития эмпатии и социализации человека, когда человек становится явно разумнее в своем социальном взаимодействии [1 — 3], так и с точки зрения последующего переноса предпочтений героев, даже политических, из виртуальной в физическую реальность [4 — 6].

Литературный текст по этой причине может как угодно уклоняться от реальности, а также легко перекодироваться в любые другие варианты механизмов свободного времени. «Гарри Поттер», например, стал фильмом, сегодня по аналогии с Покемон Го он стал такой же игрой, опирающейся на реальные физические объекты. То есть триаду «текст — фильм — игра» Гарри Поттер реализовал полностью. К этому же феномену относится снятие сериалов по комиксам, сиквелы, приквелы, спин-оффы и ремейки,  эксплуатирующие уже однажды созданный виртуальный мир. Одновременно делая его весьма близким для человека, который виртуальных героев знает лучше, чем своих соседей по лестничной клетке.

Текст несомненно передает знание действительности, включая читателя/зрителя в отношение игрового ее моделирования. В игровом варианте проверяется гораздо больше вариантов, чем потом реализуется в жизни. Отсюда внимание к штабным играм у военных, возникшее еще в Пруссии. В книге человек следует за героем, перенимая его чувства и реакции, за счет операции погружения в виртуальную реальность. Человек выходит из такого виртуалного «лабиринта» другим.

Текст является формально завершенной реальностью, которая однако продолжает жить при последующих индивидуальных прочтениях. Они вносят случайные вариации в понимание текста. Только текст плаката будет единым в восприятии, понимание художественного текста всегда будет вариативно. При ассоциации с разными типами героев можно выносить из одного и того же текста разные типы знаний.

В чем роль случайных процессов? Они позволяют делать текст актуальным в разных ситуациях, в разные исторические периоды,а также актуальным для разных индивидов. Он завершен в рамках формы, но не рамках выводимых из него смыслов.

Разные тексты «охраняемы» по-разному. Текст конституции охраняется от изменений даже законом. Текст романа может иметь большое количество вариантов, создающих «пищу» для литературоведов. Цензура и редактура также безбоязненно могут трансформировать текст, поскольку в данной точке времени и пространства именно они позволяют превращать рукопись в текст. Но они же могли в тоталитарное время превращать пишущего в зека, наказывая за неправильность, неканоничность текста.

Текст в принципе «мертвый» продукт, только наличие читателей делает его настоящим текстом. Даже выход книги из печати при  отсутствии читателей-покупателей не позволяют тексту состояться по-настоящему. То есть текст при всех его параметрах перехода от статуса авторского в публичный все равно остается «обнаженной» реальностью. Он может не состояться как текст, он может быть запрещен как текст, он может быть «убит» критикой или публикой.

Наиболее наглядно это видно в кинотексте, когда финансируемое государством «патриотическое» кино проваливается в прокате. Физически оно существует, но без ожидаемого объема зрителей. Например, в России прибыль принесли только 19 спонсируемых фильмов, 141 оказались убыточными [7]. Правда, одновременно следует признать, что «прибыльность» пропаганды нельзя измерить в деньгах.

Тексты лежат в основе политических движений и стран. «Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу сделала больше любого политика в движении за освобождение от рабства в США. СССР сделал свой собственный специальный формат для «правильных» текстов в виде соцреализма, где «хорошее» вступает в борьбу с «еще лучшим». Это идеологическое форматирование текста свободного времени сделало его таким же эффективным, как тексты рабочего времени типа школьных учебников. Кстати, это и главная задача пропаганды внести в свободное время человека смыслы и лозунги времени рабочего. Это не просто приближение к человеку нужных смыслов в более «пережеванном» виде, это и полное заполнение его свободного времени путем вытеснения «чужих» смыслов на периферию, что делает ментальность человека более контролируемой. Можно надеть форму, галстуки, ордена, держать в руках флаг, но голова человека при этом остается свободной. Убрать этот разрыв и стремится тоталитарное государство.

