Как на самом деле выпарить воду из молока: мысли о реформе украинской науки

В последнее время авторы публикаций (см. статью Р. Панчука «А молоко мы водой разбавим», собственно ответом на которую является этот текст) , посвященных проблемам украинской науки, переходят от стенаний по поводу ее недофинансирования к организационным аспектам этих проблем. Тезис о том, что нереформированная наука способна «освоить» любые увеличения бюджета без какого-либо прогресса в качестве исследований, уже не вызывает сомнений. Вопрос – в путях реформирования. Многие противоречия и проблемы украинской науки настолько очевидные и перезревшие, что у некоторых авторов возникает иллюзия возможности их простого и при этом радикального решения. («Как этого избежать? Да очень просто!»)

И здесь прежде всего возникает вопрос социальной ответственности авторов.

Во-первых, они формируют общественное мнение, и любая стигматизация авторитетным ученым отдельных наук или целых сфер знания в условиях тотальной ожесточенности общества легко находит в массовом сознании почву для огульного отрицания значения этих сфер науки для украинского общества.

Во-вторых, среди политиков и чиновников немало восприимчивых к «простым решениям» и таких, которые, ухватившись за идеи и аргументы отдельного ученого, особенно титулованного (заслуженно, без сомнения), создают «концепции» и «планы заходів», в основе которых – незатейливые «оптимизация», «сокращение» и «ликвидация». Искреннее, но неосторожное слово ученого, заступившего в своих оценках за рамки своих компетенций, особенно если это слово приобретает характер риторики и находит поддержку у других авторов, может иметь фатальные последствия в виде политических решений.

В своей статье Р. Панчук предостерегает от автоматического распространения проблем «одного ученого совета одного частного университета на всю, без исключения, отрасль образования и науки». Далее доктор биологических наук жирным шрифтом акцентирует: «лишь 10% нынешних диссертантов – из сферы естественных наук, а целых 90% – из мегапопулярных экономических, юридических и прочих “наук”». Легким росчерком пера одна, но «вся, без исключения, отрасль образования и науки» – ее социо-гуманитарная сфера – берется в научном понятии в кавычки, что сигнализирует об отношении к ней как не совсем «науке». Выдающиеся, без сомнения, заслуги в области биологии почему-то дают основания Р. Панчуку категорично утверждать, что в гуманитарных науках «каких-либо критериев оценки работы диссертантов нет», что вполне может зародить у части читателей сомнения в научности (полезности, смысле?) гуманитарного знания вообще.

Панацею решения проблемы качества исследований Р. Панчук видит в требовании к соискателям не менее двух публикаций в исключительно «рецензированных иностранных изданиях с импакт-фактором». К «прочим “наукам”» доктор биологических наук покровительственно снисходителен: «для соискателей в области гуманитарных наук эти требования, безусловно, могут быть слабее, но эти две статьи...обязательно».

Современное научное знание – исключительно сложная и динамично обновляющаяся сфера. При этом природа, принципы функционирования и приращения естественнонаучного и гуманитарного знания коренным образом отличаются, не говоря о механизмах их имплементации в общественную практику. Поэтому ни простых, ни общих для этих сфер решений проблем не существует. Обозначив системную, по сути, проблему, Р. Панчук предлагает решение, не затрагивающее самой системы. Возможно, потому что благодаря этой системе и внутри этой системы достигнуты личные профессиональные успехи.

Попробуем под иным углом зрения посмотреть на проблему, ограничив объект социо-гуманитарной сферой.

1. Биологические клетки функционируют, химические реакции происходят, а физические законы действуют одинаково в США, Италии, Японии и Украине, поэтому естественнонаучное знание интернационально по своей природе. Естественнонаучное открытие в Украине является открытием для ученых других стран. Тогда как доля гуманитарных исследований, предметно и по целям представляющих интерес для международного научного сообщества, и, соответственно, соответствующих редакционной политике международных или национальных научных изданий других стран, сравнительно незначительна. Проблематику исследований в социо-гуманитарной сфере определяет украинская действительность, их заказчиком выступает в большинстве случаев государство, а аудиторией, потребителем научной информации является прежде всего украинское общество и украинское научное сообщество, в частности.

Обязать публиковаться за рубежом, конечно, проще, чем организовать отечественные издания и обеспечить им фактор влияния.

Вторая задача сложнее, но и благороднее. Когда мы вынуждаем ученых ставить себе в зачет публикации в Казахстане или Канаде – это не более чем выбор, от кого зависеть, в ущерб суверенитету отечественной науки. С «накормим Европу» уже доигрались до дефицита картошки и молока в Украине – теперь ставим задачу накормить мир украинской наукой?

Кроме того, поклонники WoS и Scopus иногда забывают, что эти базы, как бы возвышенно они не формулировали свои миссии – коммерческие проекты. Количество публикаций автора, индексированных в WoS и Scopus, ипакт-фактор издания, индекс Хирша и проч.. не всегда свидетельствуют о качестве научной продукции, не раз подвергались критике, и отношение к ним на том же Западе неоднозначное.

Не стоит также забывать, что любые индикаторы, предполагающие права и привилегии (акцизные марки, спецпропуска на транспорт, количество публикаций, индексированных в WoS и Scopus, индекс Хирша и т. п.) порождают не только спрос, но и ответное предложение в виде рынка фальсификата и более-менее качественного контрафакта. Имея определенные деньги, можно купить все – от публикаций в Scopus, цитирований, до докторской диссертации. Кстати, для таких, как Илья Кива «две публикации в WoS или Scopus» были бы наименьшей проблемой и барьером на пути к научной степени: чего-чего, а денег у таких людей хватает. Поэтому абсолютизировать значение этих наукометрических «фишек» в контексте реформы украинской науки не стоит. Если «критериев оценки работы» нет, надо их разрабатывать, а не подменять парой цифровых показателей, сформированных даже не людьми, а машиной.

2. Решение проблемы плагиата и «диссертационного мусора» на уровне диссертаций на соискание ученой степени доктора наук решится в процессе отмирания этой самой степени как советского анахронизма. Если лет 10-20 назад еще имело смысл спорить о целесообразности сохранение трехуровневой системы «магистр – доктор философии (PhD) – доктор наук(D.Sc)», то на сегодня бюрократы в исступленном стремлении ее сохранить с неизбежностью ее хоронят. Поздно пить боржоми: требования и процедуры к соискателям степени доктора наук усложнились и повысились, а получаемый в результате обретения степени моральный и материальный гешефт настолько обесценился, что теряется смысл тратить здоровье, нервы, время и деньги на получение теперь уже символического статуса. Если кандидат наук может быть избран ректором первого в рейтинге национального университета, то докторами будут становиться разве что бизнесмены и чиновники, которым не жаль несколько десятков тысяч долларов за две строчки на визитке, или постоянно уменьшающаяся когорта тех, кто уже положил полжизни на написание докторской – «не бросать же», или же откровенные энтузиасты науки, плодовитость, в т.ч. качественная, которых делает получение докторской степени естественным – таковых всегда единицы. В ближайшие годы чиновники будут вынуждены пересмотреть требования к аккредитациям и лицензированиям в части норм докторов наук в силу исчезновения докторов наук как класса.

3. Архетип «научно-педагогического работника» является еще одним пережитком советской системы организации науки и образования. Наука и высшая педагогика – сопряженные формы деятельности, но не обязательно с необходимостью успешно сочетающиеся в одной персоналии. Есть талантливые ораторы и методисты, популяризаторы современной науки, педагоги, они, как правило, экстраверты по природе. И есть одаренные и плодовитые ученые, лекции которых нагоняют тоску. Кроме того, академический ученый может, но не обязан подрабатывать и самореализовываться как педагог, тогда как преподаватель вуза за ту же примерно зарплату кроме педагогической нагрузки должен «заниматься наукой». Это ведет к дополнительной бюрократизации, а главное – имитации научной деятельности в вузах, тиражированию вузовских конференций и периодических изданий сомнительного научного качества, не говоря о фальсификации статистики о количестве людей, занимающихся в стране научной деятельностью. Должны быть разработаны формы и инструменты поощрения научной деятельности преподавателя, но эта деятельность должна перестать быть обязательной. Разумеется, это не снимает требований к квалификации преподавателя с точки зрения его владения современными научными достижениями и их использования в преподавательской работе. Система должна давать простор для профессиональной творческой самореализации преподавателя в соответствии с его склонностями и возможностями, а не внедрять однообразные шаблоны и нормативы.

У нас стало традицией бездумно копировать западные стандарты и принципы. Пусть те, кто обязывает украинских преподавателей публиковаться в ипакт-журналах, серьезно исследуют статистику представленности их коллег из западных университетов в WoS и Scopus. Например, большинство штатных профессоров Лондонской школы экономики и политических наук (они же – Гарварда, Оксфорда и др.) не имеют в названных наукометрических базах даже профилей, не говоря о публикациях. Видимо, у мирового лидера в сфере гуманитарного образования представления о критериях научной компетенции отличаются от модных в Украине.

