Краткий курс Демиурга

Дальнейшее рассмотрение вопросов построения адекватной модели общества, как основного инструментария Демиурга, предполагает критику существующих способов анализа социальных систем, в частности широко распространенного исторического подхода.

Простое всегда ложно, а сложное бесполезно.

Поль Валери

Приложение 1: Исторический подход

С чего всё началось? Многие утверждают, что со Слова. Примем эту версию за основу. Однако, в отличие от многих, не станем безответственно утверждать, что знаем, какое именно Слово было произнесено первым. Можем лишь с уверенностью сказать, что интонация была вопросительной. Почему? Да просто все значимые события начинались и будут начинаться с вопросов. Вспомним хотя бы классический пример: «Крошка сын к отцу пришёл, и спросила кроха: — Что такое хорошо и что такое плохо?» Вопросы одолевали, похоже, и Создателя-Демиурга, когда он создавал наш Мир, разделяя одно, объединяя другое и каждый раз определяя «А хорошо ли получилось?». А получалось нечто новое, доселе невиданное и по свидетельствам единственного на то время наблюдателя получалось таки хорошо. Правильно и своевременно поставленный вопрос — это самая незаметная и мощная, разрушительная и созидательная сила во Вселенной.

Современные элиты существовали столь долго в практически неизменном виде, что и сами уверовали и другим внушили, что иной порядок просто невозможен. И тут как-то уж очень настойчиво начали звучать неприятные для них вопросы. Так, вопрос о свободе, равенстве и братстве способствовал становлению капитализма, а вопрос о правомерности эксплуатации человека человеком — становлению социализма и приобретению капитализмом «человеческого лица». Под напором этих вопросов вынуждены были меняться и элиты, однако изменения носили скорее косметический характер и не затрагивали саму суть их формирования и функционирования. Подтверждением тому является всё нарастающий темп генерации новых неприятных для элит вопросов. Например, почему существуют сообщества, которые не могут добиться успеха (такие как народы Украинцы, России, Белорусии и др.), почему в среднем хорошие люди не могут объединить усилия и начать сообща добиваться успеха, что им мешает? Как удержать свои преимущества успешным сообществам, не спровоцировав агрессию со стороны менее успешных, а также не допустив критического уровня внутренних противоречий, ведущих к деградации или самораспаду? Как не крути, а поиск ответов приводит каждый раз к вопросу об элитах, их текущей и необходимой функциональности. Современные элиты, как и их предшественники, всеми правдами и неправдами пытаются отвлечь людей от этих вопросов. Они устраивают экономические и политические кризисы, ведут войны и информационную промывку мозгов, но всё это бесперспективно, т.к. вопросы уже прозвучали и ответы на них будут непременно получены в виде запроса на новые виды элит с адекватной времени функциональностью.

Попробуем и мы задаться вопросом о старой и новой элитах и о системном кризисе современности. Начнём со ссылки на уже опубликованные анализы (их множество, но мы упомянем только два относительно свежих и противоположных по духу):

1. «Протистояння еліти та громади в Україні»,

2. «Элиты и глобальный мир XXI века».

Первый материал ставит вопрос о глобальном конфликте между элитаризмом и солидаризмом, т.е. между традиционным разделением общества на конфликтующие элиту и массу и новыми принципами социального сотрудничества различных слоёв общества. С точки зрения интересов Украины предпочтение в нём отдаётся солидаризму. Второй материал отбрасывает, как утопическую, идею реальной субъектности народа (и, соответственно, солидаризма) и призывает российскую (это слово спокойно можно заменить на «украинскую», «белорусскую» и т.п.) бюрократическую элиту выйти назад в те же двери, через которые она пришла к власти после развала СССР, и уступить место элите советского типа. Различия в аргументации основных положений данных работ не принципиальны, важно лишь, что аргументация не полна и дополняется убеждённостью авторов в собственной правоте. Не станем лукавить, и автору данного «пособия» также присущ субъективизм, например, он проявляется в его позиции относительно природы связки «элита–общество», которая будет представлена в третьей части «Краткого курса Демиурга», однако при этом делается попытка максимально полного обоснования всех выводов в рамках модели общества, обладающей оптимальной сложностью. Предлагаемый автором подход является продолжением попытки построения одной из множества возможных моделей социума, обладающей не только достаточной сложностью, но и внутренней взаимообусловленностью элементов, необходимыми для её использования вкачестве инструмента влияния на социум, т.е. как основного инструмента Демиурга.

Начнём с анализа функционального предназначения элиты. Элита призвана осуществлять функцию управления социумом через отношения власти и собственности, а также способствовать выработке новых моделей поведения при смене типов социальных формаций. Деятельность элиты, как наиболее прогрессивной и мобильной (в идеале) части общества, должна способствовать лучшей адаптации социума к изменениям в окружающей среде (в том числе в социальной), а также выработке представлений социума как о собственном будущем, так и будущем всего человечества, о месте и роли данного социума в общем Мире.