Писатели гордятся своими текстами, читатели гордятся своими писателями. Но это в художественной литературе, где статус автора завышен. В журналистике традиционного типа автор теряет свой авторитет. Сегодня пропало знание авторов-журналистов, которое было в советское время у газет типа «Литературной», «Комсомольской правды», «Известий». Мы читали не эти газеты, мы читали конкретных авторов с их текстами.

Сегодня совершенно нивелировался статус автора у блогеров. Более того, они могут быть известны, у них может быть больше читателей, чем у какого-то плодовитого писателя, но они сильнее приближены к тому же статусу читателя, чем к сонму писателей. Одной из причин этого является как многочисленность блогеров, так и возможность ответа на их текст в том же сиюминутном режиме, в котором они появляются.

Эти блоги могут переходить на уровень настоящего текста только при издании в авторской книге блогера. То есть печатный характер как вневременный меняет их статус случайного и временного. Блоги как тексты очень привязаны к данной точке пространства и времени, художественный текст соцреализма — тоже, но подлинный текст актуален для любого времени и любого режима.

В наше время возникли «инфлуенсеры», через которые соцмедиа подпитывают массовое сознание нужными типами текстов. Такую раскрутку потенциальных кандидатов на эту роль, например, в Китае стали делать специально. Возникла структура, которая находит и оценивает 800 человек ежемесячно, предоставляя потом пяти — десяти из них контракт [8]. И эти новые «властители дум» начинают рекламировать продукт на рынке.

Сегодня мы получили новые виды текстов из соцмедиа, которые по сути можно признать вообще внеавторскими, поскольку автор здесь неважен, это своеобразный информационный «поток», но по результативности, например, в случае протестов, они несомненно являются текстами, если могут вести к смене власти. Правда, в случае «арабской весны», и случае «желтых жилетов» звучит предостережение, что основным для них в организационном плане были коммуникации в реальности, а не в онлайне, чего не знает обычный читатель.

Тексты не только приходят, но и уходят. В социальной памяти сохраняется малая толика их. Так что смерть текста вполне возможна, сегодня мы не читаем мудрые мысли М. Суслова, например, хотя смерти слова в таком массовом плане нет. То есть жизнь текста вполне управляема, жизнь слова далека от этого. Слово существует вне автора и лишь выбирается им. Текст в отличие от слова зависим от автора. Он может умереть с автором, может умереть, если автор его не создаст, слово в этом плане почти вечно.

Текст, в первую очередь художественный, противостоит другому такому же тексту больше, чем действительности. Слово скорее противостоит действительности, отражая ее или нет, чем другому слову. Текст может отклоняться от действительности, слово — нет.

Слово почти автоматически отражает действительность, текст (поэтический, художественный) может стоять в ряду отражения не столько действительности, сколько человеческого взгляда на нее. Ситуацию дождя может отражать одно слово и сотня самых разных стихотворений.

Тексты теряют свою привлекательность намного быстрее слов. Тексты — индивидуальны и авторски, а слова — нет. Они принадлежат всем, в то время как за текстом закреплен автор. В советское время КГБ не любило анонимных текстов, включаясь в поиск автора особо нелюбимых текстов. В этом направлении работал генерал Ф. Бобков, у которого среди четырнадцати отделов управления был и седьмой отдел по выявлению авторов анонимных антисоветских документов [9]. У Бобкова есть и такая фраза в интервью по поводу распространенности анонимок: «Если Большой театр собирался на гастроли – анонимок волна! Наши графологи и розыскники занимались только сигналами с угрозами террора. Мы убедились: всем совершенным террористическим актам предшествовали анонимные письма» [10].

