Как фейки и дезинформация, мемы и конспирология, анекдоты и слухи работают в роли символических триггеров

Фейки, как раньше, слухи и анекдоты, хорошо распространяются, поскольку соответствуют ожиданиям населения, неся новый поворот уже известной ситуации. Эпоха постправды разрешила множественность миниправд для всех, дав в руки всем желающим инструментарий дисперсных коммуникаций, которые технологически обеспечили соцмедиа. Миникоммуникации соцмедиа осуществляют производство миниправд для всех желающих. И эти желающие есть, поскольку люди ищут в сети нового подтверждения своим представлениям, а не кардинальной их смены.

Множество правд создает серьезную проблему отсутствия правды вообще, а это означает, что отсутствуют какие-либо точки отсчета, которые бы позврояли прийти к  единству.  Вместо этого поляризация общества начинает усиливаться, так как доминирующая точкаа зрения подвергается сомнению.

И такой активный статус миниправд в результате становится проблемой для всего общества. Вот, как это выглядит с точки зрения обозревателей BBC, когда эксперты вынесли на первое место проблему — дискредитации надежных источников информации. Без общей отправной точки сложно решать важные задачи современности [1].

Здесь цитируется также известный футуролог К. Келли, заявивший следующее: «В новостной сфере появилась серьезная проблема — новая форма правды. Правду больше не спускают сверху, ее распространяют рядовые члены общества. На каждый факт находится противоположный факт. И все эти факты в интернете выглядят одинаково, что сбивает с толку большинство людей».

И Уилл Мой, директор независимой британской организации Full Fact, которая занимается проверкой фактов, которая констатирует: «С возникновением социальных сетей изменился масштаб обмена информацией и появилась возможность находить людей, разделяющих ваше мировоззрение. Раньше было не так просто навязать обществу те точки зрения, которые выходят за рамки общепринятых представлений. Если бы мы просто сидели за кухонным столом или в пабе, скорее всего, между нами разгорелся бы спор».

Как видим, основная опасность лежит не в недостоверной информации, все боятся больше того, что именуется поляризацией общества. Весь инструментарий государства в виде образования, медиа, культуры в сильной степени заострен на создание в обществе единства понимания, создания из него, насколько это возможно, единого организма. Это нужно политике, это нужно и бизнесу, который заинтересован в одинаковом потребителе.

Инструментарий разъединения, например, привнесен сильными потоками мигрантов с иной картиной мира  в голове. Люди штрафуются за появление в хиджабах на улице. Конфликтуют люди, праздники, религии. И это все вылилось в публичное пространство, поскольку перестали работать и «плавильный котел» американский, и мультикультурализм европейский.

Все конкурирующие школы в науке и культуре не выходят на такой накал страстей, поскольку они не пересекаются с бытом. Между ними существует только книжная война, а не уличная. Таким близким феноменом прошлого была контр-культура шестидесятых, которая в результате захватила все общество.

Российские интервенции в американские президентские выборы также воспользовались этим феноменом засилья миниправд, чтобы с помощью дисперсных коммуникаций запустить свои дезинформации, когда единое сообщение из одного центра в рамках соцмедиа превращается тысячи и миллионы повторов. Это было сделано в американских и французских президентских выборах, это было сделано в двух референдумах — в Британии и Каталонии.

Все это привело к серьезной проблеме — невидимому российскому влиянию, осуществляемому через социальные платформы. И здесь следует разделять два направления: влияние на русскоязычную аудиторию за пределами России и влияние на нерусскоязычную аудиторию. А по созданию контента к фейкам и дезинформации следует добавить механизмы создания мемов и конспирологических гипотез. Все это, как и анекдоты и слухи прошлого, обладают способностью вирусного распространения. Мы можем обозначить всю эту группу термином символические триггеры. После их получения человек ведет себя с большой долей автоматизма, являясь достаточно предсказуемым по его реагированию и поведению.