Очевидно, что тип социума, определяемый отношениями власти и собственности и соответствующими им производительными силами и производственными отношениями, задаёт и возможный тип элиты и её функциональные особенности. Однако все элементы социального механизма взаимосвязаны, а потому и существующий тип элиты ограничивает спектр возможных для данного сообщества отношений власти и собственности. Когда для выживания сообщества в целом (из-за конкуренции с другими сообществами или из-за изменения природных условий) оказывается необходимым изменение типа социального устройства, а текущая элита из-за свойственной любой реальной устоявшейся элите консервативности взглядов на мир и способов взаимодействия с ним оказывается неспособной к адаптации, происходит эволюционная или революционная смена элиты. По этой причине не стоит относиться к элите, как к священной корове, особенно в условиях «быстрого времени», когда её приходящий характер становиться основной её характеристикой, которая должна обеспечивать более широкую вариабельность взглядов социума на мир с целью максимально быстрого и эффективного приспособления к непрерывно и стремительно изменяющимся внешним и внутренним условиям. Чтобы понять, как этого можно добиться в различных более или менее развитых сообществах следует обратиться к их внутренним различиям, а затем, основываясь на некой модели общества, попытаться выработать конкретные рекомендации относительно их дальнейшего развития.

Учитывая, что у более успешных сообществ основной проблемой оказывается удержание их лидирующего положения и, главное, внутренней функциональности на фоне роста недовольства и агрессии со стороны менее развитых сообществ, а у менее развитых — преодоление их отставания, общей для всех задачей можно считать выработку стратегии перевода значительной части менее успешных сообществ в разряд более успешных (аналог формирования стабилизирующего современное западное общество значительного в процентном отношении среднего класса, но только на уровне достаточно крупных для самоподдержания сообществ). При этом даже в идеале, когда всё человечество можно было бы рассматривать как единый социальный организм, неизбежно сохранятся существенные различия между составляющими его сообществами, как по их функциям, так и по уровню жизни людей в них.

Рассмотрим в качестве примера украинский социум, который на протяжении уже многих веков балансирует на грани между восточной и западной цивилизационными традициями, выбор между которыми до сих пор определял долгосрочную успешность того или иного сообщества. В данном приложении, которое следует рассматривать как предисловие к части 3 «Краткого курса Демиурга», проведем такое рассмотрение в рамках традиционного исторического подхода.

Особенностью формирования социальных практик на современных территориях восточных славян на протяжении нескольких тысяч лет было наличие на их границах крупных цивилизационных центров и специфического рельефа, ограничивающих пути миграции народов именно этими землями. В более поздние времена к фактору миграционного перекрёстка добавился ещё экономический фактор, а именно, удобство естественных торговых путей для осуществления перевозок от Каспия до Карпат и от Балтики до Чёрного моря, а также фактор цивилизационного фронтира, образовавшегося из-за расширения влияния как с Запада, так и с Востока. Непосредственно украинский этнос на этих землях начал формироваться под влиянием сначала родоплеменных отношений, а затем и зарождающихся на Западе феодальных практик, а продолжил своё становление уже под гнётом восточной деспотической традиции, причудливо соединив в себе черты всех трех вышеупомянутых систем ценностей. Однако на всё это наложила отпечаток ещё одна особенность.

Архаические родоплеменные отношения восточных славян не могли конкурировать с феодальным укладом, активно проникавшим на их территории с Запада. Местная элита оказалась неспособной к быстрой адаптации, и её сравнительно легко вытеснила пришлая элита — варяги (русь). С этого момента собственная история восточных славян, можно считать, прервалась. Её заменила история кланов рабовладельцев, чьими рабами были и остаются все обитатели территорий Украины и её северо-восточных соседей. Не случайно в романо-германских языках, также формировавшихся в те времена, слово «раб» (slave) имеет тот же корень, что и слово «славянин» (Slav). Варяжская Русь была фактически промысловой артелью, специализирующейся на поставке местных товаров, в том числе рабов, в более развитые регионы Европы. Именно пришлые элиты приучили местное население быстро и легко наживаться на междоусобице (которая до того имела весьма ограниченную родоплеменными отношениями прибыльность) и наводнили рынки Европы и Азии рабами-славянами. Со временем элиты сменялись, но откуда бы они ни приходили и даже когда формировались из аборигенов, эта земля и её народ всегда оставались и остаются для них промысловым ресурсом.