Происходящее на наших глазах усиление процессов визуализации заменило книгу как на основное времяпровождение вне работы на телесериал. Визуальный текст выполняет много той работы, которую раньше выполняло чтение. Зрителю не надо представлять, как выглядел или был одет тот или иной герой, теперь все это есть готовым на экране. Физические характеристики, перейдя от вербальным к визуальным, обрели большую конкретность. Это используется и в инструментарии кинозвезд, когда на роль, к примеру, Джеймса Бонда могут претендовать не все, а те, кто четко соответствуют его визуальному образу, сформулированному в прошлых экранизациях.

Гламур как элемент визуального мира рождает внимание к визуальным коммуникациям. Киноактеры, за которыми зритель видит героев фильмов, шествуют по красной дорожке. Получается выход виртуальной действительности в физическую. Гламура нет в вербальной действительности, если не считать книг типа О. Робски [11]. Но и то потому, что она соединила Рублевку с книгами и со своим пятым мужем, то есть активно формируя не только вербальные, но и нужные физические контексты вокруг себя.

Такие «многомерные» структуры имеют больше шансов захватить внимание читателя/зрителя. Некоторые исследователи, например, Дж. Миттел, считают, что сегодняшнее телевидение тоже может быть сложным [12 — 13]. Это связано с развитием нишевых продуктов, которые могут приносить достаточное финансирование. Раньше телевидение могло принести это только с помощью массового продукта

В плане создания виртуального продукта в сфере фантастики или фэнтези это несет дополнительные трудности, поскольку зрителю надо продемонстрировать наяву то, о чем можно было только намекнуть в книге.

Хорошие тексты проходят сквозь цензуры «машины времени», плохие — нет. Но это во времена случайных процессов. В системных процессах роль играют каноны литературы, создаваемые как литературоведами, так и государством. Смены политических режимов меняют каноны, поскольку меняется видение как у государства, так и у литературоведов. Канон удерживает текст на плаву, поскольку обязывает учеников и учителей восхищаться таким текстом.

М. Павловец говорит о создании советского канона: «Государство обращалось к экспертному мнению специалистов, но в то же время ставило перед собой внелитературные и внехудожественные задачи. Литература в этот период воспринималась как инструмент идеологического воспитания: необходимо было сконструировать линейный и непротиворечивый нарратив формирования советской литературы, которая мыслилась как вершина достижений отечественной и мировой культуры как таковой. Для того чтобы выстроить этот нарратив, необходимо было не только прочертить линию преемственности, но и «зачистить» литературу от элементов, уводящих ее в сторону, то есть прежде всего от того, что связано с модернизмом и авангардом. Мне было ужасно интересно проследить, каким образом из советских программ убирались дореволюционный Маяковский, Хлебников, футуристы, символисты, даже Блок — сейчас мало кто помнит, что его не было в школе до конца 1960-х годов. Тем самым действительно выстраивается простая и доступная линия преемственности: сначала была русская классика, литература критического реализма, а потом пришла советская литература соцреализма. Сама эволюция заключалась в том, что сначала литература критиковала реальность, «свинцовые мерзости жизни», а потом пришла литература социалистического реализма, которая, продолжая критиковать прошлое, тем не менее с оптимизмом смотрела на настоящее, предугадывая в нем ростки прекрасного будущего» [14].

Текст и автор по сути «создаются» читателем, поэтому если ему помогают государство и литературоведы, то такой текст имеет больше шансов на успех. То есть в модель массовой литературы У. Эко, которую, как он считал, создает не только писатель, но и читатель, следует добавить еще один элемент — государство и литературоведы/критики, которые могут искусственно увеличивать или уменьшать первичное привлечение читателя к тексту.