4. Необходимо наконец-то отказаться от практики доплаты за факт научной степени. У некоторых судей эта доплата составляет не тысячи, а десятки тысяч гривен в месяц. Миллионы гривен ежемесячно платятся чиновникам и политикам, которые в своей текущей деятельности никакого отношения к науке не имеют. Это заставит в корне пересмотреть и существующую систему оплаты преподавателей: те из них, которые реально занимаются научными исследованиями, должны дополнительно вознаграждаться, а тем, кто предпочитает педагогическую деятельность, должны быть предложены иные, альтернативные инструменты матерального стимулирования. На Западе не только в разных странах, но и в разных регионах одной страны используется разнообразные шкалы квалификаций, должностей, ученых (а не научных) званий. Главное – гибкость и практичность, действенность системы.

5. Бюрократизм в вузах достиг катастрофических масштабов и особенно усилился под влиянием двух факторов – принятием новой редакции Закона о высшем образовании и созданием НАЗЯВО. У преподавателей, вынужденных тратить огромное количество времени на написание учебно-методических комплексов, индивидуальных планов, рейтинговых таблиц, силабусов, различных индивидуальных планов, программ и отчетов, остается все меньше времени, собственно, на педагогику, а уж тем более на науку и тем более – качественную науку. В то время как в других отраслях рапортуют о всеобщей цифровизации, кафедры завалены тоннами папок с ненужными, по сути, никому кроме чиновников бумагами. Задача состоит не в том, чтобы оцифровать всю эту деятельность, а в том, чтобы снизить бюрократическое давление на преподавателей и завкафедрами, отказаться от всего, что на практике не имеет смысла, дублируется и служит единственной цели – симуляции реальной деятельности в пользу красивой отчетности.

6. В любом случае науку делают люди, поэтому реальный уровень профессионализма сотрудников кафедр вообще, не говоря об их научной компетенции – базисный фактор качества научных исследований. Существующая система замещения вакантных должностей научно-педагогического состава – главное препятствие обеспечению качества этого состава. В своем приказе № 1005 від 05.10.2015 МОН Украины рекомендует, но не обязывает публиковать на сайте вуза объявление о преподавательских вакансиях. Конкурсы носят сугубо формальный и фиктивный характер. Как правило, вакантное место замещает человек, работавший на нем раньше, либо «нужный» или «близкий» заведующему кафедрой. Не обязательно любовница, кум или сосед – может быть и «рабочая лошадка», и редкий специалист – зависит от приоритетов завкафедрой, но решается все закрыто, негласно и субъективно. Конкуренция как фактор качества отбора отстутствует. Как результат – 80-летние аксакалы, неудавшиеся чиновники, несостоявшиеся в других сферах «специалисты» – балласт многих кафедр, и не факт, что именно они останутся в результате грядущего дальнейшего сокращения вузов. И именно им предстоит двигать вузовскую социо-гуманитарную науку.

Что делать? Для начала необходимо под эгидой МОН разработать единый сайт, на котором вузы будут обязаны размещать объявления о вакансиях, а преподаватели будут иметь возможность создавать личные кабинеты с загрузкой типовых документов и возможностью их одновременной пакетной подачи в электронном виде. Подписка на рассылку вакансий, поиск, нормативная база. Все формы должны быть максимально унифицированы, сроки нормированы. Исключить любое движение бумажных документов, а проверку идентичности оставить только для победителя конкурса. Течение конкурса должно быть в режиме оналайн, публичным, аналогично делам в судебных реестрах или в системе ПроЗорро. Не факт, что заведующие и конкурсные комиссии будут выбирать самых достойных, но «дабы дурь каждого была видна», все будет открыто и прозрачно.

Предложенные меры выглядят несколько более сложными и радикальными, чем рецепт моего оппонента, но в чем я бы согласился с Р. Панчуком – это в «99% гарантии, на такие радикальные шаги не согласится ни один вуз, и тем более чиновники в МОН». Причина этого – не в вузах, не в чиновниках МОН, не в министре и даже не в нынешней политической власти, а той политико-экономической модели, которая эту власть устраивает и которую не хочет и не может менять. Взращенные системой систему не меняют. Но это, как говорится, совсем другая история.

Подписывайтесь на канал «Хвилі» в Telegram, на канал «Хвилі» в Youtube, страницу «Хвилі» в Facebook