При этом была утеряна не только субъектность народа, но и субъектность его элит. За редким исключением, представители здешней элиты видели и видят себя (часто неосознанно) не дальновидными и самоотверженными лидерами своего народа, а лишь приходящей и незначительной частью более сложной международной системы управления. Частью, которая обладает некими правами и полномочиями, ограниченными различного рода отношениями вассалитета. Только с распадом Великой Монгольской империи часть территории восточных славян (и финно-угорских народов, позже приписанных к ним) начала постепенно обретать подобие субъектности элиты, основанной не на признании её народом, а на навязывании последнему идеи о сакральности государства и всех его атрибутов (веры, царя и отечества). Эта элита, оставаясь по сути своей промысловой, лишь усвоила восточную традицию обращения с народом, как с рабами, в том числе государственными, что до сих пор не позволяет нормально развиваться России, о которой, очевидно, тут и идёт речь. Украине, к сожалению (или к счастью, что не Российским способом), ни в те, ни в более поздние времена так и не удалось хотя бы встать на путь избавления от внешнего вассалитета элиты. При этом никто не отменял общего правила, гласящего, что управляя рабами нельзя оставаться свободным. Авторитаризм восточного толка не выводит элиты из-под действия данного закона, т.к. рано или поздно даже интересы царей и диктаторов начинают подчиняться воле Бога, высшим целям нации, класса, государства или иным сакральным ценностям, которые могут быть как навязаны извне, так и зарождаться спонтанно, помимо воли правителя. Навязывая всему обществу рабскую покорность нижестоящего вышестоящему, любой деспот распространяет этот шаблон мировосприятия и на себя, безропотно подчиняясь каким-либо «высшим» силам или интересам. Подобная несвобода тиранов, как это понимали ещё во времена Платона, отражает лишь непреложную логику целесообразности в борьбе за власть и её удержание в условиях тирании, а также обуславливает незбежное появление процесессов, ведущих к деградации и распаду такой социальной организации.

На украинских же землях недоразвитый феодализм с примесью рабовладельческого строя, постоянные войны и связанные с их исходами частые смены элит формировали не только специфический тип промысловой элиты, но и менталитет народа, живущего на фронтире. Основными чертами, например, украинцев стали изоляционизм («моя хата з краю») и его противоположность — казачья вольница. Первый был вынужденной реакцией народа на жёсткое подавление любого недовольства низов и попыток их объединения с целью противодействия беспределу промысловой элиты в практикуемых ею отношениях власти и собственности. Появление второй было обусловлено потребностью в предохранительном клапане, выпускающем пар агрессии, накапливаемой в искусственно поддерживаемой элитой примитивно организованной низовой структуре общества (о связи внутривидовой агрессии со структурой общественной иерархии см. тут). Казачество, к сожалению, не имело той массовости и основательности, которая бы позволила сформировать собственную государственность, да и проблема отсутствия мировоззренческой самодостаточности его элиты также проявилась со всей очевидностью. Однако его легендарный образ способствовал закреплению в общественном сознании разделения мира на две части, имеющие незначительное число крайне неприятных, но неизбежных, точек соприкосновения, а именно, на мир жестокой и бесполезной элиты и мир выживающих самих по себе народных масс, мечтающих о свободе, но отученных со времён разгона казачьей вольницы от проявления какой-либо инициативы (страдающих от привитого им патернализма).

Таким образом, хронические нежелание и неспособность местной вассальной элиты, как и её сюзеренов, способствовать повышению статуса народа хотя бы до уровня пострабовладельческого сообщества, что исключило бы промысловый характер самой местной элиты и связанную с этим выгоду её сюзеренов, а также анархически-изоляционистский менталитет самого народа, являются основными причинами, препятствующими широкому объединению населения рассматриваемых территорий с целью формирования новых или заимствования уже существующих прогрессивных отношений власти и собственности, которые бы способствовали успешному развитию данного социума. И только события последних двух революций (Майданов) начали что-то менять в общественном сознании, постепенно всё чётче обозначая несоответствие в мировосприятии освобождающегося от рабской идентичности народа и его неизменно промысловой элиты. Это несоответствие порождает сегодня социальный запрос на новую элиту и новый общественный договор. При этом переосмысление понятия «элита» невозможно без переосмысления понятия «народ». Стоит отметить, что к похожим выводам относительно Украины приходят и другие авторы. В этом контексте представляется правльным предложение одного из них разделять понятия «элита» и «правящий класс», а также «народ» и «гражданское общество», хотя мы и будем следовать ранее принятому нами взятию слова элита в кавычки, когда потребуется подчеркнуть его употребление преимущественно в значении «правящий класс».