Кладбище текстов тоже существует. Можно упомянуть интересную серию статей К.Мильчина «Заслуженно забытые книги», куда попал даже «Ледокол» Суворова. Здесь он так характеризует автора книги Резуна: «Своими книгами заставил говорить и спорить о Великой Отечественной. В 1990-х то, что Великая Война и Великая Победа вдруг станут основой национального единства, а заодно источником споров и истерик, было совершенно неочевидно. Следующий тезис довольно спорный, но предположу, что без «Ледокола», без его травмы и борьбы с ним не было бы ни георгиевских лент, ни «Можем повторить», ни «На Берлин!». Обвинять Резуна в этом, конечно же, нельзя, но что стоит отметить особо — так это его латентный сталинизм. Сталин Суворова не просто диктатор. Это настоящий злой гений, Мефистофель, Люцифер. Он велик во всем. Репрессии против офицерского корпуса — не ошибка и не просчет, это часть великого замысла. […] У Сталина, который ошибался, у Сталина, который по собственной глупости, жесткости и подозрительности допустил немцев до самой Москвы, у Сталина, которого Гитлер обвел вокруг пальца, был шанс уйти с исторической сцены. Резун придумал Сверхсталина, у которого даже грехи оказываются достоинствами» [15].

Все это, понятно, сказано больше для красного словца, но пик популярности у Резуна несомненно пройден. Он был более интересен тогда, когда информационный поток был мал и Резун выделялся в нем как глыба. Сегодня при расширенных информационных потоках Резун стал одной из множества «галек», поскольку число гипотез и разоблачений превзошло все мыслимые размеры.

В наше время человечество стало жить в другом мире, чем раньше, где резко возросли скорости изменений, что ведет и к другим скоростям принятия решений. Текст прошлого мог и замедлять время, текст сегодняшнего дня должен всегда ускорять время, чтобы быть востребованным читателем. Отсюда, например, внимание к книгам нон-фикшн, которые по сути, например, раскрывают мир новых технологий для тех, кто не знаком с ним. Это должно служить толчком развитию, увеличивая его скорость.

Перефразируя Михалкова, можно сказать: тексты разные нужны, тексты разные важны. Если соцреализм создавал из текста советскую мечту, служащую заменой реальности, то Хаксли или Оруэлл — создавали антимечту. Однако в результате современный мир стал синтезом того и другого. Теперь нам кажется, что мы знаем все, но остаемся при этом все также недовольными жизнью.

И это понятно, поскольку население с каждым годом все лучше и лучше относится к СССР. Майский 2019 г. опрос Левада-центра дает такие данные [16 — 17]. 59%, например, считают, что тогда  государство заботилось о простых людях. В 2008 г. таких было лишь 29%. 39% подчеркивают, что в советское время наблюдалось постоянное улучшение жизни. 31% — что советские наука и культура находились на лидирующих позициях в мире.

Ускорение создает избыток информации вместо ее нехватки в прошлом, порождая снижение среднего времени внимания на информационные или виртуальные объекты. Это достаточно серьезная проблема сегодняшнего дня [18 — 22].Это внешнее давление ведет к уменьшению объема и литературного текста, чтобы стать конкурентным в новой среде. Это и освоение новых горизонтов, чтобы преодолеть отсутствие внимания в виде альтернативной истории, причем это активно происходит как в литературе, так и в создании телесериалов [23]. Мир меняет свои интересы в сторону не реалистического, а альтернативного описания нашей жизни. С другой стороны предлагается менять и стандарты журналистики, уходя от новизны в сторону качества, основанного на более серьезном изучении ситуации. Или обсуждается вариант возвращения gatekeepr’ов [24]. Однако это скорее проблемы человека в рамках рабочего времени, где все важнее и серьезнее, где всегда есть место государства и над каждым сидит начальник.

Однако свободное время требует другого, степень достоверности здесь отступает на второй план, если вообще не исчезает. Как написал Э. Лукоянов по поводу комиксов: «Комиксы — это пространство, куда можно сбежать на время и при этом остаться в мире, в котором ты живешь» [25]. Но точно так говорят и про телесериалы, и про видеоигры, и вообще про все, чем  мы заняты в свободное время.

