Есть города, типа Первомайска, где на центральной площади помимо больших часов висит еще и дозиметр. Впрочем, в Первомайске на дозиметр давно уже никто не смотрит, так как гранит фонит себе как фонил, а 46-ая Нижнеднепровская ракетная дивизия уже давно распрощалась со своими страшными «Скальпелями» с ядерной начинкой и логичнее было бы замерять в городе не радиацию, а испарения гептила после того, как охотники за металлом раскопают очередную ракетную шахту. Однако, дозиметр служил для города чем-то вроде индикатора уровня спокойствия. Проезжаешь мимо и подсознательно понимаешь, что все хорошо, все спокойно.
Для областных центров Украины таким индикатором спокойствия или тревоги служат табло автозаправок, обменных пунктов и банков. Видишь себе цифру 8 у обменника и понимаешь, что да, все как всегда, то есть не очень, но хужеет хотя бы не слишком быстро. После выборов, как и ожидалось, все несколько изменилось. Возле восьмерки появилась двойка, а потом и тройка. И гражданам стало тревожно. Не потому что эта двойка или тройка что-нибудь решает, но потому, что она может стать предвестником неких действительно неприятных событий, типа галопирующего падения гривни. А на фоне стабильного «покращення» в виде невыплаты заработной платы бюджетникам кому месяц, а кому уже и два, перспектива быстро спустить свои валютные сбережения… пугает.
Хотя, бывший советский человек привычен к кризисам и к тому, что государству верить нельзя, потому что оно всегда врет и от его действий простому человеку жить всегда становится тяжелее. Облигации займов, конфискационные денежные реформы, продовольственные кризисы… Мы привыкли к тому, что раз в несколько лет нас навещает отнюдь не Дед Мороз, а северный пушной зверек с неприличным названием. Привычное ухо может даже различить топот его лапок когда его еще не видно. Но он уже на подходе.
То, что с экономикой СССР происходит что-то не то, я почувствовал еще школьником, в 1979 году , когда приехав в Москву, столкнулся со странной штукой. В Москве, в той самой Москве, откуда все командировочные тащили конфеты и колбасу, прилавки вдруг опустели настолько, что выбора не оставалось. Потому что на прилавках были только странного вида рыбные (!) сосиски, розовые снаружи, удивительно синие внутри и откровенно омерзительные на вкус. Чем была вызвана эта «нехватка» в первопрестольной я не знаю, длилась она недолго и скоро закончилась. Впрочем, товарный дефицит в СССР был явлением постоянным, что, собственно и порождало всевозможные формы коррупции и массовое воровство. «На заводе ты не гость – унеси хотя бы гвоздь» – именно таким был лозунг строителя коммунизма.
Предперестроечные годы прошли как-то мимо меня в силу юношеского легкомыслия а также пребывания на казенном содержания во время службы. Помню что потом, в студенческие годы была проблема с выпивкой, за пивом приходилось мотаться то в «морозовский», то в дальний на Горького, то в центральный и в конце концов приходилось оседать в «Пельменной» в районе площади Октябрьской революции, кажется на Постышева. Но в целом, все было в общем-то терпимо. Что-то исчезало, что-то появлялось, чеки давно были потрачены в «Березке» или «Каштане», но впечатление осталось.
А потом, уже работая в своей первой газете я вдруг из окна увидел странную картину. Перед маленьким продуктовым магазинчиком на Пушкинской змеилась огромная очередь. Еще более удивительным было то, что в этой очереди стояли мои сотрудники. Мало того, оказалось что в этой очереди есть место и для меня. Стояли за маслом. Давали полкило в руки. Еще была консервированная морская капуста, но ее почему-то уже никто не брал. Сейчас это сложно представить, но так было. Не знаю, сможет ли пережить нынешний избалованный супермаркетами народ наступление реального товарного дефицита, когда пустота прилавков заполняется одним продуктом, морской капустой или солью, к примеру.
Люди редко пишут дневники, еще реже пишут летописи. Поэтому память обычного человека больше похожа на вспышки стробоскопа, которые вдруг высвечивают какую-то картинку, а потом следующую – через несколько лет. Следующая вспышка касалась странной паники в коридорах редакции. Народ суетился, не зная что делать с 50-ти и 100 рублевыми купюрами. Оказалось, что за одну ночь они стали бумагой. Точнее, можно было обменять тысячу рублей, а все что свыше – превращалось в бумагу. Тысячи у меня не было, не было и сотки одной купюрой, так что это прошло как-то мимо. Родители «попали» еще раньше, со сберкнижкой и облигациями займа. Интересная деталь. Автор этой самой конфискационной денежной реформы 1991 года – Валентин Сергеевич Павлов. Пухлячок «со скошенными от вечного вранья глазами». Интересная деталь, накануне реформы министра финансов Павлова назначили премьер-министром и уже в качестве оного он проводил эту реформу. Ничего не напоминает? Обоснования для реформы были странными. Говорилось о том, что появилось много фальшивых банкнот такого номинала, а также, что таким образом государство решило обескровить «цеховиков». На самом деле «обескровили» прежде всего стариков, не доверявших сберкнижкам и хранивших смешные суммы «на лекарства» и «на смерть». Как бы то ни было, но в результате этой аферы государство с 23 по 25 января (три дня было дано на обмен) вывело из оборота 14 миллиардов рублей. Что, впрочем, не помогло. Агония продолжилась. Товарный дефицит решили заменить дефицитом денежной массы и 2 апреля 1991 года были директивно установлены новые цены практически на все. Цены стали выше в среднем в три раза. А потом, в августе случился путч, а потом мы стали независимыми, начав переживать уже не общесоюзный, а свой частный апокалипсис.
Следующая вспышка стробоскопа – я получаю зарплату. Это три блока денег, перевязанных бечевкой. Не помню цифр, но это были миллионы странной денежной единицы под названием «купонокарбованцы». И мы вместе с коллегами идем в гастроном, чтобы купить хоть что-то, потому что завтра эти миллионы станут еще дешевле. Идем, и кто-то весело вспоминает, что подобную же ситуацию описывал Ремарк, кажется в «Трех товарищах». Сразу хочется кальвадоса, но его, естественно нет. Северный пушной зверек резвится на наших улицах. Первыми вымирают старики. Дети перестают рождаться. Силовики, обнаружив, что их зарплата равна 10 долларов, становятся коррупционерами или «оборотнями». Ах да, кстати, в это же время вижу первые доллары. Чуть позже начинаю их зарабатывать. До гривны еще далеко. Ее появление в сентябре 1996 года сначала вызвало недоверие, но со временем гривна стала символом относительной стабильности. Но потом пришло «покращення» и сейчас гривна, похоже, умирает.
Уже слышна игривая поступь северного зверька. Уже очевидно, что государство захочет весьма «конкретно» залезть в карман каждому из нас. Хорошо бы конечно, просто взять и конфисковать у всех доллары и евро, но пока боязно. Значит, их будут выдавливать у граждан, всячески их «разводить» и «кидать». Безмерно разросшимся паразитическим госструктурам просто уже не хватает средств на новые иномарки и недвижимость за рубежом. Если на дереве поселилась омела, дерево может жить еще несколько лет. До тех пор пока омела не разрастется, не выпьет все соки, не состарит ветви. И тогда ветви станут обламываться под собственным весом, останется один ствол, но рухнет и он. Погибнет дерево, погибнет и омела. Но подобная «справедливость» почему-то не утешает.