Что делает символический триггер? В случае его совпадения с болевыми точками реципиента он вызывает автоматическое реагирование, автоматическое поведение. Конечно, это не стопроцентное попадание в цель, но и 70%  прореагировавших является хорошим результатом, поскольку  часто происходит коммуникативная перекодировка полученного сообщения в изменение физического поведения. Так, крик «Пожар!» заставляет нас менять свое поведение, как и рассказ человека в белом халате о пользе четырех чашек кофе в день.

Исходные представления о роли соцмедиа в обществе были другими: «В оригинальной мечте по поводу соцмедиа были здоровые дискуссии, открытие новых форм креативности, объединение людей с другими со сходными интересами. Все это не следует откидывать из-за неудачи нынешних лидеров рынка. И множество важных вещей происходит даже на наиболее испорченных сетях» [2].

Эта критика не совсем точна. Поскольку мечты всегда будут отличаться от действительности, если бы было не так, они не назывались мечтами.

Сильные информационные потоки прошлого, порождаемые печатью и телевидением, проигрывают сейчас потому, что они пытаются навязать нам одну точку зрения, которая естественно может не совпадать с нашей. И поскольку они всегда были сильнее, чем любой голос индивида, то в прошлом они и правили бал.

Сегодня у индивидуа голос тоже не столь силен, но зато теперь он может найти своих единомышленников, что в сумме и дает резкое усиление позиции. Российская информационная интервенция просто воспользовалась этим феноменом «силы слабого», когда человек легко объединяется с теми, кто думает с ним одинаково.

В случае лживой информации и борьбы с ней важным является наличие (или нет) цели обмануть, поскольку если ее нет, то нет и вины того, кто распространяет эту информацию. Фейсбук даже разрешил отрицать Холокост. По этой же причине существенным чертой является направленные или ненаправленные мотивы формирования представлений [3]. Ненаправленным мотивом признается нейтральный — желание узнать.

В конспирологической ситуации триггером, привлекающим наше внимание, является секретность и тайна, с одной стороны, а с другой, что всем руководит малая группа, и нами, и ими, например, в случае «всемирного правательства» или «deep state» в США. Когда ситуаций рулит группа меньше ста человек, причем никем не избранная, это раздражает любого. Каждый считает себя свободным человеком, поэтому противоположная информация всегда будет привлекать внимание.

Один из основателей изучения конспирологии  в США Б. Кили дает ей следующее определение: «Конспирология предлагает объяснение некоторого исторического события (или событий) в терминах казуального действия относительно малой группы людей, действующей тайно» [4]. Его же придерживается и один из современных исследователей конспирологии Дж. Ушински с коллегами [5]. У Кили есть одна интересная характеристика конспирологической теории, что типично она пытается объединить воедино события, которые кажутся никак не связанными друг с другом.

Ушински задает конспирологическое представление как веру индивида в конкретную конспирологическую теорию и у него есть предиспозиция видеть мир в конспирологических терминах.

Как видим, здесь повторяется та же модель, которая существует в случае фейков, что человек уже заранее готов поверить фейку, который, придя к нему, лишь подтверждает имеющиеся  представления. И фейки, и конспирологические представления столь могучи не потому, что они сильны сами по себе. Эту силу им заранее дает модель мира в голове у человека, под которую они подстраиваются.

Были интересные исследования нейропсихологического порядка, которые позволили выявить зоны мозга, нарушение которых ведет к увеличению религиозных представлений и подчинению авторитетам ([6], см. также [7 — 8]). То есть человек не независим в своем мышлении, есть определенная встроенность в его модель мира конкретных представлений.

 Ушински настаивает на двух объяснениях «любви» к конспирологии [9]. С одной стороны, это предрасположенность к конспирологической логике. С другой, политические взгляды заставляют людей признавать свою сторону правильной, а противоположную как невежественную, неправильную, коррумпированную. Сегодня даже возникла шкала и объективные измерения людей по степени их приверженности конспирологическим представлениям [10]. И это снова подтверждает то, что перед нами реально существующая психологическая характеристика человека, что он таков и изменится не может. Как писал Кили: «Конспирологические теории привлекают, что демонстрирует их популярность». Однако они привлекают не всех, о чем он умалчивает

За популярность конспирологии Ушински снимает вину с интернета и соцмедиа. Он с своим соавтором по книге «Американские конспирологические теории» собирали год новости из Гугла с упоминанием конспирологии [11]. И 70% этих новостей трактовали конспирологию достаточно негативно. Его вывод, что Интернет — анти-конспирологичен.

Но наверное, это поспешный вывод. Они собирали новости с упоминанием термина конспирологическая теория, но ведь это и подобные сочетания упоминают те, кто против конспирологии.  Отсюда понятно, почему 70% статей были негативными.

Есть еще одно их важное замечание — они не пытались определять, что является правдой, а что — ложью в конспирологических теориях. При этом они приходят к следующему выводу: «Нас волновало, как люди включаются в конспирологическое мышление и действия, по каким базовым причинам они так поступают. По нашим исследовательским материалам вера в конспирологические теории обуславливается в большой степени предиспозициями, особенно предиспозицией  смотреть на  мир сквозь конспирологические очки, но политические, культурные, религиозные и другие предиспозиции также важны. Двум людям можно дать ту же информацию о конспирологической теории, и в то же время они могу прийти к совершенно разным выводам о ней».

Проработав по этой тематике пять лет, авторы нашли  пять констант [11]:

— качество доказательства является субъективным, разные люди, получив те же доказательства, приходят к разным выводам,

— сторонники одной точки  зрения считают представителей противоположной стороны конспираторами, демократы так думают о республиканцах, а республиканцы о демократах,

— обе стороны признают, что и на их стороне есть конспирологические теории, но они у них находятся на периферии,

— обе стороны считают, что их сторонники на стороне правды и фактов, в отличие от другой,

— каждая сторона считает, что их сторона стоит на  фактах, а не просто на конспирологической теории.

О конспирологических теориях можно также услышать и то, что они достаточно гибкие, по этой причине они легко адаптируются к любым новым фактам, которые им противоречат [12]. То есть они не просто сопротивляются любой критике, но и могут адаптироваться к ней.

Люди, верящие в конспирологию, не являются чем-то удивительным. В широком масштабе это свойственно многим. Если считать это исключением, то как тогда понимать многие вполне серьезные примеры. Если, например, считать, что теория о Гитлере, сбежавшем после войны, конспирологией, то как тогда трактовать документы ЦРУ, которые как бы, наоборот, подтверждают эту версию, а ЦРУ занималось его поиском в Латинской Америке [13 — 15]. С другой, смерть Гитлера является четко конспирологической проблемой [16].

Мы видим, что конспирология — это то, что не доказано, но во что верит определенная группа лиц. А от характеристики недоказанности они легко избавляются, поскольку с их точки зрения вся эта сфера скрыта сознательно от возможности что-то доказать.

Именно конспирология возвращает миру стройность и понятность. Как пишут С. Ортманн с коллегой: «Конспирологические теории являются попыткой наложить порядок и понимание на непонятный мир, это мастер-нарратив, который может удовлетворять диффузные тревоги потребителей, испытывающих постмодерные затруднения в отсутствии контроля — чувство бессилия перед лицом мира, который стал слишком сложным для понимания» [17].

 Кстати, сходные наблюдения о непонятности мира мы можем сегодня встретить где угодно. Вот, например, книга о Киссинджере переговорщике, рецензия на которую в New York Times включает в себя и такие слова: «Современные политики должны готовить себя к нестабильному миру, где компромиссы и сотрудничество, а не односторонняя сила являются базой» [18]. Автор этой рецензии Дж. Сури в свое время написал книгу о протестах, пришедших в мир в шестидесятые  [18]. Так что он хорошо изучил эту иную силу, кроме власти.

Непредсказуемость и непонятность мира вызвала к жизни не только конспирологию, но и фейки, которые также являются шагом к упорядоченности мира, хотя бы в своей голове. В хаотическом мире не нуждается ни массовое, ни индивидуальное сознание, мы все люди порядка. Тест Роршаха наглядно демонстрирует, что мы видим порядок даже там, где его по определению нет.

Р. Санстейн, соавтор Р. Талера по книге «Подталкивание», за которую только Талер получил Нобелевскую премию (кстати, чем не конспирология) тоже обращался к изучению конспирологических теорий [19]. По результатам  исследования его даже обвинили в попытке создать полицию мыслей [20], поскольку он ввел понятие «когнитивной инфильтрации» [21], предложив варианты борьбы с ней.

Санстейн подчеркивает, что просто давать правдивую информацию недостаточно, это не работает для борьбы с конспирологическими теориями. Такое сопротивление конспирологических теорий и делает их опасными. Санстейн перечисляет множество таких неработающих инструментов, приходя в результате к выводу, что правительство должно заняться «когнитивной инфильтрацией групп, которые порождают конспирологические теории». Кстати, именно это привело к тому, что его обвинили в попытке создать «полицию мысли», поскольку он предлагал отправлять в такие закрытые сети специальных людей, которые будут порождать контр-информацию по отношению к той, которая функционирует в такой сети.

Санстейн считает, что есть хороший вариант определения того, будет ли кем-то принята конспирологическая теория. Подсказкой становится признание им и других конспирологических теорий. Если человек считает, что высадки на Луну не было, то он с большой долей вероятности верит в то, что США стояли за атакой 11 сентября [22]. Еще одной подсказкой становятся изолированные социальные сети. Если один человек в такой сети признает наличие конспирологии в каком-то событии, то другие в сети также поверят  в это.

Символические триггеры включают нас и в случае мемов и слухов. Мемы, например, постепенно переходят из категории модных в категории важных объектов. Практически весь номер российского журнала «Изборский клуб», например, был посвящен войне мемов [23 — 27]. В. Аверьянов здесь говорит: «К мемам нужно относиться серьезнее, чем это предлагают нам сейчас специалисты по рекламе. В последнее десятилетие многие стали утверждать, что исследования в области «меметики» не оправдали возложенных на них завышенных ожиданий и что мем, в сущности, остаётся всего лишь метафорой, а не ядром настоящей научной теории информации. Тем не менее разработчики военных технологий воздействия на сознание на Западе не оставляют тему мемов. Более того, показное ослабление внимания теоретиков к мемам в области идеологии и смыслов нужно рассматривать как хитрый манипуляционный ход «для отвода глаз». В действительности именно в этой сфере вероятный противник и планирует нанесение главных ударов. Фактически это уже проявилось в ходе болотных протестов в 2011–2012 году и Евромайдана в 2013 году. То, что России удалось выработать свою контрстратегию в войне мемов на тот момент, — не должно нас успокаивать. Ведь Запад шёл и идёт в этой области на несколько шагов впереди»  ([28], см. также [29 — 31] и нашу собственную статью о меметической войне [32]).

Мы забыли еще о слухах, которые как и анекдоты, обладали свойством самораспространения еще в доинтернетовскую эпоху. И в СССР они были единственным альтернативным каналом внутри страны, поскольку второй альтернативный канал — радиоголоса — приходил извне и мог глушиться.

Слухи изучаются уже более ста лет. Берински говорит о принятии политических слухов как коррелирующих с политической принадлежностью  человека [33 — 34]. Как мы помним, точно так было и с конспирологией. Борьба со слухами с помощью фактов работает слабо, поскольку она усиливает имеющиеся представления, а не спасает от них. Одним из объяснений этого является то, что люди принимают за критерий достоверности быстроту, с которой они обрабатывают информацию. По этой причине попытки опровержения лишь увеличивают быстроту обработки исходного слуха из-за повтора.

И это вновь  объясняет эффективность пропаганды, которая вся построена на бесконечном повторе. В советское время был даже балет по произведениям Л. Брежнева, то есть повтор невербального характера, в который превратился вербальный текст.

На слухи смотрят даже с точки зрения конструирования идентичности, правда, связывая это с феноменом городских легенд. Например, в Эстонии распространялись слухи об эстонском происхождении Наполеона, Ленина, Трумэна, Леди Дианы, Бориса Ельцина, Бенито Муссолини, Франклина Рузвельта [35]. Конечно выстраивание такой идентичности наполняет души гордостью.

Обычный человек хочет слышать то, что ему приятно. Он не должен бороться со слухами или фейками. За него это должны делать другие. Но мы видим, что, как правило, это борьба обязательно повторяет исходное сообщение, что его не опровергает, а усиливает.