В принципе, наверное, человечество впервые впервые приблизилось к порогу, но еще не перешло его, когда не рабочее, а свободное время будет определять все, что в первую очередь отразится именно на потреблении информационных и виртуальных объектов.

Литература

1. Bal P.M. a.o. How Does Fiction Reading Influence Empathy? An Experimental Investigation on the Role of Emotional Transportation // www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC3559433/
2. Oatley K. Fiction: Simulation of Social Worlds // www.researchgate.net/publication/305736055_Fiction_Simulation_of_Social_Worlds
3. Tamir D.I. a.o. Reading fiction and reading minds: the role of simulation in the default network // www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC4733342/
4. Gierzynski A. Harry Potter and the Millennials: Research Methods and the Politics of the Muggle Generation. — Baltimore, 2013
5. Gierzynski A. Harry Potter did help shape the political culture of a generation // theconversation.com/harry-potter-did-help-shape-the-political-culture-of-a-generation-29513
6. Gierzynski A. The Political Effects of Entertainment Media: How Fictional Worlds Affect Real World Political Perspectives. — Lanham etc., 2018
7. Савина С. Кино не для всех. Исследование о том, насколько эффективен российский патриотический кинематограф // www.proekt.media/research/fond-kino/
8. Stokel-Walker C. China’s influencer incubator // www.bbc.com/capital/story/20190621-chinas-influencer-incubator?fbclid=IwAR0AUIgjxlSL_fhSBcqsqp53_G1rkkEFgEQMgzNOv6gWcjll3F5uXQfa3yo
9. Умер главный в КГБ по борьбе с идеологическими диверсиями Филипп Бобков // www.rbc.ru/society/17/06/2019/5d07544f9a79470c2f490415
10. Филипп Бобков — душитель советской интеллигенции // bessmertnybarak.ru/article/filipp_bobkov_chekist/
11. Где они теперь: Оксана Робски // www.tatler.ru/heroes/gde-oni-teper-oksana-robski
12. Mittell J. Complex TV. The Poetics of Contemporary Television Storytelling. — New York — London, 2015
13. Mittell J. Narrative Complexity in Contemporary American Television // juliaeckel.de/seminare/docs/mittell%20narrative%20complexity.pdf
14. Павловец М. Школьное чтение — это насилие над читателем. Интервью // gorky.media/context/shkolnoe-chtenie-eto-opyt-chitatelskogo-nasiliya/
15. Мильчин К. Латентный сталинист // gorky.media/context/latentnyj-stalinist/
16. Советский Союз // www.levada.ru/2019/06/24/chernovik/
17. Россияне назвали главные черты советской эпохи // lenta.ru/news/2019/06/24/loveussr/
18. Lorenz-Spreen P. a.o. Accelerating dynamics of collective attention // www.nature.com/articles/s41467-019-09311-w
19. Chawla D. The Global Attention Span Is Getting Shorter // onezero.medium.com/the-global-attention-span-is-getting-shorter-ee652a7e09b8
20. McClinton D. Global attention span is narrowing and trends don’t last as long, study reveals // www.theguardian.com/society/2019/apr/16/got-a-minute-global-attention-span-is-narrowing-study-reveals
21. Abundance of information narrows our collective attention span // www.eurekalert.org/pub_releases/2019-04/tuod-aoi041119.php
22. Jensen T. Abundance of information narrows our collective attention span // www.dtu.dk/english/news/nyhed?id=246BBED3-8683-4012-A294-20DB7F0015F4
23. Rubin G. Past imperfect: why today’s fiction authors are rewriting history // www.theguardian.com/books/2019/apr/20/rewriting-history-novelists-alternative-past-fiction-ian-mcewan
24. Young D.G. The return of the gatekeepers // www.niemanlab.org/2016/12/the-return-of-the-gatekeepers/
25. Лукоянов Э. Зеркало американской души // gorky.media/reviews/zerkalo-amerikanskoj-dushi/

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook.