Грабли русской архаизации

У политических процессов всегда есть внутреннее, человеческое измерение. И это внутренне измерение лежит в основании внешнего: так патриотизм лежит в основании политической нации, так космополитизм лежит в основании глобализации. Идентичность – тоже политический феномен; у государства на идентичность гражданина всегда свои виды.

Внутренним основанием и условием идентичности можно считать самоопределение. Самоопределение человека – процесс самоописания и обнаружения собственных пределов изнутри. Идентичность же подлежит описанию извне; это скорее дислокация на карте всевозможных существующих в обществе идентичностей, привязка к объективно существующим маркерам и сообществам, соотношение с ними.

В спонтанности самоопределения каждый человек – первопроходец; тогда как в поле идентификации приходится соотноситься с тем, что есть, идти по проторенным кем-то тропам. Самоопределение граничит с мистическими эмпиреями, ведет к просветлению и самоотречению – это дело скорее духовное, нежели светское. Идентификация же проходит как раз в поле светском, мирском, социальном.

Государство видит в некоторых идентичностях для себя пользу, а в некоторых – вред. Например, не поощряет протестные идентичности. Или стимулирует ту или иную идентичность «под задачу». Так специфически понятая Виктором Ющенко задача подъема градуса патриотизма вылилась в публичную поддержку языковой украинской идентичности и культивацию не столько гражданского, сколько этнического понимания украинства. То есть довольно архаичных идентификационных маркеров.

Было ли в этом больше смысла, нежели в той языковой политике, которую проводил почти 10 лет Леонид Кучма, «тихой сапой» украинизируя образование? Издержек, во всяком случае, оказалось больше, что демонстрирует ситуация на Донбассе. Однако даже культивация архаических идентификационных моделей a-la Ющенко оказалась весьма soft про сравнению с истинно hard инициативами российской власти.

Задача, которую нынешняя российская власть решает – отстроиться от демократического мира, предъявить отличные от либеральных основания и ориентиры и поощрить идентификацию в этом поле. «Скрепы» Владимира Путина, «ядерное православие» патриарха Кирилла и «домострой» Елены Мизулиной уже стали полноценными идентификационными маркерами. Вот только, по наблюдению российского публициста Николая Рубцова, эти коды и идентичности «от избыточной культивации только хиреют». Не потому ли так быстро были обесценены архаичные коды, предъявленные в конце ХІХ в. русским царем Александром ІІІ?

Курс Александр ІІІ на поддержку традиционных институтов и «исконных устоев» выразился в ставке на крестьянскую общину (с попутным лишением городского самоуправления реальных рычагов власти). Это сопровождалось культивированием религиозности и преференциями православию. «Манифест о незыблемости самодержавия», составленный К. П. Победоносцевым, отразил эти тенденции. Насколько им симпатизировала интеллигенция, можно судить по ее отзывам. В веках осталась фраза А. Блока «Победоносцев над Россией простер совиные крыла», а «хорошая пресса» (которая по конъюнктуре момента, конечно, преобладала) была на долгое время забыта.

И вот эти «исконные» маркеры в путинской России как будто вынуты из бабушкиного сундука, обтерты от пыли и предъявлены к культивации: православие в пику свободе постмодерна, самодержавие в пику демократии, опора на простой подверженный телеманипуляциям народ – в пику своенравной интеллигенции.

Архаичные коды плюс культивация гиперидентичности – кратчайший путь к обессмысливанию. Потому что, по меткому замечанию Н. Лумана, «наибольшим потенциалом распредмечивания обладают понятия, чаще остальных используемые в самоописаниях». Частота использования может обеспечиваться во времени – повторением, в пространстве – тавтологией:

• Обращение к архаическим идентификационным маркерам – это вечное повторение, «вечное возвращение» во времени.

• Агрессивная культивация любых маркеров в настоящем – это постоянная тавтология, хождение по кругу уже не во времени, но в пространстве – смысловом и медийном.

Политика идентичности, которую проводил Александр ІІІ (сам того не зная), не только воспроизводится, но и открыто прославляется В. Путиным. Как иначе расценивать факт дарения Украине памятника самодержцу-русификатору, по настоянию которого украинский язык был окончательно выведен из употребления в официальных учреждениях в Украине? Памятник был водружен на Харьковщине в октябре 2013 г. и его открытие озвучивалось «челобитными» о восстановлении империи. Важно, что В. Путин финансировал его создание из личных (!) средств.

Александр ІІІ поощрял полицейские меры для подавления любых форм недовольства и реформаторства. При нем резко ограничены были университетские свободы, возможности книгоиздания, доступ в гимназии для детей низшего сословия. Власти старались «поставить на место» интеллигенцию, ведь она мыслилась как угроза порядку. Для сдерживания этой «угрозы» поощрялось доносительство, а местным администрациям предоставлялись права на репрессии.

Запретительные меры 1880-х, хоть и были заявлены как временные, продержались, по меньшей мере, до 1905 г.. От скоропалительного бунта – да, уберегли; зато подготовили грунт для настоящей революции, которая провозгласила своими задачами не только свободы и равноправие, но и модернизацию.

Уберегли же они Россию от бунта, вероятно, потому, что Александр ІІІ был все же миротворец – по убеждению и плодам деятельности, а не по риторике лишь, как его непоследовательный последователь. Сама архаизация, похоже, только и может обеспечиваться, что полицейскими мерами; а если к полицейскому давлению прибавляется давление войны – такое напряжение ни один народ вынести не в состоянии. Даже русский. Архаичные идентичности в сочетании с военными действиями дают взрывной эффект.

Распредмечивание архаических идентичностей в ситуации войны становится настоящей катастрофой, потому что обрести в такой ситуации НОВУЮ идентичность становится крайне проблематичным. Остается вновь идти еще на один круг архаизации, еще глубже в воронку обессмысливания. Потому что война меняет всю карту идентичностей, и найти себя, свою дислокацию на этой карте «как ни в чем не бывало» не получится.

Социальная природа идентичности ставит задачи, которые нельзя решить без потерь. Самоопределение человека, напротив, не проходит без обретений. Только его и стоит культивировать в смутное время в архаизированной стране. Оно не обесценивается, потому что уникальному нет цены: самоопределение всегда – «как в первый раз». Самоопределение не обанкротить политическим коллапсом. Ведь оно – тот фокус, который позволяет открывать себя через свои собственные пределы, видимые только изнутри; наверное, для того, чтобы потом эти пределы преодолевать.