Пример правильной борьбы таков. Когда во время первых выборов Обамы распространялись слухи, что Обама мусульманин, специалисты по бихевиористской психологии из его команды предложили не тупо опровергать, а показывать вместо этого посещение Обамой христианских церквей. То есть вместо сообщения «Обама — не мусульманин», работавшего на повтор, тиражировалось сообщение «Обама — христианин», причем визуальное. А известно, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Г. Файн начинает свою статью с фразы, что современные общества затоплены слухами [36]. Он находит слухам определенной место среди человеческих потребностей: «Слухи аналогичны коллективной памяти. Оба предлагают определенное устройство общества, оба должны разделяться другими, чтобы занять место в структуре представлений, и оба противоречат требованиям государств контролировать дискурс граждан».

Это очень важное замечание о противопоставлении слухов желанию государственного контроля над дискурсом граждан. Нам представляется, что государство в принципе любит контролировать все, но особенно оно любит контролировать представления граждан о действительности. Временами кажется, что представления о реальности для государства важнее самой реальности. По сути оно не хочет исправлять реальность в лучшую сторону, а делает это скорее в представлениях о реальности, вероятно, считая, что сказанное важнее увиденного. Оно контролирует медийные потоки, корректируя их, но не желает исправлять реальность.

Со своим соавтором в другой работе Фейн говорит о слухах как о непроверенном знании: «Неопределенная база слухов является их характерной чертой, поэтому возникает требование получить коллективное подтверждение их точности. Слухи (как и их родственники — современные легенды) являются народными гипотезами, которые объясняют общее беспокойство и управляют общими угрозами» [37]. Отсюда, получается, следует не случайный их характер, а вполне обоснованный, поскольку в норме люди стремятся к предсказуемости, а не хаосу. И слухи увеличивают понятность и предсказуемость мира вокруг.

В этой статье есть важное наблюдение: «Слухи работают, обращаясь к двум первичным областям создания смыслов человеком: мыслям и эмоциям, при этом и те, и другие формируются внутри сообществ. Некоторые слухи работают на добавление знаний, они обращаются к «холодным» мыслям. Другие действуют путем выражения чувств, они обращаются к «теплым» эмоциям и мотивациям».

Его соавтор по книге о слухах Б. Эллис, проанализировав высказывания трех американских президентов, правда, на тот момент Трамп еще не был президентом, приходит к интересному выводу, что все они: «занимаются легендированием, как это понимается исследователями в области современных легенд, а не сознательным созданием дезинформации или пропаганды» ([38], см. также  [39]).

А это вновь говорит о том, что все они высказывают то, что им кажется, особо не задумываясь о жестком соответствии действительности. Более точно можно сказать, что они описывают то, как это должно быть с их точки зрения, хотя на самом деле это не всегда так.

Еще одно исследования смотрит на слухи с точки зрения социальной эпистемологии [40]. Здесь подчеркивается, что слухи могут очень быстро распространяться с помощью социальных сетей. Речь идет о феномене информационного влияния, когда само получение информации от другого становится доказательством реальности сообщаемого.

Фейки и дезинформация, мемы и слухи характеризуются тем, что они принимаются на веру определенными группами общества. При этом исследователи подчеркивают уже заранее имеющуюся у человека предрасположенность к признанию их достоверными. Символический триггер как раз и рассчитан на то, чтобы задеть за «живое» в первую очередь в рамках передаваемого содержания. Только мемы обладают сильной формой, которая работает так же эффективно, как и содержание, требуя включиться в процесс их дальнейшей передачи.

Человек в принципе готов делиться новой информацией, причем негативная информация, как более важная, передается сильнее, чем позитивная. В случае вирусных объектов, которые мы рассматриваем, происходит завышение статуса этой информации, что способствует более широкому их распространению. Дополнительную силу им придает и то, что, как и в случае конспирологии, это не информация, которую будут распространять традиционные медиа. Возникает противоречие между важностью информации с точки зрения человека и нежеланием ее распространять со стороны медиа. Это подталкивает индивида самому включиться в распространение этой «горящей» с его точки зрения информации.