Как уже отмечалось, к несоответствию элит и потребностей активной части граждан пришёл практически весь мир, включая постиндустриальный Запад, который, правда, шёл к этому другим путём. Запад, преодолевая этап феодализма, выбрал иной вектор развития: западный тип феодализма не был привнесён извне, как у восточных славян, и оказался не столь густо замешан на родоплеменных отношениях и восточном деспотизме, а прошёл долгий и кровавый путь становления, впитав в себя и самодостаточность феодалов, и свободу городов, и абсолютизм монархий. Автономность индивида изначально базировалась на священности института частной собственности, что со временем способствовало появлению индустриального, а затем и постиндустриального капитализма. Подобное развитие отношений собственности требовало и соответствующего развития отношений власти, в частности, перехода к представительской демократии. Демократизация и усиление роли среднего класса были обусловлены и внешними воздействиями на западный мир экономических кризисов, революций (особенно социалистических) и мировых войн. В результате сформировалось достаточно комфортное для большинства граждан общество, которое для многих жителей постсоветского пространства представляется недостижимым идеалом. Однако усиление тенденций, связанных с увеличением роли личности и её стремления к саморазвитию и самореализации, привело и Запад к конфликту между старой элитой, ориентированной на поддержание примитивного общества потребления, и творческой частью среднего класса, а также к неустойчивости к внешним воздействиям всей западной системы неорелигиозной толерантности, например, к естественным и искусственным волнам принципиально неассимилирующихся мигрантов из менее развитых стран.

Всё вышеизложенное, несмотря на некоторую многословность, всё же оказывается достаточно простым взглядом на проблему, что, согласно эпиграфу, должно делать его ложным. В чём же ложность столь стройного взгляда на жизнь? Посмотрим на качество ответов в рамках такого подхода на два ключевых вопроса. Первый вопрос — почему промысловые элиты и породившие их народы не могут начать жить лучше? Ответ на него оказывается крайне прост и привычен: элитам и так хорошо и они не хотят ничего менять, а народ сам по себе ничего сделать не может. Однако такой ответ совершенно не учитывает ни массовые всплески пассионарности и самоорганизации в народе, ни безрезультативность очевидных потуг власть имущих изменить что-то к лучшему (слова о сопротивлении системы — это отсылка к тому же «не хотят», а они-то порой и хотят, но не могут). Второй вопрос — «Что с этим делать?» — подводит к не менее простому выводу о необходимости поиска путей копирования, возможно, слегка видоизменённых, западных отношений собственности и власти менее развитыми сообществами. Такой вывод навязывается нам традиционным историзмом в развитии общественных формаций, хотя объективных предпосылок к самому историзму нет, т.к. все общественные формации в истории различных народов либо встречались только один раз, либо вообще не встречались, да и их различия в зависимости от культурных традиций настолько велики, что говорить о каких-либо закономерностях можно только в самых общих чертах и только в пределах одной цивилизационной группы (о сложностях взаимопонимания и негативной роли историзма, тормозящих движение Человека в будущее, см. тут). В этом плане попытки прямого копирования западного образца менее развитыми сообществами представляются нецелесообразными (да и невозможными, что будет обосновано в ч. 3), но для выстраивания иной стратегии нам всё же придётся разобраться (чуть позже) в причинах успеха западной цивилизации.

В связи с вышесказанным, заслуживает особого внимания обзор работ по взаимосвязи модернизации и демократии, который писался с целью обосновать поступательное развитие наших представлений об эволюции крупных социально-экономических образований, но, по факту, лишь указал на спиральность процесса познания, развернув вектор основного движения мысли к тому, что было известно ещё 60 лет назад (а вероятно и раньше, но в иной форме): выделение малого числа ключевых параметров социально-экономической системы позволяет в деталях исследовать взаимосвязь этих параметров, но не приближает нас к пониманию общих принципов функционирования всей системы. При этом рассмотрение совокупности всех возможных моделей с малым числом параметров ничем не лучше рассмотрения каждой из таких моделей в отдельности, т.е. знание особенностей поведения множества ограниченных моделей также не приближает к пониманию более сложной системы. Это ставит вопрос о минимально необходимой сложности модели, способной адекватно отразить основные черты поведения реальной системы, не переходя порог бесполезности. Так, уже в самых ранних работах из вышеуказанного обзора высказывалась мысль о невозможности рассматривать раздельно влияние на процесс установления и/или сохранения демократии таких факторов, как степени экономического развития индустриализации/постиндустриализации) и урбанизации, материального достатка граждан и их образования, влиятельности среднего класса и открытости социальных лифтов, а также стабильности демократических институтов и глубины демократических традиций (к культурному аспекту можно также отнести и запрос на автономию индивида и свободу его самоопределения или на патернализм и равнение на внешний авторитет). Именно описанию принципов построения оптимальной по сложности модели и анализу следствий из нее и посвящены следующие части «Краткого курса Демиурга».