Попытки объяснить Донбасс стали отдельным жанром в украинской публицистике году в 2005-ом, и киевские акулы пера регулярно ломают зубы об эту рыбку, впрочем, даже не замечая поломки. Но если такие тексты появляются и появляются вновь, а Донбасс остается все таким же загадочным, значит, это следует назвать неудачей, даже если с лайками все в порядке.
Безусловно, любой нарратив имеет право быть высказанным, загвоздка в том, что любой условно проукраинский нарратив, делающий попытку разобраться в Донбассе, делает это не иначе как с позиции того, что именно с Донбассом не так и как его следует лечить.
На днях попалась на глаза очередная аналитика о Донбассе и донецких, написанная человеком не из Донбасса и не для донецких. Текст многогранен — пересказывать его нет смысла — однако в нем есть 400 знаков конкретно о том, почему Донбасс был против Майдана. Это особенно занятное и важное место. В моем вольном пересказе мысль следующая: насилие, учиненное гражданином над пусть даже антинародным государством в лице беркутовца, неприемлемо для Донбасса в виду того, что для него государство есть высшая ценность, в то время как у жителей прочей Украины ценности куда более изысканные: демократия, свободное волеизъявление, честный суд, европейский выбор.
Не уверен, открыл ли тут автор Донбасс, но на бытовом уровне это сводится к расхожим стереотипам о донецких совках, рабском сознании и прочим дефектам воли. В общем, люди здесь плохие, если коротко. Может, все действительно просто — неважные люди, а может, дело в другом.
Не утверждаю, что автор текста неправ. Безусловно, государство для Донбасса есть ценность. Так было раньше, это верно и сейчас. Но высшая ли? И как это – высшая ценность? То есть самая главная? И как это соотносится с сепаратистскими настроениями в Донбассе? Выходит, что Донбасс ценит государство превыше всего и сам же его разрушает. Вряд ли такое возможно. Но, как это часто бывает, противоречие рассеивается само собой, если договориться о терминах. Так давайте попробуем договориться.
Для условного украинца государство – это его земля (территория) и это кровь украинских патриотов, проливавшаяся веками на эту землю и за эту землю. Пресловутая кровь и почва, как всегда, с одной лишь разницей: здесь кровь – это историко-мифологическая идея, а не этническая, не расовая. Отсюда приветствия-коннотации «Слава Украине! Героям Слава!», «Украина понад усе! Смерь ворогам!» и проч. И носимый нынче украинскими правыми красно-черный флаг отлично вписывается во всю эту кровь и всю эту почву.
Сегодня быть украинцем в Украине — значит находиться в национальной украинской мифологии, принимать ее риторику, антитезы, исторические оценки, героев, врагов, даже трактовку повседневности. Этническое происхождение не имеет значения. Негр-бандеровец на Евромайдане — это не неуклюжий мем, негр-бандеровец реально существовал. Ну, или мог бы существовать, не суть важно.
Говоря «государство», условный украинец подразумевает «национальное государство», обязательным атрибутом которого является культурная идентичность общности людей образующих нацию. Он хочет, чтобы оно было таким, и он страдает от того, что оно не такое. Важна именно культурная идентичность, а не этническая и не языковая, это очень важный момент. В основе всего лежат фундаментальные ценности нации, а не национальность и язык, в которые упираются многие пустые дискуссии об Украине.
Культура в самом широком смысле как совокупность опыта предыдущих поколений плюс способы его передачи – вот, за что стояли на Майдане. Украинская историческая мифология антагонирует мифологи русской (она же советская), характерной для Донбасса. Трактовки событий порой исключают друг друга. Но ведь так было всегда, а бороться с ватниками всерьез начали только в первых числах мая. Значит, в промежуток с января по апрель произошло нечто критически важное, что все пропустили. Была пройдена какая-то грань.
Донбасс не поддержал Майдан массово, от всего сердца, с референдумом и конфетти. Не принял его милитаризированный дресс-код и его методы, его мифологию, риторику, антитезы, исторические оценки, героев, врагов, трактовку повседневности. Да просто потому, что у него все это свое есть собственное, вот и не принял. С точки зрения условного Донбасса на Майдане было плохо практически все. С точки зрения условного Майдана Донбасс совершил измену.
Сложилось так, что либо ты принимаешь и соглашаешься, что Украина понад усе, либо Украина делает тебе смерть ворогам (тоже условно, естественно). Это украинский национализм образца 2014 года. Я не говорю, хорошо это или плохо, я просто называю вещи своими именами: сейчас Украина пытается оформиться в мононациональное государство, в котором Крым оказался бы совершенно инородным телом, а Донбасс сродни опухоли, пока не ясно злокачественной ли.
Очевидно, что коллективный Янукович не имел ничего общего с общественным запросом на подобное государственное строительство. Он ему мешал. И цивилизационный выбор тут совершенно ни при чем. Это не про «Европа-Россия», не про «русский-украинец», все иначе.