Мы живем в мире, в котором увеличилась и доля, и роль хаоса. Поэтому любые достоверные свидетельства начинают нас интересовать, что можно увидеть по возрастающему числу издания документальной литературы.

Фейки, как и слухи под., «цепляют» наш мозг на крючок, заставляя не просто обращать внимание, а продолжать коммуникацию с помощью них с другим человеком. Анекдот никогда не прекращает своего движения, пока не выходит на повтор — на человека, который уже его слышал. Интересно при этом, что все это формы дискурса, которые являются «чужими» в плане конфликтности с основной версией, поддерживаемой властью. Это становится одной из причин того, что эти контр-тексты столь интересны для потребителя информации, и он хочется поделиться ними с другими, со своими, как он ощущает, единомышленниками.

Литература

1. Грэй Р. Почему нам нравится читать фейковые новости // www.bbc.com/russian/vert-fut-39792764
2. Roose K. Can Social Media Be Saved? // www.nytimes.com/2018/03/28/technology/social-media-privacy.html?hp&action=click&pgtype=Homepage&clickSource=story-heading&module=second-column-region&region=top-news&WT.nav=top-news
3. Jost J.T. a.o. Political Conservatism as Motivated Social Cognition // Psychological Bulletin. — 2003. Vol. 129. — N 3
4. Keeley B. L. On conspiracy theories // The Journal of Philosophy. — 1999. — Vol. 96. — N 3
5. Uscinski J.E. a.o. What Drives Conspiratorial Beliefs? The Role of Informational Cues and Predispositions // Political Research Quarterly. — 2016. — Vol. 69. — I. 1
6. Asp E. a.o. Authoritarianism, religious fundamentalism, and the human prefrontal cortex // www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC3389201/
7. Asp E.W. A neuroanatomical investigation of belief and doubt // ir.uiowa.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=3184&context=etd
8. Henriques M. What it takes to stand up to authority // www.bbc.com/future/story/20180709-our-ability-to-stand-up-to-authority-comes-down-to-the-brain
9. Uscinski J.E. The psychology behind why people believe conspiracy theories about Scalia’s death // www.washingtonpost.com/posteverything/wp/2016/02/19/the-psychology-behind-why-people-believe-conspiracy-theories-about-scalias-death/?utm_term=.7eae63a84184
10. Brotherton R. a.o. Measuring Belief in Conspiracy Theories: The Generic Conspiracist Beliefs Scale // research.gold.ac.uk/8429/3/fpsyg-04-00279.pdf
11. Weigant C. Interview With the Authors of American Conspiracy Theories // www.huffingtonpost.com/chris-weigant/interview-with-the-author_b_6291612.html
12. Carrie Wong J. What is QAnon? Explaining the bizarre rightwing conspiracy theory // www.theguardian.com/technology/2018/jul/30/qanon-4chan-rightwing-conspiracy-theory-explained-trump
13. Mills C. A 1955 CIA Document Reported Hitler Survived World War II // nationalinterest.org/blog/buzz/1955-cia-document-reported-hitler-survived-world-war-ii-25511
14. Oppenheimer A. Did Hitler escape and move to Colombia? Despite new CIA memo, there’s reason to doubt // www.miamiherald.com/news/local/news-columns-blogs/andres-oppenheimer/article182412061.html
15. Valencia R. CIA investigated whether Hitler survived World War II and moved to Columbia // www.newsweek.com/cia-investigated-whether-hitler-survived-world-war-ii-and-moved-colombia-696847
16. Conspiracy theories about Adolf Hitler death // en.wikipedia.org/wiki/Conspiracy_theories_about_Adolf_Hitler%27s_death
17. Ortmann S. a.o. Conspiracy Theories in the Post‐Soviet Space // The Russian Review. — 2012. — Vol. 71. — I. 4
18. Suri J. Learning from Henry Kissinger // www.nytimes.com/2018/08/02/books/review/kissinger-the-negotiator-sebenius-burns-mnookin.html?hpw&rref=books&action=click&pgtype=Homepage&module=well-region&region=bottom-well&WT.nav=bottom-well
19. Suri J. Power and protest. Global revolution and the rise of detente. — Cambridge, Mass. — London, 2003
20. Sunstein C.R. a.o. Conspiracy theories // chicagounbound.uchicago.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=1118&context=law_and_economics
21. Goldwag A. Cass Sunstein’s thought police // www.huffingtonpost.com/arthur-goldwag/cass-sunsteins-thought-po_b_453562.html
22. Cognitive infiltration // rationalwiki.org/wiki/Cognitive_infiltration
23. Sunstein C.R. The conspiracy of conspiracy theories // www.newsday.com/opinion/oped/the-conspiracy-of-conspiracy-theories-cuss-sunstein-1.7427515
24. Баранов С. Тринадцатый знак. Мемы в информационной войне против русского народа // Изборский клуб. — 2018. — № 4
25. Коровин В. Россия и Запад в меметической войне // Там же
26. Елисеев А. Сталин – творец советских русских мемов // Там же
27. О меметике отечественного кино (беседа В. Аверьянова и П. Калитина) // Там же
28. Елистратов В. Господин Мем // Там же
29. Аверьянов В. Интернет и суверенитет
30. Савин Л. Меметическая война // www.geopolitica.ru/article/memeticheskaya-voyna
31. Золотухин Д. Меметическое оружие как угроза национальной безопасности // medium.com/@postinformation/%D0%BC%D0%B5%D0%BC%D0%B5%D1%82%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B5-%D0%BE%D1%80%D1%83%D0%B6%D0%B8%D0%B5-%D0%BA%D0%B0%D0%BA-%D1%83%D0%B3%D1%80%D0%BE%D0%B7%D0%B0-%D1%86%D0%B8%D0%B2%D0%B8%D0%BB%D0%B8%D0%B7%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%B9-%D0%B1%D0%B5%D0%B7%D0%BE%D0%BF%D0%B0%D1%81%D0%BD%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%B8-4bc0897fe4f4
32. Золотухин Д. Анатомия информационной войны: любовь против страха // medium.com/@postinformation/%D0%B0%D0%BD%D0%B0%D1%82%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D1%8F-%D0%B8%D0%BD%D1%84%D0%BE%D1%80%D0%BC%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D0%BE%D0%B9-%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D1%8B-%D0%BB%D1%8E%D0%B1%D0%BE%D0%B2%D1%8C-%D0%BF%D1%80%D0%BE%D1%82%D0%B8%D0%B2-%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D1%85%D0%B0-5b111d1de72c
33. Почепцов Г. Меметическая война, или в поисках «арифметики» разума // ms.detector.media/trends/1411978127/memeticheskaya_voyna_ili_v_poiskakh_arifmetiki_razuma/
34. Berinsky A.J. Rumors, truths, and reality: a study of political misinformation // web.mit.edu/berinsky/www/files/rumor.pdf
35. Berinsky A.J. Political rumors in the time of Obama: the basis of political misinformation // mershoncenter.osu.edu/media/media/images/img/eventimages/Docs/Berinsky%20Paper.pdf
36. Kalmre E. Rumours and contemporary legends as part of identity creation process // www.folklore.ee/pubte/eraamat/eestipoola2/kalmre.pdf
37. Fine G.A. Rumor, Trust and Civil Society: Collective Memory and Cultures of Judgment // citeseerx.ist.psu.edu/viewdoc/download?doi=10.1.1.832.7598&rep=rep1&type=pdf
38. Fine G.A. a.o. Uncertain knowledge // journals.sagepub.com/doi/full/10.1177/1536504211418456
39. Ellis B. “Fake News”: Propaganda, Disinformation, or Contemporary Legend? // cdn.ymaws.com/www.afsnet.org/resource/resmgr/Ellis-Fake_News_afs_10.02.pdf
40. Interview with Richard Ellis // oralhistories.library.caltech.edu/234/1/Ellis%2C%20Richard%20OHO.pdf
41. Irenoa K.O. Understanding the informational and normative influences of rumour diffusion via social media on conflict escalation // eprints.rclis.org/24647/1/Seminar%20-%20First%20Presentation.pdf

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, страницу «Хвилі» в Facebook