Претензии Майдана к аппарату государственного принуждения сводились к тому, что он не был национальным. Суды не учитывали личности преступников при раздаче сроков, а должны были. Менты били одинаково и патриотов, и гражданских. Принадлежность к украинской нации в Украине конца 2013 года не давала ровным счетом никаких преимуществ, в то время как украинский шовинизм уже встал, как говорится, с колен. Замечательным знаком для патриотических сил стал февральский закон об амнистии, которым освобождались от ответственности пятьдесят с лишним сидельцев, связанных с националистическими организациями либо совершивших преступления по идеологическим мотивам. Право начало действовать в обход закона. Профессиональный украинец, будучи при исполнении, мог отныне рассчитывать на неплохой бонус в виде безнаказанности.
Белый дом: Россия предупредила США о запуске ракеты по Украине по ядерным каналам связи
Морозы до -6, снег, дождь и сильный ветер: жителей Киевщины предупредили об опасной погоде
Путин признал применение новой баллистической ракеты против Украины
Украинцам обнародовали тариф на газ с 1 декабря: во сколько обойдется один кубометр
Сейчас демократии и права поубавилось, но и недовольных сужением демократии и права, коих до Майдана было в избытке, также стало меньше. И тут нет парадокса. Репрессии (вплоть до пыток и физического устранения вне всякой правовой процедуры) по отношению к врагам Украины принимаются новым украинским обществом как нечто должное. Дискурса о том, допустимо ли бессудное уничтожение предателя, взявшего в руки оружие, на данный момент в Украине просто нет. Если это целесообразно для нации, это допустимо и необходимо, и думать об этом – только извилины стирать. Просто это не право вообще, в объективном смысле, а конкретное субъективное право национального украинского государства принуждать к лояльности нелояльных граждан.
Для нынешнего Киева вопрос о какой-либо автономии (экономической, языковой, культурной) Донбасса не стоит, напротив — на повестке дня агрессивная ассимиляция жителей востока, которое не идентифицирует себя как часть украинской нации образца четырнадцатого года. Не случайно по отношению к беженцам из зоны АТО, не спешащим выказывать благодарность за временное жилье и казенную колбасу, проскакивает эпитет «предатели». Предатели чего? Европейского выбора Украины? Нет, так не бывает. Ведь это очень сильное слово, очень. Значит, предали они что-то другое, что-то сакральное, глубинное. Еще несколько месяцев назад никаких предателей в стране не было. Затем Донбасс не поддержал Майдан и то, что за ним последовало. Затем появились предатели.
Что же касается Донбасса и его отношения к Майдану и государству, важно понимать, что в сознании донецкого обывателя вообще нет никакого государства — ни украинского, ни российского, ни советского, ни дээнэровского. Для него государство – это набор институтов, которые он считает ценными для себя и своей безопасности, а вовсе не гегелевское государство само в себе.
Отчасти это обусловлено урбанизацией. Большой промышленный город нуждается в исполнительной власти и в наличии системы государственного принуждения в куда большей степени, чем украинское село, где все ходят в одну церковь, все друг друга знают, живут натуральным хозяйством и, по сути, способны самоорганизоваться на манер американской общины с выборным шерифом и прокурором. Город-миллионник или даже город-стотысячник самоорганизоваться не может. Он зависит от государственных институтов, милиции, мэра, финансирования из госбюджета, промышленных предприятий. Поэтому Донбасс не поддержал атаку Майдана на институты государства. Революции делаются в столицах, а индустриальному региону положена инертность. Там, где у одних самоорганизация, у других — самосохранение.
Ну и, конечно, ультра-украинская картинка Майдана вызывала у Донбасса отторжение. Все-таки по Киеву ходили строем вооруженные ребята в масках с портретами Бандеры и свастикой. Все-таки там жгли и калечили людей. Все-таки был Ярош и страшный «Правый сектор». Все-таки антирусская риторика присутствовала. Все-таки Донбасс смотрел российское ТВ.
Молодое национальное государство Украина еще не осознало ценности соблюдения законной процедуры как основы демократии. Не доросло оно и до гуманизма, сформировавшего во второй половине прошлого века ту Европу, в которую Украина думает, что хочет. Вместо этого, оно озабочено территорией, категорической унитарностью, украинизацией и национальной идентичностью. Это повестка века девятнадцатого, может быть, первой половины двадцатого.
Донбасс не поддержал актуальный проект мононационального украинского государства, а Майдан был лишь средством, которым этот проект реализовывался. Донбасс заявил о наличии у него собственного особого мировоззрения, отличного от киевского, львовского и даже харьковского. И вместе с этим обозначил наличие собственной субъектности. Все слышали идиому «народ Донбасса»? А, скажем, «народ Днепропетровщины» слышали? Вот и я нет. Потому что Днепропетровск ничего не заявлял.
Донбасс, осознавая свою особенность, требовал толерантного к ней отношения, на что неизменно получал классическое «чемодан-вокзал-Россия», что, по сути, отрицало наличие этой именно донбасской субъектности, отождествляя ее с «российскостью». Киевские, львовские, харьковские и прочие унитарные украинцы настойчиво убеждали донецких украинцев: «Вы никакие не особенные, вы такие же, как мы. Страна едина и баста. Если не согласны, убирайтесь с нашей земли вон». Когда к методам убеждения присоединились рейды именных спецподразделений, а среди аргументов стало все меньше слов и все больше артиллерийских выстрелов, донецкие украинцы задумались о том, а есть ли вообще для них место в новой Украине? Или их будут исправлять и лечить? Извечно конформистский Донбасс, знаменитый своей инертностью Донбасс решили отредактировать извне. Ок.